Кент Рокуэлл. Это я, Господи!

Подождите немного. Документ загружается.

себя; пригрозив чиновникам судом, я добился-таки от них разре-

шения.

Если обстоятельства не толкнули бы нас на молочную торговлю,

то мы были бы избавлены и от неприятностей и от больших рас-

ходов.

Однако разве это справедливо, когда торговец, пользуясь монополь-

ным правом, навязывает своим покупателям помои, а хорошее, жир-

ное джерсейское молоко отправляет в Нью-Йорк, где его перераба-

тывают в странную жидкость, которую пьют горожане?

Искусство и коммерция (в данном случае я имею в виду нашу

торговлю молоком) принципиально несовместимы. Я говорю не только

о пастеризации, разливе в бутылки и распродаже молока, которой

мы опрометчиво начали заниматься, но и о производстве молока,

о владении молочной фермой вообще. Коммерция преследует одну

единственную цель: получение прибыли. Цель художника — делать

добротные вещи. Мы должны были выпускать добротную продукцию

не только в силу того, что нас побуждала к этому внутренняя потреб-

ность, но и потому, что были склонны думать о молоке то же самое,

что сказал Эмерсон о мышеловках: не зарастет тропа к двери того

человека, кто смастерит лучшую мышеловку. Не надо забывать, что

Эмерсон не был коммерсантом.

Если бы я был коммерсантом или по крайней мере обыкновенным

здравомыслящим человеком, который желает, чтобы его ферма хотя

бы окупала себя, то я не стал бы комплектовать свое стадо из коров

джерсейской породы только потому, что они дают самое жирное мо-

локо. Это — старомодная порода скота, выведенная с расчетом на

качество, а не на количество молока; тот, кто держит джерсейских

коров, несет убытки. Но мы щеголяли не только коровами; мы ста-

рались как можно лучше обслужить покупателей, уделяя внимание

и внешнему виду бутылок и их закупорке. Если бы мы этого не де-

лали, то избавили бы себя от больших расходов, а люди все равно не

заметили бы никакой разницы. Наш рекламный девиз «Самое жир-

ное молоко в районе» никто не собирался оспаривать. Не пытаясь

сравняться с нами в качестве продукции, наши конкуренты больше

полагались на свое влияние в семьях, на связи с политическими кру-

гами и церковью. Именно это дало им возможность в конце концов

вести против нас ту ловкую интригу, которая была мыслима лишь в

обстановке истерии и при большом невежестве жителей.

Никогда я не понимал, почему Иов пользуется таким уважением

только за то, что он не очень жаловался на свои болячки и язвы.

Когда мы с Рокуэллом-младшим жили на Аляске, мы тоже страдали

от язв, однако не хныкали и не ворчали. Нам некому было бы и по-

жаловаться, кроме старого Олсона, а Олсон по натуре был не из тех,

— 591 —

кто посочувствовал бы нытикам и ворчунам. Однако я помню, что

язвы наши болели сильно. Тем не менее я в любое время предпочел

бы лучше иметь дело с язвами, чем с фермой, которая осталась на

моих руках после того, как в 1943 году от нас ушел Джордж. Соседи

говорили, что он никогда не ушел бы, если бы не его жена Нелли.

Этой женщине страшно хотелось куда-нибудь уехать, и Джордж,

будучи предан ей, бросил работу и уехал. В ту пору заработная плата

в промышленности была высокой, и люди уходили из деревни в го-

род. То, что платили своим рабочим фермеры, уже не могло удержать

их, фермеры нуждались в рабочей силе в течение всех военных лет.

Двое рабочих, на милость которых покинул нас Джордж, были по-

стоянной причиной нашего беспокойства и расходов. Дела на ферме

шли все хуже и хуже: за стадом никто не смотрел, коровы остава-

лись некормленными; от правильной системы доения пришлось отка-

заться; за машинами никто не приглядывал, их даже умышленно

ломали; количество счетов за помощь, привлекаемую со стороны,

устрашающе возросло. Но хуже всего было то, что рабочие фермы и

молочной фабрики ссорились между собой и приходили ко мне со

своими жалобами. Мы еще сводили концы с концами, но наши ре-

сурсы были на грани полного истощения. Я уже боялся появляться

на скотном дворе. Достаточно мне было сказать строгое слово, как

люди бросали работу. Язвы? Оставь свои глупости, Иов. Вот попробуй-

ка содержать ферму в военное время.

Или — попробуйте писать картины, рисовать, делать литографии,

гравюры. Попробуйте заняться всем этим в военных условиях лишь

ради любви к искусству. Попытайтесь сыграть на скрипке в то время,

когда горит Рим. Даже Нерон, как пишет Гиббон, не опускался до

этого. Во время войны вы делаете то, что требуется, а что именно

требуется, — это определяет наш пресловутый закон спроса и пред-

ложения посредством платы за работу. Отсюда следует вывод, что

насколько сильна потребность, настолько хорошо вам платят.

В 1943 году и в течение последующих двух-трех лет Управлению

военной информации требовались маленькие рисунки для карманного

справочника «США», который оно периодически издавало. Судя по

условиям рынка, в этих рисунках не очень нуждались, но мне так

хотелось их сделать, что я готов был работать бесплатно. На юге

страны требовались мои лекции об искусстве (с маленькой буквы) и

Демократии (с большой буквы), и я ехал читать эти лекции. Литера-

турный агент Жак Шамбрэн требовал от меня статей, и я писал

статьи. Пивной фирме под названием Р. О. N. требовалась для газет-

ной рекламы серия рисунков с изображением американских пейза-

жей; нужда в этих рисунках (опять-таки по условиям рынка) была

столь велика, что я очень заинтересовался этой работой и выполнил

ее хорошо. Таким образом получилось, что в военное время я ока-

зался наиболее полезен пивоварению. Компания «Рар молтинг» из

— 592 —

города Манитовок (штат Висконсин) заказала мне книгу по случаю

своей столетней годовщины. Я должен был не только написать эту

книгу, но и снабдить ее иллюстрациями и подготовить макет. Эта

работа оказалась самой интересной и удачной из всех, какие мне

приходилось выполнять для рекламы.

В связи с этой книгой произошел забавный случай; я должен рас-

сказать его вам, тем более что в мире коммерции, как я убедился,

подобные случаи нечасты. Впрочем, пусть факты говорят сами за

себя. Дело началось с письма, полученного мною в январе 1942 года:

Уважаемый мистер Кент!

Взглянув на прилагаемый оттиск гравюры, Вы поймете, что

я украл вашу собственность. Обращаюсь к Вам как к судье и

как к суду присяжных с просьбой оценить причиненный

ущерб и потребовать его возмещения...

Начало, как видите, честное и прямое. Автор письма, некий Ганс

Гинрихс, в своей совершенно пленительной «мольбе о милосердии» и

готовности творить добро, с таким восхищением писал об искусстве

человека, у которого он «украл» гравюру, что заставил бы засиять от

удовольствия, наверное, самого Леонардо. После того как я простил

этого злодея, получив от него в награду «мешок солода» (он торго-

вал этим продуктом) «в его дистиллированном, жидком виде», между

нами двумя, между нашими семьями и знакомыми установилась

дружба, продолжавшаяся до... Но — погодите! Дайте мне рассказать

обо всем по порядку. Начнем же с книги.

Книга была предназначена для того, чтобы отметить сотую годов-

щину фирмы, которая в течение жизни трех поколений ее владель-

цев из маленькой конторы, обосновавшейся в пограничном селении,

превратилась в предприятие, бесспорно занявшее ведущее положение

в стране. История фирмы была историей семьи, утвердившей себя и

разбогатевшей в этой стране Великих Возможностей. Мне казалось,

что об этом и должна была рассказать книга. В таком духе я написал

текст и сделал пятьдесят или больше рисунков разных размеров.

Книга (не толстая, форматом в четвертую долю листа) получилась

хорошей и внешне привлекательной; она была встречена с одобре-

нием всеми друзьями фирмы, которым была разослана, а также

библиотеками и многими выдающимися деятелями. Успех книги в

значительной степени объяснялся самой дружеской, великодушной

и весьма деликатной помощью со стороны Ганса Гинрихса. Работа

над книгой доказала, к моему удовлетворению, что в старой посло-

вице о семи няньках заложено много смысла. Няньки в рекламе

могут испортить все что угодно. На этот раз мне не мешали, и в

1946 году книга была закончена. Между тем Ганс Гинрихс начал со-

бирать мои картины, назвав свою коллекцию «Галереей Рокуэлла

— 593 —

Кента». Собрание Гинрихса росло так быстро, что вскоре стало усту-

пать лишь «коллекции Кента», которая, как я уже писал, создава-

лась в Асгоре. Наша дружба с Гансом Гинрихсом была самой сердеч-

ной — до поры до времени. Пусть пока она такой и остается.

В военные годы у меня были и другие хорошие заказы. В 1944 году

Ассоциация воздушного транспорта заказала мне через посредство

своих агентов по рекламе картину — ее предполагалось преподнести

комиссии палаты представителей по внутренней и внешней торговле

с тем, чтобы она висела в помещении комиссии и Вашингтоне. Я по-

ехал в Вашингтон, познакомился с председателем комиссии мистером

Ли и осмотрел зал. Когда меня спросили, на какой из стен я хотел

бы повесить картину, то я избрал закругленную сверху нишу, рас-

положенную за трибуной.

— Вот здесь я хотел бы поместить панно, — сказал я.

— Прекрасно, — заявил Ли.

— Прекрасно, — подтвердили все остальные.

Когда мы с представителем Ассоциации воздушного транспорта

вышли из зала, он воскликнул:

— Бог мой, что же нам теперь делать? Председателю угодно зака-

зывать панно, а мы не можем платить за панно!

Но вы же знаете нашего брата-художника: он всегда готов прийти

на помощь бедствующим корпорациям. Поэтому я исполнил панно

за ту самую плату, которая была бы мне обещана, если бы я писал

обычную станковую картину. Панно и сейчас сохранилось в том

зале: в темно-голубом небе над мирным ландшафтом парит группа

крылатых фигур, символизирующих Четыре Свободы; внизу золоты-

ми буквами написано: «Мир на земле». «Мир на земле и в человецах

благоволение»: пусть смысл этих слов и дух господа, для которого

ангелы пропели их, проникнут в сердца заседающих.

В 1945 году я принял заказ на тринадцать рисунков для компании

«Америкэн экспорт лайн». Эта работа тоже оказалась одной из тех,

куда я мог вкладывать всю душу. Мне была предоставлена почти

полная самостоятельность; требовалось соблюсти одно условие: чтобы

рисунки затрагивали тему моря и изображали такие детали, которые

напоминали бы о портах, обслуживаемых компанией. Мне кажется,

что рисунки сами показывают, насколько полно я воспользовался

предоставленной мне свободой.

Хотя работ, содействующих победе, мне пришлось выполнить во

время войны не так уж много, есть среди них одна небольшая серия,

которую с полным правом можно назвать патриотической. Это ри-

сунки для фирмы «Сэрс, Рубек» на тему о военном займе. Артур

Прайс, руководивший в этой фирме отделом доставки товаров почтой,

принадлежал к тем специалистам рекламного дела, кто стремился

поставить его на службу военным целям. В блестящей речи, произне-

сенной в 1942 году в Чикагском объединенном рекламном клубе, он

— 594 —

говорил: «Разве реклама не может призывать к победе и будить

апатичных граждан? И разве она не способна при этом обойтись

без субсидий правительства? Почему она не может повлиять на псев-

доинтеллигентных кретинов, которые издают миллионы газет и жур-

налов для того, чтобы затемнить сознание, одурманить и запутать

простого человека? На тех самых издателей, которые живут за счет

промышленной рекламы и, когда хотят, попрекают нас этим, выта-

скивая наружу истрепанное и обесчещенное знамя «свободы печати».

Зачем им нужна эта свобода? Чтобы предавать свою страну?»

Прайс был единственным известным мне работником в области

рекламы, считавшим, что в военное время реклама призвана служить

не только процветанию предпринимателей или укрывательству их

от выплаты налогов со сверхприбылей. «Все должно быть подчинено

целям победы, — писал он мне. — Покупатели должны покупать лишь

то, что нужно в этих целях».

Но мы с Артуром Прайсом сделали гораздо меньше, чем предпола-

гали. У нас с ним был разработан план — подготовить для фирмы

«Сэрс, Рубек» серию обложек, на которых была бы представлена

Америка в картинах художников. Чтобы проверить, насколько хорош

наш план, корпорация по изучению общественного мнения произвела

опрос среди пятидесяти тысяч покупателей — клиентов фирмы, пред-

ложив им выбрать лучший из десяти вариантов обложек. Как выяс-

нилось, подавляющее большинство опрошенных, разбитых на группы

по географическому принципу, по уровню доходов, образованию и

возрасту, высказалось в пользу художников и их искусства. Увы,

Прайс ушел в отставку раньше, чем мы успели приступить к осуще-

ствлению нашего плана.

Тем временем я признался Прайсу, что мечтаю когда-нибудь за-

няться иллюстрированием Библии. Он горячо одобрил эту мысль,

выразив надежду, что фирма «Сэрс, Рубек» возьмется издать такую

книгу. Печатание ее мы собирались поручить фирме «Лэксайд пресс»,

с которой меня связывала старая дружба. Однако «Лэксайд пресс»

взглянула на дело по-иному.

Фирма «Лэксайд пресс» и ее владельцы Р. Р. Доннелли и сыновья

смотрели на многие вещи вообще не так, как смотрят другие люди

и в особенности рабочие. Что касается рабочих, то в отношении их

хозяева фирмы во всем подражали Генри Форду. Рабочие у них не

были объединены в профсоюз, и хозяева гордились этим. А то что в

период президентства Рузвельта рабочие завоевали себе право на бес-

препятственное объединение, очевидно, настолько же огорчило Дон-

нелли, насколько обрадовало Интернациональный профсоюз типо-

графских рабочих. В 1942 году этот профсоюз решил создать на

предприятиях «Лэксайд пресс» свою организацию и в связи с таким

решением письменно попросил меня выступить со статьей в своей

листовке «Лэксайд бюллетень».

— 595 —

Я не настолько наивен в житейском смысле, чтобы не видеть, что

все наниматели молчаливо держатся следующего мнения: выплачи-

вая рабочим зарплату, они покупают не только их труд, но и их ра-

зум, сердце, душу, словом, покупают их «лояльность». С другой сто-

роны, я не настолько беспринципен и не настолько лишен чувства

собственного достоинства, чтобы не восстать против такой самона-

деянности работодателей. Что касается моих взаимоотношений с Дон-

нелли, то и здесь я не мог допустить, чтобы четыре тысячи долларов,

выплаченные мне за рисунки к «Моби Дику», обязывали меня по-

ступиться моими убеждениями.

И я направил статью в «Лэксайд бюллетень». Вот что в ней, в

частности, говорилось:

«Чем Америка больше всего гордится, так это — высоким уровнем

жизни своего народа. Под «народом» мы подразумеваем рабочих.

К рабочим, имеющим высокий уровень жизни, мы не причисляем

тех, кто лишен работы или живет на пособие; не причисляем мы к

ним и рабочих-издольщиков, а также рабочую массу, не имеющую

квалификации и не объединенную в профсоюзы. Мы имеем в виду

рабочих, занятых в тех отраслях промышленности, которые охвачены

профсоюзами. Это важно отметить, ибо если рабочие, о которых идет

речь, и их семьи материально хорошо обеспечены, то это объясняется

тем, что благодаря помощи профсоюза они добились высокой зар-

платы. Таким образом, именно организованные рабочие Америки за-

воевали для всех американцев право гордиться своей страной...

Я рабочий в том смысле, что зарабатываю себе на жизнь собствен-

ным трудом. Каков бы ни был характер этой работы, я хочу быть

уверенным в своем будущем, хочу получать хорошее вознаграждение

за свой труд и иметь достаточно свободного времени для развлечений.

Если все эти блага представляют ценность для человека, за них стоит

бороться. И если такой жизни можно добиться только в борьбе, то

элементарное чувство самоуважения, свойственное всякому порядоч-

ному человеку, заставит меня включиться в эту борьбу, а не ждать,

чтобы за меня боролись другие. В жизни мне приходилось овладевать

множеством профессий. Если там, где я работал, существовали проф-

союзы, я вступал в них. Если профсоюзов не было, я стремился их

создать, ибо я хочу добиться хорошей жизни для себя, для своих

товарищей-рабочих, для народа Америки.

«Лэксайд пресс» — одна из крупнейших типографий страны не

только по своим масштабам, но и по качеству выпускаемой ею про-

дукции. Хозяева типографии понимают, что значит хорошо работать

и выпускать первосортную продукцию. Этого они достигают руками

рабочих и служащих. Я имею все основания быть благодарным

«Лэксайд пресс» за то, что она сделала возможным на самых выгод-

ных условиях мое участие в выпуске книги, которую многие называли

лучшей из всех, когда-либо напечатанных в Америке. Эта книга —

— 596 —

«Моби Дик» Мелвилла. Когда в «Лэксайд пресс» будет создана проф-

союзная организация, то я буду одним из первых, кто поздравит с

этим событием рабочих и дирекцию».

А теперь возвратимся к рассказу. В 1944 году (или что-то около

этого) Артур Прайс завтракал с ответственными представителями

фирмы Доннелли, Литтелом и Зиммерманом, имея в виду обсудить

с ними план издания Библии. Полагаю, что они вели приятную бе-

седу на разные темы (фирма «Р. Р. Доннелли и сыновья» печатает

прейскуранты для фирмы «Сэрс, Рубек»), после чего Прайс, выбрав,

как ему казалось, благоприятный момент, поднял вопрос о Библии с

иллюстрациями Кента.

Словно в ясном голубом небе разразилась гроза (если такое явле-

ние вообще возможно) или взорвалась атомная бомба на дремлющем

острове Эниветок — с такой силой обрушился гнев представителей

Доннелли на предложение Прайса. Нет, нет, типография не примет

никаких заказов с участием Кента — не примет ни теперь ни когда-

либо в будущем!

В 1945 году секретарь Интернационального профсоюза типограф-

ских рабочих писал мне:

Мы, члены ИПТР, работающие в «Лэксайд пресс», считаем

вас духовным отцом «Капеллы» (так они называют свою мест-

ную организацию). Ваше пламенное выступление в 1942 году

вдохновило многих из нас на борьбу за создание профсоюза.

Зная о таких настроениях печатников, я представляю себе, как

замечательно они могли бы издать задуманную мною Библию!

ОГДА ЧЕЛОВЕК ПИШЕТ КНИГУ О СВО-

ей жизни, ему приходит на ум очень многое. Насколько я помню,

свой рассказ я начал с того, что сравнил ребенка с семечком, которое,

упав с дерева, потенциально остается наследником генеалогической

линии. Я приглашал вас взглянуть на родословное древо, чтобы вы-

яснить, с какого рода сеянцем мы имеем дело; однако мы могли бы

поступить и проще: посадить семечко в землю и предоставить ему

самому показать себя. Дуб, плакучую иву, клен, сосну можно опреде-

лить по самым ранним листочкам и иглам. И когда я писал о себе,

мне пришло на ум, что я и, вероятно, большинство людей подобны де-

ревьям; проявив однажды какие-то свойства, мы сохраняем их на всю

жизнь. Ничто не может нас изменить. Например, появление у меня

на голове первых волосяных игл показывало, что мне суждено быть

сосной: сосной я и остался. Я возмужал, стал выше ростом, раздался

вширь; число прожитых мною лет можно определить по кругам ве-

ток, выросших на мне, а судить о том, насколько быстро в тот или

иной год я рос, можно по расстоянию между кругами этих веток. И

все-таки я до сих пор остаюсь сосной, если я вправе сослаться на за-

явления, подобные тому, что я сделал печатникам «Лэксайд

пресс». В 1945 году я в письменной форме высказал то же самое,

о чем в 1910 году, когда ехал на пароходе в Бат, заявлял

устно.

Я уже писал о своих неизменившихся взглядах на искусство, гор-

деливо сравнивая себя с неподвижной стрелкой флюгера, всегда ука-

зывающей на север. Писал о своих убеждениях, которые склонили ме-

ня в пользу социализма, когда мне был еще двадцать один год.

К 1945 году мои убеждения не изменились, но благодаря накоплен-

ному опыту стали более зрелыми и широкими. Они остаются такими

же и сейчас. Как раньше, так и теперь я вижу в социализме един-

ственный ответ на возникающие в моем сознании вопросы. А что ска-

зать о борьбе за мир? Сегодня, как и в годы моей юности, в памяти

звучат прощальные слова Старого Морехода:

— 598 —

XXVI УВЫ, Я НЕ ИЗМЕНИЛСЯ!

Тому, в ком вера горячей,

Мила любая тварь.

Велик и щедр в любви своей

Господь — вселенной царь!

В двадцать лет мне казалось неоспоримым (так же как более века

с четвертью тому назад основателям нашего государства), «что все

люди сотворены равными, что они наделены... неотъемлемыми пра-

вами, в том числе правом на жизнь, свободу и стремление к счастью».

Эти слова кажутся мне неоспоримыми и сегодня. Как теперь, так и

всю свою жизнь я считал, что правительства учреждаются для того,

чтобы обеспечивать эти права. На этом убеждении строилась вся моя

деятельность как гражданина. Да, я не переменился.

И тем не менее по мере того, как мы приближались к победе в

борьбе за сохранение этих самых прав, какие-то перемены, по всей

видимости, все же имели место. Как известно, все в мире относи-

тельно. Будучи художником, я знаю, что нейтральный серый цвет,

положенный на оранжевом фоне, выглядит голубым; если же фон

голубой, то серое приобретает оранжевый тон. Мои принципы, как я

полагаю, остались неизменными. Многие другие люди тоже остались

верны делу демократии. Чем же в таком случае, если не измене-

нием атмосферы, в которой мы живем, можно объяснить перемены

в моем общественном положении, перемены, свидетельством которых

явилось недружелюбное отношение ко мне Доннелли и все более часто

применяемый к нам термин — «подрывные»? Неужели фон, окруже-

ние, в котором мы оказались в нашей стране, стал настолько голубым,

или, если искать синонимы, настолько холодным, враждебным по

отношению к демократии, что демократы, подлинные демократы вы-

глядели уже красными?

Профашистское движение и сопутствовавшая ему травля красных

в предвоенные годы все усиливались; эту тенденцию в конгрессе

олицетворяла так называемая комиссия по расследованию антиаме-

риканской деятельности, во главе которой стоял Мартин Дайс. Мне,

как и многим другим, пришлось стать жертвой клеветнических обви-

нений комиссии. В книге Дайса под названием «Троянский конь» (го-

ворят, что эта книга была написана ныне дискредитированным

Мэттьюзом) мое имя стоит рядом с именами таких выдающихся

бунтовщиков, как Генри Уоллес, Гарольд Икес, министр юстиции

Джексон, Роберт Морсс Ловетт, Арчибальд Маклиш и сотни других

приверженцев человеческой порядочности. Но широкая обществен-

ность, избравшая Рузвельта президентом, так же, как и сам он, отно-

силась к Дайсу и его деятельности с презрением. А потом пришла

война и образовалась видимость единства.

Беседуя как-то с Аланом Уордвеллом — секретарем организации

помощи России во время войны, — я высказал возмущение тем, что

— 599 —

сохранившиеся еще пережитки травли красных наносят ущерб воен-

ным усилиям Америки. Он со мной согласился.

— Уж если превращать радикалов в проблему, — сказал я, — так

мы можем заняться этим после того, как выиграем войну.

— И мы займемся, уверяю вас, — ответил Уордвелл зловещим

тоном.

Уордвеллу и компании действительно не терпелось заняться этим.

По мере того как победа приближалась, становилось все более оче-

видным, что они приложат все старания, чтобы лишить нас тех Че-

тырех Свобод, за которые велась война.

Начиная с 1945 года рассказ о моей жизни, равно как и о жизни

многих других американцев, в течение длительного времени прини-

мавших активное участие в борьбе за свободу, будет уже рассказом

не столько о том, что делал я, сколько о том, что делали со мной.

По правде говоря, это относится и ко всему американскому народу.

Каков будет суд истории над нашей эпохой? Скажет ли она, что в

жизни нашей страны это был период развития демократии? Почув-

ствовал ли народ, что гарантии его жизни и свободы упрочились?

Осуществились ли его старые идеалы и появились ли новые, более

высокие, за которые надо было выступать? Свобода от страха! Бы-

вали ли в нашей истории времена, когда страх шествовал по нашей

земле такой ужасающей поступью, какой он шествует сейчас? Мы

боимся всего: своих друзей и соседей, платных шпионов и осведоми-

телей; боимся написать письмо, боимся позвонить по телефону; бо-

имся «нашего» правительства; боимся потерять работу, средства к

существованию, свободу; боимся за наши жизни. Разве это действи-

тельно эпоха осуществления идеалов свободы? Есть у нас среди на-

родов мира хоть один друг?

Нет, после окончания войны история моей жизни, как и жизни

бесчисленного множества других американцев, не может быть на-

звана историей осуществления идеалов. Мы принадлежим к отступа-

ющей армии. Отступаем мы с тяжелыми боями, стараясь удержаться

на каждом жизненно важном участке. Паники нет: время работает

на нас.

— Почему вы, американцы, так хвастаетесь, когда говорите о Бан-

кер Хилл? — спрашивал один англичанин. — Позвольте узнать: кто

был на вершине этого холма после того, как сражение закончилось?

— Это-то я знаю, приятель, — отвечал житель Новой Англии. —

А ты скажи мне вот что: кто на этом холме теперь?

Время, как я уже сказал, работает на нас, хотя, к сожалению, не на

меня лично. Однако никто не знает, как говорил Джефферсон, долго

ли будет продолжаться «терпеливое попустительство» человечества.

Компания «Дженерал электрик» решила заказать мне зимние пей-

зажи для своего большого ежегодного календаря. Компания в осо-

бенности хотела, чтобы я приготовил пейзаж с фермой, рассчитывая

— 600 —