Кукарцева М.А. Современная философия истории США

Подождите немного. Документ загружается.

более высоком уровне” (32). Более глубокое проникновение в причины событий ведет к

переинтерпретации фактов, что сообщает им новый смысл и становится основой нового

объяснения. Философия истории есть та же философия, и характеризуется, как мы указали

выше, теми же специфическими чертами.

Мы используем трактовку системного подхода в версии, разрабатываемой А. Уемовым и

И. Дмитревской (33). Здесь сущность системного подхода, в отличие от несистемного,

понимается следующим образом: для системного подхода характерно особое направление

исследования от свойств и отношений, понимаемых как особого рода вещи, к собственно

вещам. Для несистемного подхода типично обратное направление исследования - от

вещей к свойствам и отношениям. Применительно к определению системы это означает,

что системный подход предполагает последовательное исследование сначала концепта

системы, затем ее структуры и, наконец, ее элементов. При этом сама система понимается

как вещь (или множество вещей), на которой реализовано какое-то отношение с заранее

фиксированными свойствами. Концепт системы есть системообразующее свойство (P),

структура - системообразующее отношение, формирующее систему (R), субстрат - вещь

или множество вещей, на которых выполняется системообразующее отношение, т. е.

структура. Субстрат есть содержательный компонент системы. Принятие системного

подхода в гносеологии и методологии науки предполагает ориентирование ученого на

особый тип структурной онтологии, а именно, на качественное понимание вещей. Такая

трактовка в истории философии и науки связана с диалектической традицией, в то время

как метафизическая методология основана на пространственном понимании вещей.

Отталкиваясь от системного определения философии вообще (концепт - получение знания

о способах и логике бытия мира и о методах познания способов и логики бытия мира;

структура - определенный тип философской рефлексии как специфического способа

размышления, выраженного в дискретных понятиях и знаниях; субстрат - всеобщее),

зададим систему философии истории и системы ее разных типов. Очевидно, что основные

составляющие системы философии истории будут детерминироваться основными

компонентами системы философии, а она сама выступит субстанцией системы философии

истории, знанием более фундаментальным.

При формировании системы философии истории неопределенным системным

компонентом знания, фиксирующим проблемную ситуацию, является концепт -

системообразующее свойство. Его поиски связаны с включением его в систему

философии и рассмотрением его как аспекта концепта целого. В таком случае система

философии истории будет выражаться формулой m = (S) = df ( R (m) ) P, где m

(философия истории) является системой тогда и только тогда, когда на ней реализуются

свойства P (философский анализ Всемирной и локальной истории и способов ее

познания), находящиеся в заранее фиксированных отношениях R (некоторый тип

философской рефлексии (метода)), субстрат - некоторая тотальность исторических фактов

и закономерностей, понимаемая как сама историческая реальность или как текст. Таким

образом, концептом системы философии истории является P - определенные свойства

философского метода, который здесь применяется, структурой R - сам метод, субстратом

m - те категории истории, которые возникают в результате применения метода к

определенной исторической субстанции (историческим событиям, текстам и пр.). Значит,

философия истории как система есть та же философия, но "посаженная" на исторический

субстрат. Например, мы задаем систему философии истории как исторического

материализма. Здесь концептом будет цель любого диалектического метода - объяснение

развития; структурой - законы диалектики; субстратом - историческое знание, которое

сформировалось: общественно-экономическая формация, базис, надстройка, способ

производства и т. д. Так же происходит в любой другой философско-исторической

системе: обозначается некоторая предметная область (субстанция) m1, формируются

концепт, структура и появляется субстрат системы m - преобразованная предметная

область, т. е. то знание, которое возникло в результате применения определенного метода,

следовательно, появляется система, целостность. В данной работе мы применяем

указанный системный метод для эффективной и теоретически обоснованной

типологизации философско-исторического знания. Мы хотим показать, как возникает и

возникает ли вообще целостность в философско-исторических конструкциях.

Подчеркнем, что являясь подсистемой системы философии истории, философия истории

выполняет в последней стабилизирующую и эвристическую функции: если нет

подсистемы философии истории, то и система философии истории не может развиваться.

Хотя официально понятие “философия истории” как самостоятельный, семантически

точно очерченный термин утвердилось в философском словаре довольно поздно, факт

рождения философии истории, появление ее первых форм датируется 4 - 3 вв. до н.э. С

этого момента философия истории все более становится, говоря феноменологическим

языком, собранным единством мысли. Нелепо лишать философию истории ее

имманентности фундаментальному философскому знанию, ее способности решать

глобальные проблемы исторического бытия человека только на основании долгого

отсутствия в языке релевантной науки соответствующего термина с однозначно

ограниченным значением. Очевидно, что в любой период развития науки

(допарадигмальный, нормальный, межпарадигмальный) “мысль пытается мыслить нечто

такое, чему (еще. - М. К.) нет языка, и поэтому не в силах надежно держаться собственной

интенции” (34). Как только появляется соразмерное языковое выражение научной

(философской) интенции - появляется новое понятие или уточняется старое. До того же

мысль живет в себе, ходит вокруг себя, прорываясь наружу в виде не вполне адекватных

ее сути, неизбежно неполных форм. Кроме того, любая идея, изложенная в научной

(философской) работе, помимо формулировки проблемы, изложения и оценки

существующих подходов к ее решению, всегда сопровождается формулировкой

собственного варианта концептуализации идеи, соотнесенной с существующей в данный

момент историко-социокультурной ситуацией. Первичная информация - новое знание не

может быть специфицировано как таковое только на основе дискурсивных операций, но

обязательно на основе его релевантности текущему историческому и

"культурологическому" времени. Только так можно всерьез рассуждать о возможности

отправления прогностической, объяснительной, концептуализирующей функций нового

(философского) знания.

Система философии истории как и система философии открыта и вариативна, т. е.

способна включать в себя новое знание либо на уровне субстрата, либо на уровне

структуры или концепта. Поэтому сохраняется некоторая “не вполне определенность” в

содержательном отношении для структуры, субстрата и концепта этой системы. Эта “не

вполне определенность” постепенно снижается по мере заполнения новой информацией

содержательно не вполне определенных системных компонентов. В ходе этого процесса

система философии истории приобретает большую содержательную точность и полноту.

Новая информация, поступающая в систему, позволяет задать новые подсистемы. В

нашем случае формирование подсистем разных типов философии истории не только

сообщает содержательную точность и полноту системе философии истории, но и

иллюстрирует пересекающиеся процессы дифференциации и интеграции философского

знания.

Возможно задать онтологическую, эпистемологическую, аксиологическую подсистемы

философии истории (35). Эти подсистемы выполняют в системе философии истории

следующие функции: адаптации системы к новому знанию, поглощения вновь возникшего

знания, развития, всецело-надежности, стабилизации.

Онтологическая подсистема философии истории имеет своим концептом установление

сущности, смысла и логики бытия истории как фрагмента объективной (субъективной)

реальности, т. е. создание общей теории истории на основе единого объяснительного

принципа; структурой - онтологическое отношение; субстратом - общий план и

процессуальную форму тотальности исторического. Вариативность концепта

онтологической системы философии истории провоцирует в свою очередь существование

ее разных субсистем: телеологической (Вольтер, Вико, Гегель), (36) антропологической

(Ранке, Маркс, Карсавин, Игнатов), эсхатологической (Шопенгауэр), теологической (Т. де

Шарден, Бердяев), ноэматической (Ортега-и-Гассет), миросистемной (А. Франк,

Валлерстейн), психо-социальной (“Анналы”), глобалистской (Робинсон),

энваэронментальной (Вернадский, русский космизм), цивилизационной (Тойнби,

Хантингтон, Ясперс, Дюмон, Айзенштадт, Уилкинсон), психо-социально-экономической

(Дьяконов), культурологической (Шпенглер, Шубарт, Сорокин) и др.

Эпистемологическая подсистема философии истории имеет своим концептом познание

законов и тенденций прошлого, настоящего и будущего исторического; познание

возможных эвристических принципов исторического исследования; структурой -

гносеологическое отношение; субстратом - познавательное "качествование" тотальности

исторического. Вариативность концепта и отчасти структуры эпистемологической

системы философии истории провоцирует существование ее разных подсистем:

позитивистской (Конт, Гардинер), феноменологической (Гуссерль, Шюц), аналитической

(Данто, Гемпель, Поппер, Вригт), спекулятивной (Маркс, Гегель), нормативной (Туккер),

метафизической (Мак-Таггарт), биологической (Херлих), дивинаторной (Дильтей,

Джентиле, Коллингвуд, Зиммель, Арон), деконструктивистской (Деррида, Фуко,

Келлнер), постструктуралистской (Х. Уайт, Д. Ла Капра).

Аксиологическая подсистема философии истории имеет своим концептом установление

ценности истории и в истории; структурой - оценочное отношение, субстратом - идеал и

должное тотальности исторического. Вариативность субстрата этой подсистемы

философии истории позволяет выделить такие ее субсистемы, как: этико-теологическую

(Трельч), этико-телеологическую (Кант), реконструктивную (Риккерт), этико-

политическую (Роулс, Кроче) и др.

Очевидно, что каждая заданная подсистема философии истории содержит в себе аспекты

других типов философии истории. Например, онтологическая подсистема включает в себя

ряд аспектов эпистемологической подсистемы, эпистемологическая - ряд вопросов

аксиологической и наоборот. Подобное положение вещей - результат специфики

философского знания, в котором онтологический, гносеологический и другие аспекты

анализа всеобщего не могут иметь друг с другом непроницаемых границ и совпадают

частью своих объемов. Подчеркнем, кроме того, что каждая из выделенных подсистем

философии истории, сохраняя сущностную принадлежность к своей системе, реализует

прежде всего собственную доминанту исследования истории.

Каждая подсистема и субсистема реализует себя в особых философско-исторических

категориях, адекватных выбранному философскому методу. Например, философия

истории Гегеля реализуется через категории диалектики, через них понимаемые категории

духа, разума, свободы, а философия истории Х. Уайта - через категории тропов, поэзии,

дискурса, нарратива. “Качество” создаваемых философско-исторических концепций и

полученных результатов анализа зависит не только от типа, но и от уровня философской

рефлексии, доступной исследователю.

В целях конкретизации и иллюстрации выделенных подсистем философии истории

рассмотрим их на ряде конкретных примеров. Выбранные концепции являются

одновременно одними из наиболее значимых, иллюстративных и в наименьшей степени

исследованных в отечественной историко-философской литературе вариантов

соответственно онтологической, эпистемологической, аксиологической подсистем

философии истории.

Одна из наиболее популярных сегодня онтологических подсистем философии истории -

психо-социальная или “ментальная” философия истории, разрабатываемая школой

“Анналов”. Широко известна главная цель исторических и философско-исторических

исследований “Анналов” - создание картины “тотальной” истории. Эта картина

предполагает максимально широкий охват всех аспектов человеческой жизни - от

материально-экономических до культурных, политических, антропологических. При этом

тотальность истории для “Анналов” - не эклектическое описание всех возможных

аспектов общественной жизни, но "новое исследование взаимоотношений между разными

сторонами исторической действительности и в особенности соотношения материальной и

идеальной сторон жизни" (37).

По мнению анналистов, в современной истории и философии истории важен контекст, в

котором исследуется сюжет истории. Определяющим контекстом при решении задач

философско-исторического анализа выступает сознание и самосознание человека. Оно

интерпретируется как ментальность и задается как главное средство изучения и

реконструкции исторической картины мира и динамики общественных структур.

Изначально идея менталитета означала существование некоей формы, или стиля,

мышления, сообразной конкретной общественно-исторической ситуации (“закон

партиципации” Л. Леви-Брюля, “склад мышления” А. Богданова). М. Блок и Л. Февр

понимали менталитет как своеобразный аналог той части коллективного

бессознательного, которая в глубинной психологии Юнга относится к принципиально

неосознаваемому. Сегодня понятие “менталитет” толкуется Ж. Ревелем, Ж. Ле Гоффом, А.

Бюргьером и другими как некое структурное единство образов и представлений людей,

которое и определяет их поведенческий механизм и познавательные ориентиры в разные

исторические эпохи. Менталитет расценивался ими как опосредствующее звено, медиум

между прошлым и настоящим. “Наш менталитет, - считает Г. Бутуль, - находится между

нами и миром как призма. Эта призма, пользуясь словами Канта, является априорной

формой нашего познания (38).

М. Вовель (39) противопоставил понятия менталитета и идеологии, трактуемой в

марксистской парадигме. По мнению Вовеля, идеология безусловно объясняет мысли и

чувства людей прошлого, а также значение этих мыслей и чувств в истории. Но очевидно,

что среди них есть и такие, которые нельзя объяснить идеологией и именно они и

конституируют область исторической ментальности. Вовель полагает, что концепция

исторической ментальности в ее оппозиции марксистской концепции идеологии поменяла

местами традиционную сферу "значения" истории на сферу "изображения" в истории. В

mentalite истории мы встречаемся с самыми неожиданными и необычными способами

репрезентации прошлого, и именно это обстоятельство, по мнению Вовеля, делает школу

"Анналов" весьма популярной среди не-историков.

В 1993 году в Германии вышла в свет коллективная монография “Европейский

менталитет” (40), в которой рассматриваются сущность и роль менталитета в

пространстве таких оппозиций, как: тело - душа, секс - любовь, пространство - время,

время - история и др. Общее мнение авторов монографии таково: ментальность - это

истолкование и понимание эзотерической сути мира; создание его модели на основе

неотрефлексированных представлений разных групп людей о мире, эмоциональных и

ценностных ориентаций, матримониального и витального поведения, социальных фобий и

т. п.

Учитывая столь разноречивые решения концептуального содержания понятия

“менталитет”, мы в рабочих целях определим его как национальный, обусловленный

социокультурными и историческими обстоятельствами способ видеть, понимать и

объяснять мир. Сами анналисты, в частности Ж. Ревель, утверждают, что, используя

метод исторической ментальности, историку удается подняться в своих исследованиях от

уровня описания повседневных ментальностей: стереотипов поведения, речи, жестов,

привычек, умственных клише - до уровня конструирования через ментальности логики

исторического процесса и способов постижения исторического.

В этом плане ментальность в истории альтернативно выступает либо как субъективный

контекст социокультурного единства, либо как ядро, квинтэссенция этого единства.

Рассматривая поворот, который совершила в исторической науке школа "Анналов", М.

Фуко писал: "... сузив до предела границы события, доведя разрешающую способность

исторического мира до размера прейскурантов, нотариальных актов, приходных книг и

торговых архивов, прослеживаемых год за годом, неделя за неделей, - обнаружили вдруг,

что за битвами, декретами, династиями и ассамблеями вырисовываются массивные

феномены векового или многовекового порядка. История, как ее практикуют сегодня, не

отворачивается от событий; наоборот, она без конца расширяет их поле; она без конца

открывает все новые и новые пласты, более поверхностные и глубокие; она без конца

вычленяет все новые их ансамбли, где они подчас являются многочисленными, частыми и

взаимозаменяемыми, подчас - редкими и решающими: от почти ежедневных колебаний

цен до инфляций, происходящих на протяжении столетий" (41).

Исследованиями особенностей формирования последовательности изменения

менталитета, которые (особенности) определяются ландшафтно-географическими,

биологическими, психологическими и культурными обстоятельствами существования

этноса, последователи школы “Анналов” создают онтологический вариант философско-

исторической картины мира в его психо-социальной субсистеме, концептом которой

является выявление сущности тотальности исторического на основе применения

принципа исторической ментальности. Очевидно, что структурный компонент этой

субсистемы амбивалентен: отношение может быть задано как движение от объекта к

субъекту и от субъекта к объекту. Данное обстоятельство указывает на необходимое

пересечение онтологической и эпистемологической подсистем философии истории

частью своих объемов.

Другим примером подобного пересечения является дивинаторная субсистема

эпистемологической подсистемы философии истории. Основоположник дивинаторной

теории философии истории В. Дильтей, отвечая на кантиански поставленный вопрос “как

возможно само историческое знание”, определил как аксиому: только в потоке

психических феноменов, телеологически связанных переживаний открывается общее

соответствие, характерное для данной исторической эпохи. История лежит в пределах

“внутреннего переживания”, принципиально отличного от “внешнего” мира природы.

Задача исторического исследования в том, чтобы из общего потока переживаний,

дивинаций, вчувствований, эмпатий вычленить цели и ценности как основные категории

истории. С Дильтеем был согласен Т. Лессинг: смысл в историю должен быть привносим,

иначе в ней неизбежна трагедия муравейника. Дивинацию как метод философско-

исторического познания признавали и ценили в качестве весьма продуктивного способа

исследования истории Зиммель, Шпенглер, Ясперс, Арон, Хайдеггер, Ортега-и-Гассет,

Рикер и др. В середине XX века дивинаторная философия истории получает и другое

название - психоистория.

"Объективированное самочувствие", “единочувствование”, “вчувствование”

действительно в определенной мере обеспечивает дивинаторной парадигме философии

истории необходимую эвристичность, т. к. колеблется между психологической и

метафизической областями. С одной стороны, вчувствование имеет универсальный

характер, поскольку составляет необходимый коэффициент любого чувственного образа,

проникает во многие психические отношения, через которые люди чувствуют друг друга

и объединяются в некие социальные группы. Гуссерль называл этот феномен

“прощупывание” горизонта сознания собеседника. С другой стороны, вчувствование

провоцирует некое метафизическое единство духа субъекта с искомым объектом

исследования. Субъект как бы ощущает себя проникшим внутрь объекта, существующем

с этого момента в полном согласии с “Я” субъекта. Фрейд полагал, что вчувствование,

осуществляемое как на сознательном, так и на бессознательном уровне, принимает

огромное участие в понимании чужого “Я” и может рассматриваться как одна из

базальных особенностей интерсубъективности. При этом любопытно, что большую роль в

процессе вчувствования играет акт подражания как внутреннего воссоздания субъектом

данного извне. Подражание рождает идентификацию, которую Фрейд рассматривал как

психический субстрат вчувствования. Он характеризовал идентификацию как форму

эмоционального отношения субъекта к объекту и, одновременно, интроекцию объекта в

“Я” человека, где “Я” берет на себя качества объекта.

Вчувствование не относится к разновидности ассоциаций. Во вчувствовании череда

психических образов сцепляется созерцанием, и эта связь более тесна и неразрывна, чем

обыкновенные ассоциации. Правильнее было бы обозначить ее термином “слитие”.

Глубокое и многократное вчувствование в ситуацию возможно, как полагают

психоисторики, только в том случае, если существует закономерная связь между

вчувствованием и эмоцией, что для ассоциации как более рассудочной формы, формы

чистого интеллекта, характерно в меньшей степени. Связь вчувствования и эмоции

реализуется под влиянием врожденных задатков психоанализирующего субъекта,

социальных условий, личной практики, но все это связывается в первую очередь со

сферой бессознательной психики человека и называется “непосредственным

эмоциональным вчувствованием”. Здесь велика роль воображения, фантазии, которые на

первый взгляд далеки от холодного анализа, но тем не менее стимулируют исследователя,

мобилизуют его на реализацию требуемой активности, позволяют ему увидеть искомый

объект (историческое событие, историческую личность), не стараясь превратиться в этот

объект. Философ истории формулирует соответствующую ситуации и задачам

исследования установку как непосредственную основу осуществляющегося

преобразования и настраивания психики аналитика. Дильтей в свое время требовал

активного вчувствования, переживания “всем существом” как это имеет место у

увлеченного игрой или сказкой ребенка или увлеченного художественным произведением

взрослого. Но акт вчувствования не происходит так произвольно в исторических

исследованиях. Современный историк-дивинатор, философ истории формулирует или

активизирует установку на акт вчувствования, руководствуясь дискурсивными

элементами, научными способами анализа объектов, не терпящими излишней

увлеченности.

Для получения объективной информации психоисторик не может принять объект

исследования за реально существующий сейчас, слиться с ним абсолютно. Переживая,

психоисторик видит грань, отделяющую его самого от объекта переживания-

исследования. Переживание приходит и уходит, а установка, которая его сопровождает,

остается. Эта установка в психоаналитической школе называется “комплексом”, и именно

она оказывает важное влияние на протекание процесса вчувствования, выстраивания

необходимых ассоциативных рядов. Но, безусловно, такие “комплексы”, несмотря на их

непосредственную включенность в сознательную организацию психоаналитической

деятельности, могут быть и бессознательными, и тогда они начинают “навязывать” свою

структуру тому объекту или его фрагменту, который является предметом анализа и в

отношении которого они актуализировались. Тогда эти “комплексы” выступают как

своего рода шаблоны, искажающие реальное положение вещей. Часто конкретные эмоции

и настроения соответствуют определенным материальным структурам. Как одеяло,

переброшенное через стул, может быть скрученным и выглядеть печальным и усталым,

так и исторические события и их персонажи, психоаналитически интерпретируемые,

могут принять иной смысл и качество, чем были в действительности. Поэтому часто

результат вчувствования в психоистории нечаянно для нее самой уже заранее выступает

как заданный. Подобные искажения диктуются и особенностями индивидуального опыта

психоисторика. Даже при высокой степени профессионализма исследователю может не

хватить собственного внутреннего опыта, который помог бы одушевить и адекватно

понять поступки исторических личностей прошлого или смысл исторических событий

прошлого, как, например, некоторые люди не понимают характеры и поступки героев

Шекспира. Неосознаваемой помехой в психоаналитической интерпретации истории могут

стать потенциально сохраненные в диспозиционных блоках памяти историка-

психоаналитика стимуляционные образы и стереотипизированные системы

соответствующих реакций. Тогда исследователь будет бессознательно приспосабливать

полученный в результате анализа материал к “знакомому” эталону, иногда и созданному

только его воображением.

Имея в виду подобные вещи, Д. Элтон - крупнейший американский историк 80-х годов,

как-то заметил, что в то время как историки сегодня очарованы Фрейдом, психологи в то

же самое время массово отрекаются от него. В США одним из первых, кто сформулировал

мотивы психоистории, стал У. Лангер. В 1957 году, опираясь на выводы глубинной и

динамической психологии, он предложил свою позицию историка. Суть ее в следующем:

историческое исследование есть анализ индивидуального и коллективного

бессознательного людей. При этом психоистория не равна простому применению

психологических объяснений к поведению людей, взятому в историческом контексте. В

этом нет ничего нового. Новое - в применении психоаналитической методологии, которая

извлекает факты не из истории, а из психики людей, из природы их бессознательных

страстей и влечений, и с помощью этих фактов объясняет события и смысл истории.

Лангер сфокусировал внимание на исследовании экстремального поведения людей в

некоторых исторических ситуациях: он проанализировал роль толпы и черни в Великой

французской революции, современные тоталитарные режимы, поведение людей во время

эпидемий болезней и пр. Крупнейшими последователями Лангера стали Т. Парсонс (42) и

Э. Эриксон (43), а ученик последнего, Д. Демонс издал в 1994 году нашумевшую книгу

"Неотпущенный пленник: семейная история времен ранней Америки" (44), в которой

доказывает, что результаты психоаналитического исследования истории можно излагать и

как исторический нарратив, а не только как "историю болезни" общества.

Современные психоисторики полагают, что любая политическая, историческая или

социальная ситуация всегда тесно соотносится с личной ситуацией ее главных

персонажей, а любая социальная иерархия конструируется и объясняется в терминах и

понятиях определенной сексуальной теории. "Но личное - это всегда особенности чьего-то

характера, склада ума, и как эти особенности становятся политическими особенностями -

вопрос, на который в психоаналитической теории нельзя ответить простым переводом

значений релевантных понятий из области сознательной мотивации в область

бессознательного", - пишет Ф. Уэйнстейн (45). Несмотря на подобное возражение,

современные психоисторики продолжают утверждать, что методология истории всегда, во

все времена отчасти базировалась на результатах исследований психологической науки, а

XX век доказал, что психоанализ вообще неотделим от истории и общества. Поэтому,

полагает, например, Х. Мейерхоф, психоанализ не есть ветвь биологии, медицины или

психологии, а в большей степени ветвь истории (46).

Б. Мазлиш убежден, что история возможна только в терминах человеческого поведения и

его мотиваций. Историки исследуют коллективное прошлое, психоанализ -

индивидуальное прошлое (47). Между этими вещами очевидно существует некий

ментальный мост, путешествие по которому из одного его конца в другой не

прекращается никогда и представляет собой предмет и исторической науки и философии

истории. С. Хьюг еще более радикален: нет моста, а есть полная идентичность истории и

психоанализа, т. к. историю и психоанализ объединяет общая цель - освободить людей от

прошлого, помогая им понять прошлое (48).

В действительности, формы исторических объяснений и методологические приемы

психоистории достаточно спорны. Г. Химмелфарб справедливо полагает, что

психоисторики извлекают факты не из истории, а из психоанализа неясных с точки зрения

истории объектов, поэтому психоистория, по мнению Химмелфарб, отрицает основной

критерий исторического доказательства - очевидность, т. е. логическую неоспоримость и

принятие ее всеми историками, а также самый простой и основной тезис исторического

метода: учитывать все в своем анализе, в том числе и негативные примеры.

Психоисторики абсолютизируют свой метод “глубинной психологии” как наиболее

адекватный историческому объяснению, но он пригоден, по мнению Химмелфарб (49),

только для анализа одного среза реального исторического существования человека -

бессознательных внутрипсихических конфликтов. Это приводит философию истории,

продолжает Химмелфарб, к механистическому подходу к истории вообще, превращает

историю в эпифеномен. Знаменитая книга “Психоаналитическая интерпретация истории”

под редакцией Г. Уолмена (50), по мнению Химмелфарб, является лучшей иллюстрацией

того, что термин “психоистория” уместнее оставить для описания истории детства

человека или истории семьи, но не для истории и философии истории человечества в

целом. Психоаналитические заметки о каких-либо личностях есть более всего удел

особого жанра психобиографии, психонаррации, т. к. здесь интерпретируемые факты есть

факты психоаналитической констатации. История же есть поле деятельности групп

людей, и здесь психоанализ с его “глубинным” уровнем объяснения, стоящим за

пределами эмпирической очевидности, без которой любая историческая наука

невозможна, просто не работает. Психоанализ, вообще, зачастую абсолютно произвольно

оперирует эмпирическим материалом истории.

Заметим, что традиционная история тоже использует моменты отдельных

психологических изысканий, вплетая их в ткань нарратива, например. Но в психоистории

нарратива нет. Поэтому, дивинаторный момент вполне может быть селективно

использован в философии истории для характеристики какой-то одной части

исторической реальности, для ее репрезентации или референции. Психоистория может

органично войти в традиционную историю как часть большей исторической

интерпретации. Отчасти именно это имел в виду и Л. П. Карсавин, когда писал, что

“предмет истории может быть ближайшим образом определен как социально-психическое

развитие всеединого человечества” (51). Дивинаторная или психоаналитическая история

есть субсистема эпистемологической системы философии истории, т. к. имеет своим

концептом познание исторического особым способом психоаналитического исследования.

Постулаты аксиологической подсистемы философии истории были сформулированы И.

Кантом, А. Шопенгауэром, К. Бернгеймом, В. Виндельбандом и др. Смысл этих

постулатов в следующем: история может быть исследована и систематизирована только

через соотнесение ее с какой-либо релевантной ценностью. Г. Риккерт понимал ценности

как по преимуществу трансцендентальные, объективируемые в культурных благах.

Подобного рода установку разделял и М. Вебер. Э. Кассирер полагал, что понять смысл

истории можно только научившись читать символы Вселенной как высшие ценности

человечества вообще. Для В. Виндельбанда ценности есть прежде всего ценности морали.

Практически единственную упорядочивающую релевантные взгляды работу написал в

1912 году профессор Ясского университета А. Д. Ксенополь (Xenopol). Проанализировав

разные точки зрения на обозначенную проблему, он пришел к выводу, что категория

ценностей в истории и в философии истории есть надуманность. Ценность нужно и

можно, по его мнению, рассматривать только как интерес к бытию вообще. Ксенополь

выдвинул пять аргументов против применения ценности к истории: 1) угроза

субъективизма в исследовании истории; 2) ценность не может созидать науку и быть

условием истины. Это может сделать только логика. Историку позволительно, разумеется,

иметь свой масштаб ценностей, но нельзя навязывать его другим, (ибо это превышает его

миссию и компетентность(52; 3) всякая ценность, даже моральная, относительна, а

относительность (никогда не может служить научной базой, аксиомы всегда имеют

абсолютное значение.(53; 4) ценность часто обнаруживается “бессознательным”

влечением, а не разумом, что, несомненно, уничтожает ее методологическую значимость;

5) ценности, как правило, принадлежат индивидуальному человеку. Они не могут быть

приложимы к эволюции человеческого рода вообще. Ценности могут излагать только

историю человеческого духа. В подобном ключе рассуждает Э. Лооне и считает, что

решение аксиологической проблемы лежит за пределами истории (54).

Подчеркнем, что ценности могут существовать как личные, как общественные идеалы и

как предметно-воплощенные ценности. Личные ценности схожи с ценностями

социальными тем, что те и другие могут существовать в форме идеалов, т. е. моделей

должного. Но “если социальные ценности могут и не оказывать никакого влияния на

деятельность человека, то личные ценности - это идеалы, задающие конечные ориентиры

индивидуальной деятельности конкретного субъекта” (55). Если поле личных ценностей и

поле ценностей социальных совпадают, то, купно, они могут оказывать влияние и на ход и

познание исторического процесса. Примером подобного совпадения является концепция

Э. Трельча. В 1922 году в работах “О пробуждении философии истории”, “О масштабах

для суждения об исторических предметах и их отношении к культурному идеалу

современности”, “Понятие исторического развития и универсальная история” Трельч

обосновал идею двух возможных путей в философии истории: формальную историческую

логику и содержательную конструкцию исторического процесса. Он понимал их "как две

самостоятельные и логически обособляемые проблемы, обладающие отдельным

воздействием и значением" (56). В формальной исторической логике Трельч выделил, как

основную, категорию индивидуальной исторической тотальности отдельных

исторических событий. Трельч понимал ее как соединение фактического (данного

природой и обстоятельствами) и должного, идеального (данного этикой). В единстве эти

два аспекта индивидуальной исторической тотальности есть одна из высших ценностей

человечества. Эта тотальность, будучи легко выделена из общего потока событий, тем не

менее, свободно растекается в неопределенности происходящего и только от

исторического такта исследователя зависит то, где такой тотальности будет поставлена

граница. При этом такт исследователя детерминируется заключенной в самом

историческом предмете мере возможности его объективного рассмотрения.

Последнее действительно чрезвычайно важно, т. к. ограничивает возможность

субъективизма в понимании исторических событий. Из обозначенной фундаментальной

категории Трельч выводит все остальные: "исконность и однократность",

бессознательное, креатив, свободу, развитие. Правила вывода этих категорий специально

не оговариваются, но в этом и состоит замысел Трельча: историческая логика должна

незаметно переходить в содержательную конструкцию исторического процесса. Эту

конструкцию Трельч назвал универсальной или материальной философией истории.

Предмет материальной философии истории конституируется посредством принятия как

доминантной определенной исторической тотальности. Проблемное поле материальной

философии истории задается следующей цепочкой: долг - отношение к нему - понимание

собственного индивидуального и исторического состояния - идея формирования

будущего - необходимость занять “фактическую” позицию при конкретных оценках

истории. Идея долженствования и телеологии индивидуальной и божественной воли,

способной формировать будущее, превалирует в философии истории Трельча.

Метафизика воли и долга есть, по Трельчу, единственная доступная решению проблема в

области философии истории. Смысл этой метафизики - показать действительное единство

истории.

Согласно Трельчу, материальная философия истории занимает промежуточное положение

между эмпирической историей и этикой и имеет практически-этическое назначение, в чем

нетрудно заметить кантианские мотивы. Задачами материальной философии истории

Трельч считал обретение масштаба для измерения прошлого, настоящего и будущего и

создание нового культурного синтеза. Этот масштаб изначально детерминируется

категорией индивидуальной тотальности, поэтому его обретение осуществляется через

измерение каждого исторического образования в соответствии с его индивидуальными

идеала и возможностями и с обязательным учетом его включенности в контекст

исторически-общезначимого. Обретенный масштаб должен быть обращен к будущему и,

соответственно, иметь разные значения. Масштаб может быть выполнен в первой степени

(для чужих тотальностей) и во второй (для современной исторической эпохи). Но главное

не в этом. Масштаб истории, по Трельчу, должен быть одновременно объективен (живое

погружение в историю) и априорен. Априорность Трельч понимает как “простой факт

жизни”, спонтанную силу духа и воли. Трельч считает такое толкование априорности

“правильно понятым”, т. е. свободным от обвинений во “вневременности” и "вечности".

Купно, априорность и объективность искомого масштаба позволяют решать главную, по

Трельчу, задачу истории - реализовать высшую цель исторического мышления и

исторического творчества - создание культурного синтеза современности. Этот синтез

“должен формировать настоящее и будущее из научно-исторических толкований

прошлого”(57). Культурный синтез современности определяем в своих основах

категорией индивидуальной тотальности, поэтому он всегда исторически индивидуален и,

осуществляя отбор фактов, является только предпосылкой и идеалом всеобщей истории, а

не ее прообразом.

В итоге, по замыслу Трельча, две главные темы философии истории - культурный синтез

современности и всеобщая история как объективный фон и материал для культурного

синтеза находятся в отношении постоянного взаимного определения и взаимозависимости

и образуют цикл. Этот цикл базируется на чувстве единства исторических знаний и