Контамин Филипп. Война в Средние века

Подождите немного. Документ загружается.

Глава VIII. Война, власти, общество

263

яростно отбиваясь от рыцарей Филиппа Августа, оказался последним опло-

том сопротивления. И тем не менее в 1183 г. брабантцы позволили себя пере-

бить как стадо баранов.

К моменту, когда начинается самый важный этап их истории, они, веро-

ятно, имели уже достаточно большой опыт военных действий и разбоя. Во

всяком случае, Фридриху Барбароссе явно не составило никакого труда со-

брать 1500 брабантцев и переправить их через Альпы с оставшейся частью

своей армии в 1166-1167 гг. В результате кампании итальянцы были побежде-

ны, и если немецким рыцарям досталась только слава, то брабантцы, если

верить источникам, захватили всю добычу: шатры, оружие, одежду, лошадей,

мулов, ослов и звонкую монету. Затем, несомненно, они были отпущены, вер-

нулись во Францию, осев, как отметил аббат монастыря Монтье-ан-Дер, на

границе с Империей, т. е. в районе, политически слабо контролируемом. Они

оставались сплоченным войском, представлявшим постоянную угрозу, на про-

тяжении нескольких лет. И тогда, чтобы покончить с их присутствием и ли-

шить их всякой государственной поддержки, Фридрих Барбаросса и Людо-

вик VII на встрече между Тулем и Вокулером 14 февраля 1171 г. взяли на себя

обязательство не нанимать их на случай войны, по крайней мере если она бу-

дет вестись между Альпами и Рейном - на востоке или в области Парижа - на

западе. Другими словами, суверены сохраняли за собой право использовать

их на западе или юго-западе от Парижа, против Плантагенетов, и на востоке -

от Рейна и за Альпами, - против непокорных немецких вассалов и мятежных

итальянских коммун.

Следствием этого договора было то, что основная масса брабантцев ушла

на запад Франции. Генрих II использовал их в Нормандии против Людовика VII

(1173 г.), а затем увел в Бретань и Анжу. Для борьбы со своими восставшими

баронами, которые не упустили случая нанять фламандцев, Плантагенет пере-

правил брабантцев через Ла-Манш (август 1173 г.), а спустя некоторое время

снова перевез их в Нормандию, где они пришли на помощь осажденному Руану.

После этого был заключен мир с Людовиком VII, и Генрих их распустил.

Несомненно, во время очередной экспедиции в Ломбардию и Романью

Фридрих Барбаросса взял брабантцев на службу. Вернувшись во Францию,

они после мира в Нонанкуре (1177 г.) обрушились на юго-запад королевства.

Опасность была столь велика, что на III Латеранском Вселенском соборе

(1179 г.) в одном и том же каноне были преданы анафеме катары и осуждены

брабантцы и вообще разбойники; под угрозой кар, предусмотренных для ере-

тиков, запрещалось юс нанимать, содержать на жалованье и покровительство-

вать им. Однако это не помешало Филиппу Августу в начале своего правления

использовать их против фламандцев, а затем против графа Сансерра.

Производимые ими опустошения были настолько значительными, а без-

различие, беспомощность и даже пособничество властей и части феодалов

достигли такой степени, что, как и в первые времена Божьего мира, вспых-

264

Часть вторая. Темы и перспективы

нуло народное движение «капюшонников» (Capuciati). Инициатором этого дви-

жения был дровосек или плотник из Пюи Дюран Шадю, которому Богородица

ниспослала образок: она сидит на троне с Иисусом на руках, а вокруг над-

пись: «Агнец Божий, искупивший грехи людей, даруй нам мир». Так возникло

братство «мира св. Марии», центром которого стала церковь Нотр-Дам дю

Пюи, его члены носили на белых льняных капюшонах оловянный образок Девы

Марии, подобный тому, что получил Дюран. Согласно Роберу де Ториньи, аб-

бату Мон-Сен-Мишеля, это братство нашло некоторую поддержку среди епис-

копов и магнатов, дворян и представителей низших классов. В довершение

своей религиозной и душеспасительной деятельности «капюшонникам» уда-

лось очистить Овернь от нарушителей общественного спокойствия - как мес-

тных сеньоров, так и разбойников. А летом 1183 г., вероятно, с помощью ар-

мии Филиппа Августа, они одержали победу над брабантцами в Берри, и это

вознесло их на вершину славы. Возможно, этот успех стал причиной радика-

лизации движения, ставшего в решительную оппозицию как к феодальным

сеньорам, так и к церковной иерархии. «Они все стремились завоевать свобо-

ду, которая, как они говорили, досталась им от прародителей со дня Творения,

не ведая, что рабство стало наказанием за первородный грех»

. В условиях

того времени их легко было обвинить в ереси, и в 1184 и 1185 гг. они были

разгромлены сеньорами, которых на сей раз поддержали остатки брабантцев.

После 1185-1190 гг. появилось своего рода второе поколение брабант-

цев, не столь опасное и менее многочисленное. Церковь, конечно, продолжа-

ла метать молнии в брабантцев и тех сеньоров, которые использовали их и пок-

ровительствовали им. В рамках борьбы с альбигойской ересью она стремилась

искоренить этих виновников смут на юге, чье присутствие углубляло хозяй-

ственный и нравственный кризис. Но теперь брабантцы действовали неболь-

шими отрядами, и короли (Ричард I, Иоанн Безземельный, Филипп Август)

пользовались их услугами для выполнения конкретных задач. Согласно счету,

в 1202-1203 гг. Филипп Август выдал Кадоку 4000 парижских ливров для

выплаты жалованья примерно 300 солдатам. Значение этих авантюристов по-

степенно снижалось; одна из статей Великой хартии вольностей (1215 г.) фор-

мально обязывала короля сразу после восстановления мира изгнать из Англии

иностранных рыцарей, арбалетчиков и наемников; и хотя источники упомина-

ют брабантцев среди участников крестового похода против альбигойцев, они

играли там лишь эпизодическую роль. Добавим, что их предводители стреми-

лись влиться в феодальное общество; так, Кадок стал кастеляном Гайона, ба-

льи Понт-Одемера и рыцарем. То же намерение проявляли и те, кто служил

Этот аспект исследовал Ж. Дюби: Duby G. Les trois ordres ou l'imaginaire du féodalisme

[106]. P. 393^02.

Глава VIII. Война, власти, общество

265

Плантагенетам. Меркадьер, например, получил земли Адемара де Бейнака в

Перигоре, называл себя слугой короля и всячески подчеркивал свою предан-

ность. Так, он заявлял: «Я верно и храбро сражался за него, всегда готовый

повиноваться ему и выполнять его волю, за свою службу я снискал его уваже-

ние и получил командование армией»

История разбойников, во многих отношениях напоминающая историю

«компаний» XIV в., показывает, что они множились и соединялись в инород-

ные образования, поражая социальную ткань, благодаря острому соперниче-

ству государей, королей и баронов, еретиков и ортодоксов. Но как только со-

перничество замирало или прекращалось после победы одной из сторон, то

сразу появлялась возможность довольно быстро с ними покончить. Короче

говоря, их существование объясняется скорее более или менее длительным

ослаблением политических структур, нежели нарушением равновесия в об-

ществе, которое почти во все времена было неспособно абсорбировать марги-

нальные элементы; но когда его институты были прочны, а власть достаточно

утвердившейся и уважаемой, проблема маргинальных элементов сохранялась

на индивидуальном уровне, не принимая широких масштабов.

Каталонская рота в начале XIV в. представляет другой тип военных ава-

тюр профессиональных наемников. Появление этого военного коллектива бы.

обеспечено совокупностью трех факторов. Во-первых, наличием в Арагон-

ском королевстве альмогаваров, которые вели пастушеский и в то же время

военный образ жизни и свободно проживали на зыбкой границе между му-

сульманским и христианским мирами. Во-вторых, арагонским экспансиониз-

мом, можно даже сказать - национализмом, из-за чего королевство Сицилия

на протяжении двух последних десятилетий XIII в. стало ареной борьбы со-

перников - французов и анжуйцев. И, в-третьих, все ухудшающимся положе-

нием Византийской империи, не способной своими силами сдерживать на-

тиск турок и вынужденной прибегать к услугам наемников.

После нескольких лет войны Фридриха Арагонского с Карлом II Анжуй-

ским и заключения мира в Кальтабеллоте (1302 г.), по которому Неаполитан-

ское королевство отошло Карлу II, а Сицилия - Фридриху, войско последнего

осталось не у дел. И тогда образовалась Компания каталонцев (Universitas

Catalanorum), к которым присоединились сицилийцы, калабрийцы, северные

итальянцы и несколько авантюристов других национальностей. По приглаше-

нию Андроника II Палеолога Каталонская компания, насчитывавшая 6000 че-

ловек, две трети из которых были альмогаварами, в сентябре 1303 г. высади-

лась в Византии.

Powicke M. The Loss of Normandy, 1189-1204. Studies in the History of the Angevin Empire.

Manchester, 1963.

• If

266 Часть вторая. Темы и перспективы

Историю ее походов, столкновений, побоищ, грабежей позволяют про-

следить два источника: один - греческий - рассказ Георгия Пахимера, а дру-

гой - каталонский - «Хроника» Рамуна Мунтанера, ценность которой тем бо-

лее велика, что организатор, казначей и канцлер Каталонской компании, был

очевидцем и нередко участником описываемых событий. Короче говоря, не-

смотря на все недостатки этого «романа плаща и меча», его преувеличения и

искажения, это - один из редких для Средневековья текстов, показывающих

внутреннюю жизнь военного сообщества с ее человеческими и хозяйственны-

ми проблемами, отношениями простых воинов и начальников, напряженны-

ми поисками провианта, жаждой власти и богатства, сложными отношениями

с мирным населением, со всеми ликами войны, опасностями, добычей, изне-

можением и, наконец, серьезными политическими проблемами.

При нескольких последовательно сменявшихся предводителях Каталон-

ская компания, благодаря явной слабости Византии, сумела сохранить свою

сплоченность, компенсируя неизбежную убыль в личном составе за счет но-

вобранцев; а после победы над французскими феодалами герцога Афинско-

го Готье де Бриенна (1311 г.) она захватила его владения и, пользуясь покро-

вительством далекого Арагона, создала свое княжество, коему суждено было

просуществовать до 1380 г., - успех поистине исключительный, которому

нет аналогов в истории ни брабантцев, ни «компаний» времен Столетней

войны

Было бы, видимо, недостаточно противопоставить государственные вла-

сти и возникавшие при политических потрясениях анархические, маргиналь-

ные военные организации и видеть в этом только долгий конфликт, продол-

жавшийся до полной победы первых. Вольные «компании» - явление более

сложное, оно объясняется тем, что «компании» явно или скрыто поддержи-

вали власти разного уровня в силу их предполагаемой боеспособности. В об-

щем и целом государство стало контролировать военные действия, когда уви-

дело в этом больше преимуществ, нежели неудобств. Но к 1500 г. эта тен-

денция еще не определилась окончательно и не утвердилась. Обширные рай-

оны западного мира были ей еще не подвластны, только в некоторых стра-

нах и областях наблюдается глубокая демилитаризация всего общества, в то

же время происходит и относительная маргинализация военного сообщества

из-за появления постоянных армий, с одной стороны, и повышения удельно-

го веса пехоты, которая традиционно набиралась из «всякого сброда» и по-

тому не пользовалась уважением, - с другой. Здесь уже чувствуется атмос-

История Каталонской компании породила большую литературу. Здесь мы использовали,

главным образом, работу: Sablonier R. Krieg und Kriegertum in der Cronica des Ramon Muntaner...

[537]. Об общей проблематике истории «Больших компаний» см.: Contamine Ph. Les compagnies

d'aventure en France pendant la guerre de Cent ans [456].

Глава VIII. Война, власти, общество

267

фера войны XVI в. со сценами в манере Жака Калло: «кучка дезертировав-

ших голодных наемников, бредущих по равнине с чахлыми деревьми и висе-

лицами на горизонте»

. Макиавелли в «Военном искусстве» объяснял, что

«добропорядочный человек не должен заниматься военным ремеслом» и что

как в республиках, так и в монархиях гражданам и подданным нельзя позво-

лять делать из войны профессию

. Однако во Франции, например, постоян-

ная кавалерия (ордонансные роты) и различные военные корпуса королев-

ского дома были для молодых дворян желанной службой, обеспечивавшей

им достойную жизнь и открывавшей простор предприимчивости и надеж-

дам; тем не менее у проницательных наблюдателей складывалось впечатле-

ние, что «король Франции разоружил свой народ, дабы без сопротивления

командовать им»

Claudel P. Le soulier de satin (version intégrale). Première journée, scène V.

Œuvres complètes / Trad. Ε. Barincou. Paris, 1958. P. 731-740.

Ibid. P. 742. - О демилитаризации французского общества в самом конце Средневековья

см.: Contamine Ph. Guerre, Etat et société [457]. P. 550 et s. - To же самое происходило в Швейца-

рии: Sablonier R. Etat et structures militaires dans la Confédération autour des années 1480 [379a].

ГЛАВА IX

К ИСТОРИИ МУЖЕСТВА

«Сила духа человека, без страха сталкивающегося с опасностью и без

жалоб переносящего страдания», «нравственная сила человека, преодолеваю-

щего страх и другие чувства, парализующие действие, проявляющего реши-

тельность и твердость в затруднительных ситуациях»

. Исходя из этих вневре-

менных определений, формально подходящих для всех обществ и эпох, мы

вправе спросить себя, может ли понятие «мужество» само по себе быть пред-

метом исторического исследования. Но как не вспомнить эту норму поведе-

ния, это психологическое состояние, если оно составляет самую суть воин-

ского искусства? Тем более, что есть свежие примеры, свидетельствующие о

том, что историю чувств и страстей можно изучать, особенно если к ним под-

ходить извне, со стороны, т. е. изучая историческую среду, в которой они фор-

мируются и которая их порождает

. Наши соображения на эту тему претенду-

ют лишь на то, чтобы обозначить малоизвестное поле исследования, заслужи-

вающее долгого и глубокого изучения.

1. МУЖЕСТВО: ДОБРОДЕТЕЛЬ ИЛИ ПОРОК?

Для начала можно рассмотреть многочисленную моралистическую и пси-

хологическую литературу клерикального происхождения, которую породила

ученая культура Средних веков. Нет уверенности в том, что в ней определяется

мужество как таковое. Однако из четырех основных добродетелей, унаследо-

ванных от античности (Платон, Аристотель, Цицерон, стоики) благодаря св. Ам-

вросию и св. Августину, по крайней мере одна - стойкость (fortitudo) - во мно-

гом совпадает или смыкается с понятием мужества. Для св. Фомы Аквинского.

стойкость - это в широком смысле душевная твердость при исполнении долга,

и, следовательно, она является условием всякой добродетели, а в более узком

смысле делает человека неустрашимым перед лицом любой опасности, даже

смерти, позволяет ему смело бросать вызов страху смерти, не проявляя при

этом безрассудства. Стойкость, таким образом, связана со страхом (в первую

Foulquié P. Dictionnaire de la langue philosophique. Paris. 1969; Id. Dictionnaire de la langue

pédagogique. Paris, 1971.

DelumeauJ. La peur en Occident... [351].

Глава IX. К истории мужес ι ва

269

очередь - страхом смерти) и отвагой, будучи золотой серединой, «стойкость -

это такая добродетель, которая подавляет страх и побуждает к отваге во имя

общественного блага». Она обуздывает страх, дабы, сохраняя хладнокровие,

можно было действовать смело, по возможности избегая опасности. Стойкость

придает как неустрашимость, так и отвагу на войне. Второе качество, конечно,

более привлекательно, но первое выше: действительно, ведь тот, кто защищает-

ся, чувствует себя самым слабым и беззащитным, его не поддерживает та стра-

стность, какой воодушевлен нападающий. Стойкость находится также между

отвагой и робостью, но она отлична от надежды, которая лежит между отчаяни-

ем и самонадеянностью. У нее семь составляющих: великодушие, доверие, бе-

зопасность, величие, постоянство, терпимость (иначе говоря, терпение и твер-

дость) и настойчивость

Наряду с подобным анализом, у схоластов иногда возникала мысль рас-

смотреть конкретные случаи. Об этом свидетельствует схоластическое рас-

суждение Генриха Гентского по поводу поведения франков во время падения

Акры в 1291 г. Для него это был эпизод справедливой войны не за возвраще-

ние неправедно награбленного имущества, а ради того, чтобы отбить нечести-

вого врага, жаждавшего отнять у христиан имущество, жизнь, отчизну, свобо-

ду, законы и прочие мирские или духовные блага. Генрих Гентский задумыва-

ется о действиях одного рыцаря, который, когда все другие бежали от врага,

вступил в схватку с сарацинами и погиб. Следует ли думать вслед за «Песнью

песней», что он проявил мужество, в душевном мире и милосердии встав на

защиту друзей, или же истинное великодушие состояло в том, чтобы (соглас-

но Аристотелю, Цицерону и Платону) бежать вместе с другими? Может быть,

рыцарь поступил так из самонадеянности, из жажды славы, алчности, т. е. не

раздумывая, безрассудно, а значит, глупо. Вегеций ведь утверждает, что хоро-

шие военачальники подвергают себя риску в общем сражении только созна-

тельно. И поскольку наш рыцарь не мог рассчитывать на помощь товарищей

по оружию, то, стало быть, повел себя не великодушно, а глупо.

Однако нужно принять во внимание конкретные условия: говорят, что

сарацины проникли в Акру до рассвета и так неожиданно, что у христиан не

было времени опомниться. Возможно, что этот рыцарь спал при оружии, го-

товый к бою, и, услышав шум, бросился на врага, полагая, что товарищи пос-

ледуют за ним. И, предпочтя смерть за веру и свободу города, он проявил ве-

ликодушие. Если бы другие горожане и рыцари поступили так же, Акра,

возможно, была бы спасена. Ибо для того, чтобы одержать победу, достаточно

горстки храбрецов. В книге Маккавеев и у Вегеция сказано так: «Победа обычно

добывается немногими людьми, преимущественно храбрецами», «побеждают

не числом, а смелостью», «на войне быстрота полезней смелости».

Thomas S. Sum theol. Г II

, q. CXXIII-CXL.

270

Часть вторая Темы и перспективы

С одной стороны, Генрих Гентский допускает, что рыцарь был великодуш-

ным и очень смелым человеком, а отнюдь не безрассудным. С другой стороны,

он считает, что рыцарь не мог бы проявить великодушия, если бы бежавшие

вели себя должным образом. В данном случае его цель - заклеймить знать и осо-

бенно прелатов, дезертировавших в момент штурма города. Далее рассматрива-

ются три возможности: враги или уже победили, или «взяли народ в кольцо»,

или угрожают ему. Первую Генрих Гентский отклоняет, ибо в момент бегства

командиров еще не все было потеряно; вторую и третью объединяет: или дей-

ствительно все, отчаявшись в победе, могут бежать, поскольку не имеет смысла

подвергаться опасности; или никому не подобает впадать в отчаяние, и все еди-

нодушно должны противостоять врагу, защищая отчизну и общественное бла-

го, разве что следует освободить от этого женщин, детей и инвалидов; даже

в случае, когда мнения разделяются, и «старшая и более здоровая часть» (major

et sanior pars) отчаялась, не потерявшие надежды не должны бежать с другими,

а их духовные наставники (spiritualia) обязаны оставаться с ними

Светские авторы также прибегали к лексике ученой клерикальной морали,

прилагая ее к военным людям. Жан де Бюэй обнаруживает в последних «добро-

детель стойкости, ибо многие предпочитали погибнуть в бою, нежели бесчест-

но бежать»

. Жан Молине решил наделить каждого из четырех герцогов Бургунд-

ских одной из основных добродетелей: Филиппа Храброго - благоразумием,

Филиппа Доброго - умеренностью, Карла [Смелого. - Примеч. ред.], хотя

и «вдохновленного богом войны Марсом», - справедливостью, а Иоанна Бес-

страшного - стойкостью. «Герцог Иоанн <...>- государь бесстрашный, во всех

делах великодушный, твердый, как скала, настолько храбрый и мужественный,

что все ему было по плечу и по силам; и за его достоинства и заслуги ему подо-

бает стойкость, особо почитаемая среди основных добродетелей»

. «Верный слу-

житель» характеризует Байара следующим образом: «Храбростью не многие

могли сравняться с ним; поступками он был подобен Фабию Максиму, хитроум-

ными замыслами - Кориолану, а в великодушии и стойкости был вторым Гекто-

ром: яростным по отношению к врагам, мягким, миролюбивым и куртуазным -

по отношению к друзьям»

. Несмотря на эти заимствования, понятие мужества

в литературных текстах, несомненно, лучше отражающих жизнь, явно принад-

лежит другому семантическому полю, где доминируют почти инстинктивные

эффективность и импульсивность

'GandH. de. Quodlibeta, XV, q. XVI.

BueilJ de. Le Jouvencel [9]. Vol. I. P. 51.

Molinet J. Chroniques / Ed. G. Doutrepont, O. Jodogne. Bruxelles, 1935. Vd. I. P. 27.

Histoire du gentil seigneur de Bayart composée par le «Loyal scrvteur» / Ed. J. Roman. Paris,

1878. P. 402.

Ср. расхожие сопоставления с повелением животных: «Совершенный рыцарь на войне

должен обладать тремя ценными достоинствами: нападать, как борзая собака, защищаться, как

вепрь и убегать, как волк» (Ibid. Р. 428).

Глава IX. К истории мужества

271

2. МОТИВЫ, ПОСТУПКИ, НАДЕЖДЫ

Согласно многочисленным письменным источникам, главным образом

начиная уже с XII в.

, мужество понималось как состояние чувств или, по край-

ней мере, как идеальное поведение; тогда же появились стереотипы мышле-

ния и сложились языковые привычки, и некоторые из них просуществовали

столько же, сколько и Средневековье. Однако систематическое изучение сло-

варного запаса языка, возможно, откроет малозаметные оттенки, новшества и

утраты, что позволит провести различия по времени, месту, среде и литера-

турным жанрам.

Первый общий анализ героического эпоса, хроник, дидактических трак-

татов, рыцарских биографий, панегириков, эпитафий приводит к мысли, что

мужество понималось прежде всего как норма аристократического, благород-

ного поведения, связанного с родом, кровью, происхождением, как индивиду-

альное действие, коим движут амбиции и страсть к земным благам, забота о

чести, славе и посмертной известности. Следует избегать позора, коим можно

запятнать себя и своих близких из-за трусости, лени, робости. В сражении

подобает проявлять большую страстность и силу, совершать высокие подвиги

и доблестные деяния, проявляя при этом искусство владения оружием, храб-

рость и неустрашимость. Именно так становятся храбрыми, мужественными

и гордыми, как это и подобает вассалам и рыцарям. Меньше ценились (но не

порицались) действия тщеславные, оскорбительные, жестокие (фр. félons -

жестокий, безжалостный, яростный)

Для Жана де Бюэя, хорошо знакомого с военной практикой своего вре-

мени и с культурным наследием, война была прежде всего школой аскетиз-

ма. Она требует усилий, «страдания и труда». Ее участники должны уметь

переносить «тяготы, опасности, лишения и голод», «привыкнуть носить дос-

пехи ночью и днем, поститься большую часть времени». И все это - ради

«чести и славы», обретения «совершенной славы этого мира», ибо «всякая

мирская честь обретается войной и завоеваниями». Но не нужно забывать

о материальной выгоде, считавшейся справедливым вознаграждением за под-

виги, и потому война представлялась наиболее достойным и очевидным сред-

' «Понятие мужества-это новшество XII в.» (DubyG. 27 juillet 1214. Le dimanche de Bouvines

[244]. P. 27). Стоит вспомнить о классической связи между поэзией и войной, о роли странствую-

щих музыкантов в распространении героических и «похвальных песен». Отправляясь на войну со

Свеногом, король Вальдемар взял в свою армию барда, чьи песни обличали коварство противни-

ка-отцеубийцы и взывали к мести. Во время похода против жителей Шатильона отряд грабите-

лей-бургундцев, уверенных в своем численном превосходстве, своей силе и полных юной дерзос-

ти, возглавляли музыканты и жонглеры, воспевавшие и военные подвиги предков, призывая к

победам. Вас писал, что в битве при Гастингсе Тайлефер пел «Песнь о Роланде» (Faral Ε. Las

Jongleurs en France au Moyen Age. Paris. 1971. P. 55-57).

Многочисленные примеры см.: ТоЫег-Lommatzsch. Altfranzösisches Wörterbuch.

272

Часть вторая. Темы и перспективы

ством продвижения по социальной лестнице к «большим свершениям и боль-

шим владениям». Сравнивая придворного и воина, Жан де Бюэй без колеба-

ний отдает предпочтение последнему, ибо в конечном счете в его жизни рис-

ка не намного больше, но зато гораздо больше надежных ценностей. «Оружие

платит своим солдатам» трояким образом: смертью (но ведь «часто случает-

ся, что столь же рано может умереть не только воин»); бедной, но славной

жизнью, когда все говорят о вас и ваша известность переживет вас (таковы

Бертран дю Геклен и завоеватель Канарских островов Гадифер де Ла Саль),

тогда как богатство никто, умирая, сохранить не может, и вообще «бедных

дворян больше при дворах и в добрых городах, нежели на войне»; наконец,

состоянием, ибо «благодаря оружию вы сможете стать самым могуществен-

ным властителем мира»".

Настойчивое превозношение индивидуальной доблести, ярких подви-

гов если не в одиночку, то, по меньшей мере, персонализированных побед

отдельных людей, несомненно, заставляет думать, что средневековая война

сводилась к ряду поединков и что коллективное проявление мужества было

малозаметно или неизвестно. Но в действительности все представляется ина-

че: как простые воины, так и военачальники ясно сознавали, что подвига

отдельного героя недостаточно. И наряду с прославлением «благого», доб-

лестного героя

прошлого или настоящего, светской или церковной исто-

рии, в Средние века ценились также те или иные линьяжи, роды, народы,

которые проявляли солидарность на поле боя. И по обычаю в первые ряды

ставили не только отдельных лучших солдат, молодых «только что посвя-

щенных в рыцари», но и определенные воинские соединения, известные своей

коллективной храбростью. Во время крестовых походов это были тамплие-

ры и госпитальеры, а в войнах Империи - швабы, которые после сражения

при Унструте в 1075 г. стали требовать для себя «первое место в бою»

(primatus pugnae). В речах, с которыми короли и военачальники время от

времени обращались к войскам накануне решающих сражений, говорилось

не об индивидуальной доблести как залоге будущей победы, а об общем ус-

пехе всей армии или всего народа. В «Споре герольдов Франции и Англии»

оба участника стремятся по-своему доказать доблесть англичан и французов

вообще

. Временная солидарность также могла быть обеспечена клятвой,

BueilJ.de. Op. cit. Vol. I. P. 43.

Жак де Лонгийон в романе «Обеты Павлину», написанном около 1312 г. по заказу кня-

зя-епископа Льежа Тибо де Бара, ввел представление о девяти героях (три еврея - Иосиф, Да-

вил, Иуда Маккавей; три язычника - Гектор, Цезарь, Александр; три христианина - Артур,

Карл Великий, Готфрид Бульонский). В конце XIV в. Эсташ Дешан параллельно им перечислил

девять героинь. Он же ввел десятого героя - Бертрана дю Геклена, а после него заговорили о

десятой героине - Жанне д'Арк, но это последнее нововведение большого успеха не имело.

" Le débat des hérauts d'armes de France et d'Angleterre / Ed. L. Pannier, P. Meyer. Paris,

1877. P. 7 et s.