Конышев В.Н. Американский неореализм о природе войны: эволюция политической теории

Подождите немного. Документ загружается.

291

ние Кувейта, так и стремление Кувейта сохранить независимость, кото-

рую он не в состоянии защитить без непосредственной военной под-

держки США.

Накопление вооружений. Связь гонки вооружений с конфликтно-

стью международной системы не всем американским исследователям

представляется однозначной: гонка не обязательно ведет к войне, а во-

енно–промышленный комплекс не имеет достаточно большого веса в

принятии подобных решений. По мнению многих, рост вооружений не

играет самостоятельной роли, а должен рассматриваться наряду с дру-

гими факторами

623

. Более широко вопрос поставил Пол Кеннеди, выде-

лив в накоплении вооружений несколько аспектов: результаты перего-

воров об ограничении гонки вооружений; двусторонняя и общая гонка

вооружений; роль экономического фактора; соотношение количества и

качества оружия. Очевидно, не всякая война есть результат гонки воо-

ружений, чему есть достаточное количество примеров из истории

624

Кеннеди приходит к выводу, что большинство войн как раз не свя-

зано с ростом количества вооружений. Его позиция основана на том,

что процесс накопления оружия сам по себе не происходит линейно, а

переживает циклические спады и подъемы, обусловленные различными

политическими и экономическими обстоятельствами. Кеннеди приво-

дит в пример Наполеона III, который вынужден был отвлечь ресурсы от

укрепления флота для борьбы с растущим влиянием Пруссии. В другом

случае соперничество в кораблестроении между Британией и франко–

русским альянсом было прервано примерно к 1905 г. из–за растущего

империализма кайзеровской Германии.

Решение о войне принимается политическим руководством доста-

точно независимо и от влияния «милитаристов», и от состояния спира-

ли гонки вооружений, которую государство вполне успешно может ре-

гулировать. Конечно, военно–промышленный комплекс зарабатывает

деньги на гонке вооружений, но лишь после принятия решения, про-

диктованного политическими соображениями. Например, так провали-

лись переговоры о разоружении в конце 1920-х гг., когда Франция ока-

623

Kemp G. Military technology and conflict// Crocker Ch., Hampson F., Aall P. (eds.)

Op. cit. P.129.

624

Испано–американская война 1898 г., Русско–турецкая война 1878 г., война США

во Вьетнаме в 1964 г.–1975 г. Война за Фолкленды 1982 г. была вызвана вообще обрат-

ной причиной — снижением военного присутствия Британии на удаленных территори-

ях, что спровоцировало Аргентину на захват.

292

залась перед выбором, стоит ли следовать договору с Британией при

нарастающей милитаризации и общей мощи Германии. В конечном

счете подоплека войн видится Кеннеди в сдвиге баланса сил, за кото-

рым стоят тенденции экономического развития и возникающие на их

основе противоречия

625

В среде неореалистов весьма популярно мнение, что накопление

оружия, в том числе ядерного, нельзя считать абсолютно негативным —

в определенных условиях оно может играть даже стабилизирующую

роль. Утверждается, что разрушительный характер современной войны

сдерживает многие страны от использования силы. В защиту такой точ-

ки зрения ссылаются на статистические исследования, подобные прове-

денным еще в 1970-е гг. Дэвидом Сингером и Мелвином Смолом

626

. На

данных, охватывающих полтора века, они показали, что между накоп-

лением вооружений и развязыванием войн нет математической корре-

ляции. Вслед за Кеннетом Уолтсом

627

, отсутствие войны между СССР и

США после Второй мировой войны объясняется политикой балансиро-

вания на грани ядерной войны. Несмотря на непрекращавшуюся гонку

вооружений, мир сохранялся только благодаря обоюдному осознанию

последствий прямого военного конфликта двух супердержав. Причем

это мнение разделяли западноевропейские правительства, которые при-

соединились к политике ядерного сдерживания и участвовали в модер-

низации ядерных сил НАТО

628

Американские исследователи выделяют следующие условия, кото-

рые обеспечили номинальный мир во второй половине XX в.:

• разрушительная сила ядерного оружия;

• интеграция ядерного оружия в военные структуры и доктрины

НАТО и Варшавского договора;

• ясно очерченные и согласованные границы ответственности

двух военных альянсов;

625

Kennedy P. Arm races and the causes of war, 1850–1945// Strategy in a global con-

text. New York: Harper, 2000. P.166–177.

626

Singer J., Small M. The wages of war, 1816–1965: a statistical handbook. New York:

Wiley, 1972.

627

Waltz K. Nuclear myths and political realities// American political science review.

1990. Vol.84. №3. P.731–745.

628

Gaddis J. The long peace: inquiries into the history of the cold war. New York: Ox-

ford University Press, 1987; Kemp G. Military technology and conflict// Crocker Ch.,

Hampson F., Aall P. (eds.) Op. cit. P.130–131.

293

• намерение обоих альянсов использовать силу, если одна из сто-

рон начнет агрессию;

• обоюдное понимание, что в полномасштабной войне победителя

не будет;

• согласие, что в случае войны весьма велика вероятность ее пе-

рерастания в ядерную;

• способность супердержав удерживать сателлитов от конфликтов

между собой и одновременно участвовать в региональных кон-

фликтах;

• стабильность политических режимов внутри альянсов

629

Кеннет Уолтс утверждает, что после окончания холодной войны по-

лучение ядерного оружия странами, не относящимися к великим дер-

жавам, способствует общему снижению военных расходов и делает бо-

лее умеренной их внешнюю политику. Ядерное оружие выполняет

сдерживающую роль, так как дает им гарантию от нанесения противни-

ком безответного удара. Тогда гонка стратегических обычных вооруже-

ний теряет смысл. Логика сдерживания, становясь доминантой внешней

политики, в определенных пределах не требует немедленного ответа на

появление новых систем оружия у противника, что также стабилизиру-

ет отношения. Для этих стран уроки холодной войны делают очевид-

ным разорительность гонки вооружений, которая приводила к взаимно-

му ослаблению США и СССР

630

. Уязвимость этой позиции состоит в

том, что она основана на принципе рациональности политики, причем

именно в том варианте, который предлагает сам Уолтс. Кроме того, он

говорит о главной тенденции, которая складывается в международной

системе объективно, но государства вовсе не обязательно следуют ей на

практике.

Другой довод в пользу стабилизирующей роли арсеналов оружия

приводит Сейом Браун: если уровень вооружений противников нахо-

дится на оптимальном уровне, вероятность военного конфликта умень-

шается, и наоборот

631

. Оптимальности дается довольно общее и рас-

плывчатое толкование: это такое соотношение вооружений, которое не

нарушает сложившееся статус–кво при условии отсутствия антагони-

629

Kemp G. Military technology and conflict. P.131–132.

630

Sagan S., Waltz K. The spread of nuclear weapons: a debate. New York, London:

W.W. Norton & Co., 1995. P.29–33.

631

Brown S. The causes and prevention of war. P.93–94.

294

стических интересов государств. Война возникает тогда, когда между

противниками складывается очевидное неравенство в военной силе.

Оно может быть не только следствием объективного процесса, но и

практической политики, например, в виде развертывания вооруженных

сил или форсирования военного строительства. По Брауну, стремление

СССР как можно быстрее создать атомное оружие привело к появлению

американских планов по нанесению превентивных ядерных ударов по

советской территории

632

Наконец, многие считают, что высокий уровень военных расходов

США оправдан во время переходного периода к более стабильной и

мирной системе

633

. Вероятность ядерной войны между великими дер-

жавами уменьшилась, но количество региональных конфликтов с при-

менением обычного вооружения возросло. Проблему усугубляет дос-

тупность современного оружия негосударственным субъектам полити-

ки, в том числе международным террористам. Таким образом, в зависи-

мости от конкретной ситуации накопление военных арсеналов может

как способствовать укреплению безопасности, так и стать источником

военных конфликтов.

Гонке вооружений способствуют многие факторы. Среди них не-

полнота информации об оружии противника, сложность оценки его во-

енного потенциала. Достаточно трудно одновременно учесть тактико–

технические характеристики аналогичных систем вооружения, асим-

метрию по другим системам, особенности тактики и стратегии против-

ника, возможность передачи военных технологий союзниками, степень

доступности на мировом рынке новейшего оружия. В результате многие

страны стремятся не только гарантировать свою безопасность, но и уве-

личить арсеналы, которые обеспечат защиту от внезапных и неучтен-

ных угроз.

Другим условием, провоцирующим гонку вооружений, является со-

держание военных доктрин. Договор о противоракетной обороне (ПРО)

1972 г. поставил предел совершенствованию стратегических наступа-

тельных вооружений и способствовал укреплению международной ста-

бильности. Но затем стратегия министерства обороны США измени-

лась. Вместо ядерного сдерживания, основанного на гарантированном

632

Ibid. P.96.

633

Jonansen R. Swords into plowshares: can fewer arms yield more security? // Ke-

gley Ch. (ed.) Controversies in international relations theory. P.254.

295

обоюдном уничтожении, был взят курс на достижение превосходства

при обмене ядерными ударами

634

. Программа Стратегической оборон-

ной инициативы (СОИ), выдвинутая президентом Рональдом Рейганом

в 1983 г., подразумевала создание космических комплексов для защиты

США от ядерного нападения

635

. Программа СОИ привела в шок многих

военных аналитиков в США и СССР, так как выводила гонку вооруже-

ний на новый виток. Даже в случае полного воплощения замысла про-

граммы в жизнь в смысле надежности (что ставилось под сомнение),

СОИ все равно не защищала бы от ядерных подводных лодок и страте-

гической авиации. В 2002 г. США вышли из договора по ПРО 1972 г., и

на повестке дня сразу же остро встал вопрос о стремлении Северной

Кореи, Ирана, других стран получить в свои руки ядерное оружие.

США заявили о готовности силой оружия разоружить их сразу вслед за

Ираком.

Одним из факторов гонки вооружений считается экономический,

что выражается в стремлении военно–промышленного комплекса раз-

витых стран к расширению рынков сбыта. При этом отмечается, что

продажа устаревших видов оружия стимулировала интерес некоторых

стран к оружию массового поражения. Именно таким образом прини-

мались решения о разработке собственного ядерного оружия в Израиле,

Южной Африке, Пакистане. Только благодаря дипломатическим усили-

ям США Южная Корея и Тайвань отказались от подобной идеи

636

Продажа оружия в другие страны, которая стимулирует гонку воо-

ружений на региональном уровне, имеет не только экономическую по-

доплеку, но и служит средством обеспечения военно–политической

стратегии великих держав. В политике США торговля оружием сыграла

весьма значительную роль в формировании выгодного баланса сил по

итогам трех важнейших войн XX в.: Первой, Второй мировой и холод-

ной. Сотрудничество в военной области с Саудовской Аравией в тече-

ние 1970–80-е гг. создало инфраструктуру, которая обеспечила амери-

634

Brown S. The causes and prevention of war. P.90–91.

635

Программа предусматривала перехват наиболее совершенных советских меж-

континентальных баллистических ракет типа SS–18 («Сатана») на начальной траекто-

рии полета, до стадии разделения боеголовок. Цели, которым удастся преодолеть пер-

вый эшелон защиты, должны были уничтожаться на всех последующих участках траек-

тории. Авторы американского проекта утверждали, что в результате до цели будет спо-

собно долететь лишь несколько ракет.

636

Kemp G. Military technology and conflict. P.131.

296

канцам эффектную победу над войсками Саддама Хусейна в 1991 г. По-

ставки современного оружия Израилю уменьшают надежды арабских

стран на возможность военной победы.

Агрессивная идеология. Идеология как комплекс ценностей, пред-

ставлений и теорий из различных областей, которые направляют жизнь

общества, в определенных исторических условиях выступает одной из

причин войны. Агрессивная идеология принимает различные политиче-

ские формы, а ее носителем может быть и государство, и часть общест-

ва.

Ярким примером влияния агрессивной государственной идеологии

на внешнюю политику служат советско–американские отношения в го-

ды холодной войны. Тезис марксизма–ленинизма о непримиримости

противоречий социализма и капитализма порождал взаимное недоверие

и трактовался на Западе как присущая Советскому Союзу и его союзни-

кам агрессивность. В свою очередь, для США характерны идеи месси-

анства об утверждении в мире идеалов свободы и демократии. Причем

это мессианство замешано на протестантской нетерпимости ко всякому

инакомыслию и уходит корнями к временам «отцов–пилигримов». В

основе американской доктрины «сдерживания коммунизма», которая на

заре холодной войны была изложена в директиве СНБ–68, прослежива-

ется существенное влияние идеологической непримиримости к СССР.

Стратегия сдерживания в той или иной модификации просуществовала

до распада СССР. В итоге идеологическая конфронтация дошла до ло-

гического конца, превратившись в противостояние по всем направлени-

ям в глобальном масштабе.

В 1980-е гг. «крестовый поход против коммунизма» стал знаменем

внешней политики президента Рональда Рейгана. Военные интервенции

этого периода в немалой степени объясняются стремлением одержать

победу на коммунизмом в планетарном масштабе, опираясь на военную

силу. Захват Соединенными Штатами Гренады в 1983 г. представляет

собой весьма характерный случай. В политике СССР аналогичным

примером решающего влияния идеологии на политику послужил ввод

войск в Афганистан в 1979 г., хотя там, безусловно, присутствовали ин-

тересы безопасности.

После окончания холодной войны в странах «третьего мира», а так-

же странах, переживающих переходный период к новому социально–

политическому укладу, идеология часто превращается в инструмент

борьбы не только против другой части общества, но и получает про-

297

должение во внешней политике государства. В связи с этим особое

внимание американские ученые обращают на различные проявления

национализма. До сих пор для американской науки было характерно

преимущественно негативное отношение к этому явлению

637

. Совре-

менные авторы определяют национализм с помощью двух признаков.

Первый состоит в том, что лояльность членов этнической группы к сво-

ему сообществу на основе исторической, культурной, языковой и рели-

гиозной общности превосходит лояльность к другим группам и госу-

дарству в целом. Второй признак — стремление этнической группы к

самоопределению вплоть до образования собственного государства

638

Видимо, такое определение не вполне корректно, так как содержит од-

новременно идеологический компонент и политическую деятельность.

Национализм может иметь различные особенности, но в самом об-

щем виде американские авторы делят его на гражданский, этнический,

революционный и контрреволюционный. Гражданский национализм,

характерный для США, Франции и Британии, основан на лояльности к

определенным политическим идеям и институтам. Получение граждан-

ства для инородцев предполагает главным образом длительное прожи-

вание на территории страны. В отличие от других, этот вид национа-

лизма с наименьшей вероятностью переходит в военное столкновение.

Этнический (религиозный) национализм, характерный для Германии,

Сербии опирается на историческую, кровную, культурную, религиоз-

ную и языковую общность. Революционный национализм нацелен на

защиту радикальных политических изменений в государстве, а контр-

революционный — на их подавление, как во времена Французской ре-

волюции

639

. Речь идет, конечно, о преобладающей тенденции, а не о

существовании этих видов национализма в чистом виде.

В конкретно–исторических условиях этно–религиозный национа-

лизм может получить особый вес. На примере политизации ислама

637

Shafer B. Faces of nationalism. New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1972. P.xiii;

Smith A. The ethnic origins of nations. Oxfrod: Basil Blackwell, 1986. P.8; Snyder L. Ency-

clopedia of nationalism. New York: Paragon, 1990. P.248–250.

638

van Evera S. Hypothesis on nationalism and war// Lynn–Jones S., Miller S. (eds.)

Global dangers: changing dimensions of international security. Cambridge: MIT Press,

1995. P.252; Posen B. Nationalism, the mass army, and military power// Ibid. P.287; Gell-

ner E. Nations and nationalism. Ithaca: Cornell University Press, 1983. P.35–38, 139–143;

Snyder J. From voting to violence: democratization and nationalist conflict. New York, Lon-

don: W.W. Norton and Co., 2000. P.23.

639

Snyder J. From voting to violence. P.69–70, 80–83.

298

можно наблюдать симбиоз идеологии с религиозными и социально–по-

литическими идеями. Если в христианстве светская и духовная власть

разделены, ислам не делает такого различия. Благодаря этому во многих

странах влияние религии на политику очень велико, как в Афганистане,

Иране и Пакистане. В случае прихода к власти радикальных сил такие

государства служат источником агрессии, как видно на примере режима

Талибан.

Этнический и религиозный факторы в практической политике раз-

делить сложно. Исследователи обращают особое внимание на связь на-

ционализма и войны, начиная с 1980-х

640

. Общая система ценностей,

сознание своего единства и отдельности от остальной части общества,

особые культура, язык и религия формируют и сохраняют этнические

группы населения. Но из всего их многообразия наибольшей сплочен-

ностью и силой отличаются те, кого объединяет еще и чувство ущем-

ленности своего положения в государстве. Однако, вовлекаясь в поли-

тику на волне протестных настроений, эти сообщества и возникшие на

их основе организации чаще всего попадают в подчиненное положение

более мощным политическим силам и служат питательной почвой для

радикальных движений под флагом национализма. Требование полити-

ческого самоопределения ведет к вспышкам вооруженного насилия,

которые легко пересекают государственные границы.

Многие считают, что в идейной основе большинства современных

военных конфликтов на этнической почве

641

лежит противоречие между

укладами жизни. Материальные выгоды имеют относительно меньшее

значение, хотя могут способствовать усилению воинственности. Все же

именно этно–культурные и религиозные ценности многие политики ис-

пользуют для того, чтобы мобилизовать общину на применение силы,

убеждая в существовании угрозы образу жизни либо провоцируя такую

640

Horowitz D. Ethnic groups in conflict. Berkley: University of California Press, 1985;

Mildarsky M. The internalization of communal strife. London: Routledge, 1992; Gurr R. Mi-

norities at risk. Washington: U.S. Institute of Peace Press, 1993; van Evera S. Hypothesis on

nationalism and war; Brown M. Causes and implications of ethnic conflict// Brown M. (ed.)

Ethnic conflict and international security. Princeton: Princeton University Press, 1993.

641

Среди них вооруженное противостояние между палестинцами и Израилем, Ар-

менией и Азербайджаном за Нагорный Карабах, между Молдавией и Приднестровьем,

Тибетом и Китаем, курдами и правительствами Ирана, Ирака и Турции. Эту же подоп-

леку имееют движение сепаратистов в Индии, «тигров освобождения» в Шри–Ланке,

сепаратистов Восточного Тимора в Индонезии, басков в Испании, ирландцев в Велико-

британии.

299

ситуацию. Источником агрессивности служит нетерпимость к ценно-

стям и религии других этносов, убеждение в богоизбранности и универ-

сальности своих убеждений. Ярким примером может служить много-

летний арабо–израильский конфликт.

Сэмюэл Хантингтон, представитель геополитики, пишет, что «рели-

гия разделяет людей даже острее, чем этническая принадлежность... Как

только люди определяют свою идентичность в религиозном и этниче-

ском отношении, они начинают воспринимать отношения с другими

людьми по типу «мы» против «них»»

642

. Хантингтон даже предсказы-

вает в будущем противостояние стран западной либеральной демокра-

тии союзу конфуцианско–исламских государств, которые не разделяют

таких фундаментальных для Запада ценностей, как права человека и

развитие институтов демократии. Симптомы подобной конфронтации

видны в политике фундаменталистских движений на Ближнем и Сред-

нем Востоке с ярко выраженной антиамериканской и антизападной на-

правленностью.

Примеры проявления насилия на почве нетерпимости можно найти

в действиях сторонников многих религий. Более того, религиозные

догматы могут предполагать насилие во имя выполнения святой мис-

сии. Об этом говорят цитаты из документов организации «Исламский

джихад», ответственной за убийство в 1981 г. президента Египта Анва-

ра Садата: «... любой, кто отклоняется от моральных и общественных

требований закона ислама — подходящая цель для джихада; к этим це-

лям относятся как вероотступники внутри мусульманской общины, так

и внешние враги... Настоящему солдату ислама позволяется [в некото-

рых рамках] использовать все доступные средства для достижения

справедливой цели»

643

. В части Библии, называемой Ветхим Заветом,

также можно найти указания, что есть особый народ Израиля, который

избран свыше носителем божественного промысла. Враги, преступники

и все другие народы угрожают выживанию избранного народа, а значит,

общественному и космическому порядку. Поэтому определение «дру-

гих» достойными уничтожения служит средством самоутверждения и

самосохранения богоизбранных

644

642

Hantington S. Clash of civilizations? // Foreign Affairs. Summer 1993. Vol.72. №3.

P.27,29,40.

643

Цит. по: Little D. Religious militancy// Crocker Ch., Hampson F., Aall P. (eds.) Op.

cit. P.82.

644

Ibid.

300

Религиозный и нравственный запрет на убийство человека преодо-

левается через его дегуманизацию: «четкая линия проведена между на-

ми и ними, между чистыми и нечистыми, между теми, кто достоин спа-

сения, а кто заслуживает уничтожения. Враг… — это не просто чело-

век..., а чудовище, нечистое, вредное»

645

. Религия, вытесняя и заменяя

реальный мир, в котором живет человек, на божественный, может сде-

лать насилие легитимным средством защиты от того, что воспринима-

ется как противостоящее, враждебное догматам веры, святым местам и

традиционному укладу жизни.

Политическая антропология обращает внимание на связь глобализа-

ции и так называемого «удаленного (distant) национализма». Эмигран-

ты, добившиеся успеха в новом обществе, легко поддаются политиче-

ским манипуляциям. Они сохраняют религиозную, культурную и эмо-

циональную привязанность к родине, но она все больше становится во-

ображаемой страной, а не реальной. Повышение социального статуса и

благосостояния питает критические настроения в отношении покинутой

страны. В то же время эмигранты не испытывают на себе последствий

от собственных политических действий, касающихся бывшей родины.

В итоге они часто вовлекаются в организацию и поддержку этнических

конфликтов, попадают под влияние фундаменталистских и террористи-

ческих организаций

646

И все же природа современного агрессивного национализма не име-

ет однозначного объяснения. Согласно неореализму, национализм в ви-

де военного насилия является реакцией на внешнюю угрозу безопасно-

сти. Однако очевидно, что без привлечения внутриполитических факто-

ров этот тезис мало что говорит. В поисках причинных связей многие

западные ученые отказываются от упрощенных представлений, сводя-

щих проблему к накоплению исторических противоречий между этно-

сами, которые обостряются в эпоху перемен. По такой схеме американ-

ские специалисты рассуждали о национализме в ряде постсоветских го-

сударствах, в политике которых отчетливо прослеживалась антирусская

направленность. В самой России, по аналогии с Веймарской Германией,

рост национализма связан с поражением и развалом СССР, экономичес-

645

Ibid.

646

Gledhill J. Power and its disguises: anthropological perspectives on politics. Boulder:

Pluto Press, 1994. P.157–158.