Кин Морис. Рыцарство

Подождите немного. Документ загружается.

440

Глава XIII

значительной степени были способны «заразить» вкусом к системе

ценностей и отношений, свойственных старинной аристократии, и те

влиятельные группы внутри доминирующих общественных структур

начала Нового времени, которые имели совсем иные корни. Наиболее

важными среди них были юристы и государственные чиновники, име-

ющие за плечами гражданскую, а не военную службу, а также торгово-

ростовщический патрициат крупных и мелких городов. Уже в XV

веке имеются свидетельства того, что французские королевские чинов-

ники, занимавшие высокие посты в финансовых кругах, получали титул

и даже становились рыцарями, приобретали земли с сеньориальными

и судебными правами; да и советники, а также gens de finances (фи-

нансовые чиновники) из окружения герцогов Бургундских жили ни-

чуть не хуже. В результате надежды и виды на будущее этих пред-

шественников высшего noblesse de robe («служилого дворянства» или

«дворянства мантии», т.е. дворянства, приобретенного гражданской

службой) более позднего периода оказались насквозь пронизаны ры-

царской ментальностью, доминировавшей при дворах высшей знати,

где они служили. Сходным образом, как показывает профессор Д.М.Ни-

колас

, и во Фландрии в позднее средневековье представители выс-

шей городской буржуазии нередко заключали браки с членами знат-

ных семейств, а также получали титулы, воспринимая при этом ту

систему ценностей, которая свойственна была сельским феодалам. То

же самое происходило и в других местах; а в Италии, разумеется, этот

процесс начал развиваться уже в XII веке или даже раньше. Таким

образом, наследие рыцарства оказывало воздействие на куда более

широкие социальные слои, чем старинное «дворянство шпаги».

Определенные характерные черты средневекового рыцарства ут-

ратили, разумеется, свое значение вместе с переменой условий в начале

Нового времени. Герольды, как мы уже говорили, лишились своих

основных функций, потому что уже не было необходимости различать

воинов на поле брани по гербовым щитам. Популярность рыцарских

поединков и турниров также к концу XVI века практически сошла на

нет, поскольку взятые на вооружение новые техники ведения боя при-

Заключение

441

вели к отказу от использования кавалерией копий и полных боевых

доспехов, а потому и не требовалось уже какой-то особой подготовки

для управления боевым конем, вполне достаточно было, скажем, вла-

деть искусством конной охоты. По сходным причинам и старые ры-

царские истории о короле Артуре и Карле Великом в значительной

степени утратили своё поистине волшебное обаяние; их содержание

стало уже невозможно приспособить к современной реальности так,

чтобы оказывать на нее какое-то влияние. (В XV веке Мэлори все

еще мог писать истории о рыцарских турнирах и дуэлях, придавая им

вполне реалистическую современную окраску; но уже полтора века

спустя подобная переработка старинных сюжетов стала невозможна,

ибо в современной действительности не существовало более таких

образцов, с которых эти сюжеты можно было бы «списывать».) Это

почти наверняка стало не менее важной причиной отмирания данной

тематики как серьезного литературного направления, а также угасания

в очередной раз возникшей моды на классические сюжеты, которая в

конце рыцарского периода была связана с возросшим интересом к

античности. Но то были в основном такие аспекты рыцарской жизни

и культуры, которые не могли быть соотнесены с современной дей-

ствительностью и потребностью, которые в итоге и сошли на нет.

Светские рыцарские ордена - например, Подвязки, Золотого руна и

Св.Михаила - продолжали процветать, ибо все еще выполняли свое

исходное предназначение: придавали пышность и блеск личного слу-

жения рыцарства тому или иному конкретному сюзерену. Система на-

град и продвижения по службе, «вскормленная» рыцарством и героль-

дами, также выжила и пока сохранялась, потому что рыцарские награ-

ды и почести имели вполне конкретную значимую цель: например, в

Англии и поныне особо выдающихся генералов возводят в рыцарство,

а особо доблестным воинам жалуют ордена и прочие награды. Ры-

царская концепция благородного сословия ничуть не утратила своей

силы, и представления об основных добродетелях рыцарства - верно-

сти, щедрости, мужестве - также не слишком изменились. Там, где

старое восприятие - в случае необходимости несколько модифициро-

442

Глава XIII

ванное - могло быть соотнесено с изменившимися общественными

условиями, там слава рыцарства не померкла и оно не пришло в упа-

док и с приходом эпохи Возрождения. Хотя, возможно, оно теперь

могло щеголять в новых одеждах; скажем, согласно Кастильоне

*, при-

дворный должен был знать куда больше о классических сюжетах и

гораздо меньше о таких романтических ритуалах, как принесение обе-

та на павлине, чем знал маленький Жан из Сантре. Но это означало

лишь, что некоторые перемены произошли лишь в гардеробе рыцар-

ственного придворного, а душа его осталась практически неизменив-

шейся. Именно поэтому, как я уже говорил в начале главы, заключе-

ние к данному исследованию должно нести ощущение перемен, а не

декаданса.

•к -к -к

Наиболее важной частью наследия, переданного рыцарством более

поздней эпохе, была концепция рыцарской чести и ее составляющие,

особенно и особо связанные с благородным сословием. Способы раз-

решения споров чести, согласно утверждениям современных социоло-

гов, «обеспечивает, с точки зрения психологии, определенную связь

идеалов, господствующих в обществе, с их воспроизведением в дей-

ствиях отдельных личностей - то есть честь побуждает людей дей-

ствовать должным образом (даже если существуют различные мнения

(в различных обществах) относительно того, как им следует посту-

пить).»" Самое сильное влияние рыцарство оказало именно в плане

аппробации истинно высоких норм поведения и определения качества

следования этим нормам, когда они воспроизводятся в индивидуаль-

ных поступках и стиле жизни, и в установлении, во многих отношениях,

способа такой аппробации. Идеология рыцарства играла главную роль

в формировании понятия «истинного дворянина», в свою очередь, став-

шего ключевой фигурой доминирующего социального и политического

сословия при Старом режиме, а также образа жизни «истинного дво-

Заключение

443

рянина». Рыцарство как бы опутывало паутиной ментальных ассоци-

аций его социальные достижения, его «куртуазность» (особенно по

отношению к женщинам), его успехи в верховой езде, охоте и фехтова-

нии, а также его социальные добродетели и достоинства, которых от

него и ждали - его мужество, великодушие, верность данному слову и

внутреннюю независимость (то есть то, что авторы старинных рыцар-

ских романов называли franchise - вольность, вольнолюбие). Рыцар-

ство придавало особый, «военизированный» оттенок всей системе цен-

ностей благородного сословия именно из-за того, что высоко ценило

воинскую доблесть и воинскую службу: «единственно правильная и

исполненная смысла жизнь для знатного француза - это жизнь вои-

на,» - писал Монтень.'

И скорее всего именно влияние рыцарства

сделало военные знаки отличия, шлемовые эмблемы и гербы, которые

столь многие желали непременно изобразить и на своих доспехах, и на

своих надгробиях, пробирными клеймами знати более позднего пери-

ода. 1 ак, концепция, выкованная рыцарством из благородной борьбы

за славу и почести, а также - за сердце возлюбленной, оказалась не

только весьма сильна, но и весьма живуча; западная культура и до сих

пор не до конца еще освободилась от ее влияния. Помимо всего

прочего, рыцарство учило представителей следующих поколений знати

ставить честь во главу угла всей системы интеллектуальных и обще-

ственных ценностей - как нечто более драгоценное, чем даже сама

жизнь; именно поэтому аристократы так долго защищали и так упор-

но лелеяли свое право всегда носить при себе меч или шпагу и защи-

щать личное достоинство на дуэли.

Мощная струя индивидуализма в рыцарской культуре, нашедшая

столь эмоциональное выражение в идеале странствующего рыцаря,

также оставила неизгладимый след в воззрениях европейской знати

более позднего периода. Ее влияние проявлялось в той независимости

духа, которая составляла гордость знати при Старом режиме (даже

если это влияние порой и преувеличивалось) и мешала ему оконча-

тельно и полностью признать свою зависимость от центральной власти,

сказываясь в том, что каждое поколение знати при Старом режиме

444

Глава XIII

воспитывало в своих недрах некую относительно небольшую группу

мятежников и радикалов, то есть своих собственных якобинцев и фрон-

деров. Г аким образом, этот культ личных свершений и демонстрации

выносливости в дальних походах - короче говоря, все тот же культ

странствующего рыцаря, - демонстрирует весьма явственно и драма-

тично, что его нельзя не учитывать наряду с технологическим превос-

ходством при любом анализе того, что мы называем европейской ко-

лониальной экспансией. Ни одна другая цивилизация не создала столь

изощренного и сложного культа вокруг любой личной одиссеи сред-

невекового искателя приключений, как это произошло в Западной

Европе, и уже сам этот факт в значительной степени обязан наследию

культа странствующего рыцаря, сложившегося в эпоху рыцарства и

столь специфическим образом соединившего идею дальних странствий

и понятие рыцарской чести. На раннем этапе истории европейской

колониальной экспансии, в дни Писарро и Кортеса, когда Аопе де

Агирре

* мог хвастаться тем, как явился со своим копьем в Перу в

поисках mas valer'^ - то есть той личной славы, которую авторы ры-

царских романов окрестили «bonne renommee», - основные черты стран-

ствующего рыцаря, естественно, были куда лучше различимы, чем в

речах и деяниях более поздних путешественников и исследователей,

строителей колониальных империй, которые завоевали свою извест-

ность (а также богатство, и зачастую немалое), пронеся флаг своего

государства как символ его политики за такие дальние пределы, куда

его никто из политиков даже и не рассчитывал донести. И опять же,

самое большое различие тут заключается скорее во внешних проявле-

ниях, а не в духовной основе. Между прочим, в этом смысле стоит

отметить, что тем способом, с помощью которого культ индивидуалиста

и искателя приключений оказался внедренным в литературу и кото-

рый зародился в эпоху рыцарства, было именно превращение одиссеи

этого искателя приключений также и в некую любовную историю.

Честная жизнь должна была соответствовать своим нормам до

самого конца; последнее пробирное клеймо - это рыцарское надгро-

бие. Желающему найти свидетельства славы и почестей, завоеванных

Заключение

445

в бою или на гражданской службе представителями знатного семей-

ства при Старом режиме, следует искать их (эти свидетельства) в

церкви и на кладбище. В те времена, не меньше чем в саму эпоху

рыцарства, полагалось, чтобы именно церковь воздавала подобные по-

чести во время похоронного обряда и тем самым как бы санкциониро-

вала общественное одобрение заслугам того или иного представителя

знати на светской службе. В этом отчасти кроется ответ на весьма

часто звучащее обвинение, что рыцарство в конце средних веков яко-

бы постепенно теряло связь с религией. И снова я сам стал бы скорее

говорить о неких переменах и приспособлении рыцарства к ним, чем о

его упадке. Это верно, что кодекс чести представителей высшего со-

словия первых десятилетий Нового времени не выделял отдельно

религиозные и отдельно светские обязанности знати столь же четко,

как рыцарский кодекс - обязанности рыцаря. В куртуазных настав-

лениях данного периода также нет такого акцента на личном соблю-

дении религиозных обрядов, как, скажем, в трактате Рамона Луллия

«Libre del Ordre de cavayleria» или в «Livre de chevalerie» Жоффруа

де Шарни. Но это в очень большой степени является следствием того,

что в более поздние эпохи церковные и светские власти стали менее

независимыми друг от друга, чем в средние века. Церковь, как и

светская знать, куда более решительно поместили под эгиду светской

власти, и то допущение, которое было всегда свойственно большей

части средневековых рыцарей - что служить королю и Господу - это

почти одно и то же, - обрело вследствие этого более прочную основу.

Кроме того, средневековый представитель благородного сословия дей-

ствительно был менее зависим от властей, как светских, так и церков-

ных, чем его потомок в начале Нового времени, и это заставляло

хранителей его духовного благополучия проявлять больше внимания к

его личной ответственности в плане официального соблюдения цер-

ковных обрядов, то есть того, что было непосредственно связано со

сферой деятельности церкви.

Весьма похожий отзыв можно дать и о деятельности крестоносцев,

которая с концом средневековья также пришла в упадок, что, в свою

446

Глава XIII

очередь, было интерпретировано как признак усиливавшегося отказа

рыцарей от религиозных приоритетов. Крестовые походы исчезли с

политического небосклона не из-за угасания религиозного пыла: в чем

бы ни обвиняли дворянство начала Нового времени, уж в этом-то оно

виновно не было. И, если на то пошло, этого пыла у него скорее было

с избытком, о чем свидетельствует история религиозных войн периода

Реформации. Просто идея тех всеобщих крестовых походов, которая

под конец позднего средневековья столь сильно тревожила воображе-

ние таких людей, как венецианский историк Марино Санудо, Филипп

де Мезьер и даже анонимный автор «Enseignement de la vraye noblesse»,

уже перестала соответствовать нуждам практической политики. А

потому и правители, и рыцари, и прочая знать постепенно утратили к

ней интерес, хотя идея эта по-прежнему окрашивала мечты, надежды и

опасения многих на протяжении всего XVI века. 1 от факт, что более

не осталось, так сказать, периферийных территорий для осуществления

крестовых походов, способных поддержать истинный пыл участников,

как это было во времена завоеваний Тевтонского ордена и испанской

Реконкисты, также способствовал угасанию этой идеи, ибо литовцы

были обращены в христианство еще в конце XIV века, а гранадские

мавры завоеваны в конце XV. В этом вопросе важны были еще два

фактора. Во-первых, значительная часть той энергии, которая некогда

была использована на осуществление крестовых походов, теперь ока-

залась потрачена на поиски приключений в языческих странах, куда

более далеких от европейских границ, чем Сирия и Египет - в обеих

Америках, а также в Индии и Африке. И, по крайней мере в первый

период завоевания Америки, воздействие старого идеала крестоносцев

на эту новую разновидность рыцарских приключений совершенно оче-

видно. Во-вторых, в XVI веке христиане чаще, чем когда-либо, были

заняты сражениями с братьями-христианами, и хотя расколовшаяся

церковь и демонстрировала свою готовность благословлять подобную

деятельность, как некогда церковь нерасколовшаяся благословляла кре-

стоносцев и проповедовала крестовые походы, все равно следовало

ожидать, что Европа теперь окажется разобщенной как в религиозном

Заключение

447

отношении, так и в политическом. В конце концов, давняя традиция

церкви благословлять войны, направленные против отлученных от цер-

кви императоров, оказала самое что ни на есть основополагающее,

формативное воздействие на то, как церковь благословляла войны с

неверными. А еще более важным оказалось то, что церковь, перестав

проповедовать крестовые походы, не перестала проповедовать ту идею,

что человек истинно благородный должен непременно быть и христи-

анином. Утверждение о том, что именно христианскую совесть человек

чести обязан хранить более всего и предпочитать прочим своим обя-

занностям, и что даже если христанство будет считаться официально

незаконным, все равно эту обязанность следует считать почетной и

руководствоваться ею во всех случаях жизни, оказалось в высшей

степени живучим: возможно, к счастью, оно не совсем отмерло и в

наши дни.

В период расцвета рыцарства крестовые походы воспринимались

как официальное приложение рыцарской деятельности; на этой опти-

мистической ноте мы, пожалуй, и закончим наконец свои рассуждения.

Петр из Дусберга в своей прусской хронике приводит весьма живо-

писную историю о некой отшельнице, чей скит находился неподалеку

от пути крестоносцев, шедших на войну с язычниками в 1261 году. У

отшельницы было видение: находясь в своей хижине, она услышала в

воздухе крики демонов и стала спрашивать у них, чего им надо; демо-

ны ответили, что назавтра ожидается великая битва, и отшельница

стала умолять их сообщить ей об исходе этой битвы, когда они будут

возвращаться с поля брани. Демоны согласились, и сообщенные ими

новости свидетельствовали о том, что все христиане пали в сражении

и души погибших стали добычей этих демонов; спаслись лишь трое,

ибо все остальные (кроме этих троих) шли навстречу смерти не ради

святой цели, но в надежде прославить свои имена.

Этот пример является отличным мостиком к истории средневеко-

вого рыцарства. С первых лет его существования и до конца рыцари,

идущие вперед, не страшась смерти, в надежде прославить свои имена

и обрести удачу в бою - это основная тема литературы, истории и

448 Глава XIII

идеологии рыцарства. Как о том свидетельствуют Петр из Дусберга и

его отшельница, религиозная система ценностей никогда не была той

основой, на которой держалась этика рыцарства, что, по мнению выше-

названных лиц, могло опасным образом смешать преследование целей

высокодуховных с погоней за мирскими почестями. Даже в тех слу-

чаях, когда это касалось крестовых походов, отнюдь не то новое одоб-

рение церкви, связанное с отпущением всех грехов, которое церковные

реформаторы XI-XII веков распространили на все сословие воинов,

подвигало на великие деяния девятерых из каждых десяти рыцарей, а

блеск военной славы и признание общества. Рыцарственность - это

по сути своей был светский кодекс чести высшего сословия, ориенти-

рованного на войну, и самые глубокие его корни простирались к исто-

кам социального кодекса чести наиболее воинственной части обще-

ства раннего средневековья. Своими сильными христианскими моти-

вами он был обязан тому, что эти социальные группы действовали

внутри создававшегося христианского общества, где христианский культ

был основой социальной и религиозной жизни. Рыцарственность про-

цветала в период с середины XII до середины XVI века как этос

доминирующего светского сословия христианской Европы, и ее харак-

терные внешние формы соответствовали общественным, политическим

и культурным условиям тех времен. Рыцарский культ военных добро-

детелей черпал силы в массовых беспорядках, которые царили в дан-

ную эпоху; культ индивидуализма был порожден хрупкостью и нена-

дежностью государственной власти, из-за чего знать как бы отброси-

ли назад, заставив пользоваться почти исключительно собственными

источниками существования. Он сумел развиться в интернациональ-

ную культуру главным образом потому, что в этот период границы

были куда менее очевидны и куда менее важны, чем стали впослед-

ствии. Расцвет дворов светских правителей как центров культуры и

естественных мест общения духовенства со знатью, обеспечивал усло-

вия, в которых этот кодекс превращался, разрастаясь, из кодекса воинов

в сложную светскую этику, обладавшую собственной мифологией, соб-

ственной наукой и собственными ритуалами, которые давали матери-

Заключение

449

альное выражение его идеологии. Как таковой, этот кодекс чести не

только оказывал весьма мощное воздействие на весь средневековый

мир, но и оставил, как мы уже убедились, достаточно глубокий отпеча-

ток в последующих эпохах.

Рыцари Петра Дусбергского, направляясь в Пруссию, совершали

один из ритуалов, установленных рыцарской идеологией; собственно, с

этим и была связана жалоба отшельницы. Они искали мирской славы

через проявление воинской доблести, а отнюдь не спасения души. Но

если эти рыцари - как и другие - и имели целью нечто меньшее, чем

верное христианское служение Господу (формы выражения которого

не ограничены ни рамками пространства и времени, ни профессио-

нальной или сословной принадлежностью), они, тем не менее, были все

же нацелены на то, что безусловно достойно всяческого уважения. И

тут, по-моему, следовало бы кое-что сказать в защиту той общечелове-

ческой системы ценностей, которую рыцарство завещало доминирую-

щему социальному сословию следующей эпохи; мне кажется, если бы о

них нечего было сказать, их довольно легко вообще забыли бы. Одна-

ко о них помнили в течение очень долгого периода, в который огром-

ное множество людей - существенно большая часть, чем просто «ис-

теблишмент», - рассматривало как нечто самоочевидное, например, то, с

каким глубочайшим уважением рыцарство относилось к славным де-

яниям предков, всячески призывая последующие поколения следовать

их примеру; или столь выразительное слияние воедино - в рыцарском

идеале чести - принципов личной честности и порядочности с звани-

ем благородного рыцаря и тем общественным уважением, которое этому

званию оказывалось; или мнение рыцарства о том, что полученная от

рождения принадлежность к благородному сословию налагает наслед-

ственную и почетную обязанность всегда быть готовым обнажить свой

меч в защиту слабого и угнетенного. Подобные идеи, которые рыцар-

ство всячески лелеяло, легли в основу того общественного строя, кото-

рый назывался Старый режим (в самом широком значении этого

термина), и продолжали оказывать огромное влияние на «истеблиш-

мент» европейского общества вплоть до конца XIX века. Именно