Клейн Л.С. История археологической мысли. Курс лекций. Часть 1
Подождите немного. Документ загружается.
которое публиковало отчеты о своих заседаниях и доклады. В 1737 – 43 гг. Антонии Г О Р И
опубликовал трехтомный труд "Этрусский Музей", в котором многие греческие и римские
памятники отнес к этрускам. Такую же путаницу представляет и труд по римской архитектуре
художника Джан Батиста П И Р А Н Е З И , вышедший в 1761 г. Его жестко критиковал
французский классицист Жан-Пьер М А Р И Э Т Т , утверждавший, что римляне копировали
греческие модели, а этруски и сами были по происхождению греками. Греческими
иммигрантами их считал и Винкельман.
Но настоящая охота за экзотическими этрусками началась под влиянием
романтизма. В конце XVIII века английский художник Джеймс Б А Й Р С (James Byres)
зарисовал ряд этрусских могил (рис. 8), открытых в Тарквинии и опубликовал их под
названием "Гипогеи, или Погребальные катакомбы Тарквинии". Аббат Луиджи ЛА Н Ц И (Luigi
Lanzi), изучавший этрусский язык и считавший его италийским (в чем он ошибался),
опубликовал в 1806 г. том этрусской керамики. Он убедительно подтвердил (стилистическим
анализом и надписями) предположение Винкельмана, что многие этрусские вазы на деле
греческие. Это не решает вопроса о происхождении этрусков, но в этом частном выводе
Винкельман оказался прав.
Дальнейшее расширение знаний об этрусках – заслуга Института, созданного
Герхардом, о котором речь будет дальше. Этот институт финансировал раскопки этрусских
могильников Корнето, Бомарцо, Чьюзи и Вульчи (следом за принцем Канино) и опубликовал
исследования материалов – фресок, керамики, зеркал. Становилось всё более ясно, что и
этрусские фрески находились под сильным греческим влиянием, и что по ним можно
прослеживать развитие и греческой живописи, недоступной в оригиналах.
Британский консул в Италии Джордж Д Е Н Н И С (George Dennis) объездил
труднодоступные пустоши Тоскании (туски – по латыни этруски), обследовал их этрусские
древности (рис. 9) и опубликовал в 1848 г. двухтомный отчет о своем путешествии "Города и
могильники Этрурии". Он с горечью описывал разрушение этих памятников, происходившее
на его глазах:
"Тщетно мы пытались предохранить некоторые от разрушения; они были roba di
scioccheza – "дурацкий хлам" – capo (местный старейшина) был непреклонен; его приказы
были разрушить немедленно всё, что не имело денежной стоимости, и он не мог разрешить
мне унести один из этих остатков, которые он так презирал. Плачевно, что раскопки ведутся в
таком духе; с единственным видом на прибыль и без учета развития науки" (Dennis 1883: 450).
Между тем борьба за объединение Италии подстегнула идеологов национальной
культуры к осмыслению этрусков как великих предков итальянского народа и обратила
многих к опровержению взгляда Мариэтта и Винкельмана, что это были просто греки.
Гораздо более драматична и парадоксальна была судьба основной концепции
Винкельмана. Поднятая как знамя великим Гёте и его Веймарским кругом, она была очень
двойственно воспринята университетскими профессорами.
7. Гёте и древности. Движения общественной мысли рассматриваемого периода и
отношения общества к классическим древностям отразились в творчестве величайшего
литератора Германии Йогана Вольфганга Г Ё Т Е (1749 – 1832). В Лейпцигском университете в
1865 – 68 гг. он обучался праву и там стал брать уроки рисования у Эзера, который
двенадцатью годами ранее дружил в Дрездене с Винкельманом. Обучение в Лейпциге было
прервано болезнью, которая побудила Гёте вернуться в родной Франкфурт на Майне, где он
отдал дань увлечению пиетизмом, алхимией, астрологией и всяческой мистикой. Продолжил
образование он в 1770 – 71 гг. Штрассбурге, где знакомство его с Гердером привело к
формированию литературного движения "Бури и Натиска" ("Sturm und Drang"). Движение это
рассматривают как протест против господства французского классицизма в литературе и
провозвестник романтизма. Провозвестником романтизма оно было, но, с его
драматичностью и напряженностью, контрастами, с неподчинением классическим правилам,
в не меньшей мере оно может рассматриваться и как последняя вспышка северного барокко.
С 1775 г. Гёте поселился в Веймаре, а в 1886 – 88 гг. совершил поездку в Италию,
куда, как полагают, его погнала неудовлетворенность идеями движения "Штурм унд Дранг",
которое он к этому времени перерос. В своих стихах он сформулировал девиз века: "Kennst
du das Land, wo die Zitronen blühn...? … Dahin, dahin!" ("Знаешь ли ты страну, где цветут
цитроны? Туда, туда!"). "Только теперь я начинаю жить!" – воскликнул он, прибыв в Рим. В
161
Риме он не расставался с трудами Винкельмана и с наслаждением впитывал классический
дух Возрождения, уравновешенность и спокойное величие архитектуры и скульптуры,
трезвую верность природе. Пребывание в Италии и погружение в античность (рис. 10)
произвело на него огромное впечатление и отразилось в ряде произведений: "Римские
элегии" (1788 – 89), "Ахиллеида" (1808), "Итальянское путешествие" (1816 – 17) и др.
В 1808 г. он организовал публикацию сборника "Винкельман и его век", где поместил
свои хвалебные "Наброски к характеристике Винкельмана". Тема для его величайшего
художественного произведения "Фауст" была выбрана не без участия его ранних увлечений
мистикой. Развитие темы обязано его энтузиазму Бури и Натиска, а продолжение работы над
"Фаустом" и окончательное оформление всей эпопеи последовали уже после возвращения
из Италии и несут на себе отпечаток холодных размышлений зрелого Гёте и его новой
увлеченности наукой. Он занялся сравнительной морфологией растений, гомологией
скелета разных видов животных и прочим естествознанием. В литературном творчестве Гёте
это был классический период. Он говорил: "Классицизм – это здоровье, романтизм –
болезнь".
В политике он занимал консервативные позиции, не поддавался националистическим
чувствам, стоял в стороне от движения за объединение Германии – он пользовался
преимуществами существования маленьких государств с просвещенными монархами, как
приютившее его Саксо-Веймарское герцогство, где можно было спокойно пересидеть
революционные потрясения и наполеоновское нашествие, занимаясь литературой и наукой.
Занимался Гёте и сам тем, что можно назвать археологическим исследованием
древностей. Такой известный немецкий археолог ХХ века, как Эрнст Бушор, назвал Гёте
"героем-основателем" (греч. ήρος κτίστες) археологии (Sichtermann 1996: 132). Это, конечно,
сугубое преувеличение. Но об археологических статьях Гёте написан ряд специальных работ
(Bapp 1921; Praschniker 1937; Grumach 1949; Weickert 1952; см. также Schiering 1969: 25 – 33;
1986; Sichtermann 1996: 132 – 144). Гёте писал статьи об античных скульптурах, рельефах,
где оценивал материал, технику, подлинность, композицию, сравнивал пропорции
произведений, помещал рецензии на археологические книги. Таких его работ не менее
десятка. Он создал и редактировал журнал "Искусство и древность" (1816 – 1832, вышло 6
томов). В своих археологических работах Гёте не выходил за пределы концепции
Винкельмана, разве что несколько больше упирал на индивидуальность творцов.
Гораздо больше можно было бы сказать о значении идей Гёте для последующего
развития археологии, имея в виду его естествоведческие работы по морфологии, в
частности его понимание типа, но само по себе это не археологическая деятельность.
Гёте был одним из последних (и блестящих) представителей просвещенного
дилетантизма, на грани с наукой. Его собственное отношение к назревающей
сциентификации знания и специализации наук было скорее негативным. В "Фаусте"
Мефистофель издевательски замечает: "Daran erkenn ich den gelehrten Herrn, was ihr nicht
tastet, steht euch meilenfern... was ihr nicht wünscht, das, meint ihr, gelte nicht" (Ученого я узнаю
по манере: что вы не можете потрогать, то запредельно далеко,.. что вам не нужно, то не
имеет значения". Канцлер фон Мюллер передает слова Гёте: "Вы, ученые, не что иное, как
книги, переплетенные в человеческую кожу, а часто - в свиную кожу". Дилетантизм же он
ставил высоко: "Ибо дилетант приводит в действие продуктивную силу, так что культивирует
в человеке нечто важное". А в "Максимах и размышлениях" наставлял: "Назойливость юных
дилетантов нужно переносить с благожелательностью: с возрастом они станут самыми
истинными почитателями искусства и мастера". Себя он в освоении античного искусства
хотел поставить "в середку между ученым и другом искусства" (цит. по: Sichtermann 1996:
133 – 134).
Но время успехов гениальных универсалов и просвещенных дилетантов
безвозвратно уходило. Антикварии, сортировавшие вещички и упивавшиеся прекрасными
антиками на досуге, могли быть любителями и практиковать еще бездну разных занятий. А
ведь после Винкельмана нужно было очень полно и системно охватить весь объем знаний по
истории искусства и по источникам этой истории, по археологии. Наступало время ученых
специалистов, экспертов, профессионалов.
8. Генеалогическое древо профессуры и археология. Винкельман погиб, не
оставив непосредственных учеников. Он ведь не был ни художником, ни университетским
162
профессором. Более того, он неприязненно и насмешливо относился к университетским
профессорам, и это отношение усвоили многие археологи – еще в 1939 г. Фр. Кёпп
восклицал: "Кто же станет искать археологию в аудиториях университетов!" (Koepp 1939: 12).
Но для становления науки требовались преемственность, школа, обучение. Сменивший
Винкельмана на посту папского "префекта древностей" Джованни Батиста В И С К О Н Т И (У М .
В 1 78 4 ), представитель обедневшей ветви знатной семьи, правившей в эпоху
Возрождения в Милане, работал в итальянской антикварианистской традиции: его целью
была не история искусств и стилей, а публикация античных памятников, разбитых по видам и
мифологическому содержанию. Сын его, Эннио Квирино В И С К О Н Т И (1751 – 1818),
продолжавший именно эту традицию, стал самым видным антикварием Италии. Другой сын
Филиппо Аурелио опубликовал в 1820 г. первый каталог Лувра, а внук Пьетро Эрколе
представлял собой уже третье поколение антиквариев этой династии - он был официальным
археологом Италии, который оценивал коллекцию Кампаны. Другой внук (сын Эннио)
Лодовико Туллио (1791 – 1859) был архитектором в Риме. Во второй половине XIX века
Карло Лодовико из той же династии стоял во главе археологической комиссии Рима.
Отдаленным потомком этого семейства является кинорежиссер Лючино Висконти.
Учение Винкельмана нашло отзвук не в Италии, а в Германии. Его воздействие на
формирование археологии там распространялось именно через университеты, захватывая
университетских профессоров и делая их его более или менее верными апостолами, прежде
всего в Германии. Такая особая восприимчивость Германии к его учению объяснялась,
вероятно, тем, что в Германии почитание античности и грекофильство в это время
культивировались влиятельными интеллектуалами (Гёте, Лессинг, Гердер). Сказалось и то,
что Винкельман стал одним из создателей немецкого литературного языка, который был в
это время главным средством объединения Германии – культурного, поскольку политически
Германия оставалась раздробленной.
В Германии преемственность шла не по семейной линии, а по университетской.
Рассмотрим сеть преемственных связей немецкой профессуры в классической археологии
(рис. 11).
В Лейпциге в первой половине XVIII века читал курс античных изобразительных
искусств профессор поэзии и красноречия Йоган Фридрих Крист (Johann Friedrich Christ,
1700 – 1756). Он начал в Германии университетскую традицию чтения курсов по искусству,
но по времени еще не мог учитывать Винкельмана: он был современником Монфокона.
Его учеником был профессор элоквенции (красноречия) Кристиан Готлоб Гейне
(Christian Gottlob Heyne, 1729 – 1812), тот самый, который с 1767 г., с последнего года
жизни Винкельмана, стал читать в Гёттингенском университете курс археологии искусства.
У него было много учеников. Один из них, Й. А. Эрнести (J. A. Ernesti, ????????), занял
место в Лейпциге и читал там курс "литературной археологии" (archaeologia literaria).
Другим был Й. Гурлит (J. Gurlitt, 1754 – 1824), который также использовал термин Спона и
даже назвал Спона "отцом археологии". Третьим учеником Гейне был датчанин Георг Цоэга
(Georg Zoёga, 1755 – 1809), переселившийся подобно Винкельману в Италию. А четвертым
был филолог Ф. А. Вольф (F. A. Wolf, 1754 – 1824), работавший в Галле и известный тем,
что инициировал длительный спор об авторстве Илиады и Одиссеи. Учениками Гейне были
также Йоган Филипп Зибенкес (Johann Philipp Siebenkees), которому принадлежит первое
(1799 – 1800) руководство по археологии – "Handbuch der Archäologie" в двух томах
(распечатка конспекта лекций Гейне вышла только в 1822), и К. Авг. Бёттигер (Boettiger),
основавший первый археологический журнал в Германии – "Amalthea, Archäologie und
Kunst".
Учеником Цоэги был Фридрих Готлиб Велькер (Friedrich Gottlieb Welcker, 1784 –
1868), работавший в Гёттингене и Бонне, а учеником Вольфа – Август Бёкх (August Boeckh,
1785 - 1867), филолог и историк искусства, создавший "Корпус греческих надписей". В свою
очередь у этих двух профессоров, работавших в первой половине XIX века, учились многие
археологи-античники. Учениками Бёкха были археологи второй четверти века Эдуард
Герхард (Eduard Gerhard, 1795 – 1867), работавший в Риме и Берлине, Карл Отфрид
Мюллер (Karl Ottfried Müller, 1795 – 1844), сменивший Велькера в Гёттингене, и Отто Ян
(Otto Jahn, 1813 – 1869), преподававший в Грейфсвальде, Лейпциге и Бонне. Учениками
Велькера были археологи второй половины века Генрих Брун (Heinrich Brunn, 1822 – 1894)
и Йоганнес Овербек (Johannes Overbeck, 1826 – 1895).
163
Из учеников Эдуарда Герхарда более всего известен Эрнст Курциус (Ernst Curzius,
1814 – 1896). Учеником Мюллера был Людвиг ПР Е Л Л Е Р (Ludwig Preller, 1809 – 1861),
специализировавшийся по греческой мифологии. Учеником Яна был его племянник Адольф
МИ Х А Э Л И С (Adolf Michaelis, 1835 - 1810), известный своим историческим обзором
археологических открытий XIX века.
Эту "родословную" можно продолжать и дальше, к концу века и за его пределы. Из
учеников Бруна известны Рейнгард Кекуле фон Штрадониц (Reinhard Kekulé von Stradonitz,
1839 - 1911), который учился также у Герхарда, и Адольф Фуртвенглер (Adolf Furtwängler,
1853 - 1907). И т. д.
Между прочим, от некоторых мест этого генеалогического древа ответвляются
линии развития русской классической археологии, да и не только классической.
Как можно было заметить, именно в этой среде привилось обозначение ученых
занятий классическими древностями как археологии. Причем не всяких ученых занятий, а
нацеленных на изучение истории классического вещественного искусства – скульптуры,
резьбы по камню, архитектуры, то есть того, чем занимался Винкельман. Но Винкельман
свои занятия археологией не называл, он прямо говорил об истории искусств древности, а
окружающие несомненно относили его к числу антиквариев. Антикварианизм к этому
времени охватывал, особенно вне классического круга, не только произведения искусства,
но и оружие, могильные сооружения, религиозную утварь (треножники) и прочее. Почему
термин "археология" прилип к классическим древностям ясно: он и составлен из греческих
корней. Но почему он стал обозначать историю искусства?
Это сводится к вопросу о том, почему ученые, занимающиеся классическими
древностями, выдвинули Винкельмановскую тематику на первый план в своих занятиях и
сочли именно ее достойной получить статус и имя особой науки. Дело в том высоком
статусе, который в немецкой философии начала XIX века получило искусство. По учению
Йогана Голиба Фихте Johann Gottlieb Fichte, 1762 – 1814), воззвавшего к осознанию
достоинства нации и возглавившего в 1810 г. новосозданный берлинский университет,
искусство выполняет высокое гуманитарное назначение. Преподававший в конце своей
карьеры в Берлинском университете Георг Вильгельм Фридрих Гегель (Georg Wilhelm
Friedrich Hegel, 1770 – 1831) читал в 1820 – 29 годах лекции по эстетике, пользовавшиеся
огромным авторитетом и напечатанные в 1835 – 38 гг. В них он провозглашал, что религия,
философия и искусство это те области, где человек достигает высшего развития духовного
и абсолютного знания (Kaminsky 1970).
Философия Фихте и Гегеля прежде всего распространялась в университетской
среде. Здесь археология и наполнилась искусствоведческим смыслом, а учение
Винкельмана стало называться археологией (Robertson 1963).
9. Профессора и их учение: Гейне, Герхард и др. Таким образом, Г Е Й Н Е
(Fittschen 1980) стоит у начала той университетской традиции, которая могла воспринять и
в значительной мере восприняла учение Винкельмана.
Младше Винкельмана на 12 лет и пережив его на 44 года, Гейне (рис. 12)
происходил из столь же бедной среды, также после обучения прибыл в Дрезден работать в
библиотеке, прежде чем устроился профессором в Гёттингене. Гейне познакомился с
Винкельманом еще в Дрездене, затем переписывался с ним и находился под влиянием его
знаменитого труда. Участвовал он и в кассельском соревновании посмертных восхвалений
Винкельмана и выиграл его у Гердера. Но, как ехидно замечает биограф Винкельмана Карл
Юсти, гёттингенский профессор, возлагая на главу Винкельмана лавровый венец,
постарался между строк выщипать из него столько листьев, сколько смог. Поэтически-
вдохновенная манера Винкельмана была ему чужда, он считал выводы Винкельмана
поспешными, сделанными до полной обработки материалов, отмечал он и некритическое
пользование древними авторами. Уже в 1771 г. он опубликовал "Исправления и
дополнения к Винкельмановской истории искусства древности". Отвергал он и
винкельмановское объяснение высот греческого искусства духом свободы, а основную
опору в обрисовке истории искусства искал в письменных источниках. Он признавал, что
Винкельман показал миру путь объяснения древних произведений, но что касается
"механики" искусства, то "несравненный граф Кейлюс … бесспорно обладал более
точными и глубокими познаниями" (цит. по: Sichtermann 1996: 187). Сам же он не столько
164
рисовал целостную картину развития искусства, сколько углублялся в частные аспекты, в
которых и реализовывал свою ученость. У него очень много мелких работ.
Лекции его быстро стали знамениты и привлекли множество студентов, в числе
которых были братья Гумбольдты, братья Шлегели; хотел отправиться в Гёттинген и юный
Гёте, но отец его отдал в Лейпциг. Читал и писал Гейне большей частью по латыни. Дружил
с композитором Гайдном. Многие боготворили Гейне, историографы называли его
"подлинным основателем немецкой университетской археологии", но В. Гумбольдт считал
его "настоящим прообразом всякого филистерства" (Sichtermann 1996: 186).
Ученик гёттингенского профессора датчанин Ц О Э Г А (Welcker 1819) происходил из
итальянской семьи, переселившейся в XVI веке на север – отсюда его необычная для
датчанина фамилия. По окончании курса он писал другу: "Господин Гейне хочет сделать из
меня крупного субъекта… Я добровольно и motu proprio (буквально) дал себя завербовать
в археологисты" (Schiering 1969: 38). Цоэга (рис. 13) имеет еще больше общего с
Винкельманом: также переселился в Италию насовсем, также сменил религию на
католическую, также в Италии попал под покровительство кардинала – его покровителем
был Стефано Борджиа, - и также в Италии его удерживала любовь, но не к юношам, а к
прекрасной римлянке, на которой он и женился, став в результате многодетным отцом
(Sichtermann 1996: 190). Он дружил со скульпторами Кановой и Торвальдсеном, и с
семейством Вильгельма Гумбольдта, который был послом Пруссии в Ватикане.
Цоэга отошел от историко-филологической манеры Гейне и перенял способ работы
Винкельмана – исходя из стилистических особенностей памятников. Но он почти не
упоминает Винкельмана в своих произведениях, а без устали восхваляет своего учителя
Гейне. Он стремился соединить традиции Винкельмана и Гейне, но с преобладанием Гейне
- старался перенести на памятники филологическую методику. Он работал над
египетскими древностями в духе Винкельмана, но более сухо и методично, в большой мере
находясь под влиянием Эннио Квирино Висконти. Цоэга более детально проследил
развитие египетского искусства, чем это сделал Винкельман, и составил образцовый свод
обелисков, а также свод римских барельефов. Он не был университетским профессором,
но в Риме ввел Велькера в изучение древностей.
И Гейне и его ученики были современниками французской революции и
наполеоновских войн, все они окончили жизненный путь в первой четверти XIX века.
Следующее поколение жило в первой половине века.
Увлекавшийся поэзией ВЕ Л Ь К Е Р (Kekulé 1881; Geominy 1986; Himmelmann 1986;
рис. 14), в 1805 г., еще юношей, побывал в Веймаре и посетил Виланда и Гёте. В Германии
он был знаком также с братьями Шлегелями и Платеном, затем прибыл в Рим на три года
(1806 – 1808) и работал воспитателем детей Вильгельма Гумбольдта, поддерживал там
также связи с Торвальдсеном и Цоэгой. Любя поэзию, Велькер предпочитал всё же изучать
скульптуру и был чистым археологом искусства. Нормативный характер классической
скульптуры был для него аксиомой. Вернувшись из Рима, Велькер стал с 1816 г.
профессором в Гёттингене, сменив Гейне. Затем он 40 лет преподавал в Бонне, создал там
учебный музей и написал свои "Древние памятники" в 5 томах (1849 – 1864). Писал он и о
греческой религии. Ценя независимость, он задирался с юстицией и полицией и даже был
временно отстранен от преподавания. Экзальтированный и идеализировавший древнюю
Грецию, по духу и стилю занятий он был ближе всех к Винкельману. Его основные ученики-
археологи (Брун и Овербек) поступили к нему только в боннский период и вошли в науку
позже, чем ученики его сверстника филолога Бёкха из той же школы.
Преподававший с 1811 г. в Берлинском университете БЁ К Х рядом особенностей
напоминает своего старшего сверстника Александра Гумбольдта (Humboldt, 1767 - 1835),
который был героем и символом естествознания своего времени. Гумбольдт, страстный
коллекционер и путешественник-открыватель, был комплексным исследователем – он
географ, геолог, гидролог, метеоролог, биолог, этнограф, и бог весть кто еще. Но не
открытие законов манило его, а описание мира. Его «Космос» заложил основы
дескриптивного понимания задач науки. Он, конечно, прежде всего естествоиспытатель,
со страстью все собирать, анатомировать и измерять. Собирал он и антропологические
факты. Он всегда выступал за человеческие права аборигенов и их политические свободы,
дружил с Симоном Боливаром. Шиллер называл Гумбольдта «придворным демократом».
Бёкх же, хотя и был чистым филологом, но предпочитал позитивные знания – измерял и
высчитывал метрику поэтов, изучал веса и меры, основания для чеканки монет. У него
165
было много учеников, в числе их, между прочим, социалист Лассаль, с которым Бёкх был
очень дружен. Из русских академиков немецкого происхождения у Бёкха учились Генрих
Карл Эрнст (Егор Егорович) Кёлер и Бернгард Карл (Борис Васильевич) Кёне.
В 60-е годы Бёкх читал лекции по "энциклопедии и методологии филологической
науки" (она вышла в 1877). Он считал, что "дисциплина антиквитетов или древностей …
больше образовалась случайно и без научного принципа", поэтому "древности как особая
дисциплина не держатся, а могут быть разделены на четыре раздела древлеведения":
публичная жизнь, частная жизнь, внешняя религия и искусство, общее знание древности
(мифология, философия, наука, литература и языкознание). Иными словами, в древней
культуре он не находил структурного единства и тоже предпочитал простейшим образом
упорядоченное описание, дескриптивный принцип изучения. Поэтому он предпочитал
группировать знания о древности, которые он называл филологическими, в алфавитном
порядке. Это и есть словарно-энциклопедический подход, только недавно введенный
французскими просветителями-энциклопедистами.
Характерно, что именно в годы доминирования Бёкха и его школы в Германии
стала выходить "Реальная Энциклопедия классической древности" Паули (1842 – 1866), в 8
томах, впоследствии вышедшая в 80-х годах вторым изданием, а с 1894 г. развернувшаяся
в колоссальное предприятие, более полусотни томов (называемых полутомами), и
завершенное к середине ХХ века. Пользуются ею до сих пор.
Из нескольких видных учеников Бёкха ведущее место в археологии второй четверти
XIX века занимает Эдуард ГЕ Р Х А Р Д (Jahn 1868; Kekulé 1911; Wrede 1997; рис. 15).
Защитив диссертацию по сугубой филологии в 1815 г. в Берлине, этот уроженец Познани,
тогда немецкой, отправился в Рим (и стал там жить в 1819 - 20, потом с 1822 по 1833). Это
был уже третий крупный немецкий антиковед, поселившийся в Риме. Но в Рим он прибыл
отнюдь не как антикварий, а как филолог, лечить болезнь глаз, которая на время вынудила
его отказаться от чтения литературы. Именно поэтому он заинтересовался большими
произведениями искусства, которые не требовали напряжения глаз для своего осмотра и
которые в его студенческие годы были предметом одного из семинаров у Бёкха. Это
обратило его к восприятию памятников древнего искусства как источников для понимания
античности и к проблематике Винкельмана.
Вот Герхард стал безоговорочным поклонником Винкельмана, развивающим его
учение о стилях. Вместе с силезцем Панофкой, другим учеником Бёкха, он издал
"Античные статуи Неаполя" (1827). Тогда же он затеял обширное издание "Античные
статуи", выходившее с 1827 по 1837 гг. (вышло 20 таблиц из задуманных 300). Для
коллективного "Описания города Рима" он написал искусствоведческое введение и
"Античные древности Ватикана" (1830 – 31). Затем в результате его увлечения раскопками
этрусских могильников последовал длинный ряд его работ, из которых наиболее известен
"Отчет о находках в Вульчи" ("Rapporto volcente", 1831). В нем дана классификация
расписной керамики, ставшая канонической и воплотившая методику Винкельмана на
новом материале. Известны и его "Избранные греческие вазовые изображения" (1840).
Герхард исходил из правила эмпиризма основываться на фактах: "primum
monumentarum, deinde philosophari" ("сначала памятники, потом философствовать") (цит.
по: Niemeyer 1974: 222). Он сформулировал уже приведенный мною афоризм о
сравнительном методе: "С памятниками искусства так: кто видел один - ничего не видел,
кто видел много – видел один". Он же ввел повторяемую и в ХХ веке в учебниках
классической археологии трехступенчатую схему интерпретации памятников: 1) аутопсия
объекта и его описание, 2) классификация по местонахождениям, технике и т. п. 3)
объяснение памятника с помощью привлечения других источников, особенно письменных.
В своих работах Герхард дал образцы систематического описания памятников. Там
обязательно есть разделы: 1) "Место и происхождение" (включая сведения о
приобретении), 2) "Возраст", 3) "Материал и состояние" (или "Материал и техника"), 4)
"Назначение и определение", 5) "Стиль и изображение", 6) "Предмет и значение".
Его соученик у Бёкха Отто ЯН назвал его "основателем археологии как научной
дисциплины" (цит. по: Bruer 1994: 127), Виламовиц называл его "первым цеховым
археологом", т. е. первым профессионалом.
Но больше всего Герхард прославился своей организаторской деятельностью. В
Риме тогда проживало и бывало наездами много немецких и вообще северных ученых-
166
антиквариев, художников и любителей древности: кроме Герхарда, Панофки и Велькера,
также Вильгельм фон Гумбольдт, Бартольд Георг Нибур, Кристиан Карл Иосия фон Бунзен
(все трое были последовательно посланниками в Ватикане, и все трое слушатели лекций
Гейне), Уильям Гамильтон (английский посланник в Неаполе и коллекционер) и др. Ученик
Цоэги Велькер еще в 1819 г. предложил создать в Риме научный институт. Тогда нашлось
немного молодых энтузиастов (четверо), которые в 1823 – 25 гг. объединились в
Гиперборейско-Римское Общество (Societá Iperborea-Romana), среди них были Герхард и
Панофка.
Герхард оказался наиболее активным, и благодаря его деятельности в 1829 г. из
общества был создан Институт Археологической Корреспонденции (Instituto di
Corrispondenza Archeologica) – международная организация для обмена археологическими
сведениями, с отделениями итальянским, французским, английским и немецким.
Президентом избиралась знатная персона (например, князь Меттерних), а секретарем был
Эдуард Герхард. Институту покровительствовали европейские монархи, и Герхард сумел
добыть средства на издание институтской периодики: большеформатных "Неизданных
памятников", "Анналов" и "Бюллетеня". Кроме того Институт издавал отдельные
монографии, и сам Герхард показал пример, подготовив и издав "Этрусские зеркала".
Издавались большие каталоги ваз, барельефов с саркофагов, зеркал и т. п.
В 1833 г. Герхард переехал в Берлин, где стал Археологом Королевского Музея
(для него был учрежден такой пост) и с 1844 г. профессором Берлинского университета
(рис. 16). Там у Герхарда слушал лекции Алексей Сергеевич Уваров, археолог-античник и
основатель русской первобытной археологии.
Герхард создал в Берлине Археологическое Общество (1841) и стал издавать
"Археологическую газету" (с 1843 г.). Что же касается Рима, то там Герхарда сменил Эмиль
Браун, а того Генрих Брун. При них Институт превратился в высшую школу, куда
выпускники немецких (и не только немецких) университетов ехали совершенствоваться в
археологии. В числе их при Брауне был Лудольф Эрнст Стефани, впоследствии русский
профессор (Дерптского университета) и академик, руководитель античного отдела
Эрмитажа. В 1859 г. прусское прусское правительство взяло на себя все расходы
Института археологической корреспонденции, и он из международного превратился в
прусский государственный институт с центральной дирекцией в Берлине. Ныне это
Немецкий археологический Институт, его Анналы стали Ежегодником (Jahrbuch), а
Бюллетень – Сообщениями (Mitteilungen). Герхард же основал в 1843 г. ежегодные
берлинские "Программы Винкельмана", приуроченные ко дню рождения его кумира (9
декабря), распространившиеся на другие университетские центры Германии и отмечаемые
по сей день.
Целиком под влиянием Герхарда находился его соученик Теодор Сигизмунд
ПА Н О Ф К А .
Из других учеников Бёкха кафедру Гёттингена, ставшую знаменитой и авторитетной
благодаря Гейне, занимал Карл Отфрид М Ю Л Л Е Р . В 22 года он сменил там Велькера,
работал там 20 лет, в 20-х годах выпускал монографии о древних народностях – миниях,
дорийцах, этрусках и написал "Введение (Prolegomena) в научную мифологию", в 1830 г.
составил "Руководство по археологии искусства" (над которым работал 11 лет), издал
"памятники древнего искусства" (1832) (Franke und Fuchs 1984). Умер 43 лет в Греции от
солнечного удара, восторженно осматривая древний храм. По преданию, последние слова
его были: "Какие колонны!"
Его соученик у Бёкха Отто ЯН (Gerhard 1866; рис. 17), устроившийся в Киле, был
очень разносторонним человеком. Кроме античного изобразительного искусства он также
профессионально занимался историей музыки, написал биографию Моцарта,
исследование о музыке Бетховена. Это он основал в немецких университетах
утвердившийся надолго стиль археологически-искусствоведческих занятий. Он планомерно
читал "Введение в археологию и археологическое интерпретаторство" ("archäologische
Interpretatorien"), понимая под археологией историю античного искусства, а параллельно с
этим вел семинарские занятия. В революционной обстановке 1848 года Ян симпатизировал
революции и был по политическим основаниям лишен профессорства. Потом он переехал
в Бонн, сменив там Велькера.
167
Он еще больше, чем Герхард, почитал Винкельмана: над своим письменным столом
держал его портрет, еще до Берлина учредил в Киле и Грейфсвальде ежегодное
празднования дня рождения Винкельмана. В Винкельмане он ценил не столько историзм,
сколько преданность классическим традициям: в "учебном музее искусства" в Бонне он
расположил гипсовые отливки античных скульптур не в хронологическом порядке или по
тематике, а по их эстетической ценности, увенчав ряд скульптурами Парфенона.
10. Филологическая школа. Родоначальник этой "родословной" Крист,
современник Кейлюса, был филологом, но понятием "литературы" он покрывал все виды
исторических памятников: книги, надписи, монеты, статуи, утварь и т. п. Памятники
древнего искусства он приравнивал к рукописям. Он применял к памятникам искусства
испытанные методы историко-филологической работы: критику источников, сверку
оригинала и копий, учет ясных признаков, сбор фактов и доказательств, отклонение
недоказанных предположений и т. д. и, конечно, основывался прежде всего на письменных
источниках. Историю античных скульпторов и архитекторов он извлекал из письменных
источников.
Именно в этом ключе стал работать и его ученик К. Г. Гейне, однако этот ученый
выделил памятники древнего искусства в особый раздел. В своем "Введении в изучение
древности" (1772) Гейне отделил изучение древнего искусства не только от литературы, но
и от изучения памятников:
"Если рассматривать остатки древней скульптуры исключительно под углом зрения
старых памятников, которые пытаешься понимать, объясняя из них старые нравы, обычаи,
виды представлений, религиозные и мифические понятия, или также исторические
обстоятельства и факты, и поясняя ими относящиеся сюда места из сочинений древних, то
это антикварные штудии, изучение древностей, археология" (Heyne 1772: 7, цит. по: Bruer
1994: 30).
Но и он включал всё это вместе в филологию, в литературу.
Его ученик Гурлит написал "Общее введение в изучение изящных искусств
древности" (опубл. в 1799 – тогда же, когда и руководство Зибенкесса). В начале его он
поместил раздел "Что есть археология – понятие и деление таковой". Он отделил
"собственно археологию" от "литературной археологии или, лучше, археологии
литературы" кристовского толка. Предметом же собственно археологии он счел "историю
искусства, историю художников, перечень наиболее важных имеющихся произведений
древнего искусства, определение их ценности, духа, смысла, их объяснение…" (цит. по:
Bruer 1994: 59).
Важный шаг к отличению археологических исследований от филологических сделал
Эдуард Герхард. В 1833 г. в "Гиперборейско-римских штудиях по археологии" он поместил
статью "Основные черты археологии. Фрагмент", в которой писал: "В восполняющей
противоположности к филологическому исследованию ему противостоит таковое
археологии… Как филологии подлежат письменные памятники, так археологии – памятники
искусства". Археологи обычно обращают "одностороннее внимание исключительно на
изящные произведения искусства", а надо бы не только на изящные. Археология делится
на три части: "история религии, история искусств и обзор памятников искусства с их
существенных точек зрения". И завершил это рассмотрение выводом: "Археология – это
основанная на монументальном знании половина общей науки о классической древности"
(Gerhard 1833: 4, 12, 20). Впоследствии это отлилось в чеканную формулировку
"археология это монументальная филология" (Gerhard 1850; 1853).
Таким образом, Герхард, хотя и сформулировал наиболее четко различение между
археологическими и собственно филологическими исследованиями по предмету, но
продолжал включать то и другое в общую филологию, по-видимому, полагая, что их
объединяет общая методика гуманитарных исследований, а предметом археологии
продолжал считать классическое изобразительное искусство. Наука о классических
древностях для него филология (или ее часть). Его сотрудник по институту Эмиль БР А У Н
(1809 – 1865) пошел дальше. Он тоже поместил в "Гиперборейски-римских штудиях" (II,
1852: 3 ff.) статью с подзаголовком "Фрагмент", однако на четверть века позже и названную
"Основные черты науки о памятниках". В этой статье в полном соответствии с методикой
Герхарда он требовал начинать с вещеведческих штудий, а потом передавать изучение
168
содержания этого материала языковедам и историкам. То есть для него археология
сводилась к вещеведению по искусству.
Еще дальше двинулся Людвиг Преллер (1809 – 1861), ученик Бёкха и Оттфрида
Мюллера, скептически относящийся к мистическим толкованиям Крейцера и отчасти своего
учителя Мюллера. Служа в Дерпте, в николаевской России, он, как и Ян, покинул свою
кафедру по политическим основаниям в 40-е годы и после долгого пребывания в Риме
получил профессуру в Иене, где и написал свою статью "О научном обращении с
археологией". В 1847 году, в преддверии революции он предпочел покинуть также Иену и
осел в Веймаре на спокойном месте директора библиотеки.
Преллер видел в иссследованиях о древности два вида техники: филологический и
археологический. По его выражению, "у единой науки о древностях две руки – правая и
левая". Под правой имелась в виду филология, занимающаяся письменными источниками, а
под левой – археология, или "совокупная наука о монументальных древностях". Отдельной
науки об искусстве у него нет. Более того, он указывает, что археология должна
основываться не только на искусстве, но и на других культурно-исторических аспектах жизни,
как религия, государство, торговля, нравы и проч. Поэтому он определяет ее предмет не как
произведения искусства, а как памятники вообще (или как "монументальное"). К этому
толкала практика классической археологии: роспись на вазах изображала древних в быту, с
утварью и орудиями – как их пропустить в раскопках? В Помпеях открывались дома целиком,
и копировать их хотелось полностью – со всей утварью. Но всё же традиция главенства
искусства была очень сильна. Для преодоления ее требовался выход в те отрасли
археологии, к тем памятникам, где искусство было редкостью – в средневековые и
первобытные.
Преллер очень ясно отделяет археологию от филологии:
"У филолога редко остается время принимать участие в археологических исследованиях,
которых требует наука, тогда как археологи еще больше, чем филологи привязаны к тому,
чтобы следовать ее разысканиям, но редко в состоянии идти с ней в ногу. Даже если не
учитывать прирожденного таланта к тем или другим штудиям, то разный образ жизни
представителей той или иной отрасли науки воспрепятствует тому, чтобы оба направления
исследований равным образом живо поддерживать. Археолог должен по меньшей мере
добрую часть своих лучших лет отвести непостоянной жизни; знания, от которых он должен
жить, требуют аутопсии, а она может быть достигнута лишь если он объезжает памятники,
часто к ним возвращается и не жалеет усилий, чтобы во всей остроте достичь сравнения…"
(цит. по: Fuchs 1978: 160).
Преллер явно учитывал наступающую специализацию наук.
В противоположную сторону тянул Отто Ян. Он был против брауновской
"Soloarchäologie" (солирующей археологии) и отстаивал филологическую принадлежность
археологии (как истории искусств). Отвергал он и преллеровское игнорирование искусства
в определении предмета археологии. В статье 1846 г. он полемизировал со стремлением
"более не считать изобразительные искусства центральной точкой археологии, а на
его место ставить неопределенное понятие монументального… Если принять за принцип
археологического исследования суть искусства, то в путаницу приходит порядок… Археологии
подлежат все остатки древности, которые дают представление о ее духе, поскольку он
открывается в изобразительных искусствах… Исключается то, что принадлежит только
ремеслу, что служит лишь удовлетворению потребностей" (Jahn 1848: 211 – 214, цит. по: Bulle
1913: 13).
Но и их следует изучать: они ведь могут помочь главному – изучению искусства. В
письме к Михаэлису от марта 1858 г. он внушал приятелю: "Что ты археологию и
эпиграфику очень порядочно и в деталях совмещаешь, это превосходно…, но точки зрения
и методы должны быть и оставаться филологическими…". Другому знакомому он писал в
1859 г.: "чистой археологии я вообще не знаю, и уж явно при себе не потерпел бы" (цит. по:
Wegner 1964: 221).
Однако классическая археология всё больше становилась соло-дисциплиной. Если
в начале XIX века археология была не только в теории, но и на практике частью филологии,
археологи проходили филологическую подготовку и все они – от Герхарда до Конце были
по образованию филологами, то в середине века ученик Велькера Генрих Брун уже имел
первую специально археологическую кафедру, хотя сутью археологии всё еще было
античное искусство. Брун считал, что нужно изучать порознь письменные источники и
169
памятники изобразительного искусства, но в объяснении последних охотно отправлялся в
этические и поэтические штудии, чтобы выяснить идеи, лежащие за памятниками. Во
всяком случае в Бруне мы уже видим типичного цехового ученого. Он по латыни
сформулировал следующую сентенцию: "В критике искусства я скорее готов ошибаться, но
с методом и размышлением, чем безрассудочно находить истину".
Таким образом, в рамках "филологической школы", как стали называть
впоследствии это первое направление классической археологии (и первое направление
археологии вообще), она превращалась в цеховую науку, развивая преемственность
кадров, некоторую специализацию, отрабатывая научную методику и обрастая
руководствами, учебниками и периодикой. Была уже намечена и концентрация
формирующейся науки на монументальных, т. е. вещественных памятниках. Чего еще
не было, это отделения от смежных отраслей знания, по методике – от филологии, по
предмету – от истории искусства.
С точки зрения современной археологии, все эти ученые, конечно, по предмету не
археологи, а историки искусства, в частности древней скульптуры и архитектуры. Они не
археологи, хотя и с некоторым заходом в археологию через источниковедческое крыло
истории искусства, особенно в полевых занятиях (рекогносцировка, раскопки). По предмету
они гораздо меньше археологи, чем антикварии предшествующего периода. Лишь по
методике они ближе к современной археологии, хотя еще и считают свою методику
филологической. Значит ли это, что их занятия нельзя рассматривать как археологию, а
нужно считать историей искусства, только по названию совпадающей с современной
археологией?
Мне представляется, что включать ее в историю археологии как ее ранний этап всё-
таки можно (не игнорируя ее функций как истории искусства), потому что метод очень
важен для определения науки и потому, что преемственность также имеет значение. Тогда
это была археология – не потому, что не было другой, а потому, что в ней есть немало от
современной археологии (по крайней мере, классической) и непрерывная цепь ученых
занятий соединяет ту археологию с нынешней.
11. Воздействие романтизма на раннюю классическую археологию:
мифология и герменевтика. Несмотря на отчужденность романтизма от классической
древности, его воздействие проявлялось и в ее изучении. Это воздействие видят в
повышенном внимании к вопросам религии, мифологии, мистическим культам и
символическим толкованиям, а также в тяготении к темам разрушения и смерти, к
могильным памятникам.
В филологической школе наметилось направление, ориентированное на изучение
связей искусства с мифологией. При этом мифология понималась как религиозный
феномен, а мифы считались поэтическими выражениями религиозного почитания стихий.
Протагонистами этого направления были уже упоминавшийся французский ученый
Миллен и К. А. БЁ Т Т И Г Е Р (C. A. Böttiger, 1760 - 1835) директор Веймарской гимназии, а
позже хранитель Дрезденской коллекции древностей. В своем раннем произведении
"Археологический музей" (1801) он писал: "Моя цель гораздо больше направлена на то,
чтобы сам миф, который лежит в основе произведений искусства, проследить до самых
ранних исторических стимулов…" (цит. по: Bruer 1994: 80). В своем итоговом произведении
"Идеи к мифологии искусства" ("Ideen zur Kunstmythologie", 1826 - 1836) он на первый план
в анализе произведений искусства выдвигал мифологические толкования, позволяющие
увидеть за скульптурами и барельефами историю религии, а главной задачей для него
было включить греческие культы в "генеалогическое древо религий древности".
Другим представителем этого направления был гейдельбергский профессор Г.
Фридрих КР Е Й Ц Е Р (G. Friedrich Creuzer, 1771 – 1858), ученик лейпцигского филолога
Германа и автор четырехтомного произведения "Символика и мифология древних народов,
особенно греков" (1810 – 1812). Языческие религии древних он возводил к единой
монотеистической пра-религии, распространенной якобы от древнего Востока до поздней
античности и плавно перетекающей в христианство. По Крейцеру, посредством
символических толкований должно быть достигнуто понимание мифов и их возведение к
"космологическому учению".
170