Кин Морис. Рыцарство

Подождите немного. Документ загружается.

410

Глава III

двумя английскими оруженосцами Джоном Уинтером и Николасом

Молино - оставаться братьями по оружию во время войн с Францией,

а военные трофеи объединить, доставить домой и вложить в покупку

земли и усадеб, - прекрасный пример того, как два человека точно

рассчитали, какую социальную и экономическую выгоду получат в ре-

зультате верной и достойной службы своему сюзерену. I акая служба

безусловно отличалась от службы наемником в обычном смысле этого

слова и действительно охотно поощрялась всеми без исключения пра-

вителями.

Однако правители вряд ли могли бы поощрять одних

своих воинов и не поощрять других только по той причине, что после-

дними руководили более «низкие», корыстные мотивы. Подобные

моральные критерии в реальной жизни учитывать было просто нельзя.

А потому и столь сложно было провести сколько-нибудь отчетливую

границу между людьми «благородными» и наемниками.

Впрочем, в случае крайних проявлений граница эта, разумеется,

была видна достаточно хорошо. За какие бы прегрешения Черный

Принц ни был ответственен во время своих кампаний, немыслимо

было бы называть его наемником. И, каковы бы ни были его корни (а

корни эти были весьма благородны, и он был из весьма знатного

семейства), однако «наемник» - чуть ли не льстивое название для

таких, как Мериго Марше, который заявил Парижскому суду, пригово-

рившему его к смерти за грабежи и военные преступления, что он

схоронил свои сокровища под берегом реки Ванв в таком месте, кото-

рого никто кроме него самого и его жены найти не сможет. Это

скорее напоминает жизнь настоящих пиратов более позднего перио-

да.

Ну а в общем, упомянутые различия казались практически раз-

мытыми. Сравним, например, Хоквуда и Дю Геклена. Хоквуда помнят

как жестокого и удачливого наемника, каковым он, в сущности, и яв-

лялся. Имя Дю Геклена славится как имя великого французского

воина и патриота, «десятого» в списке Девяти Героев (или «Бес-

страшных»). Однако же среди современников Хоквуд пользовался

значительно более высокой репутацией, чем обычный наемник. Когда

в 1394 г. он умер, благодарные флорентийцы похоронили своего гене-

Рыцарство и война

411

рала-капитана под изысканным мраморным надгробием в кафедраль-

ном соборе Флоренции.

Примерно сто лет спустя английский пер-

вопечатник Уильям Кэкстон называл его одним из тех рыцарей про-

шлого, чьи благородные подвиги современники с полным основанием

и пользой для себя могли считать примером.

И напротив, в случае

с Дю Гекленом весьма сложно отделить его, человека, ставшего вели-

ким Коннетаблем Франции, от того сброда из числа наемников, кото-

рыми так часто являлись его товарищи по оружию. Именно во время

своей военной экспедиции в Испанию в 1365-1366 гг. Дю Геклен

окончательно подтвердил свою славную репутацию в качестве коман-

дующего армией, в которой состояло немало весьма кровожадных на-

емников из числа любителей легкой наживы, вольные отряды которых

множились тогда во Франции, то есть людей примерно того же поши-

ба, что головорезы Хоквуда, которых тот привел в Италию нескольки-

ми годами раньше. Кювелье, биограф Дю Геклена, хотя и постарался

изобразить его как идеал странствующего рыцаря, преданного Господу

и своей стране, был слишком проницательным наблюдателем, чтобы

полностью скрыть истинные черты того мира, в рамках которого су-

ществовал его герой, и в итоге набрел на множество весьма противо-

речивых историй об этом великом человеке и его боевых товарищах.

Прекрасным примером одной из них является следующая: Дю Геклен

уселся обедать с группой routier, которых он надеялся убедить присо-

единиться к нему во время похода в Испанию под знаменами Генриха

Трастамарского (графа Энрике де Трастамара), бастарда и претен-

дента на кастильский трон. «Какое отличное вино, - заметил Бертран

(дю Геклен). - И какова же была его цена?» «Вряд ли я смогу вам

ответить на этот вопрос, - сказал главный из его гостей. - Дело в том,

что торговца вином уже не было в живых, когда мы у него это вино

ВЗЯЛИ».

Вот вам и «Десятый Герой», да еще и в такой поистине сомни-

тельной компании. Вряд ли менее выразительна сцена, описанная дру-

гим автором, современником первого, который видел, как английский

рыцарь сэр Джон Харлестон и несколько routier сидели большой

412

Глава III

компанией и пили вино из серебряных чаш, которые украли в церк-

вях.

Итак, нам явно советуют держать ухо востро в том, что касается

звучных репутаций и сочинения современных мифов, а также напоми-

нают, что если немножко соскрести яркие краски с портрета стран-

ствующего рыцаря, то под этим слоем - и даже, пожалуй, чересчур

часто - обнаружится совсем иной лик. И это самое серьезное основа-

ние для того, чтобы задать вопрос: так не стал ли культ рыцарства в

позднее средневековье сплошным притворством, золоченой мишурой,

скрывавшей безобразие войн и политических раздоров и позволявшей

знати прятать под показным блеском те преступные деяния, которые

составляли основу благополучия не только наемников, но - и тоже, к

сожалению, достаточно часто - более благородных представителей

высшего сословия? Беда заключалась в том, что не существовало спо-

собов обеспечить для одного типа этих людей законную службу и при

этом не оказать поддержки (а то и продвижения по службе) второму

типу, тем самым невольно поощряя его преступные выходки. По-

скольку правителям нужна была армия, они предпочитали, чтобы обще-

ство само заботилось об этом, а потому чаще всего оставляли до окон-

чательного и недоступного взору смертных Божьего суда решение

вопроса об отделении козлищ от агнцев.

Таким образом, проблему соотнесения культа странствующего ры-

царя с пониманием современниками всех тех бед, которые деятель-

ность воюющих людей, в том числе и странствующих рыцарей, прино-

сила обществу, всячески старались обойти. Считалось, что было всего

несколько рыцарей, которых, судя по их деяниям и карьерам, можно

было считать почти идеальными и вполне соответствующими литера-

турным образцам, а также было и некоторое количество таких, кого

обычно в литературных произведениях именовали «черными рыцаря-

ми» и кому в итоге обычно доставалось по заслугам, однако в реальной

действительности практически невозможно оказалось отличить одних

от других. Ничего особенно удивительного в этом нет: такова вечная

судьба многоликих человеческих идеалов, которые создают столько же

проблем, сколько и разрешают; и говорить, что рыцарство совершало

Рыцарство и война 413

те или иные некрасивые проступки - вовсе не значит его обвинять;

подобная двойственность - постоянная черта любой общечеловечес-

кой ситуации. Всем нам, в конце концов, приходится испытывать на

себе воздействие того напряжения и тех противоречий, которые по-

рождены современными идеологиями. И тем не менее, поскольку на-

званная конкретная проблема была отмечена и самими авторами по-

зднего средневековья, ее необходимо рассмотреть более внимательно.

То есть прежде всего обратить внимание на реакцию тех, кто понимал

всю сложность подобного противоречия, кто отчетливо видел, что ры-

цари и знать столь же часто оказывались ответственны за различные

преступления, как и обычные наемники, и кто открыто осуждал ту

ситуацию, при которой «человек, который не знает, как устроить пожар,

ограбить церковь, лишить всех прав и посадить в тюрьму священнослу-

о о до т

жителеи, для участия в воине совершенно не годится». 1 ак подры-

вали ли подобные явления веру в рыцарскую этику у тех, кто действи-

тельно становился свидетелем подобных преступлений, вызывавших

ужас у населения, и если при этом их вера оставалась неколебимой, то

как это могло произойти?

•к к -к

Критики говорили прямо, не выбирая выражений. Они не просто

нападали на рыцарство и знать за участие в чудовищных грабежах во

время военных действий; они яростно порицали рыцарей за полное

несоблюдение той аскетичной дисциплины и тех законов, которые, как

считали эти критики, были свойственны лучшим традициям рыцарства

былых времен. Они также обвиняли рыцарство в отступлении от ис-

тинно благородного образа жизни, в излишней экстравагантности, в

невежественности, в суетности и тщеславии, в любви к роскоши и в

постоянных судорожных поисках средств для покрытия чрезмерных и

зачастую бессмысленных расходов.

Нападки критики были весьма

страстными и нередко воспринимались как ниспровержение рыцарс-

кого идеала, как симптом того пути, на котором проявления необуздан-

414

Глава III

ности в среде рыцарства вели к постепенной потере доверия к рыцар-

ской системе ценностей.

При более внимательном расмотрении, впрочем, это восприни-

мается несколько иначе. Во-первых, ничего нового к концу средних

веков в подобных обвинениях не было: они были столь же стары, как

и само рыцарство. Еще в XII веке, как мы знаем, Ордерик Виталий,

Вильгельм Тирский и Петр Блуаский жаловались, что рыцари утра-

тили былой пыл и мужество в угоду пустой моде.

Св. Бернар играет

на той же струне, противопоставляя светское рыцарство с его золо-

тыми шпорами, прихотливо украшенными щитами и экстравагант-

ными нарядами - рассчитанными скорее на то, чтобы произвести

впечатление на дам, чем на то, чтобы вселить страх в сердца врагов, -

мужественному и аскетичному идеализму тамплиеров.

И не толь-

ко великие клирики в те давние времена подобным образом кри-

тиковали рыцарство. Например, Гирар де Борнель, провансальский

трубадур и человек совершенно иного склада и устремлений, так

же весьма живо комментирует в начале XIII века любовь рыцарей

к грабежам, недостойную самого звания «рыцарь»: «Я нередко на

турнирах встречал баронов в великолепных доспехах и сам слышал,

как они - порой в течение нескольких дней - вспоминали о тех, кто

нанес самый замечательный удар. Ныне же наибольших почестей

удостаивается тот, кто ворует скотину, овец и бьжов, или же гра-

бит церкви и путников на большой дороге. Позор тому, кто сперва

угоняет овец, грабит храмы и путешественников, а потом красует-

ся перед своей дамой сердца!»

Действительно, тема, лежавшая в

основе многих ранних рыцарских романов - это борьба истинного

рыцарства против рыцарства ненастоящего, фальшивого, то есть

тех «черных рыцарей», которые представляют собой «позолоченную»

литературную версию баронов-разбойников из вполне реальной

жизни и которых благородные герои стремятся непременно сокру-

шить и уничтожить. Критики позднего средневековья отнюдь не

поднимали новой темы, но заостряли старую, ибо рыцарство и само

всегда сознавало, что необходимо вести борьбу с теми, кто искажает его

Рыцарство и война

415

истинное лицо. И такая борьба - действительно неотъемлемая часть

рыцарских идеалов.

Решение проблемы рыцарских буйств и преступлений в позднее

средневековье, как и сам «диагноз» этого явления, новизной не отли-

чалось, хотя незадолго до конца средних веков в этом решении появи-

лось кое-что новое. Новшество заключалось не в отказе от рыцарской

системы ценностей, а в ином восприятии такой традиционно рыцарс-

кой добродетели, как верное и преданное служение своему господину, о

котором так много уже было сказано в этой главе и которое исходно

лежало в основе рыцарской этики. 1 аким образом, тогдашние критики,

по всей видимости, противопоставляли - и вполне знакомым нам об-

разом - отступничество от рыцарской системы ценностей и склон-

ность к грабежам и роскоши, дисциплинированности и богочестию

героев былых дней. Эсташ Дешан призывает воскресить рыцарские

поединки как способ воспитания мужества и обучения военному ис-

кусству и настаивает на том, что всякий достойный мужчина должен

следовать примеру античных героев. Жан Жерсон призывает брать

пример с Людовика Святого и римлян. Ален Шартье также предла-

гает оглянуться на прошлое и обвиняет современное ему рыцарство в

выражениях, которые даже слишком нам знакомы: «... в нашем коро-

левстве жалованье платят за участие не в сражениях, а в грабежах».

Особенно эта новая тональность заметна в связи со все более при-

стальным вниманием к определению истинной верности как верности

своему законному сюзерену, власть которого есть общее благо всех его

подчиненных. Подобное определение верности церковь и ее воинство,

участники крестовых походов, особо подчеркнивали и включали в спи-

сок основных добродетелей рыцарства; еще важнее то, что такое опре-

деление все более заметно исключало не только «маленькие» войны

правителей небольших государств, но и - постепенно - все войны

вообще, за исключением самых крупных и «справедливых». Это от-

четливо отражено в трудах таких великих юристов, как Бартоло и

Джон из Леньяно (Джованни ди Леньяно), которые утверждали, что

ни один человек не имеет права брать в руки оружие за исключением

416

Глава III

тех случаев, когда он участвует в войне справедливой, а из категории

«справедливых войн» они исключали любые межоусобицы, а также

войны, развязанные против тех сеньоров, власть которых меньше вла-

сти законного правителя страны.

Это утверждение опять же можно

встретить в работах такого знаменитого клирика-полемиста, как Аль-

варо Пелайо, который в начале XIV века яростно обрушивается на

рыцарство за то, что оно готово пойти войной даже на правителя

своей страны; за то, что рыцари зачастую готовы покинуть поле боя,

бросив своего господина на произвол судьбы и предав данную ему

клятву смело идти навстречу смерти во имя общего блага; за то, что

рыцари сражаются не во имя Господа и общего блага, а во имя нажи-

вы и собственных корыстных интересов, не имея на то разрешения

своего верховного правителя.

Начинает также доминировать мне-

ние о том, что воин, если он хочет получить определенные привилегии

победителя (в том числе и право на часть военных трофеев и выку-

пов), должен непременно состоять в официальных армейских списках

тех, кому выплачивается жалованье, или же по крайней мере в офици-

альном именном списке.

Очень важным представляется вывод кано-

ника XIV века Боне, сделанный им в книге «Древо битв», которая

была очень популярна среди рыцарей и считалась весьма авторитет-

ной в том, что касалось законов войны. Вывод этот таков: «он (солдат,

воин) совершает все свои поступки как представитель своего короля

со

или того господина, у которого состоит на жаловании» , то есть как

слуга правителя. Эта мысль аналогична мнению Бартоло и многих

других, которое мы рассматривали ранее, о том, что именно правитель

страны является для рыцарства «источником» всех почестей, и именно

от его признания зависит аноблирование, и именно служение ему, а

также «всеобщему благу» есть самый лучший путь для воина к славе,

почестям и знатности. Допустимая же сфера деятельности странству-

ющих рыцарей, желающих заслужить законные почести и признание

общества, становится постепенно все более узкой.

Та же тема в весьма сходном контексте, но при еще большем

внимании к классическим примерам, отражена в различных наставле-

Рыцарство и война

417

ниях и «зерцалах» для юных принцев и прочих отпрысков знатных

семейств; здесь особо подчеркивается такой общественный долг ры-

царства, как верная служба своему королю, в отличие от того, как это

преподносится в легендах о короле Артуре, где достаточно силен ин-

дивидуалистский дух. Например, весьма часто переписывался и вклю-

чался в различные геральдические сборники XV века текст вымыш-

ленных дебатов между «тремя рыцарственными правителями» - Ган-

нибалом, Александром и Сципионом Африканским - которые

обратились к Миносу, судье подземного мира, с просьбой рассудить,

кто более других достоин «мирских почестей за совершенные им ры-

царские подвиги». После долгих дебатов Минос присудил это право

Сципиону, который, после перечисления всех своих достижений, совер-

шенных еще в молодости, и всех своих высших должностей - воена-

чальника и консула - закончил свою речь следующими словами: «Пе-

речисление моих деяний ни в коей мере не связано с желанием зат-

мить славу остальных; я взял на себя труд сделать это, исключительно

желая еще раз поддержать и укрепить почетное звание римлянина»/

В этой работе есть не совсем искренняя насмешка по поводу тщес-

лавного стремления к мирским почестям, которое, в сущности, и руко-

водило действиями Ганнибала и Александра, а затем послужило и

основной причиной их гибели; подобное тщеславие критики часто

называли одним из главных пороков рыцарства. Общая мораль ясна, и

ее основной акцент делается на ценности служения королю и обще-

ству, а целью этого служения предстает не личная слава, а слава и

счастье всего народа.

Впрочем, нам в очередной раз следует проявить осторожность и не

интерпретировать эти слова как некое обязательное требование, про-

тиворечащее традиционнному индивидуализму рыцарства. Даже в этом

вымышленном споре трех «рыцарственных» правителей содержится

подобный намек, по крайней мере во французской версии, основанной

на латинском оригинале Буонсиньори из Сиены; в предисловии пере-

водчик признается, что несколько развил эту тему, потому что «так

приятно хвалить благородные деяния и подвиги рыцарей»

- весьма

418

Глава III

индивидуалистический способ введения в текст столь антииндивидуа-

листического примера. Две эти темы - рыцарского индивидуализма и

рыцарского служения обществу - появляются в сочетании друг с дру-

гом и в других контекстах, и некоторые из них очень важны. Рыцарс-

кие поединки часто критиковали за то, что по сути своей они являлись

всего лишь тщеславным стремлением к почестям и мирской славе.

Однако их можно было воспринимать и совсем иначе, даже если смот-

реть с высокой колокольни тех, кто горячо защищал требования все-

общего благоденствия. Кристина Пизанская в 1412 г. советовала,

чтобы для обеспечения необходимой выучки, готовясь к возобновле-

нию войн с Англией, французская знать непременно участвовала в

рыцарских турнирах и поединках, которые, согласно ее мнению, следо-

вало проводить в каждой диоцезе Франции два-три раза в год, а

расходы на них покрывать за счет особого королевского налога.

Примерно такой же совет дал Уильям Кэкстон королю Англии Ри-

чарду III: - ...чтобы дважды или трижды, или хотя бы один раз в год он

велел бы глашатаям возвещать начало мирных рыцарских поединков,

для участия в которых каждый рыцарь обязан был бы иметь коня и

сбрую, а также обладать воинскими умениями и навыками. Гакже

следовало устраивать турниры, где участники сражались бы один на

один или двое на двое, и лучший получал бы в награду бриллиант или

иной драгоценный камень, какой ему захочет подарить правитель. Это

помогло бы дворянству вернуть старые добрые рыцарские традиции,

былую славу и почести, а также повысило бы их готовность всегда

служить своему господину, когда он призовет их или у него возникнет в

них нужда.

Здесь бриллиант - награда за личную доблесть - элегантно встав-

лен в схему, общая цель которой - служение обществу. Сходные ин-

тонации имеет и классическое замечание Оливье де Ла Марша отно-

сительно знати:

Это требуется в первую очередь от тех, кто занимает высокие долж-

ности при правителе... а также, если слуга этого правителя или кто-либо

Рыцарство и война

419

другой вел достойную жизнь и этот правитель возвел бы его в звание

рыцаря, сделав таким образом знатным человеком не только его самого,

но и его потомство... Ну и, разумеется, если ты следуешь военной про-

фессии и всем сердцем предан своему господину, ибо верность возвышает

человека.

И здесь тоже, что совершенно очевидно, верная служба и выдаю-

щиеся личные достоинства сочетаются в высшей степени гармонично,

являясь частью некой общей схемы. Уставы некоторых светских ры-

царских орденов еще более явственно подчеркивают это. С одной

стороны, эти ордена заботятся об увеличении числа своих членов, нося-

щих те же орденские знаки и прославившихся своими ратными под-

вигами, и о занесении их имен (?) в «книги рыцарских приключений»,

где описаны все великие деяния членов ордена в качестве странству-

ющих рыцарей; с другой стороны, члены таких орденов связывают

себя друг с другом торжественной клятвой, обещая хранить верность

главе ордена и его потомкам.

Здесь мы видим как раз ту самую

экстравагантность, в связи с которой рыцарство обвиняли в отрыве от

реальной действительности, а также в индивидуализме, неуправляемо-

сти и буйстве, направляемых в данном случае на то, чтобы действовать

исключительно на пользу своему сюзерену. Если упор на несение вер-

ной службы сюзерену и начинает в позднее средневековье приобре-

тать несколько иной оттенок в рыцарской литературе и культуре в

целом, то это самым непосредственным образом связано с решением

насущных социальных проблем, порождаемых местными войнами, и

происходит, как мы теперь понимаем, вовсе не за счет подавления

традиционного рыцарского индивидуализма, но, скорее, имеет тенден-

цию сохранить с ним гармоничную связь.

Ничего удивительного в этом нет. Существование странствующих

рыцарей имело, как это уже ясно нам, вполне определенный смысл и

было даже полезно для правителей до тех пор, пока в таких рыцарях

имелась нужда и пока можно было перекладывать на их плечи (как и

на плечи всей знати) часть расходов на воинскую службу в виде