Кислов Б.А., Туев В.А., Ткачева М.П. Философия

Подождите немного. Документ загружается.

– 351 –

жились со становлением ведущих отраслей гуманитарного знания. М.

Фуко констатирует: «Человек, как без труда показывает археология

нашей мысли, — это изобретение недавнее. И конец его, быть может,

не далек». Речь идет, разумеется, об исчезновении современного об-

раза человека, что, возможно, произойдет вместе с трансформацией

функции языка. Аналогичным образом, видоизменится в этом случае

и взгляд на историю.

М. Фуко вводит понятие «дискурсивной практики», которая

выглядит в его толковании как своеобразный стереотип познания

и культуры, во многом почерпнутый из дискурсивной сферы. «Дис-

курсивное» означает рассудочное, опосредованное, логическое, де-

монстративное в отличие от чувственного, непосредственного, созер-

цательного, интуитивного. Из дискурсивных практик складываются

«дискурсивные формации». В результате такого описания возникает

нетрадиционный тип истории культуры — не всеобщая, а общая, ко-

торая отнюдь не предполагает единого принципа описания. Общая

история не столько стягивает все явления вокруг общего центра,

сколько рассеивает их в пространстве дискурсивной сферы.

Если прежние познавательные парадигмы были построены

по принципу «древа познания», в них четко различались направление

эволюции, иерархия, структура, целостность, то постмодернистская

парадигма приобрела характер «ризомы». Этот термин был заимство-

ван из ботаники, где ризома — способ жизнедеятельности многолет-

них растений типа ириса. Она не имеет единого корня, это множество

беспорядочно переплетенных побегов, которые развиваются во всех

направлениях. Поскольку с точки зрения постмодернистов, история

состоит из трещин, разломов, провалов и пустот человеческого бытия;

историк должен двигаться интуитивно во всех направлениях, подоб-

но ризоме. Такой подход позволяет нам непрерывно умножать грани

исследуемой реальности. История становится полицентричной, она

ломается, рвется, течет несколькими разнородными потоками и буду-

щее этих потоков неопределенно.

М. Фуко, сосредотачиваясь на изучении мыслительных устано-

вок и практик, сформировавших облик западного общества, приходит

к выводу о том, что язык не является сугубо нейтральным средством,

а спаян тесными узами с потребностями различных социальных групп,

властными отношениями, утверждающимися в различных сегментах

культуры. Таким образом, он прямо обращается к вопросу о связи зна-

– 352 –

ния не только с технологией знаковых систем, но и с технологией вла-

сти. С именем М. Фуко связаны во многом поворот философии пост-

модернизма к проблеме власти, изучению механизма ее воздействия

на индивида через языки культуры. Но М. Фуко интересуют не макро-

структуры ее, а так называемая «микрофизика власти», то есть кон-

кретные варианты ее осуществления, сопряженные с контролем чело-

веческой телесности и духа на различных уровнях жизни.

Автор приходит к выводу, что современное состояние общества

предопределено становлением «полицейского государства с его дис-

циплинарными практиками, а сами европейцы сформировали свой

образ через исключение маргинальных слоев — преступников, сумас-

шедших и т. д.». Политическая рациональность Нового времени цель

управления видит в усилении самого государства при помощи техно-

логии власти. М. Фуко доказательно демонстрирует, что возникшее

в XVII столетии дисциплинарное общество, создавшее многообразие

технологий подавления индивида, от тюрьмы и психиатрической кли-

ники до патронажной системы, совместимо с постоянно расширяю-

щимися правами и свободами; и даже более того: «микрофизика по-

давления» есть важнейшая предпосылка юридически декларируемых

возможностей личностей.

Становление дисциплинарного общества в XVII–XIX вв. связано

с выработкой многообразных технологий контроля духа и тела ин-

дивида. Его телесность отныне понимается как важное условие под-

держания силы государства, а потому именно на нее оказывается об-

ращенным его всевидящее око. Апофеозом становится тоталитарное

государство с его системой всеобщего контроля и надзора.

Власть, пульсирующая в социокультурной среде, видится постоян-

ной угрозой, требующей противовеса. Только сплотив усилия интеллек-

туалов, можно противостоять всепоглощающим проявлениям власти.

И при этом каждый должен задуматься над возможным путем сохране-

ния своей индивидуальности, самосозидания. Таким образом, М. Фуко

не отказывается полностью от гуманистических идеалов европейской

культуры, но говорит об их трансформации в изменившихся условиях.

Искания Ж. Деррида также относятся к признанной классике

постмодернизма. Он исходит из необходимости радикальной декон-

струкции европейской культурно-исторической традиции через об-

наружение ее корней, которые выявляются в анализе языка. Правда,

в отличие от М. Фуко, он как бы самоизолируется в текстах культу-

– 353 –

ры, не апеллируя к свершившимся событиям истории. Деррида выра-

ботал особую стратегию по отношению к тексту — деконструкцию,

включающую в себя одновременно и его деструкцию (разрушение)

и его реконструкцию (воссоздание). Так, Ж. Деррида заявляет, что

«не существует ничего вне текста», то есть не существует никакой

эмпирической реальности вне текста. Постмодернисты утверждают,

что слова свободно изменяют свой смысл, независимо от намерений

того, кто их употребляет. Цель Ж. Деррида состоит в том, чтобы по-

нять ограниченность европейской науки, метафизики, всей культуры

в целом, сопоставляя ее другими культурами и цивилизациями.

Постмодернистская деконструкция внешне незыблемых основ

европейской культурно-исторической традиции приводит к ситуа-

ции переоценки всех ценностей. Французский исследователь Ж.-Ф.

Лиотар именует ее «языческой», низвергающей все абсолюты в про-

странстве культурно-игровой деятельности человека.

Отношение постмодернистов к истории определяется оппозици-

ей культуре модернизма в целом. Это выражается в следующих ме-

тодологических принципах: концентрации на тексте, утверждении

постулата о множественности истолкований, интерпретаций культур-

ного текста, его интуитивном постижении средствами индивидуаль-

ного субъективного восприятия, а также признании относительности

этого текста. Они предложили новые способы исследования явлений

культуры и истории, в частности (представленные выше) генеалоги-

ческий метод М. Фуко и деконструкцию Ж. Деррида. По-новому они

взглянули на проблему объекта истории, историческую реальность,

проблему единства истории и возможности существования мировой

истории, а также проблему смысла и цели исторического процесса.

Под их влиянием философия истории и прикладные исторические ис-

следования приобрели новый вид.

В идеологии модерна происходило растворение истории в фило-

софии истории. Философские идеи о прогрессе, этапах и стадиях

развития общества часто подменяли собой исследование подлинной

истории народов. С возникновением философии истории Г. Гегеля со-

временная ему эпоха стала восприниматься как высшая стадия разви-

тия человечества, как завершение истории. Представление о том, что

история человечества закончится в силу достижения им принципов

либеральной экономики, демократии и прав человека несет на себе

все черты утопичности, характерной для стиля мышления модерна.

– 354 –

В связи с этим возникает вопрос, есть ли место исторической нау-

ке и философии истории в постмодернистском проекте познания?

Постмодерн — это не антимодерн, а некое развитие идей модер-

на в изменившихся условиях. Модерн выдвинул утопию естественно-

закономерного развития общества. Концепции прогресса, выдвигав-

шиеся в то время, были неисторичными, их нельзя было построить

на данных исторической науки. Прогрессизм представлял собой идео-

логию и, вследствие этого, питался из других источников. Постмодерн

критикует идею прогресса и отрицательно относится к естественно-

закономерным утопиям и не признает историчности бытия. В самом

крайнем варианте мы можем наблюдать возврат к архаическим, су-

ществовавшим до Нового времени и даже до возникновения хри-

стианства, практикам истолкования истории. Например, популярная

в последнее время культура New Age или «Новая эпоха» выдвигает

совершенно неисторические представления о развитии человечества.

Фактически, представители этого течения возвращаются к древним

астрологическим представлениям, в которых жизнь общества подчи-

нена космическим циклам. Отсюда вытекают и представления об эре

Рыбы, длившейся около двух тысяч лет, когда формируется и домини-

рует христианство, и об эре Водолея, которая приходит на смену в на-

чале XIX века. Такие представления вряд ли можно рассматривать как

возвращение к подлинной историчности.

Серьезные исследователи также временами отказываются от на-

учного исследования развития общества. Так, К. Поппер в своей

известной работе «Нищета историцизма» выдвинул тезис о невоз-

можности научного предвидения будущего. А будущее, наряду с про-

шлым и настоящим, является частью философских размышлений

об истории.

Одной из основных трудностей современной исторической мыс-

ли сейчас можно назвать проблему поиска референта или реально-

сти, которая является объектом познания. В истории, которая должна

отражать прошлое, в частности, в виде фактов, поднимается вопрос

о соответствии друг другу фактов и реальности. Причем реальность,

особенно прошлое, мы вряд ли можем понимать как незыблемую ска-

лу, как референт, ссылки на который ничего не меняют в ней самой.

Объектом критики постмодернизма стало именно такое понимание

реальности. Так, по мнению Ж.-Ф. Лиотара, «объекты и мысли, ис-

ходящие от научного знания и капиталистической экономики, разно-

– 355 –

сят с собой одно правило… что никакой реальности, кроме той, что

удостоверяется между партнерами неким консенсусом относительно

их познаний и обязательств, не существует». Таким образом, реаль-

ность становится результатом договора между определенными сторо-

нами, участвующими в познании.

«Ускользание реальности» от метафизических, религиозных

и политических гарантий, которое рассматривают постмодернисты,

является необходимым условием построения современных фило-

софских концепций истории. Реальность трактуется ими как текст,

написанный современниками событий и читаемый исследователем.

Историки-постмодернисты стали трактовать текст как знаковый код,

нуждающийся в дешифровке. Отсюда вытекает повышенный интерес

к кодированию, декодированию, способам передачи информации.

Стратегия деконструкции утверждает невозможность находиться

вне текста, и если историк следует такому постулату, то он не может

предложить читателю ничего, кроме описания своего взаимодей-

ствия с текстом источника. Любая интерпретация и критика, постро-

енные на внеположности исследователя тексту, считаются заведомо

несостоятельными.

Постмодернисты приходят к выводу, что не существует никакого

прошлого опыта реальных людей, который историки способны путем

тщательного изучения понять и описать. В перспективе это означает

конец всех дискуссий об истории, поскольку никакими фактами нель-

зя было бы подтвердить аргументы.

Подобно деконструкции текста происходит и деконструкция вре-

мени. Постмодернизм предлагает калейдоскопическую смесь про-

шлого и настоящего — «прошлонастоящее», в которой все элементы

находятся не в строгой последовательности, а в виде полноправно

и одновременно существующих элементов. Отказ от качественного

своеобразия каждой эпохи приводит к тому, что стирается грань меж-

ду современностью и прошлым.

Еще одной характерной чертой постмодернистского восприятия

истории стал последовательный отказ от причинно-следственных

объяснений и подходов. Ранее исследование истории включало в себя

понятия причинности, следствия, противоречия, случайности, воз-

можности, с помощью которых осуществлялась систематизация или

структурирование социальной, экономической, политической, духов-

ной жизни. Это — базовые понятия исторической науки, с помощью

– 356 –

которых происходит реконструкция исторической реальности. В раз-

ное время они были выработаны философией для объяснения много-

образных связей, существующих между вещами. Все эти представле-

ния исходят из понимания причинности, которое является ключевым

элементом западного рационализма.

В современной форме, характерной для исторического сознания

Нового времени, принцип причинности (каузальности) сформулиро-

вали французские и немецкие просветители. Они выдвинули идею

вечных неизменных законов, которые либо заимствовались из есте-

ствознания, либо представлялись «законами разума», «прогресса»

или «абсолютного духа». Детерминизм такого плана имел абсолютно

жесткий характер и не оставлял места исторической случайности.

Новое поколение историков и философов заявило о нежелании

следовать просветительским идеям Нового времени, среди которых

важное место занимали теории прогресса и исторической необходи-

мости. Теоретики выражают большой скептицизм по поводу обуслов-

ленности причинно-следственных связей, вместо этого предлагая так

называемый «эстетствующий иррационализм». Интересно, что вме-

сте с представлением о причине исчезло и представление о случай-

ности. Такое положение было характерно для восприятия истории

древними, в частности античными, мыслителями, которые вместо

причины и случайности широко использовали понятия рока и форту-

ны. Постмодернизм понятие причинности заменяет понятиями про-

цесса и преобразования, которые необходимо понимать интуитивно.

Отвергаются наличие причинно-следственных связей, идея становле-

ния и развития; нет потока времени, существует лишь прерывистая,

бессвязная последовательность ситуаций, или миров, или периодов.

Каждая ситуация целостна сама по себе и не может быть выведена

из предшествующей.

Новая историческая культура от системных теорий, которые ба-

зировались на аргументах и установках естественных и точных наук,

переходит к признанию приоритета коммуникаций, множественности

языков и интерпретаций. В целом, постмодернизм предлагает игру

как форму познания мира и, в частности, истории. Соревнователь-

ность и равноправие гипотез, объясняющих ход событий, признание

права на существование любой интерпретации становятся нормой.

Постмодернизм изменяет статус и правила научного познания.

Он отказывается от идеи так называемого «законодательного разума»,

– 357 –

рационализации, что ведет к тому, что границы между научным и не-

научным исследованием прошлого размываются. Все большее место

рядом с историческими фактами занимает предание, нарратив. Пост-

модернисты отказываются от единственности интерпретаций, от ло-

гической системности текста, что также во многом противоречит

основным правилам исторической науки. Источник всегда занимал

видное место в историческом познании. Вся практика истории как

науки строилась на том, что источник должен быть подвергнут кри-

тике, интерпретации, и на его основе должны быть сконструированы

исторические факты. А признание множественности интерпретации

приводит к более полному и точному пониманию источника. Таким

образом, познание продвигалось по пути постепенного достижения

истины.

Но постмодернизм выдвигает идею равноправия языковых прак-

тик. В области толкования это означает отказ от интерпретации в опи-

сании мира, от поисков смысла. Само по себе истолкование и поиск

исторических фактов превращается в игру, в которой любой смысл,

пусть даже самый абсурдный, имеет равные права с другими. Вот

поэтому интерпретация источника равнозначна самому источнику.

В ней не больше смысла и истины, чем в первоначальном тексте. По-

иск фактов и их интерпретация превращаются в игру и, в значитель-

ной степени, обессмысливаются, так как это ничего не прибавляет

и не убавляет в познании.

Философия постмодерна также отказывается от иерархии

смыслов и ценностей. Любое историческое исследование строится

на определенной иерархии ценностей, в которой предмет исследо-

вания приобретает определенную значимость и которые формиру-

ются в конкретной социокультурной среде. Сами по себе основные

объекты исторической науки были выделены в ходе формирования

классической модели рационального познания. Таковыми являются

государство, церковь, экономическая и политическая жизнь, назван-

ные постмодернистами «большой историей». Как отмечали мно-

гие исследователи, до конца XIX века высокая классическая мысль

не впускала в сферу своей деятельности иные объекты исследования:

проблемы секса, безумия и тюрьмы, а государство репрессивно от-

носилось к этим явлениям. Ситуация изменилась в течение XX века.

Подобные темы были легализованы и стали предметом обсуждения

и исследования, что имело положительное значение. Так, в работах

– 358 –

М. Фуко проанализировано становление таких институтов, как ме-

дицинские клиники и тюрьмы. Благодаря стараниям французской

исторической школы Анналов повседневная жизненная практика

людей заняла прочное место среди интересов историка. Быт людей,

ментальные установки народных масс, суеверия и т. д. подвергаются

пристальному изучению. Эти исследования получили наименование

«малой истории». В исследовательских установках историков боль-

шая и малая истории стали занимать равноправное место и взаимно

дополнять друг друга.

Но смещение фокуса исторического зрения имеет и негативные

последствия: в частности, происходит деформация и разрушение

сущностной иерархии объектов познания. Возникает ситуация, когда

исследователь плохо себе представляет, что же именно ему необхо-

димо изучать в прошлом. Остается непонятным, какие объекты не-

обходимо изучать и какие взаимосвязи между ними устанавливать.

Особенно ярко это проявляется при изучении сравнительно недав-

него прошлого, где изобилие фактов заставляет отбирать их по сте-

пени значимости. Отсутствие ценностной иерархии в таком случае

ставит исследователя в трудное положение. Советская история 30-х

годов XX века является тому прекрасным примером. В традиционной

историографии основным являлась история государства, правящей

партии, трудовых достижений советского народа, его борьбы с внеш-

ними и внутренними врагами. Позднее появилась модернистская кон-

цепция советской истории. Основные ее положения вытекают из ис-

толкования государства как репрессивной тоталитарной машины,

которая подавляет и уничтожает человека. Центральным предметом

исследования является борьба личности против государства, а основ-

ными темами — различные диссидентские движения, история тюрем

и лагерей и т. д. Но историк в постмодернистской ситуации лишен

всякой системы координат: иерархия ценностей отменена, изучать

все невозможно, и поэтому исследователь может опираться только

на свой вкус. Такое положение достаточно опасно, так как исчезает

объективность в познании прошлого.

Существование философии истории в рамках постмодернистско-

го мышления весьма проблематично. Подвергаются критике теории,

основанные на рациональном понимании истории, теории, выдвига-

ющие идею прогресса. Рациональный проект всемирной истории, как

было справедливо замечено, приводит к тому, что признаки, характер-

– 359 –

ные для развития западного общества, объявляются всеобщими, зако-

номерными для всего человечества. При этом целые народы, классы,

группы населения объявляются не историческими, маргинальными,

стоящими вне рамок всемирной истории. Деление народов на исто-

рические и неисторические, имеющие и не имеющие права голоса

в истории появляется в гегелевской философии. Марксизм применил

эту дихотомию в своем учении о классах, выделив передовые классы,

имеющие «исторические права», и все остальные, не имеющие ника-

ких прав перед лицом истории. В учении о прогрессе прошлое и на-

стоящее являются лишь средством для будущего, жизнь целых по-

колений рассматривается всего лишь как исторический материал для

будущей мировой гармонии. Поэтому наиболее уязвимыми с точки

зрения постмодернистов являются именно идеи всеобщей истории,

закономерностей исторического развития, существования определен-

ных этапов развития общества.

Постмодернисты сравнивают просвещенческий проект всемир-

ной истории с иллюзией, которая оплачивается ценой террора по от-

ношению к тем народам и эпохам, которые не укладываются в схему

мировой истории. Вместо одной линии постмодернисты предлагают

множество вариантов развития человечества. Так возникает концеп-

ция плюралистической истории. Философия истории становится

множественной в своем осмыслении развития общества. Разногласие,

разноголосица становятся привычными чертами научного поиска. Со-

временная философия истории приходит к выводу, что «исторический

разум» никому полностью не доверяет своих замыслов и что всемир-

ная история развертывается как заранее непредсказуемый и непредо-

пределенный результат творческого диалога и взаимодействия наро-

дов, каждый из которых вносит свою лепту в исторический процесс.

Отметим ради справедливости, что отказ от выделения основ-

ной линии и определенных этапов развития общества может сопро-

вождаться созданием целостностей другого порядка. Так, современ-

ная историческая наука активно использует понятие цивилизации.

Но постмодернизм, с присущим ему плюрализмом, говорит не об

одной, а о множестве цивилизаций. Подобные взгляды противоречат

очевидной тенденции универсализации социальных связей в жизни

человечества, осознания человечеством своего единства, глобализа-

ции всех проблем. В таком случае постмодернистские теории являют-

ся своеобразным негативным ответом на экспансию научной рацио-

– 360 –

нальности во всех областях жизни и культуры. Тоска по свободной

иррациональности, якобы присущей архаической культуре, питает

подобные идеи.

В современной ситуации признать существование идеи всемирной

истории представляется необходимым, что совершенно не исключает

наличие неповторимой специфики различных культур. Но единство

человеческой истории должно строиться не на идее насильственной

унификации человечества, а на признании универсальной ценности

личности, общегуманистических ценностей.

В целом, постмодернистская критика поднимает вопрос о теоре-

тическом статусе исторического знания. Как известно, постмодерни-

сты связали социальные теории и практики с господством идеологий.

М. Фуко выдвинул концепцию так называемого «знания — силы»

или «знания — власти», в которой теоретическое знание обслуживает

потребности власти, играя организующую, а часто и репрессивную

роль. В классической философии история имела внутренне присущий

ей смысл, который мог быть раскрыт в терминах рационального по-

знания. Знание структуры исторических изменений, ступеней, этапов

исторического развития, а возможно, законов и закономерностей по-

зволяло ученому прогнозировать ход развития общества, делать за-

ключения по поводу отдельных исторических событий, сопоставлять

этапы развития отдельных регионов и стран.

Концепция истории в постмодернистском ключе преследует иные

цели и ставит перед собой другие задачи. Основным становится опи-

сание Иного, то есть обществ и культур, которые коренным образом

отличаются от классического общества и культуры. В конкретных

исследованиях это означает пристальное внимание к маргинальным

практикам и структурам: огромный интерес вызывают истории вся-

кого рода меньшинств, поведение которых отличается от общеприня-

тых стандартов (начиная от истории гомосексуализма и заканчивая

исследованием коррупции и мафиозных организаций). Можно гово-

рить об определенной опасности, которая угрожает исследователю,

идущему по этому пути. Иное требует предельно осторожного об-

ращения, ибо в нем таится большой, разрушительный по отноше-

нию к классической системе ценностей, заряд. Архаическая окраска

Иного может оказать негативное влияние на родную культуру. Отказ

от логики и смысла в угоду плюрализму языковых игр может означать

потерю всякой иерархии ценностей. А именно она является фунда-