Колобов О.А. (под об. ред.) Внешняя политика Соединенных Штатов Америки: принципы формирования и закономерности реализации. Том 2

Подождите немного. Документ загружается.

равновесия является «несоответствие между существующей системой и

перераспределением сил в пользу тех акторов, которые извлекут наибольшие выгоды

от изменений»

. Возникающий международный кризис может быть разрешен мирным

путем, но основным механизмом, который сформировала история, до сих пор остается

война. Неизбежность войн вытекает из закона неравномерного экономического

развития государств, которое приводит к смене мирового лидера и установлению

нового мирового порядка.

Гилпин выделят несколько условий, которые обычно предшествуют

развязыванию гегемонистской войны. На первом месте — «сжатие» пространства,

свободного от конфликта интересов, а также возможностей для компромисса, когда

отношения все более приближаются к принципам игры с нулевой суммой: успех одной

стороны воспринимается как ущерб другой. Далее одна из конфликтующих стороны

приходит к идее превентивной войны для того, чтобы произвести объективно

назревшие изменения. Они охватывают экономическую, социальную и

идеологическую сферы, носят эпохальный характер и касаются не только нового

лидера, но и других государств. Наконец, третье условие гегемонистской войны

состоит в том, что события мировой политики начинают выходить из–под контроля

политиков

Наиболее совершенным способом сохранить господство и стабильность Гилпин

считает повышение эффективности использования ресурсов. В пример он приводит

Китайскую империю, которая длительное время существовала благодаря необычайно

высокому уровню экономических и технологических инноваций. Могущество

современных США также опирается на экономические преимущества.

Другой путь продления господства состоит в том, чтобы уменьшить издержки для

сохранения баланса сил. Именно этот путь зачастую ведет к военному конфликту. В

частности, по пути ослабления противника или разрушения его потенциала в

результате превентивной войны. Однако далеко не всегда удается сохранить контроль

над военными действиями и их последствиями, что приводит к эскалации военного

конфликта. Еще один вариант — расширение территории и поглощение

потенциальных противников. Но в перспективе, как учит история империй, растут

политические издержки и военные расходы, постепенно ослабляя государство. Если

гегемону не удается реализовать ни одну из стратегий по управлению динамикой

развития, дело заканчивается войной

Некоторые авторы обращают внимание на условия малых войн между гегемоном

и зависимыми государствами. Слабые страны вынуждены изменять свой

внешнеполитический курс в качестве услуги за блага, получаемые от экономических

связей с гегемонами. Для поддержания стабильной зависимости государство–гегемон

стремится установить легитимные правила поведения на международной арене. Но

гегемон получает больше преимуществ благодаря контролю над ценами и потоками

товаров. Если подчиненному государству удается снизить уровень своей зависимости

за счет экономического прорыва, его внешняя политика становится более свободной и

может войти в конфликт с гегемоном. Причиной дисбаланса отношений становится

несоответствие между формами политического контроля и новыми социально–эконоh

мическими реалиями. Попытки вернуть соответствие редко заканчиваются мирным

путем

Сторонники теории длинных циклов придерживаются близкой гегемонизму точки

зрения, но ставят иные акценты. По их мнению, глобальная война имеет ряд

отличительных признаков. Длительность такой войны равна примерно четверти

длинного цикла и составляет около тридцати лет. К военному периоду фактически

относят совокупность нескольких войн и промежутки между ними. Глобальность

предполагает охват боевыми действиями нескольких континентов, вовлечение

крупнейших держав, крупные морские сражения, значительные потери и разрушения.

Глобальная война хотя и сопровождается сменой лидера, но ее корни связаны с

неизбежностью периодического системного кризиса, происходящего примерно раз в

столетие. Он объясняется тем, что любое государство со временем теряет лидерские

позиции. Сторонники теории циклов пошли по пути выявления более конкретного, чем

у Гилпина, контекста возникновения войн. К ним ведет структурный кризис мировой

политической системы, когда гегемон вынужден отвечать на вызов конкурента. Война

выступает как форма принятия глобального политического решения на уровне

международной системы в целом. Война порождает нового лидера, обеспечивая

дальнейшую эволюцию системы. Она завершает очередной длинный цикл истории и

служит своего рода мерой отсчета исторического времени. Теория длинных циклов,

как и гегемонистская, тоже не исключает, что в будущем человечество может

выработать иной, чем война, регулирующий механизм

В теории циклов делается акцент на эффективность мировой экономики, а не

только гегемона. Она достигается тогда, когда гегемон способен выйти за рамки

собственных национальных интересов и найти решение проблем глобального

развития

. Глубокая связь между экономикой и войной проявляется в том, что мировая

экономика за время длинного цикла проходит две волны своего развития,

оказывающие существенное влияние на политику. Первая «повышательная волна»

приносит инновации в торговлю и производство, концентрирует финансовые и

экономические ресурсы в географическом и временном измерении. Она связана с

проявлением новаторских направлений экономического развития, обеспечивающих

глобальное лидерство.

Так, во время первого американского экономического цикла 1873–1914 гг. в их

число входили производство электроэнергии, стали, серной кислоты. Однако не только

лидер, но и его ближайшие соперники на глобальном и региональном уровне стремятся

извлечь свою выгоду. Конкурентом США в этот время была Германия. Вероятность

войны возрастает после прохождения первого экономического пика из–за обострения

конкуренции и быстро растущего неравенства государств (Таблица 2). Опираясь на

количественный анализ эмпирических данных, охватывающих все глобальные войны,

Моделски и Томпсон уточняют, что глобальная война происходила при снижении

инвестиционной активности, которое может начаться еще при общем экономическом

росте. Канун войны, в стадии первого экономического пика, совпадает с периодом

наибольшей деконцентрации морской силы в международной системе и началом

процесса ее сосредоточения в руках одного государства. К окончанию войны около

половины морской силы находится в руках победившего лидера.

ТАБЛИЦА 2. Длинные экономические циклы

и циклы Кондратьева

Фазы цикла

Длинный

цикл

Опреде

ление

проблем

Созда

ние

коалиции

Макроре

шение (война)

Воплоще

ние и

адаптация

Цикл

Кондратьева

Начало

цикла

Перв

ый пик

(нечетный)

Начало

цикла

Второй

пик (четный)

Примечательно, что теория циклов не выделяет достижение прямого контроля над

доступом к сырьевым запасам в качестве определяющей цели борьбы. Контроль над

ресурсами является специфической, а не универсальной формой глобального

соперничества. Более того, повышательная волна совсем не обязательно вызывает

нехватку сырья. В доиндустриальную эпоху его дефицит может приводить к

инновациям в международной торговле. В индустриальной стадии развития эта

проблема решается в зависимости от того, какие отрасли обеспечивают лидерство.

В то же время, как отмечают Моделски и Томпсон, было бы преувеличением

считать, что вероятность войны — просто функция от состояния мировой экономики.

Волны экономического развития готовят предпосылки для выдвижения лидера и

необходимые ресурсы, но не войну как политическое средство. Среди других

факторов, оказывающих свое влияние на возникновение войны, они называют темпы

упадка лидера и перераспределения регионального баланса сил. Опасения лидера утh

ратить свои преимущества также способствуют развязыванию глобальной войны

Говоря об американском цикле гегемонии, который занимал период времени от

1850 до 1973 г., представители теории циклов выделяют первую волну экономического

развития, связанную с ростом производства стали, развитием химических технологий и

энергетики. Она заканчивается глобальной войной 1914–1945 гг. Вторая, послевоенная

волна развития 1945–1973 гг., связана с автомобилестроением, авиацией и

электроникой. В это время США становятся и экономическим, и военно–политическим

лидером.

Согласно прогнозам теории циклов, опубликованным в 1994 г., к 2000 г.

наступает период согласования целей и формирования новых международных

коалиций. Фаза цикла, называемая макрорешением и соответствующая следующей

возможной глобальной войне, наступает к 2030 г.

Авторы теории циклов считают, что

вероятность новой глобальной войны отчасти снижает разрушительный характер

современного оружия. Но гораздо более серьезными факторами является тенденция

глобального развития, которая будет сопровождаться «информационной революцией»

во всех сферах, развитием международных организаций, транснациональных

корпораций и эрозией суверенитета государств.

Позиция Пола Кеннеди, представителя историко–системного направления, близка

теории циклов. Но только он не претендует на универсальные объяснения причины

войны в виде экономического или иного детерминизма. Кеннеди — сторонник

обобщений на основе конкретных исторических данных, но без претензии на прогноз.

В качестве исходного тезиса он берет положение о том, что войны возникают в

условиях относительного изменения мощи крупнейших держав, борющихся за

лидерство. В своей книге «Взлет и падение великих держав» он показывает, что сила

государств формируется в разные периоды и в различных обстоятельствах сочетанием

самых разнообразных факторов. В то же время он указывает на общую тенденцию —

корреляцию между победой в большой войне и способностью государства

мобилизовать экономическую мощь для военных нужд. Кеннеди отличает стремление

выявить не столько причины, сколько общие условия, при которых в прошлом

возникали «большие войны».

К примеру, войны в Европе после 1450 г. связываются с процессами становления

национальных государств, которые пришли на смену менее эффективным в военном,

политическом и экономическом отношении феодальным государствам. В последние

годы Филиппа II в Испании и Елизаветы в Британии эти государства тратили на

военные нужды до трех четвертей своей казны. Частые войны возникали на фоне

постоянно растущих долгов правительств, внутренних налогов и, как следствие,

мятежей в большинстве государств Европы. Несбалансированность политики привела

к тому, что, несмотря на огромные имевшиеся ресурсы, монархии Габсбургов пришли

в упадок, перегрузив экономику военными расходами

. В последующий период 1660–

1815 гг. Европа существовала по закону баланса сил. В государствах сформировались

национальные финансово–кредитные системы и собственные геополитические

интересы, конфликт которых и порождал войны этого периода

Таким образом, начиная с 1500 г., на каждом этапе истории глобальные войны

связаны с неравномерностью экономического развития в анархичной международной

системе. Но эта тенденция, верная для прошлого, не является для Кеннеди

универсальной.

В концепции Уильяма Уолфорса также проявляется отказ от универсализма,

который он находит в структурном реализме, гегемонизме и теории длинных циклов.

Его главный тезис сводится к тому, что теории баланса сил и гегемонизма нельзя

считать самодостаточными и всеобщими. В конкретно–исторических условиях

государства могут проводить политику, соответствующую и той, и другой концепции

В целом эта позиция совпадает с мнением Кеннета Уолтса.

Но далее Уолфорс утверждает, что в сложившейся ситуации наиболее адекватной

следует считать идею гегемонизма. Вместо обращения к анализу исторического

контекста он предлагает своего рода «теоретический плюрализм»: перебирать и

комбинировать общие теории, примериваясь к исторической ситуации. В данном

случае, отталкиваясь от положений структурного реализма, Уолфорс пытается

«привить» ему идею гегемонизма. Он пишет, что в конце XX в. надолго сложился

стабильный однополярный мир

. Уолфорс считает, что за последние 200 лет лидерство

США прочнее, чем у какой–либо из великих держав, известных в истории

человечества

. Попытки создания глобального противовеса маловероятны. Удержание

лидерства требует гораздо меньше издержек, чем принято считать, то есть менее

половины ресурсов всех других государств. Само создание антиамериканской

коалиции может провалиться из–за межгосударственных противоречий.

Далее он пишет, что в пользу США играет и геополитический фактор

удаленности от всех потенциальных противников. В любом регионе мира есть

государства, на которые США могут опереться. Например, Китаю оказывалась

экономическая помощь и определенная политическая поддержка для создания

противовеса СССР на региональном уровне. Но даже если антиамериканский альянс

будет создан, использование силы в международной политике окажется для него делом

более трудным, чем для одной страны. Членам альянса нужно и преодолеть недоверие

союзников, и добиться внутриполитической поддержки, а государству–гегемону

необходимо решать только последнюю проблему. Значит, гегемон имеет возможность

использовать силу более эффективно, чем враждебный альянс.

Однополярность устойчива и потому, что изменение в сторону биполярности или

многополярности маловероятно. Возможный претендент, Евросоюз, должен стать

фактически единым государством, что трудно представить в ближайшие десятилетия. В

конце 1990-х гг. Россия продолжала деградировать, причем более быстрыми темпами,

чем США развиваться. Японии и Китаю, чтобы объединить все ресурсы мощи региона,

также понадобится много усилий и времени. Пока наблюдается лишь увеличение

разрыва между наиболее развитыми государствами и всеми остальными.

В сложившейся ситуации однополярность обеспечивает более безопасный

миропорядок, потому что время больших войн между великими державами ушло.

Борьба за гегемонию и безопасность теряют для них прежнюю актуальность. Ни одно

современное государство не может связывать свое процветание с достижением

превосходства над США. Безопасность союзников по НАТО до сих пор обеспечивается

в значительной мере американскими усилиями. Одновременно США в состоянии

сдерживать нежелательную конкуренцию между великими державами не только

собственным влиянием, но и через создание международных институтов. Конечно,

нужно иметь в виду, что Уолфорс рассуждает об относительно большей безопасности

только для великих держав. Как и для многих неореалистов, малые войны для него —

явления малозначимые в мировой политике.

С точки зрения нелинейного анализа политики, война является результатом

изменений, происходящих в системе взаимодействий государств. Сторонники этого

направления понимают отношения в системе главным образом как взаимодействие, а

не упорядочивание. Согласно нелинейной модели, вероятность войны высока, когда

незначительные события приводят к значительным переменам в международной

системе (модели), переводя ее в состояние глобальной нестабильности, или сильного

хаоса. Государства утрачивают контроль над взаимодействиями друг с другом, и

международная система становится неконтролируемой

Важно учитывать, что умозаключения делаются исходя из поведения

математической модели, которая имитирует реальные политические процессы.

Нелинейный анализ вместо ответа о причинах войны предлагает обращаться к модели

международной системы в динамике ее существования

. Правда, вопрос о том,

насколько эта модель соответствует действительности, остается открытым. Основные

выводы, которые делаются в рамках нелинейного анализа, пока не отличаются

радикальной новизной, повторяя выводы из существующих в неореализме гипотез.

Сторонники этого направления пока просто стремятся показать адекватность своих

методик и привлечь внимание традиционных представителей политических наук.

Например, исследования связи полярности и роста военных расходов государств

показали, что биполярный мир должен быть безопаснее

. Тем самым подтвержден

один из тезисов теории Уолтса.

В американской политической науке представлены попытки создания

синтетических теорий для объяснения природы войн, которые пытаются соединить

преимущества различных подходов в рамках реалистической парадигмы. Примером

служит «теория динамических дифференциалов» Дэйла Коуплэнда. К ее особенностям

следует отнести стремление учесть взаимодействие системных факторов, анализа

внешней политики и атрибутов государства. Теория увязывает в единое целое и

распределение силы, и динамику развития силы государства, и качество принятия

решений, и внутриполитические факторы, сближаясь в определенной мере с

аргументами либерализма. Стремление автора к синтезу столь сильно, что в конце

книги завершается призывом объединить усилия реалистического и либерального

направлений

. По Коупленду, источник больших войн, — слабеющее государство–

гегемон. Для объяснения обстоятельств, которые ведут к войне, приводятся следующие

тезисы.

Во–первых, в международной системе, где каждое государство действует

рационально и стремится обеспечить свою безопасность, война наиболее вероятна

тогда, когда падает военная мощь государства–гегемона и одновременно быстро

усиливается его конкурент. Пока гегемон находится на подъеме роста своей мощи,

рациональных оснований для войны нет, так как есть возможность атаковать позже и

достичь победы с меньшими издержками либо вообще обойтись без военных действий.

Малые государства не начинают войн, так как не имеют достаточно сил, чтобы добитья

серьезных перемен в международной системе.

Во–вторых, условия, при которых слабеющий гегемон начнет войну, различны. В

многополярном мире новому претенденту на лидерство противостоят примерно равные

противники, которые могут объединиться для сохранения существующего статус–кво.

Даже если не образуется коалиция, остается риск ввязаться в длительные войны с

каждой из великих держав, и это сдерживает претендента. Государство могут разорить

растущие военные издержки. Та же логика применима к уходящему государству–

гегемону. В многополярном мире реальные планы о войне за лидерство можно

реализовать лишь при явном превосходстве над любым потенциальным противником.

В биполярной системе аргументы работают в противоположном направлении.

Слабеющее государство–гегемон даже в случае долгой и тяжелой войны имеет дело

только с одной великой державой. В случае победы оно останется сильнее любого

другого государства. При этом ни одно из малых государств не сумеет повысить свой

статус в международной системе до лидирующего и таким образом воспользоваться

плодами борьбы великих держав. Если вокруг претендента на лидерство собирается

коалиция, то все равно малые государства незначительно изменят общее соотношение

сил.

Получается, что в целом многополярный мир безопаснее биполярного. В первом

случае слабеющий гегемон должен удерживать значительное военное превосходство

для возможной борьбы с несколькими государствами. Во втором случае он способен

атаковать даже относительно равного противника, так как потенциал сателлитов

несравнимо меньше.

В–третьих, Коупленд предлагает модель принятия решений, чтобы показать,

почему даже в ядерный век возможна политика балансирования на грани войны.

Вероятность войны может усилить осознание неизбежности и глубины деградации

государства–гегемона. Если превосходство в военной мощи сочетается с истощением

экономики и ресурсов, то государству в перспективе грозит неизбежный упадок. Тогда

политическое руководство страны, не видя выхода из кризиса, более склонно к

решению проблемы за счет развязывания большой войны, стремясь стабилизировать

свою власть

. Слабеющего гегемона может подтолкнуть к войне и опасение

превентивных действий со стороны конкурентов, как в Семилетней войне Пруссии

против России и Австрии

. По Коуплэнду, перспектива доминирования России в

Европе толкнула Германию в Первую и Вторую мировую войны. В эту теорию хорошо

укладываются американо–российские отношения 1990-х гг., когда Россия сохранила от

былого могущества лишь военную составляющую, которая постепенно деградировала

вслед за экономикой. В период распада и разложения Россия воспринималась

американской стороной как потенциальная угроза, и для противовеса ей не только

сохранили НАТО, но и расширили альянс на восток.

Различное понимание неореалистами системных причин войн зависит в

наибольшей мере от оценки перспектив однополярного состояния международной

структуры и набора условий, связывающих перераспределение силы и войну.

Объяснение причин, характера и последствий структурных изменений пока не находит

единого толкования, а некоторые из них даже противоположны. В то же время

неореалистов по–прежнему объединяет убеждение, что современная международная

система, несмотря на изменения, связанные с окончанием холодной войны, остается по

существу анархичной, в которой основными субъектами политики являются

суверенные государства.

Государство и война. В структурной теории Уолтса второй уровень анализа

природы войны — это государство. В условиях анархии, то есть отсутствия верховной

власти в международной системе, «[в отношениях] между государствами естественным

является состояние войны»

. За свободу действий государствам приходится платить

пропорциональным уменьшением безопасности. Этот тезис Уолтса не означает, что

войны — постоянное и обязательное состояние международных отношений. Его смысл

состоит в том, что каждое государство должно быть готово к тому, что против него

применят силу. Каждое из них по своему усмотрению решает вопрос о войне,

выполняя задачу обеспечения собственной безопасности. Войны происходят при

конфликте интересов и в ответ на действия других государств, которые изменяют

сложившееся статус–кво.

Война между государствами не устанавливает, кто прав или кто главнее, а лишь

фиксирует распределение потерь и выгод между соперниками и устанавливает на

некоторое время наиболее сильного из них. По Уолтсу, война как общее явление не

есть аномалия, потому что она не направлена на разрушение международной системы в

целом. Война происходит между однородными по своей функции элементами —

государствами.

Конечно, слабые далеко не всегда решаются на вооруженную борьбу,

предпочитая следовать в фарватере политики сильных государств. Для малых

государств может сложиться ситуация относительной свободы, если для великих

держав их действия не представляют значительного интереса

. Находясь под

давлением различных факторов, слабые страны чаще предпочитают подчинение, что

создает дополнительный соблазн политики силы. Современные США пытаются

продлить состояние своего лидерства из соображений выгодности, но на деле ускоряют

тенденцию многополярности. Вместо того, чтобы привлечь обновленную Россию к

сотрудничеству с Европой, США пошли на расширение НАТО и способствовали

сближению России с Китаем. Попытки указывать китайским лидерам, как надо строить

демократию вкупе с укреплением военного присутствия в регионе, ведут к

охлаждению отношений. Тем самым ускоряется формирование нового баланса сил на

Востоке, который сокращает эпоху безраздельного лидерства США

Важно обратить внимание на то, что восстановление баланса не является

самостоятельным и универсальным законом, действующим на системном уровне. Его

складывание зависит от решений государств, и в этом смысле Уолтс различает баланс

как отношение и как стратегию государства. Политический курс государств, не

учитывающий логику баланса сил, готовит почву для военных конфликтов. Стратегия

баланса сил оптимальна с точки зрения теории Уолтса. Она отражает главную

тенденцию эффективной политики великих держав, действующих на региональном или

глобальном уровне. Политика баланса сил применима и к малым странам, однако на

практике любые государства по различным причинам могут проводить политику

вопреки этой логике.

Общие причины войн не следует выводить из тех или иных свойств (признаков)

государств самих по себе, будь то политическая идеология, экономическая система или

общественные институты

. Уолтс считает, что форма правления и политическая

организация общества не является достаточным критерием агрессивности государства.

Даже становление демократии не обошлось без рек крови, что видно хотя бы из опыта

Французской революции. В качестве яркого примера он приводит тринадцать штатов

Конфедерации, о которых Александр Гамильтон писал в Федералисте: если оставить

их в виде свободно ассоциированных республик, то войны между ними будут так же

«популярны» и часты, как королевские

. С другой стороны, политические различия не

мешали союзу США, Англии и СССР в войне против фашистской Германии. Точка

зрения времен холодной войны на СССР как главный источник войн тоже оказывается

несостоятельной. Это государство просуществовало всего несколько десятков лет, а

войны как были до него, так и остались после.

Если вообразить, что все страны мира встали на путь либеральной демократии,

они и тогда не будут уверены, что сегодняшний друг завтра не станет источником

угрозы. После окончания холодной войны и усиления влияния либеральной

демократии разразились военные конфликты на Балканах, на Ближнем Востоке, в

Африке, по границам России. По Уолтсу, причина кроется не в политической

ориентации государств, а в серьезном изменении баланса сил. Современные западные

демократии воюют реже между собой, зато объединяются в войнах против стран

«третьего мира».

По мнению Уолтса, не только западная мысль, но и марксизм не дал четкого

ответа о природе войны в связи с политической организацией общества. Карл Маркс

утверждал, что государство есть аппарат политического господства буржуазии. В

международную политику тоже привносилось отношение эксплуатации и насилия

одних государств над другими. Маркс связывал исчезновение войн с уничтожением

эксплуатации и буржуазного государства. Но почему политика социалистических

государств должна быть мирной, теория Маркса не говорит, оставляя это для

будущего. А будущее показало, что военные конфликты возможны между Китаем и

Вьетнамом или Китаем и СССР.

Рост взаимозависимости и наблюдаемый процесс глобализации многие считают

условием, которое снижает риск войны. Для Уолтса это далеко не так, потому что

международная структура накладывает ограничения на сотрудничество государств, и

они не в силах получить на практике все потенциальные преимущества от

взаимовыгодного партнерства. Международное разделение труда не означает

справедливого распределения прибыли, что ставит определенные пределы

сотрудничеству. Все участники кооперации стремятся максимально увеличить свои

прибыли, и в итоге это приводит к перераспределению силы. Государство, сумевшее

получить наибольшие выгоды, вполне может их использовать во вред интересам

партнера. Кроме того, углубление международной специализации в производстве

товаров объективно делает государство более уязвимым, если зависимость от импорта

становится значительной. По крайней мере, наиболее могущественные государства

даже в условиях взаимозависимости будут стремиться обеспечить себе максимальный

контроль за необходимыми ресурсами

Рассуждения Уолтса о взаимозависимости хорошо иллюстрирует политика США

по сбережению собственных нефтяных запасов, что позволяет значительно снижать

зависимость от нежелательных колебаний мировых цен. Одновременно США

стремятся поддерживать необходимый контроль в зоне Персидского залива и

обеспечивать свой импорт из альтернативных источников углеводородного сырья.

В таких областях, как военно–технические разработки, глубокая кооперация

вообще вряд ли возможна, если не считать исключительных случаев типа отношений

США и Канады. Несмотря на стратегическое партнерство и экономическое

сотрудничество США и Японии, между ними периодически вспыхивают торговые

войны. Процессы интеграции современного мира подтверждают тезис Уолтса о

взаимозависимости: потенциал взаимной выгоды не реализуется, так как неравенство

между великими державами и странами «третьего мира» не только не сокращается, но

и увеличивается. Это создает объективные условия для конфликта.

Целый ряд факторов, касающихся жизни государства, имеет влияние на

возникновение войн. Если исходить из того, что опубликовано в американской научной

литературе, то этот набор гораздо шире, чем предлагает теория Кеннета Уолтса

(обеспечение безопасности). По мнению Уолтса, подобное расширение причин

приводит к смешению собственно теории международной политики с анализом

внешней политики государства и в методологическом плане является шагом назад, к

«классическому» реализму. Тогда причиной войны может стать что угодно, ибо

история человечества многообразна и не повторяется в точности. Кроме того,

становится гораздо сложнее выделить первичные причины. С точки же зрения

оппонентов Уолтса, без конкретного внешнеполитического контекста теория

международной политики будет неполной и потеряет объяснительную силу, оставаясь

статичной.

Структурный реализм Уолтса не дает развернутого ответа об обратном влиянии

государства на систему, о том, как внешняя политика и другие дисциплины должны

включаться в его теорию, как нужно рассматривать взаимодействие государств,

оставаясь в рамках структурного подхода. Об этом можно судить лишь по прикладным

работам самого Уолтса, посвященным изучению текущей политики. В итоге многие

неореалисты опираются не на общую теорию, а частные гипотезы, пытаясь

компенсировать недостатки структурного реализма. Как и предсказывал Уолтс, на

практике это привело к смешению между общими и конкретными причинами войны,

между причинами и следствиями. С одной стороны, продолжается тенденция к

расширительному толкованию самого понятия безопасности, с другой, в зависимости

от конкретных исторических условий, причинами войн объявляется самое разное

сочетание факторов. Таким образом, при изучении природы войны на уровне

государства невозможно обойти важную методологическую проблему —

ограниченность структурного реализма как теории.

Учитывая сказанное, далее речь пойдет не о причинах войн, в том смысле и на

таком уровне абстракции, который предполагает общая теория, а лишь о наиболее

часто обсуждаемых частных гипотезах и систематизации политического опыта

последних лет. По сравнению с системным уровнем анализа здесь можно наблюдать

еще более сильную эрозию базовых принципов неореализма, связанную, помимо

расширительного толкования безопасности, с отсутствием единой иерархии приh

чинных связей, а также с привлечением внутриполитических факторов для объяснения

процессов международной политики. Дополнительно отметим, что американские

авторы не всегда корректно определяют такие важные понятия, как «нация», «народ»,

«империя», «демократия», «государство–изгой».

На первом месте среди причин войны на уровне межгосударственных отношений

находится обеспечение национальных интересов, во главе которых — национальная

безопасность. Хотя ее военная составляющая по–прежнему остается важной,

расширительное толкование безопасности, которое уже вошло в научный обиход,

ориентировано на более широкий комплекс угроз, могущих прямо или косвенно

ухудшить качество жизни нации. Аналитики оказались перед трудноразрешимыми

вопросами: как сравнивать между собой угрозы разного типа и как учитывать

относительный вклад каждой из них в понятие безопасности

. Поскольку государство

может использовать военную силу не только для защиты своего суверенитета,

проблему войны обычно связывают с защитой национальных интересов в целом.

Существуют различные типологии национальных интересов, которые предлагают

неореалисты. Например, эксперты «Наследия» понимают под «жизненно важными»

триаду стратегических, политических и экономических интересов. Причем между ними

существует тесная взаимосвязь. Например, в Персидском заливе экономический

интерес США состоит в поддержании свободного доступа к нефти. Здесь же имеется

связанный стратегический интерес — не допустить доминирования враждебной

страны.

Именно в этом ключе было принято решение о конвоях Кувейтских танкеров в

1987 г., а именно, с целью не допустить расширения военного присутствия Советского

Союза в заливе. Защита десятка барж от нападений Ирана ничего не решала ни для

Западной Европы (почти вся нефть экспортировалась по сухопутным нефтепроводам),

ни для США, так как в 1986 г. только 5% их потребности в нефти покрывалась за счет

импорта из Персидского залива

В 1980-е гг. эксперты фонда «Наследие» относили к категории жизненно важных

интересов, для защиты которых используются все средства, включая ядерное оружие:

− Защиту территории, границ и воздушного пространства США от нападения

СССР и его союзников.

− Блокирование значительного влияния какой–либо одной страны в Европе,

Восточной Азии и Персидском заливе. Ресурсы этих регионов в случае

концентрации в одних руках могут составить угрозу национальной

безопасности США. В экономическом плане они составляли 56%

внешнеторгового баланса Америки.

− Обеспечение свободы международной торговли для США.

− Свободный доступ к мировым сырьевым ресурсам.

Вторая по значимости категория — важные интересы, для защиты которых

используется дипломатия и ограниченные военные акции:

• Стабильность в Европе и на Ближнем Востоке.

• Более открытая экономика Японии.

• Улучшение политических и экономических отношений с Китаем.

• Распространение демократии за рубежом.

• Стабильность на границах Советского Союза.

• Предотвращение нелегального ввоза и торговли наркотиками в США.

Третья категория — периферийные интересы. Они относительно менее важны для

США, не составляют серьезной угрозы безопасности, не требуют больших ресурсов и

усилий. Однако совершенно игнорировать их нельзя, так как в определенных

обстоятельствах они могут стать более значимыми.

(Α)Стабильность в Южной и Юго–Восточной Азии.

(Β) Гуманитарные акции.

(Χ)Экономическое развитие Африки.

(∆) Экологические проблемы.

Из приведенной системы национальных интересов видна тенденция к

глобализации. И она далеко не всеми оценивается как положительная. Например,

некоторые эксперты считают, что, помимо Персидского залива, у США нет

значительных экономических или стратегических интересов в развивающемся мире.

При этом американские экономические интересы в регионе не требуют военного

контроля. Тем не менее, в официальных документах США обеспечение свободного

доступа к иностранным рынкам, ресурсам, водному и экономическому пространству

считалось наиболее приоритетной задачей на уровне жизненно важных интересов.

В 1990-е гг. шкала национальных интересов изменилась в связи с распадом

Советского Союза. Вместо конкретной военной угрозы появились расплывчатые

формулировки об общей опасности с Востока и Юга, применительно к интересам США

в Европе. Самим США непосредственной военной угрозы со стороны какого–либо

государства более не было. По мнению специалистов Университета национальной

обороны США

, после окончания идеологического противостояния сверхдержав все

государства отличались лишь уровнем экономического развития.

• Основные (core), во главе с США (которым принадлежит 1/5 населения

планеты и 4/5 экономической мощи).

• Переходные страны, или вставшие на путь либеральных реформ. В этот

перечень входит и Россия, которую лишь из вежливости включили в состав

«большой семерки».

• Немногочисленные «страны–изгои», которые не разделяют западных

ценностей и являются недемократическими по политическому режиму. Они

считаются потенциально опасными: Северная Корея, Ирак, Иран, Ливия.

• «Страны–неудачники» (несостоявшиеся государства), разоренные войнами и

политической нестабильностью. В основном это страны Центральной Африки.

Исходя из такого распределения, предлагается перечень интересов, во главе

которых экономическая безопасность и процветание.

• Экономическая безопасность, основанная на расширении сотрудничества с

союзниками и дальнейшей глобализации экономики.

• Расширение круга дружественных стран, в которые включаются приверженцы

идей демократии, либеральных ценностей и свободного рынка. Это означает

вовлечение в сферу влияния менее развитых экономически стран, ставших на

путь реформ: Китай, Индия, Россия.

• Защита союзников от государств–изгоев, в том числе с помощью военной

силы. Проведение политики изоляции этих стран, пока они не встанут на путь

реформ.

• Помощь и прямое вмешательство в дела Либерии, Руанды, Сомали, Заира,

Сьерра–Леоне. Многочисленные внутренние проблемы в этих странах

связанны с массовым насилием, гуманитарными и экологическими

проблемами. Они могут нанести ущерб развитым странам в виде