Клямкин И.М. Европейский выбор или снова особый путь?
Подождите немного. Документ загружается.
ческий банкрот, высказывают сравнительно небольшие группы опрошенных.
Невелика доля и тех, кто убежден в наличии у властей достаточных ресурсов,
чтобы справиться с усугубляющимися проблемами. Настроение же большин
ства можно охарактеризовать как умеренный, хотя и усиливающийся песси
мизм.
Пока нет оснований утверждать, что это представляет слишком уж серьез
ную опасность для режима. Уровень социальной напряженности сейчас при
мерно такой же, каким был в 2002 году. Сегодня ситуация оценивается немно
го лучше, чем это было в 1998 или даже в 1997 годах. Кроме того, имеется боль
шой ресурс накопленного за последние пять лет доверия власти, который
позволит ей продержаться некоторое время, даже если ситуация будет резко
ухудшаться.
Предположим, как многие эксперты нам говорят, пойдет вторая волна фи
нансового кризиса, а за ней и новый общий спад экономики. Но, вопервых,
массовые реакции всегда идут с некоторым запаздыванием, массовое созна
ние обладает значительной инерцией, связанной с тем, что даже очень тре
вожную информацию оно будет «переваривать», взвешивать различные пос
ледствия событий, варианты возможных действий. А вовторых, у людей нет
выбора, нет альтернативы. Оппозиция дискредитирована и вытеснена с поли
тического поля, СМИ, если говорить о тех, что оказывают решающее воздей
ствие на избирателей и общественное мнение в целом, полностью управляе
мы и откровенно сервильны по отношению к власти. Поэтому у людей нет
ни других точек зрения на происходящее, ни сознания, что они могут както
повлиять на положение дел в стране.
Если судить по опыту прежних кризисов, по тому, как население реагиро
вало на обвалы в экономике раньше, то пока запасы надежд, иллюзий, «терпе
ния», а у некоторых — и сбережений (правда, заметно сократившихся) есть
еще как минимум на годполтора. Факторов, которые это состояние могли
бы изменить в кратко и среднесрочной перспективе, мы не находим. Тем
не менее власть в условиях растущей неопределенности будет выбирать все
более простые (и все менее эффективные) решения и даже способы реагиро
вания на ситуацию. То есть будет выбирать так называемое ручное, или, гово
ря более привычно, административное, управление, руководствуясь при этом
в первую очередь интересами самосохранения, а не чемлибо иным.
Поэтому репрессивность режима будет потихонечку усиливаться, хотя ре
зультативность давления на общество будет невелика, поскольку системные
дисфункции увеличиваются, а по отношению ко всей массе таких дисфунк
ций эти простые средства, очевидно, работать не смогут. Учитывая же, что
ухудшение экономического положения и, соответственно, рост напряжен
ности будут, скорее всего, продолжаться, то в общественном мнении прои
зойдет, возможно, частичное перераспределение авторитета двух первых лиц.
111
Куда ведет страну «дуумвират»?
Медведев будет понемногу набирать вес, Путин вынужден будет делиться
властью. Никакой же реальной угрозы самому существованию тандема я пока
не вижу. Возможны лишь сдвиги внутри него, но они не будут слишком суще
ственными, поскольку структура власти принципиально не изменится. Не из
менится и массовое восприятие ее как бесконтрольной, не зависящей от насе
ления и занятой лишь своими собственными проблемами дележки влияния
и доходов. Не изменятся в ближайшем будущем и патерналистские ожидания
по отношению к руководству страны, касающиеся социальной поддержки ма
лоимущих, обеспечения всех работой, жильем, минимальными социальными
благами.
При таких обстоятельствах политическая ситуация будет и дальше разви
ваться очень медленно и вяло. Ведь и у оппозиционных элит нет вариантов,
которые они могли бы предложить обществу. Они в состоянии растерянности
и подавленности. И не видят опоры для себя ни в среде региональных властей,
ни в бизнесе. Отчасти поэтому никаких серьезных акций и политической ра
боты не проводится. Например, я не видел ни одного варианта «альтернатив
ного правительства», то есть альтернативной программы конкретных мероп
риятий в самых разных областях — социальной, политической, правовой, ко
торые могли бы публично обсуждаться. Дело не в распределении постов
и портфелей, а в выдвижении конкурирующей с официальной версией моде
ли понимания проблем, стоящих перед страной, и, главное, альтернативных
в сравнении с правительственными способов их решения. Ничего такого се
годня нет, а потому нынешний политический режим выглядит в глазах насе
ления безальтернативным.
Безальтернативность режима — это очень важный момент, который задает
условия восприятия ситуации как полной безнадежности. Не надо обманы
ваться насчет «особой любви» народа к Путину: оценки десятилетия его прав
ления весьма сдержанные, если не критические, но люди в своем большин
стве все равно будут голосовать за него. В массовом сознании нет никаких ил
люзий относительно характера режима, его «справедливости», «законности»
или честности и порядочности лиц, стоящих во главе страны. Принимать его
заставляет именно сознание безальтернативности и некоторых, довольно сла
бых, надежд на то, что эти люди в Кремле всетаки могут хоть чтото сделать —
если не сейчас, то в будущем. Другими словами, действует привычная леги
тимность фактических держателей власти. То, что есть, выглядит лучше, чем
всякие перемены. Поскольку за ними таятся возможные угрозы.
Вариант резкого обострения ситуации гипотетически возможен, но мало
вероятен, так как пока трудно увидеть, что могло бы вызвать такое развитие
событий. Но если кризис, скажем, к концу 2009 года или в начале 2010го пе
рейдет в новую острую фазу и будет продолжаться еще года два или более, то
«эволюция» нынешней политической системы будет очень быстрой. И закон
112
Европейский выбор или снова «особый путь»?
чится она крахом. Потому что сложившаяся структура власти в принципе не
устойчивая, негибкая, у нее нет (и не может быть) запасных вариантов. И дер
жится она на инерции, на привычках пассивной адаптации к существующему
положению, идущих еще от советских времен, от культуры мобилизационно
го общества. Она держится на стратегии снижения запросов, ограничения
потребления, что имеет свой, вполне определенный и исчислимый, предел.
Сегодня установка на «терпеть» — главное, что определяет массовые настрое
ния. Доверия к институциональной системе нет, но нет и других, альтернатив
ных моделей поведения.
Отвечая на вопрос, в каком направлении эволюционирует система,
я бы сказал: в сторону деградации, «упрощения», утраты относительной авто
номности ее отдельных подсистем, а следовательно, и снижения эффектив
ности управления. Все больше и больше накапливается проблем, которые она
не в состоянии решить или решение которых руководство страны отодвигает
в неопределенное будущее.
Денис ДРАГУНСКИЙ (главный редактор журнала «Космополис»):
«Вместо политики и экономики юридических лиц возникает политика
и экономика физических лиц»
Для меня проблема дуумвирата Медведев — Путин представляет огромный
теоретический интерес. И вот почему. Уже в самом слове «дуумвират» кроет
ся понятный исторический соблазн. Хочется аналогий — тем более что исто
рия политических учреждений дает нам достаточно материала для сравнений
и сопоставлений.
Однако же очевидно, что этот тандем (лучше называть его именно так)
не имеет ничего общего с существовавшими дуумвиратами. Ни с традицион
ной римской традицией двух консулов и других дуумвиров, ни с позднеримс
ким дуумвиратом доминус — цезарь в версии Диоклетиана, ни со средневеко
выми дуумвиратами (на Руси в XII веке это случалось дважды). В первом слу
чае перед нами весьма архаическая модель, во втором — изощренный способ
передачи власти, в третьем — временный компромисс властителей. Но все эти
случаи, несмотря на их различия, сходятся в одном — они имеют место в жест
кой институциональной рамке, понятной современникам.
Совершенно иной случай перед нами. Речь идет не об институтах, а о ли
цах. В самом деле, никто не говорил о дуумвирате или даже о тандеме Ель
цин — Гайдар, хотя весьма существенные основания для этого были. Никто
не говорил о тандеме Путин — Касьянов, хотя это было очень длительное по
зитивное сотрудничество. А вот теперь заговорили. Что означает, что на на
ших глазах формируются другие рамки. Я уже не раз говорил и писал об этом:
вместо политики и экономики юридических лиц (государств, корпораций)
возникает политика и экономика физических лиц (лидеров, акционеров).
113
Куда ведет страну «дуумвират»?
Собственно, ситуация была теоретически предсказана еще более ста лет
назад. В конце XIX века велась полемика между «формалистами» и «реалиста
ми» в теории государственного права. «Формалистами» были такие крупней
шие и известнейшие правоведы, как Лабанд и Елинек. На стороне «реалисти
ческого» подхода выступали менее знаменитые персоны — Йеринг и Меркель.
Что говорили первые? Они говорили, что государство — это «юридическое
лицо, наделенное волей». Это и есть знаменитая формулировка Пауля Лабанда,
такая своего рода мощная метафора. Государство представляется некоторым
почти живым существом, у которого есть интересы и стремления. Причем пока
зательно, что имелось в виду именно государство в целом, в единстве террито
рии, населения и политической власти. То есть можно было говорить, что госу
дарству нужны новые земли, нужен хлеб, нужен союз с темито и темито сосед
ними государствами, нужна война, не нужна война и т.п. Государство именно
в таком представлении и являлось сувереном, т.е. хозяином самого себя.
Но «реалисты» считали, что это заблуждение. Что нужно говорить не о не
коем метафоричном, мистифицированном государстве, а конкретно о кайзе
ре, о министре и так далее, вплоть до сельского старосты. Онито и являются
носителями определенных личных свойств и личных интересов, определен
ной власти, а следовательно, и реальными носителями суверенитета. Пос
кольку именно они, лично, издают обязательные распоряжения. Каков кай
зер, таков и рейх, каков сельский староста, такова и деревня, и не надо моро
чить голову всеми этими трансцеденциями, говорили «реалисты».
Но тогда, в XIX веке, да и в XX тоже, для всей политикоэкономической
ситуации больше подходила «формалистическая» (лабандовская) концепция.
Это и понятно. Расцветал модерн. Нациягосударство, индустриализация,
массовая однотипная фабричная занятость, представительная демократия
с ростом политического участия, массовое социальное обеспечение, модерни
стский патриотизм как идентичность в полноте вышеуказанных параметров…
Государство воспринималось (и в большой мере было) единым.
Однако жизнь не стоит на месте, и сейчас получается, что мы вступили
в другую систему, в ту, о которой говорили сто лет назад «реалисты».
Ведь что сегодня происходит? Сегодня, говоря о государстве, мы говорим
о Путине и Медведеве. Они заменили собой всю страну. Когда мы говорим
о России, нам интереснее всего, что будет через сколькото лет с Путиным,
что — с Медведевым, какие они посты будут занимать, будут ли дружить или
поссорятся. Получился абсолютистский миф, которого, кажется не было при
классическом абсолютизме в XVIII веке. Всетаки в те времена во всех поле
миках речь шла о «нашем христолюбивом народе». А теперь говорят, какие ре
сурсы у Путина, какие у Медведева, что может сделать Путин, что может сде
лать Медведев. Конечно, здесь сильна патерналистская закваска, сильно же
лание переложить власть и ответственность на когото самого главного.
114
Европейский выбор или снова «особый путь»?
Психологический момент тут, безусловно, играет значительную роль. Но все
же эту роль в данном случае не надо преувеличивать.
Мы совершенно объективно и непреложно, имея в виду тектонические
сдвиги от модерна к постмодерну (прежде всего, сдвиги от «зарплатного об
щества» к «обществу распределенного дохода», а также в области политичес
кого участия), пришли от политики национальной к политике персональной.
От суверенитета «государства в целом» («народа в целом») к суверенитету
властной верхушки. Внутренняя, да и внешняя политика стала полем столк
новения и реализации интересов небольших групп. В предельном случае —
личных интересов крупнейших лидеров и крупнейших собственников. Поче
му об этом не говорят вслух? Непривычно, неприятно.
Но вместо того чтобы опережающими темпами исследовать новую инсти
туциональность — а как ее, наверное, приятно изучать, вот она, на наших гла
зах возникает! — вместо этого мы изучаем взаимоотношения в тандеме Мед
ведев — Путин, помещая их (и Медведева с Путиным, и их взаимоотношения)
в старинную модерную рамку представительной демократии и массового по
литического участия. И продолжаем мечтать о временах, когда в Россию при
дет (вернется) добрая европейская демократия 1950–1980х годов. Думаю, по
ра бы уже уяснить: всё, проехали.
Был задан вопрос: есть ли альтернативы нынешнему режиму и каковы
они? Ответ: любой режим вечен до тех пор, пока не сменится другим — таким
же вечным, самовлюбленным и наглым. Закономерность революции видна
всегда только задним числом. Никто не знал, что означает беготня вокруг Бас
тилии в июле 1789 года или арест Временного правительства в октябре
1917го. Никто тогда не представлял себе, чем все это кончится. Так что
в смысле радикальных преобразований мы ничего предсказывать не можем.
Еще один вопрос: выдерживает ли российская политическая система ис
пытание экономическим кризисом? Конечно выдерживает, причем с боль
шим успехом и, наверное, с неким запасом прочности. Потому что в ответ
на явное снижение жизненного уровня никто не бежит ни к Бастилии,
ни на Дворцовую площадь. Вообще нет никаких политических действий в от
вет на экономические тяготы. Так что — да, выдерживает. Но — с одной важ
ной оговоркой.
Политическая система — далеко не единственная скрепа нашей (да и лю
бой другой) страны. Наша национальная система состоит из политической
системы, из социальной системы, из географическорегиональной системы,
и это, конечно, не полный перечень. Политическая система, повторяю, лишь
одна из них. Она, безусловно, выдерживает, но в отрыве от всех других систем,
которые не выдерживают.
Вспоминаю, что в 1994 году в «Вашингтон пост» была статья их колумнис
та Уильяма Распберри, которая называлась Separation of powers from the peo
115
Куда ведет страну «дуумвират»?
ple. То есть «Разделение властей и народа». Оно, по мнению автора, произош
ло в США в 1990е годы. У нас оно произошло на десять лет позже. Но это зна
чит, что и у нас модерная демократическая политика становится прошлым,
причем еще до того, как утвердилась в настоящем. Это значит, что и у нас по
литическая система оторвалась от всех других общественных систем.
Итак, модерная политика уходит, но политическое сознание с этим не мо
жет так просто примириться. Бесконечные разговоры о тандеме — это, повто
ряю, тоска по классической партийной, конкурентной политике. Но ее уже
нет и не может быть. Столкновения социальных сил, партий, движений, яр
кой предвыборной борьбы, ответственности депутата за каждую строчку
в предвыборной программе его партии — всего этого больше не существует.
Все это заменилось верхушечными играми, что, между прочим, очень инте
ресно для наблюдателя. Происходит нечувствительное уподобление полити
ческого анализа светской хронике.
В конце концов, государство — это то, как мы его себе представляем. Сей
час мы представляем себе государство как игру политических элит или даже
просто как игру властвующих персон. Сразу оговорюсь, что это не просто на
ша фантазия. Это не журналисты уподобили политику светской хронике, это
естественный ход событий, это становление «политики физических лиц».
Но что получается в итоге? А получается как раз то, что старая, привычная для
нас реальность государства исчезает. Государство существует в виде пятна
на карте, в виде границ, в виде дорог. Оно как бы девальвируется, как бы рас
ползается, растворяется в тумане. Мы действительно видим исчезновение го
сударства как единой институциональной рамки.
Вот пример. Руководители некоторых регионов говорят, что «бандитов на
до найти и уничтожить», — вместо того чтобы призывать «арестовать и пре
дать суду». И никто из более высоких начальников не поправит нижестояще
го начальника, не скажет, что не пристало легитимному главе региона угро
жать бессудными расправами — пусть даже отпетым злодеям. Отпетых злодеев
надлежит судить и карать по закону, в этом, собственно, и состоит смысл го
сударства. Получается институциональный маразм в исконном смысле слова,
т.е. распад. Но что он означает? Как учил нас товарищ Сталин в своей осново
полагающей брошюре «Марксизм и вопросы языкознания», когда сталкива
ются два языка (а право — это язык государства), то в результате столкновения
двух языков не получается некий третий язык — всегда один побеждает, а дру
гой исчезает. Вот и у нас сейчас происходит постепенное замещение права
неправовыми решениями, замещение политики элитными играми, замеще
ние экономики конфликтами акционеров. Это и есть разложение классичес
кого модерного государства.
Наиболее вероятный сценарий — дальнейшее расползание государствен
ности, которая в конце концов примет политикогеографический облик.
116
Европейский выбор или снова «особый путь»?
Я не могу утверждать, что дело идет к тому, что мы все заживем «без Россий
и без Латвий, единым человечьим общежитием». Нет, всетаки Евросоюз
имеет свои границы, есть Шенгенская зона. И Россия имеет свои границы,
много сил на их формирование положено было, много людей их обслужива
ют, и поэтому границы не отменят. Но, опять же, не отменят по логике пост
модерна, по логике интересов физических лиц. Не потому, что граница — это
святое, а потому, что люди, обеспечивающие наличие границы, должны
иметь свой доход. Поэтому нельзя сказать, что на свете все расползется, и все
будут ползать по планете как хотят. Но, очевидно, какаято фрагментация
пространства рано или поздно произойдет, и скорее раньше, чем позже.
И мы это еще увидим.
Сегодня мне трудно представить себе, как это будет. Вряд ли на террито
рии России возникнут новые классические (модерные) суверенные государ
ства, вряд ли Россия юридически расползется по другим странам (Северный
Китай и Восточная Единая Европа). Но фактически такое расползание уже
началось. Возможно, что юридического оформления вообще не потребуется,
оно будет избыточно, оно будет мешать существующим группам интересов
и физических лиц, а новые группы и физические лица, интересы которых пот
ребуют такого оформления, не возникнут.
Главный вопрос: насколько это страшно? Надо ли этому противостоять
и как? Что надлежит нам сделать, учитывая, что альтернативной программы
экономической у нас нет, альтернативной программы политической у нас
нет? Но, может быть, и правильно, что их нет. То, что сейчас происходит
в России, — это издыхание модерна. Классический индустриальный модерн
издыхает. Россия всегда впереди планеты всей, и, может быть, он в России ум
рет раньше, чем везде. И потому не стоит говорить, что может существовать
альтернативная программа, которая укажет, как нам обустроить Россию —
в том смысле, чтобы вернуться к прежнему состоянию модерна, с представи
тельной демократией и высоким уровнем политического участия. Никак
не вернуть, не возродить большое пространство, которое будет единым эконо
мически, политически, социально, идеологически. Говорить об этом смешно.
Так что же нам всетаки делать? Думаю, что в любом случае надо поддер
живать конкурентную политику и экономику — для того, чтобы просто не по
мереть. Кроме того, нам нужна переоценка ценностей. Нужно понять, что нам
достались ценности от модерна: 1) сильное контролирующее государство, ар
мия, силовые структуры; 2) территориальная целостность; 3) нестесненная
свобода во внутренних делах, т.е. суверенитет; 4) конкурентная экономика;
5) важная роль на международной арене; 6) рост народного благосостояния.
Шесть параметров, шесть ценностей модерна. И хорошо было бы обра
титься к многоуважаемым социологам, чтобы они помогли нам понять, нас
колько эти ценности сейчас сильны в сознании народа. А главное — чем и ра
117
Куда ведет страну «дуумвират»?
ди чего люди готовы пожертвовать. Они согласны жить в сильном государ
стве, но не иметь возможности выехать из него даже в Анталью? Они соглас
ны получать гарантированные деньги, зато не иметь возможности получать
чуть больше? Или они готовы жить в слабом распадающемся государстве,
но в любой момент взять ноги в руки и отправиться туда, где есть хорошая ра
бота и высокая зарплата?
Наша роль (неглупых людей либеральных настроений) не в том, чтобы соз
дать концепцию развития России, а в том, чтобы достичь приемлемого уровня
понимания тенденций. Сейчас мы находимся в состоянии некоего концептуаль
ного рынка, рынка концепций. Наступило время новой великой мены. Недавно
мы, как говорят ненавистники либерализма, «сменили сильное государство
на широкий ассортимент колбасы». А что сейчас меняют и на что? И согласны
ли мы, скажем, на те варианты обменов, которые предлагает правящая верхуш
ка? Например: бюрократия будет вас теснить, зато нас будут бояться во всем ми
ре. Или: мы закроем интересные газеты, зато американцы не смогут сунуть к нам
свои грязные лапы. Ну а если и не согласны, то ведь обыватель, имея в виду
власть, может сказать в ответ: мне наплевать, что вы тут делаете, зато я имею воз
можность немножко подворовывать и летом ездить в Анталью.
Нам нужно понять, как сейчас выглядит вся эта система обменов. Я думаю,
что результат будет неожиданным. Обнаружится, что народ давно уже перес
тал быть сторонником чегото единого, большого и могучего. Все это — товар,
предлагаемый элитой, т.е. людьми, которые активно торгуют на политических
рынках. И народ готов покупать его (или делать вид, что покупает) лишь вмес
те с возможностью тоже быть народом физических лиц.
Игорь КЛЯМКИН:
Очень, помоему, интересно. Есть о чем подумать. Тенденции и в самом
деле желательно знать и правильно понимать. Но у Дениса Викторовича так
получилось — скорее всего, невольно, что некоторые общие тенденции «из
дыхания модерна» на Западе и в России проявляются примерно одинаково,
с той лишь разницей, что в России они имеют шанс реализоваться даже с не
которым опережением. Но так ли это? Действительно ли речь идет о родствен
ных явлениях?
Следующий вопрос — ради чего изучать тенденции? Ради самого процесса
познания? Экономических и политических программ не надо, проекты
не нужны. Какова же тогда цель предлагаемой познавательной работы? Денис
Викторович и сам, похоже, чувствует, что тут чтото не так, и потому призы
вает нас все же «поддержать конкурентную политику и экономику». С тем, что
становление такой политики и экономики очень слабо соотносится с персо
налиями тандема и их взаимоотношениями, я спорить не буду. Но «поддержи
вать» чтото — это уже за границами «изучения тенденций»…
118
Европейский выбор или снова «особый путь»?
Лев ГУДКОВ:
Дело не в том, чтобы изобретать философские или национальные полити
ки либо еще чтонибудь. Основная задача — предложить альтернативные по
литики — конкретные, ориентирующиеся на интересы тех или иных групп.
Потому что нынешняя политическая система сводится к тому, чтобы элими
нировать всякую проблематику политики, т.е. представительство групповых
интересов.
Разные институциональные сферы развиваются у нас с разной скоростью.
Наиболее консервативна политическая система, которая блокирует развитие
и импульсы к дифференциации. Поэтому задача заключается в том, чтобы
представить, каков характер интересов у определенной группы, и обеспечить
механизм репрезентации этих интересов.
Денис ДРАГУНСКИЙ:
Получается, что сначала всетаки изучение.
Лев ГУДКОВ:
Вопервых, об интересах мы и сегодня многое знаем. А вовторых, не сле
дует превращать их изучение в особую и самостоятельную историческую ста
дию. Какой смысл в таком изучении, если не работает главное — сами меха
низмы репрезентаций разных интересов и их согласования? А без этого,
сколько бы тенденций и насколько глубоко мы ни изучили, процесс модерни
зации не может даже начаться, если под модернизацией понимать институци
ональную дифференциацию и специализацию.
Игорь КЛЯМКИН:
Не думаю, что это спор о частностях. Профанация общественного целепо
лагания ради утверждения приоритетности познания — очень распространен
ное поветрие в либеральной среде. Но такая установка обрекает нас на поло
жение сторонних наблюдателей с сопутствующим ему отношением в общест
ве. Тенденции, которые нам предстоит лишь изучать, формировать будут
другие при нашем добровольном неучастии. Так что это спор о характере
и направленности нашей интеллектуальной деятельности. И очень хорошо,
что Денис Викторович такой спор вольно или невольно инициировал. Следу
ющий — Сергей Жаворонков.
Сергей ЖАВОРОНКОВ (старший эксперт Института экономики переход'
ного периода):
«Есть две альтернативы, причем отнюдь не умозрительные, нынешнему
положению вещей»
Хотелось бы все же от философских рассуждений вернуться к нашей пове
119
Куда ведет страну «дуумвират»?
стке. Я согласен, что запас прочности политической системы значителен, но
вместе с тем события последнего года обозначили тренд к его сокращению.
Здесь говорилось о падении рейтингов губернаторов, но мартовские регио
нальные выборы 2009 года показали и падение рейтинга «Единой России»
(примерно на 15% по сравнению с 2007 годом), после чего в администрации
президента были отставки руководителей, курировавших региональные выбо
ры. Я считаю, что такой тренд имеет все шансы продолжиться. Власть не спа
сает узость оппозиционного меню, состоящего всего лишь из Зюганова и Жи
риновского, потому что люди готовы голосовать за самую сильную партию,
которая не «Единая Россия». Сейчас, очевидно, такой партией является
КПРФ. Проблема не в социализме, а в таком вот банальном выборе: или —
или.
Здесь говорилось, что Россия может распасться, когда сократится поток
денег из федерального центра. Резко обостряется ситуация на Северном Кав
казе, который и в самом деле может отделиться от России в среднесрочной
перспективе. Потому что там за один месяц убивают министра внутренних дел
Дагестана, фактического соправителя республики, и стреляют в президента
Ингушетии… Это второе обстоятельство, свидетельствующее об уменьшении
потенциала политической прочности системы.
Есть и третье обстоятельство, которое может вызвать обострение противо
речий в правящей элите. Это проблема раздела бюджетного пирога. Резервов
хватает, но их недостаточно, чтобы поддерживать высокие расходы при дефи
цитном бюджете. А когда встанет вопрос о сокращении расходов, то он будет
звучать очень персоналистски: чьи расходы сокращать — мои или твои? У раз
ных чиновников будет разное представление об этом. Мы же понимаем, что
за бюджетными расходами стоят частные интересы. Здесь я вижу определен
ный потенциал для конфликта.
Кроме того, отсюда же следует стремление части чиновников улучшить
экономическую ситуацию в стране. А это можно сделать прежде всего за счет
институциональных реформ, к которым и склоняются определенные группы
бюрократии. Не потому, что эти чиновники являются в теории приверженца
ми либерализма, а потому, что понимают: это улучшит их материальное поло
жение, их долю пирога, капитализацию бизнеса. Не секрет же, что большин
ство чиновников имеют собственные бизнесы. Это предпосылки перемен, это
те трещинки в системе, которые заметны уже сейчас.
Если же говорить о возможных вариантах дальнейших действий власти,
то наиболее вероятным сценарием, согласен, является стремление поддержи
вать статускво — тушить конфликты, сглаживать противоречия. Согласен
и с тем, что нам не стоит обсуждать сценарий конфликта Путин — Медведев,
потому что это бессмысленно. Если завтра окажется, что Владимира Влади
мировича постиг апоплексический удар (в российской истории такое быва
120
Европейский выбор или снова «особый путь»?