Кислов Б.А., Туев В.А., Ткачева М.П. Философия

Подождите немного. Документ загружается.

– 451 –

логических рефлексий родилась на рубеже XVIII–XIX вв. Страстным

провозвестником этой установки был, как известно, И. Кант. Ему при-

надлежит мысль, что о человеке как уникальном существе можно фи-

лософствовать отдельно и особо. Человек — предельно захватываю-

щий и загадочный предмет философского умозрения. Для раскрытия

его тайны нужны самостоятельные и нетривиальные средства. Таким

образом, философская антропология противостоит традиционным

сферам философского знания: логике, теории познания, эстетике,

этике, истории философии. Хотя история термина «антропология»

восходит к XVIII столетию, это вовсе не означает, что она возникла

внезапно как продукт антропоморфизма и гуманизма, наступивших

после эпохи теологического сознания. На самом деле этот термин (ta

antropina) возник еще в античности, и именно сложившиеся в этот

период подходы в основном определяют антропологические споры

по принципиальным вопросам.

Западная антропология может быть образно охарактеризована

как аранжировка двух основных «мелодий»: человека характеризует

способность к языку (говорящее существо) и способность к обще-

ственной жизни (политическое существо). Хотя философская антро-

пология покоится на этом, заложенном еще в античности фундамен-

те, но именно сегодня ведутся дискуссии, ставящие под вопрос саму

ее возможность. Конечно, и в XIX в. велись горячие споры между

представителями различных конкретно-научных дисциплин — био-

логии, археологии, этнографии, за право называться теорией челове-

ка. Но они не оспаривали метафизическую идею человека, а только

боролись за право ее репрезентировать (т. е. в рамках частной науки

дать общее представление). Очевидно, что на этом фронте критики

выдвигали лишь конкретные определения, которые шли на пользу ме-

тафизике. М. Шелер с полным правом писал в своей работе «Положе-

ние человека в космосе»: «Задачи философской антропологии состо-

ят в том, чтобы вырабатывать на основе частнонаучных определений

единую систематическую теорию человека».

В философии и гуманитарных науках человек определяется как

носитель разума: он принципиально отличается от животных своей

разумностью, позволяющей сдерживать и контролировать телесные

влечения и инстинкты. Благодаря разуму он постигает законы миро-

здания, изобретает технику, преобразует природу и создает новую

среду обитания. Кроме разумности, можно указать и другие духовные

– 452 –

характеристики человека: только у него возникает вера в Бога, раз-

личение добра и зла, осознание своей смертности, память о прошлом,

вера в будущее и т. д. Только человек способен смеяться и плакать,

любить и ненавидеть, судить и оценивать, фантазировать и творить.

В своей критике естественнонаучного определения человека

представители гуманитарного подхода отметили принципиальную

открытость и незавершенность человека, который не имеет от при-

роды заданных инстинктов, обеспечивающих выживание. Более того,

человек как биологическое существо является слабым и уязвимым

по сравнению с сильными животными, и поэтому не ясно, как он мог

столь успешно конкурировать с ними, что стал самой могуществен-

ной на земле силой. Его так называемая «природа» не является чем-то

заданным, а строится в каждой культуре по-своему. Поэтому нет осно-

ваний, например, говорить о врожденной агрессивности или, наобо-

рот, солидарности, так как природные задатки, которые есть у каж-

дого человека, успешно подавляются или развиваются обществом.

Люди буквально всему должны научаться; все, что они могут, — это

продукт культурного развития, воспитания и образования. Человеком

не рождаются, а становятся. Но что такое человек и кем он должен

стать — эту задачу каждая историческая эпоха решает по-своему.

Это приводит к осознанию односторонности абстрактно-

теоретических позиций: если наука игнорировала специфику человека

и его уникальное положение в ряду других живых существ, то фило-

софия, ориентированная на идею человека, оставляла вне поля своего

внимания интересные данные и оригинальные программы исследо-

вания, разработанные представителями биологической антропологии

и этнологии. Как следствие, традиционная схема базируется на ди-

хотомии духа и тела, но само их различие является подвижным: так,

античность культивирует тело, христианское средневековье стыдится

его. Ситуация, в которой оказался человек в XX века, хорошо выраже-

на словами М. Шелера: «Человек сегодня не знает, что он есть, но он

знает, что он этого не знает». Путь человека проблематичен, и в этих

условиях уже бессмысленно пытаться определить как вечные идею,

суть и назначение человека.

В XX столетии философская антропология приобрела еще два

значения. В 1920-х гг. так стали называть особое философское направ-

ление, представленное М. Шелером, А. Геленом и Г. Плеснером. Эти

философы не только пытались вслед за И. Кантом выделить и пред-

– 453 –

ставить в некоей целостности накопленные философией прозрения

и интуиции о человеке. Они непосредственно обратились к проблеме

человека как природного существа. Философские антропологи начала

века противопоставили данное философское течение психоанализу,

феноменологии, структурализму, позитивизму и другим направле-

ниям западной философии. Однако они не предполагали выработку

особого стиля мышления, специфического метода постижения реаль-

ности, который можно назвать антропологическим.

Между тем, в середине XX столетия все полнее стала осознавать-

ся потребность в особой антропологической установке, в разработке

такого мышления, которое изначально отталкивалось бы от человека

и затем придерживалось бы чисто антропологических принципов в ис-

толковании реальности. Можно, скажем, рассуждать о бытии, о дина-

мике истории, о тайнах культуры, но при этом сосредоточить свое

внимание только на антропологическом измерении этих феноменов.

Философская антропология обретает сегодня и третье значение.

Это не только область философского знания, не только определенное

философское направление, но и конкретный метод мышления, прин-

ципиально не подпадающий под разряд ни формальной, ни диалекти-

ческой логики. Человек в определенной исторической, социальной,

психологической, экзистенциальной ситуации — таков начальный

пункт нового антропологического философствования.

2. Философская антропология XX века

Исходным положением философской антропологии ХХ века яв-

ляется то, что она ставит человека в центр мироздания. Человек рас-

сматривается в качестве своеобразного «ключа» ко всем проблемам,

даже к тем, которые, на первый взгляд, не предполагают необходи-

мость решения вопроса о человеке. Главным становится изучение

духовного мира человека, а все остальное располагается «вокруг».

Предмет философско-антропологического подхода — не человек

как объект научного познания, а человек как субъект самосознания.

Субъективный мир человека представляется особой вселенной, цен-

тром мироздания.

С философско-антропологической точки зрения человеческая ду-

ховность превосходит все природное бытие, принципиально не сводима

к нему. Поэтому философская антропология в известном смысле счита-

– 454 –

ет себя свободной от строго научных представлений, ибо человек для

нее не столько природный объект, сколько сверхприродный субъект.

С другой стороны, человек, поставленный в центр мироздания,

предстает как малая вселенная, включающая в себя все качества все-

ленной большой. Одновременно он — объединяющее начало; человек

способен объединить все многообразие живых и неживых существ.

Поэтому велика ответственность человека перед природой, живой

и неживой. Философская антропология учитывает научные данные

из самых разнообразных сфер знания. Вместе с тем к ней применимо

прямое приложение научных законов. Антропологические проблемы

— это проблемы чисто человеческие, поэтому от них нельзя отстра-

ниться, как от чуждого явления.

Действительно ли человек воплотил в себе совершенство при-

родного замысла? Разумеется, человек обладает рядом необычных

свойств. Он отражает в своем сознании бесконечное многообразие

окружающего. Он творит мир культуры. В нем самом — удивитель-

ное сплетение природных и социальных качеств. Человек безмерно

сложен и неисчерпаем. Но в этой множественности образов человека

и заключена трудность расшифровки проблемы.

Говоря об уникальности того или иного животного, мы можем

указать на особенности его биологической организации. Рассматри-

вая человека как неповторимое существо, мы теряемся в перечисле-

ниях. Едва ли не каждое его качество претендует на исключитель-

ность. У человека есть разум, долг, совесть, дар общения и т. д. Чему

отдать предпочтение при описании сущности человека?

Если задать вопрос: верно ли, что человек обладает сложной

и относительно совершенной биологической организацией, то совре-

менная философская мысль и научные открытия оспаривают многие

из этих утверждений. Эволюция живого вовсе не завершилась появ-

лением человека. Уже после его воцарения возникли и другие биоло-

гические виды. Можно привести массу примеров, когда многие рас-

тения и животные исчезли, хотя и казались вершиной биологического

совершенства (исчезли мамонты, другие высшие млекопитающие).

В то же время тараканы, скорпионы оказались наиболее живучи.

Мы знаем, что в человеке заложены две программы — инстин-

ктуальная и социально-культурная. По своей телесной организации

и физиологическим функциям человек принадлежит к природному

миру. Существование животных направляется инстинктами — на-

– 455 –

следственными структурами. Животные не способны выйти за преде-

лы инстинктов, предписанных поведенческими моделями. Но чело-

век во многом утратил свою природную изначальность. Социальные,

культурные стандарты в противовес инстинктам диктуют ему иные

правила поведения. Две программы, точно демоны, растаскивают че-

ловека в различные стороны.

Идея о том, что человек плохо оснащен инстинктами, что формы

его поведения мучительно произвольны, произвела огромное впечат-

ление на теоретическую мысль. Животно-биологическая организация

человека содержит в себе определенную «невосполненность», поэто-

му человек предоставлен самому себе и вынужден искать отличные

от животных средства воспроизводства своей жизни. Тем самым при-

рода как бы предопределила его открытость миру, творческую спо-

собность к созданию культуры. История, общество и его институты

предстают в качестве форм, восполняющих биологическую недоста-

точность человека и оптимально реализующих его полуинстинктив-

ные устремления.

Философия, как совершенно справедливо считает А. Гелен, долж-

на дать представление о целостности человека. Всю его организацию

можно понять, исходя прежде всего из действия. Под действием А.

Гелен понимает совокупность фактов изменения действительности

с необходимыми для этого средствами. Такова культура. На таком

основании, по мнению А. Гелена, можно построить совокупную на-

уку о человеке. Человек есть «сам себе предназначение и цель обра-

ботки». То, что человек — существо, создающее культуру, отличает

его от любого животного и, одновременно, его определяет. Культу-

ра относится к физическим условиям существования человека, и это

не применимо ни к одному из животных.

«Человек, — отмечает А. Гелен, — органически неспециализи-

рованный и открытый для раздражений, не приспособлен ни к какой

специфической природной констелляции, но в любой констелляции

удерживается благодаря планирующему изменению преднайденного

и благодаря достижениям ориентации (истолкованиям, интерпрета-

ции, новым комбинациям представлений и т. д.). Поэтому субъектив-

но у человека есть мир, т. е. расширяемое в пространстве и времени

целое, которое сознательно воспринимается им лишь отчасти». Чело-

век есть «недостаточное» существо. И только деятельное изменение

– 456 –

окружающего мира в мир, пригодный для жизни, делает возможным

его существование.

Это, в свою очередь, делает человека «рискованным» существом.

Человек должен отвоевать у мира условия своего существования,

и мир определяется Геленом как «поле неожиданностей». Человек все

время встречается с собой и постигает себя как задачу и проблему,

будучи для себя самого «целью и предназначением обработки». Все

духовные свершения человека можно понять, исходя из его способ-

ности к действию.

Человек биологически беспомощен; процесс его созревания за-

медлен, но во время этого созревания человек «делает как самого

себя, так и мир темой опыта, открытия и овладения». Это очень глу-

бокая мысль. Ведь действительно, в столкновении с вещами человек

«построил» свои движения, развил их до широчайшего многообразия,

возможности которого не будут исчерпаны никогда. Движения чело-

века подчинены иной закономерности, нежели движения животных.

Во-первых, они должны иметь не-животное, исключительное богат-

ство комбинаций для того, чтобы соответствовать безграничному

многообразию обстоятельств и ситуаций, которым предоставлен че-

ловек и которыми он должен овладеть. Они не должны быть приспо-

соблены к определенным обстоятельствам, не должны иметь особую

фиксированную форму и не должны быть «прирожденными, так как

прирожденные — это всегда особые комбинации движений».

Все сказанное означает, что человек развивает свои движения

в соответствии с опытом. Человеческие движения становятся руко-

водимыми движениями, они планируются. Это доказывается и тем

обстоятельством, что наш язык способствует «освобождению от си-

туации»: адресуясь при помощи слова, нами самими созданного сим-

вола, к некоторой вещи, мы становимся совершенно независимыми

от данной ситуации. Мир открывается человеку как мир значений,

символов. «Мышление как качество само по себе» зависит от сим-

волики языка. Многие открытия ХХ века, касающиеся исследования

природы языка, подтвердили этот вывод А. Гелена.

Власть языка простирается настолько, что в известном смысле

язык творит реальность. Власть слова такова, что, используя те или

иные слова, мы создаем или исключаем из жизни те или иные пред-

меты. Один из тезисов современной философии языка можно сфор-

мулировать так: сказать — значит, в определенном смысле создать,

– 457 –

сотворить. Однако этот тезис нуждается в правильном истолковании.

Справедлива поговорка: «Сколько ни говори «халва» — во рту слаще

не станет». Однако если в словаре человека отсутствует слово «хал-

ва», то не исключено, что ему не доведется ее попробовать или во-

обще узнать о ее существовании.

Слово не обладает магической силой превращать «камни в хле-

ба». Однако если, например, в стране, взявшейся строить капитализм,

под словом «капитализм» молчаливо подразумевается состояние,

в котором за норму приняты алчность, стремление к наживе, прене-

брежение к жизни и достоинству человека, то будет построено имен-

но такое общество. И оно будет разительно отличаться от того, где

в слово «капитализм» вкладывается совсем иной смысл, например

тот, который придал ему известный немецкий философ Макс Вебер.

Согласно последнему, капитализм подразумевает этику аскетизма,

верность избранной профессии, чувство долга и т. д.

В то же время, современная философия (в лице Э. Гуссерля)

подчеркивает, что общий объем языка любого субъекта (индивида,

группы людей, принадлежащих к данной национальной культуре и т.

д.) распадается на две части. Одна часть принадлежит «жизненному

миру» (под «жизненным миром» понимается та сфера бытия, кото-

рую субъект считает «своей», в рамках которой все ему представля-

ется близким и знакомым), другая остается за его пределами. Первая

ощущается как «своя», вторая же не ощущается как вполне своя.

Особенности современного мира таковы, что часть, находящая-

ся за пределами жизненного мира, неизмеримо возросла. Человек

не успевает осваивать потоки информации, обрушивающейся на него,

делать эту информацию в полной мере своей. При этом он неплохо

усваивает язык, на котором информация становится для него доступ-

ной. Таким образом, можно сделать вывод, что объем языка несколь-

ко больше, шире объема мышления — мышления как процесса, яв-

ляющегося собственным, непосредственным достоянием субъекта.

По словам Г. Гадамера, мышление всегда движется в границах «ко-

леи, пролагаемой языком».

Еще один аспект соотношения языка и реальности отразила

структурная лингвистика. Ее основателем стал Фердинанд де Соссюр.

Предложенный им подход к языку позволил во многом переосмыс-

лить роль языка в составе бытия. Язык предстал как феномен, далеко

выходящий за рамки сознания, т. е. того, что осознается. Выяснилось,

– 458 –

что язык запечатлевает бессознательные (неосознанные) структуры,

скрытые за внешним слоем того, что осознается и выражается не-

посредственно и прямо. Неосознанные структуры связаны с языком

как знаковой системой и лежат не в сфере непосредственных значе-

ний языка, а в сфере его организации. Поскольку без языка ни одна

из сфер культуры, как и культура в целом, существовать не могут,

то посредством структурного анализа языка оказывается возможным

исследование культур разных эпох, народов и т. д.

Открытие бессознательных структур означало, что сознание чело-

века подчинено действию не зависящих от воли людей безличных на-

чал, поскольку связано с языком и не может функционировать иначе,

как посредством языка. Язык же всегда определенным образом орга-

низован, структурирован, задан. Следовательно, сознание оказывается

целиком запрограммировано языком той или иной культуры, к которой

оно принадлежит, становится своего рода пленником языка.

В массовом обществе, например, процесс социализации индивида

сопряжен с «фактурой языка». Общество «входит» в человека посред-

ством стандартизированного схематичного языка массовых коммуни-

каций. Вместе с освоением такого языка человек невольно становится

пленником ходячих мнений, представлений, оценок, предрассудков.

Тиранию языка невозможно победить, но с ней можно бороться. По-

бедить тиранию языка можно, ссылаясь на знаменитый афоризм Л.

Витгенштейна: «То, что вообще может быть сказано, может быть ска-

зано ясно; о чем нельзя говорить, о том следует молчать».

Философия языка — отдельная интересная тема, в нашу задачу

не входит ее подробное изложение. Можно в связи с этим рекомендо-

вать учебник В. Ф. Шаповалова «Основы философии современности.

К итогам ХХ века». Для нашей же темы важен вывод о том, что мыш-

ление есть «представление представления», или символика, которая

зависит от символики языка. Здесь-то, по мнению А. Гелена, и прео-

долевается дуализм души и тела. Эта проблема касается жизненных

побуждений человека: человек переживает в себе свои побуждения,

потребности, интересы и т. д., причем часто в неразрывной связи

с иллюзиями их исполнения.

Такая осознанность сферы побуждений является основанием

того, что называют «внутренним миром». Каждое возможное движе-

ние (если оно умышленное), каждое внешнее впечатление, каждый

«осадок» в нас такого впечатления, каждое обращение, каждый ин-

– 459 –

терес могут сопровождаться мышлением, которое есть не что иное,

как «способность комбинировать любой из этих элементов с любым

другим, вводя его в действие в качестве простого знака и повода для

комбинации». Тем самым А. Гелен демонстрирует «целостность» че-

ловека, где нет разделения на духовное и телесное. Далее А. Гелен

развивает это положение. С одной стороны, наши побуждения мо-

гут не переходить в действия (например, человек может удерживать

в себе свои побуждения, желания, интересы). Это состояние он на-

зывает «зиянием». В «зиянии» мы переживаем побуждения в виде,

например, фантазий, образов (голодному человеку мерещатся яства,

тщеславному — ордена).

Наши фантазии, побуждения могут быть подвержены заблужде-

ниям, которых лишены животные, живущие инстинктами. Отсюда

следует, что предметность действия и поведение человека предпо-

лагают способность тормозить и откладывать на будущее удовлет-

ворение потребностей. «Зияние», которое мы называем душой, есть

«бездна, еще раз являющая себя в человеке, бездна, отделяющая наши

потребности от их исполнения».

С другой стороны, происходит «наполнение» души, идущее

от внешнего мира. Оно происходит через опыт. У нас нет оснований

полагать, считает А. Гелен, что голод, например, дан маленькому ре-

бенку как-то иначе, чем в качестве болезненного ощущения неудо-

вольствия. Только ориентация чувства на повторяющиеся впечатле-

ния и картины избавления от него создает со временем направленную,

конкретную, т. е. слитную, потребность, которая становится ощути-

мой и дает о себе знать в фантазиях исполнения как жажда чего-то

определенного.

Эта ориентированность, или, по выражению А. Гелена, откры-

тость миру, имеет и более широкое значение. Потребности могут ме-

няться вместе с опытом, следовать за прогрессом в овладении миром

и ориентации в мире. Они могут отделяться от наличной ситуации,

в них могут содержаться далекие ценности, образы прошлого; в конце

концов, человек может комбинировать потребности и интересы в мыс-

ленных ситуациях. Но потребности, интересы и побуждения могут

быть и избыточными. Достаточно одного взгляда на историю и совре-

менность, чтобы увидеть интенсивность человеческой деятельности,

полностью преобразующей облик Земли. Эта деятельность далеко

выходит за пределы того, что требовалось бы для простого продления

– 460 –

и сохранения жизни. В то же время, отмечает А. Гелен, все сверше-

ния, при помощи которых самосохраняется человек, имеют длитель-

ный характер, они не зависят от периодических ритмов природы.

Итак, все характерные особенности интересов, потребностей, по-

буждений человека вытекают из его биологической природы. Они тре-

буют определенной дисциплины, без которой не может существовать

ни одно сообщество. Дисциплина — это своего рода «вынужденное

торможение» потребностей, побуждений. Дисциплинарные структу-

ры реализуются в нравах, культах, религиях, мировоззрениях и т. д.

Различные трансформации наших побуждений (заканчиваю-

щиеся или не заканчивающиеся действием, существующие в виде

фантазий, желаний и т. д.) «могут быть в полной мере выдержаны

в сфере сознания». Тогда в человеке просыпается способность раз-

вивать понятия, представления, соотносить их друг с другом. Так,

первые ступени развития наук (например, многие раннегреческие

досократические теории) имеют интуитивный игровой уклон, это

ряд бесконечных в себе «интерпретативных игр», которые становят-

ся «руководимыми», в которых не только открывается способность

к определенным трансформациям в мысли, но в которых эта способ-

ность располагается как цель. Следствием является открытие законов

логики, создание теории. В этой же плоскости возникает и искусство

(свободная игра воображения). Если возможности открыты и испыта-

ны, они сами становятся потребностями, и тогда возникают навыки,

сферы действия и технические приемы.

Итак, общий вывод, который следует из размышлений А. Гелена,

сводится к тому, что все свершения человека (в том числе и духовные)

можно понять, исходя из его биологической природы и, как следствие,

из способности к действию.

Еще один представитель философской антропологии, М. Шелер,

в своих размышлениях о сущности человека замечает, что «слово и по-

нятие «человек» содержит коварную двусмысленность». Во-первых,

понятие «человек» должно указывать на особые морфологические

признаки, которыми обладает человек как подгруппа позвоночных

и млекопитающих; т. е. он принадлежит к миру млекопитающих.

Но понятие «человек» означает и нечто совершенно иное, противопо-

ложное понятию «животного». Это второе понятие человека имеет со-

вершенно иной смысл, совершенно иное происхождение, чем первое.