Кин Морис. Рыцарство

Подождите немного. Документ загружается.

390

Глава III

ваться как культурный феномен, так что нет и не может быть ничего

удивительного в том, что воин в этот период неизменно выступает как

фигура исключительно важная для светского общества, а само это

общество старается по возможности справедливо относиться к кон-

цепции воинской чести, воплощенной высшим сословием во множе-

стве весьма сложных ритуалов.

Остаются, впрочем, довольно существенные вопросы, требующие

более пристального внимания, если мы намерены поддержать предпо-

ложение, что точка зрения Хейзинги нуждается в некотором уточне-

нии. Как, например, соотносился культ странствующего рыцаря - того

особого типа воина, который идеализировался столькими произведе-

ниями литературы и служил центральной фигурой столь многих ры-

царских ритуалов, - с общественными и политическими нуждами того

времени? А из этого вопроса следует еще один: был ли риск, которому

подвергался странствующий рыцарь, действительно столь велик, чтобы

вызывать у всех такое бурное восхищение? И как насчет прочих об-

стоятельств той, и вправду весьма жестокой, действительности - в ча-

стности, для мирного населения? Как все-таки согласовывался культ

сражающегося рыцаря с восприятием средневековых обывателей, в

сражениях не участвовавших, тех ужасов войны, которые выпадали на

их долю и заствляли их страдать порой куда сильнее самих благород-

ных воинов? Причем особенно - от преступных действий солдат соб-

ственной страны, от их грабежей и насилия? До какой степени подоб-

ные эксцессы подрывали веру людей в благородство рыцарских эти-

ческих правил? Все это очень важные вопросы, ибо, если культ рыцарства

действительно был далек от реальной жизни и если эта жизнь и

впрямь ставила под сомнение рыцарскую систему ценностей, тогда точ-

ка зрения Хейзинги представляется действительно справедливой по

отношению к сложившейся в позднее средневековье ситуации.

* * л

В первую очередь, видимо, следует остановиться на вопросе об

уровне реальной опасности на войне, поскольку он наименее сложен по

Рыцарство и война

391

своей сути. Гри основных аргумента выдвигались время от времени

теми, кто считал, что в позднее средневековье риск для участвовавших

в сражениях рыцарей был относительно невелик, во всяком случае

значительно меньше, чем в принципе можно было бы ожидать. Во-

первых, доспехи, в которые был облачен рыцарь, достаточно хорошо

защищали от любого вида боевого оружия, и, таким образом, заявления

рыцарей о том, что они в сражениях рискуют быть убитыми или ране-

ными, в большинстве случаев можно считать преувеличенными. Во-

вторых, генеральные сражения были довольно редки, да и военачаль-

ники таких сражений всячески избегали. В-третьих, все-таки сойдясь

в сражении, рыцари всячески старались не убивать друг друга - а это

уже, пожалуй, звучит как обвинение, от которого рукой подать до еще

более общего утверждения, что в целом мирное население во время

войн подвергалось куда большей опасности, чем непосредственные

участники сражений.

Разумеется, невозможно было сделать рыцаря полностью неуязви-

мым, но те доспехи, в которых он отправлялся на войну, действительно

обеспечивали ему весьма значительную степень физической безопас-

ности - а также, без сомнения, психологическое ощущение защищенно-

сти. Ясно, что человек в полных доспехах мог, заняв выгодную пози-

цию, довольно долго обороняться от наседавшей на него значительной

группы воинов, защищенных не столь хорошо. Именно доспехи фран-

кских воинов в период первых крестовых походов вызывали наиболь-

шее удивление у византийцев и мусульман (которые так никогда и не

взяли на вооружение доспехи, полностью закрывавшие тело). Турки

назвали западных рыцарей «железными людьми». «И были они с

головы до ног закованы в некий панцирь, сделанный из множества

железных колец, и эти кольца, переплетаясь, обеспечивали им столь

прочную защиту, что удары от них просто отскакивали,» - так писал

один мусульманский автор о франкских рыцарях, долго и яростно

сражавшихся вплоть до своего окончательного поражения при Тиве-

риадском озере в 1187 г. Позднее мастерство оружейников чрезвы-

чайно возросло, и новые достижения в области оборонительных воо-

392

Глава III

ружений обеспечивали очень неплохую защиту от ставшего весьма

опасным оружия нападения - в частности, от увеличившейся дально-

сти полета стрел и их пробивной силы, если они были выпущены из

большого лука или арбалета, а также от удара длинной пики пехотинца,

который легко мог стать смертельным для лошади. В конце XIV

века в широкий обиход входит цельнокованный, так называемый доща-

тый доспех, обеспечивающий воину большую подвижность и большее

удобство в смысле распределения веса по всему телу, ибо вес таких

доспехов, как металлическая кольчуга, тяжким грузом ложился в ос-

новном на плечи; новые доспехи обеспечивали рыцарям огромные

преимущества, а закругленные металлические пластины вполне спо-

собны были противостоять как выпущенным из лука или арбалета

стрелам, так и ударам пикой. Снабженный забралом bacinet (шлем

типа «базинет») сменил теперь тот большой тяжелый шлем, который

раньше рыцари надевали поверх кольчужной куафы; bacinet был зна-

чительно легче и удобнее. А усовершенствованные доспехи для ло-

шадей, появившиеся в начале XV века, обеспечивали эффективную

защиту не только самого боевого коня, но и всадника.

Но доспехи не

могли, разумеется, обеспечить абсолютной защиты и по-прежнему были

весьма громоздкими и сковывали движения. Человек, поднявший заб-

рало или снявший часть «gorget» (шейного доспеха, защищавшего гор-

ло), чтобы иметь возможность поворачивать голову, подвергался при

этом значительному риску.

Таким образом, полностью облаченный в

доспехи рыцарь мог чувствовать себя достаточно защищенным.

Но это, однако, не решало всех его проблем. Под конец затяжного

боя с неоднократным переходом инициативы от одной противобор-

ствующей стороны к другой, рыцарь, измученный тяжестью своих дос-

пехов, оказывался уже не очень подвижен и в случае поражения легко

мог стать добычей победителей. Это одна из причин, по которым

потери в войске, потерпевшем поражение, зачастую бывали очень тя-

желыми. И это сущая правда, что пленение в честном бою не вызы-

вало особых упреков со стороны рыцарского общества (а вот бегство

с поля боя, следует отметить, вызывало!), однако же плен был не слиш-

Рыцарство и война

393

ком привлекательным вариантом. Огромный выкуп, который, вполне

вероятно, должен был бы выплатить пленный рыцарь, мог полностью

разорить его семью, заставить его самого залезть в непосильные долги,

продать или заложить свое имущество.

Кроме того, далеко не все

брали за пленников выкуп. Швейцарцы обычно не щадили никого;

так же вели себя и воины фландрских городов. После битвы при

Никополе султан Баязид казнил большую часть пленных, оставив

в живых только тех, кто мог позволить себе уплатить поистине цар-

ский выкуп. А в разгар битвы при Азенкуре Генрих V, полагая,

что свежие силы французов на подходе, приказал убить всех француз-

ских пленных, кроме самых важных.'' И среди его современников эта

акция, что примечательно, практически не вызвала критики: во всяком

случае, критики было на удивление мало, если учесть, что во время

англо-французских войн того времени жизнь пленным все же обычно

оставляли.

В свете сказанного не вызывает удивления, что в определенные

периоды позднего средневековья командиры с явной неохотой позво-

ляли своим войскам вступать в крупно-масштабные полевые сраже-

ния. И это вторая причина считать, что точка зрения о минимальном

риске на войне для облаченного в доспехи рыцаря позднего средене-

вековья несомненно имеет под собой достаточно оснований, даже если

первая причина кажется преувеличенной. Осады и непрерывные стычки

с противником доминируют в истории множества военных кампаний

конца XIV - начала XV веков. При военных действиях такого рода

тоже могли, разумеется, возникать довольно опасные ситуации, особен-

но при штурме хорошо укрепленного города или замка, хотя и во

время этих акций опасность не была для рыцаря или просто воина

столь же острой, как во время полевого сражения. Многие города,

однако, так никогда и не брали штурмом; их подвергали длительной

осаде, и они сдавались (если такое вообще происходило) на опреде-

ленных условиях (наиболее распространенным условием был, напри-

мер, вывод к определенному дню гарнизона, если к нему не придет

подкрепление).

В плане экономии людских ресурсов такой способ

394

Глава III

ведения осады был оптимален с точки зрения обеих сторон и безус-

ловно уменьшал риск потерь. Но это лишь один аспект. Осада города

могла сильно затянуться, и в армии начиналось моральное разложение,

а также - что гораздо важнее - болезни, причем особенно страдали

именно осаждавшие. Генрих V в битве при Азенкуре был вынужден

сражаться в исключительно невыгодных условиях, ибо армия его сильно

пострадала от эпидемии дизентерии, ведя осаду Арфлера и встав лаге-

рем в нездоровой болотистой местности вокруг этого города.

11оте-

ри в его войске из-за болезней (и дезертирства) во время длительной

осады Мо, тянувшейся всю жестокую зиму 1421-1422 гг., оказались,

возможно, даже еще более серьезными, к тому же именно там начало

сдавать и здоровье самого Генриха.

Болезни были действительно

одной из самых серьезных опасностей для любой средневековой ар-

мии, находящейся далеко от дома - как во время осады, так и во время

полевых сражений, и уж болезни-то не щадили никого. Жуанвиль

напоминает нам об этом, выразительно описывая ужасные страдания

Аюдовика Святого во время отступления его армии от Мансуры: «В

ту ночь он несколько раз терял сознание, а поскольку мучившая его

дизентерия постоянно заставляла его брести в отхожее место, при-

шлось даже отрезать ему нижнюю часть подштанников».

1 ак что не

требовалось даже и участия в сражении, чтобы подвергнуть жизнь

странствующего рыцаря страшному риску.

Когда же войска действительно сходились на поле брани, риск

быть убитым очень повышался. В этом, правда, многие сомневались

из-за высказанных Маккиавелли обвинений в адрес condottieri, кондо-

тьеров, предводителей наемных военных отрядов в Италии XV века,

по поводу того, что они, будучи наемниками, не желали по-настоящему

рисковать ни собственной жизнью, ни жизнями своих людей, и спустя

рукава участвовали лишь в самых «легких» сражениях, где потери

могли быть минимальны, преследуя сразу две цели - экономя людские

ресурсы и сохраняя свое влияние. Подобная точка зрения получила

широкое распространение, в том числе и в письменных источниках, и в

нее с большой (даже слишком!) готовностью верили. Картина, нари-

Рыцарство и война

395

сованная Маккиавелли, на самом деле не так уж правдива даже для

Италии XV века. После битвы при Анггьяри (Тоскана) в 1440 г.,

где, согласно его утверждениям, якобы погиб только один человек, на

самом деле существовал довольно длинный список убитых, в котором

было порядка 900 человек. Потери того же уровня наблюдались и в

других сражениях, которые Маккиавелли называет «удивительно бес-

кровными».

Тем не менее, он прав относительно того, что войны в

Италии до французского вторжения 1494 г. действительно характе-

ризовались относительно малыми потерями по сравнению с войнами в

других частях Европы. В сражении при Азенкуре погибло, по всей

вероятности, порядка 5-6 тыс. человек только с французской сторо-

ны.

Там, как и в сражении при Пуатье (1356 г.), было уничтожено

примерно 40% французской кавалерии - то есть представителей выс-

шего сословия, главным образом рыцарей и оруженосцев. С этими

потерями можно сравнить потери французов в битве при Куртре в

1302 г. и шотландцев в сражении у Халидон-Хилл в 1333 г. В этих

сражениях количество смертных случаев в побежденной армии было

особенно велико, так же как и во время других известных сражений -

например, при Касселе (1328), Креси (1346), Наджере (1367), Тан-

ненберге (Грюнвальдское сражение) (1410) и Флоддене (1513), а

также при Уизби (1361), где могилы воинов сохранили то, что ныне

считается наилучшими образцами боевых доспехов середины XIV

столетия.

В контексте столь мрачной статистики потерь, подобных

только что перечисленным, красноречие Жана де Бомона, противопо-

ставляющего - в «Обете цапли» - рыцарство в мирное время и ры-

царство в реальной обстановке военного похода - представляется осо-

бенно уместным:

Когда мы в таверне пьем крепкое вино и мимо проходят дамы и с

улыбкой смотрят на нас своими сияющими глазами, и мы любуемся их

лилейными шейками и тонкими талиями в тугих корсетах, сама природа

заставляет наши сердца сильнее биться от страсти. Тогда мы готовы

одержать победу даже над Иямонтом и Аголантом, мы можем победить

396

Глава III

даже Оливье и Роланда. Но когда мы участвуем в военной кампании, и

трясемся верхом на боевых конях, и наши шеи втиснуты в шейный

доспех, а копья уже опущены к бою, и страшный холод пробирает нас до

костей, заставляя сбиваться в кучу, и наши члены все в ссадинах и

синяках сзади и спереди, и враг уже близко, тогда мы, конечно же, более

всего желаем нырнуть в какой-нибудь большой и темный подвал, где

никто и никогда не смог бы нас отыскать.

15 1

Личные и даже интимные подробности, содержащиеся в хрониках

и рыцарских биографиях, подтверждают, что те, кто прославился

как цвет рыцарства, заслужили эту славу тяжким трудом и перед ли-

цом настоящих и весьма порой неприглядных опасностей. Жак де

Дален, бургундский герой, прославившийся устройством пышно

оформленных pas d'armes в Шалоне, несколько раз переплывал реку

возле Аокра перед носом у врагов, чтобы помочь своим людям пере-

правиться на другой берег, в безопасное место; он охранял и направ-

лял свое войско, «как хороший пастырь - стадо овец»; и во время

этого сражения под ним было убито пять лошадей.

А всего не-

сколько месяцев спустя он встретил свою смерть во время осады

Пуке (осады, надо сказать, не всегда были так уж бескровны).

Германскому странствующему рыцарю Иоргу фон Эхингену, которого

еще долго помнили за то, сколь отважно он расправился с одним

знаменитым сарацином во время осады мусульманами Сеуты в

1456 г., повезло больше, и он прожил довольно долгую жизнь. Одна-

ко и он был серьезно ранен в 1457 г., сражаясь с маврами у стен

Гранады, и ногу его так никогда и не сумели как следует вылечить: «Я

был очень неудачно ранен стрелой в голень, и хотя рана сперва зажила,

но вновь открылась, когда я вернулся в Швабию, так что старость

свою я встретил с дырой в колене и вечной дизентерией.»

Прими-

тивная хирургия того времени вряд ли была для воинов менее тяжким

испытанием, чем вражеская атака. Дон Перо Ниньо Победоносный,

герой Кастилии, был ранен в ногу в 1403 г. в сражении на берегах

Туниса. Его отнесли обратно на корабль, однако же он отказался

покинуть свое войско, и ко времени их возвращения в Испанию рана

Рыцарство и война

397

опасно загноилась. Дон Перо метался в лихорадке, жизнь его была в

опасности, и врачи решили ампутировать ему ногу, он же хотел непре-

менно ногу спасти и настаивал на том, чтобы они попытались излечить

рану с помощью прижиганий: «Они добела нагрели железный прут

толщиной с тяжелую стрелу, но хирург не решался подносить его к

ране из опасения, что это вызовет слишком сильную боль. Но Перо

Ниньо, привыкший к подобным вещам, сам взял этот раскаленный

прут и приложил его к ране.»

К превеликому счастью все обошлось,

рана зажила, но ясно, что подобное лечение вполне могло закончиться

и не столь благополучно.

Жак де Лален, Иорг фон Эхинген и Перо Ниньо - все это были

странствующие рыцари, да к тому же большие любители таких дорого-

стоящих и представительных состязаний, как рыцарские поединки и

турниры. Все трое также были богато «оснащены» гербами и эмбле-

мами различных орденов: Жак де Лален был членом ордена Золотого

Руна, Иорг - ордена La Squama (Чешуи), его принимал туда король

Энрике Кастильский; а Перо Ниньо получил свой рыцарский плащ из

рук герцога Людовика Орлеанского.

Если сосредоточиться исклю-

чительно на доблестных подвигах этой троицы во время турниров,

можно рассматривать упомянутые орденские знаки просто как свиде-

тельства тогдашней рыцарской моды, однако же факты реальных био-

графий этих героев не позволяют нам делать подобные выводы. Кро-

ме того, эти трое - отнюдь не исключение: их карьеры весьма схожи с

жизненным путем многих представителей благородного сословия, и

мы с подобными примерами уже познакомились; подобный образ жизни

был характерен для того типа рыцарей, которым свойственно было

одновременно и страстно увлекаться турнирами, и странствовать по

свету, и отличаться особой отвагой в сражениях с врагом. В основе

выпавших на их долю испытаний, как я уже говорил, лежит простая

мораль: почести, которыми одарили их современники, - самая что ни на

есть заслуженная награда за тот риск, которому такие, как они, подвер-

гали не только собственную жизнь, но и, в случае необходимости, все

свое благополучие, благополучие своей семьи и многое другое.

398

Глава III

•к -к *

Теперь перейдем ко второму вопросу касательно странствующих

рыцарей: насколько в позднее средневековье культ странствующего

рыцаря соответствовал общественным и политическим нуждам своего

времени? Это гораздо более сложная проблема. Однако, два момента

в идеальном портрете такого рыцаря откроют нам, как мы убедимся

впоследствии, некоторые подходы к ее решению. Один из них - посто-

янное подчеркивание верной службы рыцаря своему господину, второй

- его неповторимая исключительность, проявляющаяся в индивиду-

альных - и индивидуалистических - достижениях. Между этими дву-

мя моментами явно существует некоторое напряжение, что очень важ-

но: способ, с помощью которого можно это напряжение устранить, и

послужит ключом к решению нашей проблемы.

Ничего удивительного, что так много говорится о верной службе.

Когда средневековый воин являлся под знамена своего господина и

военачальника, то полностью предавал себя в его распоряжение, а это

значило немало. Во-первых, рыцарь должен был полностью экипиро-

вать себя, и одна только стоимость его экипировки полностью оправ-

дывала то, сколь высоко общество оценивало его желание служить

данному сеньору. Отчасти причиной того, что ему как бы вменялось в

обязанность экипироваться за свой счет, была, разумеется, традиция.

Наделенный землей вассал в раннее средневековье должен был, как

от него и ожидалось обществом, обеспечить себя собственными и бо-

лее дешевыми конями, доспехами и оружием; например, указы англий-

ских королей XII-XIII веков содержали перечень требований к сна-

ряжению, которое, в соответствии со своим конкретным доходом, обя-

заны были иметь и поддерживать в боевой готовности королевские

подданные, которых могли призвать на военную службу.

А потому,

когда в XIII веке правители стали гораздо чаще предлагать плату в

качестве дополнительного стимула для несения воинской службы, ни-

кому и в голову не приходило, что размер этой платы должен хотя бы

как-то соответствовать расходам на экипировку и хотя бы отчасти их

Рыцарство и война

399

возмещать; считалось, что к моменту несения службы воин уже дол-

жен был и без того иметь все, что нужно. На самом же деле в позднее

средневековье мнение на сей счет было совершенно противополож-

ным, как о том свидетельствует ordinamenti (ордонанс), регулирующий

в Италии condotte, или соглашение между капитанами наемных отря-

дов, с одной стороны, а с другой - городами и signore, которые этих

наемников нанимали; в этих документах очень подробно и точно ука-

зывалось, какое именно снаряжение должно быть у воинов, которых

данный город или данный правитель собираются взять на жалова-

нье.

Компенсация, выплачиваемая за павших во время военной кам-

пании боевых коней, обычно оговаривалась особо. Вряд ли возможно

было нечто большее на том этапе, когда система налогообложения

была еще в пеленках, когда общий налог повсеместно рассматривался

как невыносимое бремя, навязанное тираном-правителем (если только

налог этот не оправдывала некая чрезвычайная ситуация). Правители

просто не способны были взвалить на свои плечи дополнительные

расходы на войну, не опираясь на готовность своих подданных оказать

им в этом отношении определенную помощь, совершенно необходи-

мую для поддержания авторитета правящей власти. Совершенно ес-

тественно поэтому, что в подобных обстоятельствах правители по-

прежнему прежде всего обращали свой взор на воинское сословие, на

представителей знати, обеспечивавших им несение оплаченной воен-

ной службы, и рассчитывали, что на этих отдельных представителей

благородного сословия удастся переложить и стоимость их экипиров-

ки. Плата в подобных условиях скорее походила на возмещение (до-

вольно внушительное, впрочем) тех средств, которые были потрачены

на экипировку, чем на выплату жалованья в современном понимании

этого слова. Общественное мнение, согласно высокой оценке которого

представители знати и рыцари считались всегда готовыми нести воен-

ную службу, можно было считать еще одной формой «возмещения»

вложенных в экипировку средств.

Более высокая цена, которую воин в позднее средневековье «на-

значал» за свою службу, самостоятельно экипируя себя, более всего