приоритетами: первый - это обозначение своих стратегических интересов (в духе
классического геополитического реализма), второй – стимулирование внутренних
перемен в российском обществе (что всегда было очень важно для американцев,
придерживающихся либеральных позиций во внешней политике).
Во-вторых, мы наблюдаем интересное явление, при котором дискурсивная
стратегия, которая может быть охарактеризован как консервативная по отношению к
России, может иметь вполне либеральные основания применительно к другим странам
или проблемным ситуациям. Наша гипотеза при этом состоит в том, что любой дискурс
носит адресный характер, то есть коммуникационно «привязан» к определённому (и
вполне конкретному) объекту (социальному или политическому). Соответственно,
смена «адресата» может привести к изменению той системы критериев, с помощью
которой мы его оцениваем и классифицируем. Другими словами, любой дискурс – это
«объёмный», многомерный феномен, на него можно смотреть под разными углами
зрения, каждый из которых высвечивает какую-то свою, особую грань восприятия
действительности.
Проводя внешнюю политику в целом в духе политического реализма, многие
сотрудники американской администрации пытаются апеллировать к тем категориям,
которые не укладываются в рамки классической реалистической парадигмы
372
. По
словам Лесли Гелба и Джастина Розенталя (Совет по международным отношениям),
высшие государственные чиновники США сегодня «снова оперируют понятиями,
которые в течение почти ста лет отметались как «вильсонианские». Форма может быть
разной: призыв к смене режима, к гуманитарной интервенции, к продвижению
демократии и прав человека, но почти всегда основным этическим принципом остается
защита прав личности…Некоторые из тех, кто посмеивался над Клинтоном, Картером
и их единомышленниками, пропагандировавшими демократию, сегодня, ничуть не
смущаясь, целиком приняли их идеалы»
373
.
Прямым свидетельством того, что между защитой ценностей и защитой интересов
сейчас нет непреодолимых концептуальных противоречий, является точка зрения
помощника президента США по национальной безопасности Кондолизы Райс о том,
что «американские ценности и безопасность неразделимы… Чтобы выиграть в битве с
террором мы должны победить в войне идей». По ее мнению, если США не удастся
спроецировать свои ценности на ключевые регионы мира, то в мире воцарится система
конкурирующих друг с другом интересов, что уведет в сторону от решения проблем
терроризма
374
. Кроме того, К.Райс разделяет идеи унилатерализма, полагая, что
многополярность – это теория соперничества, конкурирующих интересов и
соперничающих ценностей. Вслед за ней Дж.Буш тоже говорит о первостепенной
важности универсальных ценностей и о слиянии общих интересов
375
.
Таким образом, в контекст идей сторонников реалистической парадигмы, к
которым, по мнению американских экспертов, принадлежат большинство советников
по внешней политике и сам президент, встраиваются либеральные по своему духу
тезисы идеалистов. В этом случае вместо противопоставления этих традиций уместнее
полагать, что внешняя политика США при Дж.Буше-младшем, выдержанная в духе
геополитического реализма, заимствует «вильсонианские» приемы в тех случаях, когда
нельзя говорить на языке военной силы. Другими словами, американский идеализм во
многом реалистичен, а реализм очень часто использует постулаты идеалистической
идеологии.
По отношению к РФ США всегда хотели добиться сочетания процессов
демократизации и отвечающей американским интересам внешней политики. В
американском истэблишменте глубоко укоренились представления о том, что Россия
может быть реальным союзником только, если станет демократическим государством.
Эти взгляды оказывают корректирующее влияние на политику США и по сей день. В
этом смысле не кажется удивительным, что в среде политиков реалистического