Клейн Л.С. История археологической мысли. Курс лекций. Часть 1
Подождите немного. Документ загружается.
Для Ф. ТИ Р Ш А (F. Thiersch, 1784 – 1860), учившегося у Гейне в Гёттингене и у
Германа в Лейпциге и преподававшего в Мюнхене, где он был ректором университета,
искусство было прежде всего религиозным феноменом. В его произведении "Об эпохах
изобразительных искусств у греков" (1816 – 1825) он не столько прослеживает развитие
искусства, сколько стремится привязать его к религиозной традиции.
В русло этого направления, несомненно, попадают и Герхард с Панофкой, поскольку
Герхард практиковал мистически-мифологические толкования изображений и подменял
изучение памятников исследованием религии. Он посвятил этому и специальную работу
"Греческая мифология" (1854 – 55). Само обращение Герхарда от храмов и скульптур к
раскопкам могильников и к этрускам тоже можно считать приметой влияния романтизма.
Отто Ян и Генрих Брун критиковали это направление. Брун считал, что в основе
искусства лежат не религиозные, а чисто человеческие и поэтические стимулы. Но
преодоление этой романтической склонности филологической школы к мистике и
символике пришло только в следующем периоде.
Однако не следует думать, что это направление - сплошь слабость и заблуждение.
Мифологическую составляющую древнего искусства не стоит игнорировать, а для
понимания сюжетов его произведений необходимо знать мифологию и уметь распознавать
в изображениях мифологические сюжеты, знать древнюю символику. Еще до
возникновения романтизма, в эпоху Просвещения Фюллеборн в "Филологической
Энциклопедии" (Encyclopaedia Philologica, 1728: 5) предложил филологам выделить
"критику и герменевтику" в особую дисциплину. Герменевтика представлялась ему наукой
расшифровки смысла непонятных текстов и изображений. Герменевтика (от имени Гермеса
- греческого бога хитрости и задних мыслей) ведет свое начало от теологии, где она
служила методикой интерпретации библейских текстов – буквальной, аллегорической,
символической, моральной. В XIX веке она перешла из теологии в филологию – тут она
стала толковаться (Ф. Шлейермахером) как наука о понимании всякого текста (как войти в
шкуру автора, овладеть его психологией), а затем герменевтика поступила в философию (у
Хайдеггера и Гадамера) и стала учением об интуитивном понимании жизни, стоящей за
текстом.
Антикварии, а затем археологи, исходя из причастности науки о древностях к
филологии, захотели поставить герменевтику на службу пониманию древних произведений
изобразительного искусства. Именно археологи-романтики своей деятельностью
обусловили наглядное понимание необходимости в герменевтике, а детально
разрабатывали ее в первой половине XIX века археологи другого толка – трезвые
теоретики-педанты (см. Stark 1880: 59; Fuchs 1978).
В 1833 г. Якоб Андреас Л Е В Е Ц О У (Jacob Andeas Levezow, 1770 – 1835) выступил с
докладом, напечатанным как статья "Об археологической критике и герменевтике" (в
Сообщениях Берлинской Академии наук). Он пишет о том, что основу герменевтики,
которую он не считает особой дисциплиной, должна составлять разбивка памятников по
классам. Левецоу был профессором Берлинской академии художеств и другом Вольфа,
работал в Берлинском Антикварии.
Для Левецоу герменевтика – это теоретическая отрасль, устанавливающая методы
понимания смысла древних изображений. Археологическая герменевтика по Левецоу
делится на 1) исследование "источников познания", 2) формулирование отсюда правил для
объяснения – экзегезы, и 3) археологическую критику, которая устаналивает, является ли
произведение подлинным или подделкой, древним или нет, и т. п. Из 27 параграфов
работы 8 отведено археологической критике (по образцу историко-филологической критики
– внешней и внутренней, конъектурной и проч.). Далее в трех параграфах автор вписывает
археологическую герменевтику в герменевтику искусства вообще, еще в двух излагает
герменевтику собственно археологии и в двух заключительных защищает ее
необходимость в археологии.
Следующий шаг в развитии археологической герменевтики сделал Людвиг Преллер
в упомянутой статье 1845 г. "О научном обращении с археологией" (более развернуто
повторил в 1864).
Впоследствии археологическая герменевтика, с одной стороны, развилась в особую
узкую отрасль, идентифицирующую мифологические сюжеты (такова она в капитальном
труде Карла Роберта "Археологическая герменевтика" (1919), а, с другой стороны,
171
некоторые теоретики стали ее понимать расширенно - как всякую интерпретацию
археологических объектов (такова она у С. А. Жебелева – см. Жебелев 1923: 133, 143 –
145). Так или иначе, она явилась важным компонентом разрабатываемой методики
археологического исследования и превращения археологии в строгую науку.
Работы Герхарда и его последователей о предмете археологии и работы Левецоу и
Преллера по методологии (герменевтике и критике) можно рассматривать как первые
теоретические исследования в археологии, хотя и понимаемой еще как история древнего
изобразительного искусства, как монументальная филология. Но именно эти исследования
пробивали дорогу другому пониманию и двигали археологию к освоению широкого спектра
монументальных, т. е. вещественных памятников. Сделать это рывком могла лишь другая
отрасль формирующейся археологии, изначально свободная от филологии и от искусства,
но отстающая в своем развитии от классической.
Вопросы для продумывания:
1. Классическая археология (вместе с неоклассицизмом) сначала
рассматривалась как компонент либерализма (языческие коннотации, напоминания
о греческом демократизме, использование в революции, либерализм ряда
немецких профессоров), потом стала ассоциироваться со стабильностью и
консерватизмом (борьба за отмену классического образования). Затрагивает ли это
суть науки или является чисто ситуационной характеристикой?
2. Винкельман обеспечил вывод греков на первый план в классической
археологии, возможно, из-за своих личных пристрастий к "греческой любви".
Наполеон вернул перевес римлянам явно по причине своих имперских амбиций.
Байрон способствовал подъему движения филэллинов, отчасти не без воздействия
тех же пристрастий, что у Винкельмана. Какова вообще роль персонального
фактора в формировании классической археологии по сравнению с
закономерностями развития науки?
3. Наполеон может рассматриваться как пример воздействия сильной
государственной власти на археологию, при чем это воздействие как
положительное, так и отрицательное. Какие последующие эпизоды истории можно
сопоставить с этим примером?
4. Как с точки зрения современности должна решаться моральная
проблема "Элджиновых мраморов" и ей подобные?
5. Почему, по-Вашему, продолжила традицию Винкельмана не
преемственная череда Висконти в Италии, а профессорская преемственная
последовательность в Германии?
6. Почему немецкие ученые жили подолгу в Италии и создали первый
институт археологии именно в Риме, а не в Германии? Почему этот институт не
создали итальянские ученые, которые в Риме – у себя дома?
7. Чем вообще можно объяснить явный перевес немецкой науки в
формировании классической археологии при слабости и раздробленности
Германии в период до 1870 г.?
8. Способствовала ли деятельность Гёте развитию классической
археологии или скорее тормозила это развитие?
9. Винкельман и профессор Гейне – два полюса в формировании
классической археологии. В чем они схожи, в чем противоположны? Попытайтесь
взвесить роль каждого из них в сложении этой дисциплины.
10. Согласны ли Вы с тем, что археологи филологической школы, будучи, в
сущности, историками искусства, тем не менее, заслуживают аттестации
археологов, а их наука – включения в археологию в качестве первого этапа?
Аргументируйте свое согласие или несогласие.
Литература:
172
Михаэлис А. 1913. Художественно-археологические открытия за сто лет. Пер. с нем.
Москва, изд. Моск. Археологич. института.
Bapp K. P. 1921. Goethes archäologische Arbeiten. – Bapp K. P. Aus Goethes griechischer
Gedankenwelt: Goethe und Heraklit nebst Studien über des Dichters
Beteiligung and der Altertumswissenschaft- Leipzig, Dieterich, II: 61 – 77.
Bernbeck R. 1997. Theorien in der Archäologie. Tübingen und Basel. A. Francke.
Bruer S.-G. 1994. Die Wirkung Winckelmanns in der deutschen klassischen Archäologie des 19.
Jahrhunderts (Abhandlungen d. Akad. d. Wissenschaften und der Literatur, Mainz,
Geistes- u. Sozialwiss. Kl., Jg. 1994, Nr. 3). Stuttgart, Franz Steiner Verl.
Bulle H. 1913. Wesen und Methode der Archäologie. – Handbuch der Archäologie (Handbuch der
klassischen Altertumskunde). München – Würzburg, Beck: ?????????????.
Dennis G. 1883. The cities and cemeteries of Etruria. 3d ed., vol. 1. London, Murray.
Etienne R. and Etienne F. 1992. The search for ancient Greece. London - New York, Thames and
Hudson – Abrams.
Fittschen K. 1980. Heyne als Archäologe. – Christian Gottlob Heyne 1729 – 1812. Göttingen; 11 -
??.
Franke U., Fuchs W. 1984. Kunstphilosophie und Kunstarchäologie: Zur kunsttheoretischen
Einleitung des Handbuchs der Archäologie der Kunst von Karl Otfried Müller. – Boreas
(Münster) 7: 269 – 294.
Geominy W. 1986. Die Welckersche Archäologie. – Friedrich Gottlieb Welcker. Werk und
Wirkung. – Hermes 49: 230 - ???.
Gerhard E. 1833. Grundzüge der Archäologie. Ein Fragment. – Hyperboräisch-Römische Studien
für Archäologie, I: 1 - 84.
Gerhard E. 1850. Zur monumentalen Philologie. Berlin, Vortrag in einer Berliner
Philologenversammlung.
Gerhard E. 1853. Grundriß der Archäologie: für Vorlesungen nach Müllers Handbuch. Berlin, G.
Reimer.
Gerhard E. 1866. Ein Lebensabriss von Otto Jahn. Berlin.
Grant M. 1971. Cities of Vesuvius: Pompeii and Herculaneum. London, Michael Grant Publications.
Grumach E. 1949. Goethe und die Antike: eine Sammlung. Bde. 1 – 2. Berlin, de Gruyter.
Himmelmann N. 1986. Die Archäologie im Werk Friedrich Gottlieb Welckers. - Friedrich Gottlieb
Welcker. Werk und Wirkung. – Hermes 49: 277 - ???.
Jahn O. 1848. Ueber das Wesen und die wichtigsten Aufgaben der archäologischen Studien. ß
Berichte der Sächsischen Gesellschaft der Wissenschaften, II: 209 – 214.
Jahn O. 1868. Eduard Gerhard. Ein Lebensabriß. Berlin, Reimer.
Kaminsky J. 1970. Hegel on art: an interpretation of Hegel's aesthetics. Albany, N.Y., State
University of New York Press.
Kekulé von Stradonitz R. 1881. Das Leben Friedrich Gottlieb Welckers nach seinen eignen
Aufzeichnungen und Briefen. Leipzig, Teubner.
Kekulé von Stradonitz R. 1911. Eduard Gerhard. Berlin, Reimer.
Koepp Fr. 1939. Geschichte der Archäologie. – Handbuch der Archäologie, I. München, Beck: 11
- ???.
Praschniker C. 1937. Goethe als Archäologe. – Archaiologike Ephemeris: 423 – 432.
Ridley R. T. 1992. The eagle and the spade: archaeology in Rome during the Napoleonic era
1809 - 1814. Cambridge, Cambridge University Press.
Robertson C. M. 1963. Between archaeology and art history. An inaugural lecture. Oxford.
Schiering W. 1969. Zur Geschichte der Archäologie. – Allgemeine Grundlagen der Archäologie
(Handbuch der Archäologie). München, C. H. Beck: 11 – 161.
173
Schiering W. 1986. Goethe und die antike Kunst. – Göres J. (Hrsg.). Goethe in Italien. Eine
Austellung Goethe-Museum Düsseldorf Anton und Katharina Kippenberg Stiftung. Mainz, Philipp von
Zabern: 55 – 65.
Sichtermann H. 1996. Kulturgeschichte der klassischen Archäologie. München, C. H. Beck.
St. Clair W. 1967. Lord Elgin and the marbles. London and New York, Oxford University Press
(3d ed. 1998).
Wegner M. 1964. Geschichte der Archäologie unter dem Gesichtspunkt der Methode. Berlin
(Sonderdruck aus: Studuim Generale, 17, IV).
Weickert C. 1952. Zu Goethes archäologischen Betrachtungsweise. – Österreichische
Jahreshefte 39: 123 - 128.
Welcker F. G. 1819. Zoegas Leben. Sammlung seiner Briefe und Beurtheilung seiner Werke.
Stuttgart und Tübingen, J. G. Gotta.
Wrede H. 1997. Dem Archäologen Eduard Gerhard 1795 - 1867 zu seinem 200. Geburtstag.
Berlin, Arenhövel.
Иллюстрации:
1. Портрет сэра Уильяма Гамильтона (Murray 2001: 611).
2. Сэр Уильям и леди Эмма Гамильтон при открытии могилы близ Нолы в кампании в
1790 г. Фронтиспис С. Г. Кнайепа к книга Тишбейна "Коллеция надписей на древних
вазах … в королевстве Обеих Сицилий", 1791 – 1795 (Bahn 1996: 63).
3. Сфинкс, зарисованный В. Деноном (Ceram 1958: 89).
4. Картина Гюстава Буланже: атриум в Помпеянском дворце принца Наполеона, 1860
(Bahn 1996: 80 – 81).
5. Древнегреческая коринфская колоннада II века н. э., в которую встроен
современный жилой дом, в Фессалониках, Греция. Рисунок Джеймса Стюарта
(Schnapp 1996: 259, верхн.).
6. Портрет лорда Элджина, работа Халтона Гети (Murray 2001: 467 или Murray 2001:
467 – но это не работа Гети).
7. Элджинов Зал в Британском музее – первая выставка "Элджиновых мраморов" в
1814 г. с картины Джеймса Стефаноффа (Bahn 1996: 64).
8. "Могила Кардинала" в Тарквинии – рисунок Байрса из его книги 1842 г.
(Stiebing1993, 156, fig. 43).
9. "Могила Рельефов" в Черветери, из книги Денниса 1848 г. (Stiebing 1993: 157, fig.
45).
10. Гёте на фоне римского ландшафта, картина Йоганна Тишбейна, 1787. Штэдельский
институт искусства, Франкфурт/Артотека Пейссенберг (Bahn 1996: 48 – 49 или
Schnapp 1996: 292).
11. Генеалогическое древо преемственности немецкой профессуры (схема Л. С.
Клейна).
12. Портрет Кристиана Готлоба Гейне. Гравюра Фридриха Мюллера,
предположительно по картине Йоганна Генриха Вильгельма Тишбейна (Sichtermann
1996: 184, а лучше Das Winckelmann-Museum 1967: 70: 88).
13. Портрет Георга Цоэги. Рельефный медальон К. Штарка (Sichtermann 1996: 191).
14. Портрет Фридриха Готлиба Велькера, рисунок Людвига Фогеля, 1843. Берлин,
архив Прусского Культурного фонда (Sichtermann 1996: 210).
15. Бронзовый бюст Эдуарда Герхарда работы Эмиля Вольфа. Рим, Немецкий
Археологический Институт (Sichtermann 1996: 198).
16. Эдуард Герхард, фотопортрет (Heres Forsach. u. Berichte 16, 1974: Taf. 4,2).
174
17. Портрет Отто Яна. Картина маслом В. Фассбендера (?). Филологический семинар
Боннского университета (Sichtermann 1996: 221).
175
Лекция 9. Зарождение отечественных археологий.
1. Романтизм и археологи. Романтизм появился в Европе в то самое время, когда
вслед за Винкельманом аристократические любители антиков и ученые устремились туда,
"wo die Zitronen blühn" (где цветут цитрусовые), как выразился поэт, - в Италию (Цоэга,
Герхард, Гамильтон и др.), а потом и в Грецию (Элджин, Байрон, Росс и др.). В результате
этого освоения античности и наследия Винкельмана немецкие профессора перековывали
антикварианизм ди л е т а нтов в классическую археологию. Тогда же их менее
состоятельные коллеги-антикв ар и и , недостаточно богатые, чтобы позволить себе
путешествия в Италию, утешались изучением местных европейских древностей, среди
которых античные были в меньшинстве либо вовсе отсутствовали. В своих "Древностях
Корнуолла" в 1754 г. Уильям Борслейз прямо заявлял, что проводил свои изыскания в
Корнуолле как замену недоступных ему путешествий в классические земли. Как пишет
Даниел (Daniel 1975: 22), "Литературное движение, известное как Романтический Мятеж,
одевало британскую замену классической археологии в привлекательные одежды".
В этой британской замене, как и по всей Европе к северу от Италии и Греции, были
как первобытные древности, так и древности средневековые, при чем поначалу их не
очень-то умели различать. Да и хронологическая граница между ними весьма туманна. В
основном средневековые древности (исторические) отличаются от первобытных
древностей (преисторических) тем, что освещены письменными источниками, но ведь
раннесредневековые древности (варварские, раннеисторические или, по другому
обозначению, протоисторические) освещены только чужими письменными источниками,
очень слабо и обрывочно, а часто и вовсе не освещены. Значит, четкой грани нет.
И в истории науки разделение отраслей первобытной и средневековой не было
изначальным, а произошло не сразу, потом. Зарождались они в каждой из стран Западной,
Центральной, Северной и Восточной Европы ка к од на отрасль – отечественная
археология (англ. domestic archaeology, нем. vaterländische Archäologie, франц. archéologie
nationale), противостоявшая классической. Французская революция привела, с одной
стороны к разрушению всяческой старины, а с другой – к осознанию национального
единства и гражданских свобод и достоинств всего народа, а это означало – и его
прошлого, поскольку в то время достоинство ассоциировалось с происхождением. В 1790
А. Л. Миллен (A. L. Millin) призывал к заботе о памятниках древности, "этих документах
нашей национальной истории", а Батисье в 1843 г. к оформлению "национальой
археологии". Иное дело, что в каждой стране национальная археология формировалась
отдельно, и речь может идти о зарождении на ц и о н а льных ар х е о логий , но этот аспект
ощущался не в каждом проявлении. Мы рассмотрим здесь оба аспекта – и мировой и
национальный.
Романтизм, о котором уже шла речь в главе о становлении классической
археологии, охарактеризован Даниелом как литературное течение (романтическое
движение – Romantic Movement, или романтическое возрождение – Romantic Revival,
романтический мятеж – Romantic Revolt). Но на деле это гораздо более широкое
культурное движение, оформившееся и как стиль искусства (особенно в музыке), и как
философская идеология, и как особое направление в социальных и гуманитарных науках.
Веяние времени, общественный вкус, тон в этом задавал менталитет буржуазных
новаторов и фрондёров. Романтизм зарождался постепенно, в некоторых отраслях его
проявления можно заметить примерно с середины XVIII века.
Но первыми романтиками из британских археологов Даниел считает Уильяма
Стъюкли (Daniel 1966: 14 – 15) и даже Эдварда Лойда (Daniel 1967: 41), а это более раннее
время. Поводом послужила друидомания, которой Стъюкли (вторая четверть XVIII века)
был охвачен вторую половину своей жизни. Что же до Лойда, то это и вовсе вторая
половина XVII века. Оба заселяли Эйвбери и Стоунхендж сплошь друидами и
представляли себе кровавые жертвоприношения (романтики любили ужасы). Но почему
тогда не подключить сюда шведа Рудбека с его атлантами (Рудбек - это тоже вторая
половина XVII века). Атланты хотя и не жрецы, но тоже достаточно экзотичны, а гибель
176
Атлантиды была огромной катастрофой. Если же считать признаком романтизма увлечение
отечественными, особенно раннесредневековыми, древностями, то надо начинать список с
Ворма и Буре с их рунами, а это первая половина XVII века, или с Кэмдена, а это XVI век.
Думается, что все эти признаки действительно характерны для романтизма, но с
одной существенной спецификацией – в противопоставлении повальному увлечению
классикой. Этого противопоставления не было ни у Кэмдена, ни даже у Стъюкли.
Отечественные древности выступали тогда как замена классических и в лучшем случае как
равноправное достойное занятие. Противопоставлены классике они были лишь после
осознания связи классических идеалов с революциями и с чужестранным доминированием.
Романтизм неразрывно связан с национально-освободительными движениями, с одной
стороны, реакцией на революционные смуты – с другой.
Именно в этой обстановке романтически настроенные антикварии обратились к
отечественным древностям и родному средневековью – к рунам, руинам, друидам,
курганам, замкам – как к спасительному противоядию от чуждых воздействий, или от
революционных потрясений, как к средству самоутверждения и подъема национального
достоинства (Piggott 1937). Они обратились к отвергнутой три века назад готике (Gothic
Revival - готическое возрождение). В Стокгольме в 1811 г. был создан "Готский союз", все
члены которого носили готские имена. Но также романтики устремились и к еще более
глубокой древности – к дикости и примитивности. Битва римлян в Тевтобурском лесу с
германским полководцем Арминием, вождем тевтонского племени херусков,
рассматривалась в эпоху классицизма как эпизод в распространении цивилизации на
варварские земли. Теперь ее стали рассматривать как победу германского вождя Германа
над римскими захватчиками и на месте битвы поставили памятник "Освободителю
Германии", спроектированный в 1830-х – 40-х годах и завершенный в 1875. (рис. 1).
Романтики были вдохновлены бегством многих современников в родное прошлое, к
простоте, к естественности, к жизни в близком общении с природой. Концентрации
классицизма на эталонах изощренной образованности и письменной истории,
зафиксированной учеными и монахами-летописцами, романтики противопоставляли упор
на простонародную культуру, по их представлениям, лучше сохранившую дух народа, на
народные песни и сказания, на фольклор. Характерным для всех романтиков был
романтический порыв антиквариев этого времени, превращающихся в археологов, к
духовности и (в противовес плотской полнокровности классики) к осознанию мимолетности
земной жизни, к печальным прогулкам по кладбищу, к макабристическим сюжетам.
Когда в десятилетие между 1768 и 1778 годами в Чехии австрийская армия рыла
укрепления против прусаков, снятие почвы с большой территории открыло ряд полей
погребальных урн. Значительная часть находок была спасена и опубликована военным
инженером К. Й. Бинером (K. J. Biener) в трехтомном труде о богемских (чешских)
древностях. Прежде военные просто не обратили бы на них внимания. Романтики ради
архитектуры воздвигали искусственные руины и даже искусственные курганы (рис. 2).
Огромное мегалитическое надгробье планировалось возвести на могиле маршала
Блюхера, и в 1823 г. даже добыли многотонный каменный блок, но нашли ему применение
на другой могиле. Арндт планировал огромный курган на месте Битвы Народов высотой
более 60 м, но возведен был лишь более скромный курган под Берлином, который
берлинские спортсмены посвятили памяти убитого во Франции товарища. Зато при
Ватерлоо возведен действительно курган высотою в 60 м. Не менее заметный курган
возвели поляки в память Косцюшко перед воротами Кракова.
Это были, однако, современные памятники, а возводились и искусственные
удревнители ландшафта. Правильные прямолинейные формы величественного "кургана
Юлианы" уже не устраивали романтиков – им нужны были дикие заросли, уединенность и
жуткие следы смерти (рис. 3).
Романтическую тягу к местным таинственным языческим культам использовали
мошенники, подделывая языческих идолов.
Но был у археологов-романтиков и особый акцент. Они тоже считали историю,
записанную учеными мужами, скудной и не вполне достоверной, но противопоставляли ей
не сказания и песни, а реальные следы и остатки прошлого – погребения и древнее
оружие, городища и курганы. В этом отношении романтизм археологов был несколько
приземленным и не вполне вписывался в нормы общего романтического движения.
177
Романтики-философы и филологи рвались в эмпиреи, грезили и фантазировали,
восхищались религиозными образами предков и придавали огромное значение
творческому воображению. Их коллеги-археологи, реализуя заветы эмпирического XVII
века, упирали на факты и их массовое накопление. Больше всего это выразилось в
обследовании самой массовой категории памятников – в масштабных раскопках курганов.
2. Курганомания в Англии. В Англии конца XVIII и начала XIX веков интерес к
античным древностям ослаб, а вместо него на первый план выступил интерес к
отечественным древностям. Френсис Гроуз с 1777 г. последовательно выпускал свои
"Древности Англии и Уэлса", "Древности Шотландии" и "Древности Ирландии". Ричард Гау в
1789 г. (год начала французской революции) переиздал на английском расширенную
"Британию" Кэмдена, а в 1786 – 1799 выпустил сводку "Погребальные памятники
Великобритании". Девятитомные "Красоты Англии и Уэлса" Бриттона и Брейли
опубликованы в 1801 – 1814 гг.
Как выражается Тим Мари (Murray 2001: 203) "с середины XVIII века и вплоть до
середины XIX нечто вроде мании раскопок курганов охватило круги британских
антиквариев" (Marsden 1974). В третьей четверти XVIII века священник Брайан Ф О С Е Т Т
(Bryan Faucett, 1720 – 1776) раскопал свыше 750 курганов саксов в Кенте. Раскопки
проводились наспех, без фиксации, только с целью пополнения коллекции. С таким же
энтузиазмом, но более продуманно копал в Кенте офицер инженерной службы Джеймс
ДА Г Л А С или Д У Г Л А С (James Duglas, 1753 – 1819), а по результатам его раскопок
посмертно вышла книга на латыни "Nenia Britannica" ("Британские могилы", 1793), очень
толковое описание погребальных обычаев "древних британцев" (рис. 4).
В графстве Уилтшир в Англии (Уэссекс, неподалеку от Стоунхенджа) проводили
раскопки Колт-Хор с Каннингтоном (рис. 5). Их интерес к курганам был несомненно вызван
романтическим настроем эпохи, но они, по выражению Даниела (Daniel 1975: 30), "очень
старались избежать романтического подхода своих предшественников", то есть избежать
фантазирования и изобретения истории.
Сэр Ричард КО Л Т - Х О Р (Richard Colt Hoare, 1758 – 1838, рис. 6), богатый баронет,
романтически увлеченный древностями, финансировал раскопки и участвовал в них
(Woodbridge 1970), наняв не только команду землекопов, но и хорошего художника Филипа
Крокера и, главное, интеллигентного постоянного руководителя Уильяма Каннингтона.
Уильям КА Н Н И Н Г Т О Н (Wiiliam Cunnington, 1754 - 1810) был буржуа средней руки,
торговал одеждой. Увлекшись раскопками курганов, он возглавил археологическую команду
сэра Колт-Хора и вместе с художником Филипом Крокером обследовал графство Уилтшир,
фиксируя памятники – курганы, городища (Cunnington 1950). Он общался с другими
антиквариями. Так священник и коллекционер Томас Леман в 1802 г. писал ему:
"Я думаю, мы различим три большие эры по предметам вооружения, находимым в наших
курганах. Первые – из кости и камня, явно принадлежащие к первобытным насельникам в их
диком состоянии, каковые могут быть определенно приписаны Кельтам. Вторые – из меди,
вероятно импортированные на этот остров от более благовоспитанных наций Африки в обмен
на наше олово, и которые могут быть отданы Бельгам. Третьи – из железа, введенные в
небольшом количестве перед вторжением Римлян" (цит. по: Marsden 1983: 18).
Но доказательств ни разделения на три века и на три племени, ни распределения
по племенам у Лемана не было. Это были всего лишь догадки. Описывая свои изыскания в
1803 г. в долине Сэлисбери, Каннингтон отмечал, что копает "в надежде встретить что-
либо, что могло бы заменить догадки". Он лишь высказал осторожное предположение, что
могилы без металлических орудий (только с каменными) раньше тех, в которых есть
металл. Дальше этого он не пошел за Леманом. Но Леман, видимо, более искушенный в
обращении с древностями, давал также и советы по методике фиксации:
"Простите мне, но я верю, что мне позволено будет напомнить Вам о необходимости
немедленно наклеивать малый кусочек бумаги на каждый обломок керамики или монету,
которые Вы впоследствии найдете, записывая с аккуратностью само место на котором Вы их
нашли. Люди, которые последуют нам, возможно, будут знать больше нас об этих вещах …, но
мы должны … обеспечить им с ясностию, всю информацию какую только можем" (цит. по:
Chippindale 1983: 119).
178
Коллекционер Леман напоминал о необходимости этикеток. Вероятно, Каннингтон
не шел и в этом так далеко, но всё же именно Каннингтон обеспечил тщательность
раскопок и фиксации 379 курганов. Он выделил пять видов курганов (длинные и четыре
вида круглых) и применил стратиграфию, различая первичные и вторичные погребения.
В 1808 г. Колт-Хор начал готовить полную двухтомную монографию по результатам
раскопок "Древняя история Уилтшира", которая вышла в 1810 – 1821 гг. В ней Колт-Хор
гордо заявлял: "мы говорим от фактов, не от теории. Я не буду искать происхождение
наших уилтширских курганов среди воображаемых областей романтики". Кельтомания и
друидомания были ему чужды, как и копание в генеалогиях местных родов. Это был не
просто каталог вещей или дневник раскопок или оживление местных преданий, а именно
исследование археологии региона. Как пишет Даниел, работа эта означала "большой шаг
вперед от антикварианизма к археологии. …Каннингтон и Колт-Хор могут быть поистине
названы отцами археологических раскопок в Англии" (Daniel 1975: 31).
Но, добавляет Даниел, "несмотря на все усилия и клятвы, они не вполне преуспели
в сбрасывании плаща романтики. Титульная страница "Древней истории Уилтшира"
достаточно романтична, с ее архаизированным правописанием и каемкой из наконечников
стрел. Хотя Колт-Хор тщательно различал пять типов курганов, один из них все еще назван
"друидским". А, описывая находку одного скелета, Колт-Хор комментирует ее в лучшем
"готическом" стиле, что он "жутко усмехался страшною улыбкой".
Раскопки курганов в этом духе продолжались и во второй половине века.
Настоятель Даремского собора Уильям Гринуэлл (Canon William Greenwell, 1820 – 1918,
рис. 7) раскопал параллельными траншеями 443 кургана по всей Англии и сдавал вещи в
Британский музей. Его любимым присловьем было: "Никогда не занимайся теориями,
собирай факты".
Даниел констатирует, что несмотря на свой серьезный подход и свою
классификацию Колт-Хор с Каннингтоном и их современники не смогли взломать
кажущуюся одновременность доримских остатков. Колт-Хор ставил себе целью
"установить, к которым из последовательных насельников этого острова они могут быть
отнесены, и действительно ли они являются созданием более чем одного народа", но
после десятилетнего труда он вынужден был признать "полное неведение относительно
авторов этих погребальных памятников; мы имеем свидетельства очень высокой древности
наших уилтширских курганов, но ничего о племенах, к которым они принадлежали, что
могло бы покоиться на солидных основаниях". Все доисторические остатки Уилтшира
упрямо оставались "древнебританскими" (Daniel 1975: 31). Завершал Колт-Хор свой анализ
восклицанием, которое Шнапп оценивает как "вердикт эре антиквариев": "Как
величественно! Как чудесно! Как непонятно!" (Colt Hoare 1810: 153; Schnapp 1996: 284).
Это укладывалось в общие представления эпохи – не все ведь предавались
романтическим гаданиям. Крупнейший английский филолог XVIII века др. Сэмьюел
Джонсон писал: "Всё, что известно о древнем состоянии Британии, умещается на
нескольких страницах. Мы не можем знать более того, что нам поведали древние
писатели" (Daniel 1966: 15).
Надо признать, что, несмотря на этот трезвый скептицизм, Англия особенно рьяно
преобразовала романтизм в изучение древностей: она опередила другие страны по
масштабным раскопкам курганов (последние десятилетия XVIII века – начало XIX). В
Австрии и России это началось только после середины XIX века (раскопки Гальштатского
могильника в Австрии, раскопки Уварова и Савельева в России), в Германии и Дании – в
конце XIX века (раскопки Клопфлейша, Гётце и Софуса Мюллера), во Франции этого
вообще не было. Только в Силезии имели место обширные раскопки могил еще в начале
XVIII века, но не курганов, а полей погребальных урн, и это был одиночный случай –
раскопки Хермана, причем идея, что Хермана вела романтическая тяга к открытиям, была
воспета в поэме Штифа (S. Stieff) только в середине XVIII века, тогда как в Англии
следующих десятилетий это было массовое явление в которое были втянуты многие
антикварии.
Можно было ожидать, что в Англии на этой обширной базе археологической
практики и будет сделан следующий шаг в развитии археологии. Ан, нет, он был сделан в
Дании.
179
3. Датская компенсация. В романтизм датские антикварии входили во главе с
епископом Зеландии и профессором теологии Фредериком М Ю Н Т Е Р О М (Frederik Münter,
1761 – 1830, рис. 8). Сын немецкого эмигранта, священника, он был в юности под влиянием
своего приятеля романтического поэта Эвальда. Еще студентом он обследовал памятники,
в 1780 г. копал "курган Свейна" на острове Лоланд. В каменной камере, детально
описанной и зачерченной (рис. 9), не оказалось ничего, кроме человеческого скелета и
зубов лошади. В 1792 г. призвал к созданию "собрания всех северных памятников и
доисторических предметов". Убеждая власти, уговаривая художников и ученых, он был в
значительной мере стимулятором того интереса к древностям, который охватил всю нацию.
Этот интерес имел политическое основание. В XVII веке Дания утратила власть над
Швецией и восточнобалтийскими провинциями, в XVIII частично компенсировала было это
приобретением заокеанских колоний и освоением Гренландии, но во время
Наполеоновских войн потерпела поражение от англичан в 1801, когда Наполеон полностью
уничтожил датский флот в гавани Копенгагена, и в 1807 г., а в результате в 1814 г. утратила
власть над Норвегией и Гельголандом. Оставалось тешить национальное самолюбие
воспоминаниями о великом прошлом, когда даны господствовали над Англией и над всей
Балтикой. Об этом прошлом напоминали два золотых рога в Кунсткамере (к тому, который
описывал Ворм, век спустя прибавился еще один из того же места Галехус). Но 4 мая 1804
г. из-за плохой организации охраны оба рога были украдены из королевской Кунсткамеры.
Вора нашли только после того, как он переплавил произведения древнего искусства на
металл и стал продавать на рынке изготовленные из него подделки пряжек. индийских
монет и т. п.
Утрата вызвала общее огорчение в обществе и возмущение небрежением властей.
Молодой поэт Адам Эленшлегер (Adam Oelenschlaeger) написал вдохновленную поэму об
утрате сокровищ. По рисункам были изготовлены реплики золотых рогов (рис. 10), но это
были новоделы. У них не было ни гарантированной адекватности изделиям V века н. э., ни
ауры древности. Пропадали и найденные бронзовые луры (трубы). В 1806 г. Эрик Мюнтер
опубликовал небольшую книжку о гибельном состоянии древней усадьбы легендарных
королей из саг в Лейре возле Роскильде: "Лейре в Зеландии в начале XIX века". Экземпляр
отослал на самый верх. В этом же году профессор Расмус Н И Р У П (Rasmus Nyerup, 1759 –
1829, рис. 11) опубликовал книжку о необходимости государственного национального
музея. Образцом для него был Музей Французских Памятников в Париже, образованный в
1801 г. революционным правительством Франции из древностей, конфискованных у
аристократии. Нируп призвал коллекционеров жертвовать свои коллекции национальному
музею. На сей раз правительство реагировало быстро, и в том же году издало указ о
создании такого государственного музея.
В 1807 г. была создана Королевская Комиссия по Сохранности и Сбору
Национальных Древностей, куда вошли Мюнтер и Нируп, последний в качестве секретаря
для начала. Нируп и его команда стали собирать отечественные древности сперва на
хорах церкви святой Троицы, потом в библиотеке университета. Нируп включил туда и
свою личную коллекцию. Это стало основой Национального Музея Древностей. Даниел
соглашается с некоторыми датчанами, называвшими "профессора Нирупа и его комиссию
реальными основателями преисторической археологии" (Daniel 1975: 40).
Но речь о трех периодах в культурном развитии повели другие датчане. В 1776 г.
историк П. Ф. Сум и в 1802 г. антикварий Скули Торлациус излагали эту идею, а в 1813 г. ее
развивал еще один датчанин – историк Л. С. ВЕ Д Е Л Ь -С И М О Н С Е Н в первом томе книги
"Обзор древнейших и примечательнейших периодов отечественной истории".
"Оружие и орудия древнейших обитателей Скандинавии, - писал он, - сперва были из
камня и меди… и лишь позже появилось железо. Поэтому, с этой точки зрения, история их
цивилизации может быть разделена на век камня, век меди и век железа. Эти века не были
разделены друг от друга такими точными границами, чтобы они не заходили друг н друга. Без
сомнения, несчастные продолжали использовать инструменты из камня даже после введения
медных инструментов, а медные инструменты после введения железных" (Vidal-Simons, цит.
по: Daniel 1975: 40).
Доказательств, однако, историк не приводил. Это было простое изложение старой
традиции. Но Магнус Бруцелиус из Лунда принял его гипотезу и в 1813 г. изложил по ней,
хотя и без большой четкости, историю Скандинавии в книге "Характер бореальных
древностей".
180