Кент Рокуэлл. Это я, Господи!

Подождите немного. Документ загружается.

Джорджем Сильвестером Вайриком, а задумана, по мнению Уэнделла

Уилки, Гербертом Гувером. Во главе комитета стоял генерал Роберт

Вуд. Его поддерживали Джон Фостер Даллес, Маккормик с его газе-

той «Чикаго трибюн», Генри Форд, Линдберг и большая группа чле-

нов палаты представителей и сенаторов. Создание комитета было

одобрено Иозефом Геббельсом. Для тех, кто был против войны, подо-

бралась неплохая группа попутчиков! Но ненадолго.

После побед нацистов и захвата ими Западной Европы создалось

положение, означавшее фактически конец войны между империали-

стическими соперниками; нападение на Советский Союз стало нача-

лом борьбы между противоположными идеологиями — от исхода ее

зависело будущее человечества. В этой войне Советский Союз поддер-

живали все, кто верил в социализм, верил в демократию. С этого

момента для меня лично война стала нашей войной. Чем может по-

мочь ей художник?

Как граждане мы могли помочь рассеять широко распространив-

шееся предубеждение и даже ненависть к Советскому Союзу, которые

враждебная, дезориентирующая пропаганда на протяжении многих

лет внедряла в сознание общественности. Вера в Советский Союз,

в его политическую устойчивость, в его огромные успехи в области

развития промышленности, в его колоссальный потенциал, в могуще-

ство Красной Армии — та самая вера, за которую столь многие под-

вергались преследованиям, теперь оправдывалась; лучшим доказа-

тельством этого был Сталинград. Как и большинство людей, все

сведения о Советском Союзе я черпал из того, что читал. Однако, в от-

личие от большинства, я читал то, что пишут обе стороны. Читал

газету «Нью-Йорк таймс» и газету «Дейли уоркер», читал, например,

«Встречу в Утопии» Лайонса и «Советы» Риса Вильямса. Кроме того,

я был знаком с людьми разных направлений. Среди них были и

правые (один-два банкира, ряд юристов, предпринимателей) и левые

(деятели профсоюзов, коммунисты). Будучи давним приверженцем

социализма, я был склонен верить только тому, что говорили левые,

и я не ошибся. Ведь русские танки и вправду действовали, русские

пушки стреляли, самолеты летали; вопреки утверждениям генерала

Маршалла, высочайшего военного авторитета, немцы не заняли

Москвы ни через три недели, ни через год — они не заняли ее вообще.

Будь я глупцом, я мог бы счесть себя мудрее пятидесяти или ста

миллионов своих соотечественников; однако мудрость моя заключа-

лась лишь в том, что я читал информацию, поступавшую с обеих

сторон. В конечном счете это окупает себя.

21 июня 1942 года, когда падение Сталинграда, если вы помните,

казалось неминуемым, я выступал с эстрадных подмостков парка

перед большой толпой жителей города Ридинга в штате Пен-

сильвания. Вкладывая в свои слова всю убежденность и страсть, я

— 571 —

торжественно предсказывал, что этот город не падет. Два года спустя

я выступал на завтраке в клубе «Ротари» в Саранак Лейк. Когда я

кончил, один из гостей отвел меня в сторону и сказал:

— Я слушал ваше выступление в Ридинге и хорошо его помню.

Скажите, мистер Кент (тут он заговорил полушепотом, как бы по

секрету), не можете ли вы сообщить, откуда вы получили тогда эти

сведения?

Вместо ответа я указал пальцем на свою лысую голову и на сердце.

Наибольшую помощь обществу художник может принести своим

искусством: оно является потенциально мощным средством пропа-

ганды. О том, что многие художники хотели бы быть полезными, я

хорошо знал благодаря своим связям с профсоюзом художников.

Ввиду этого в октябре 1941 года я написал письмо президенту Соеди-

ненных Штатов. Заверив его с чувством гордости в том, что худож-

ники жаждут послужить своей родине в трудную годину, я недоуме-

вал, почему у нас не используются для пропаганды «ни стены, ни

доски для афиш, ни баки для воды или бензина и другие подручные

предметы, на которых можно было бы расклеивать плакаты и ло-

зунги, призывающие людей осознать, что страна в опасности». Я от-

метил, что такое положение объясняется не апатией художников,

а тем, что наше правительство не мобилизовало их на работу в инте-

ресах обороны. В заключение я обратился к президенту с предложе-

нием созвать в Вашингтоне совещание представителей организаций

художников.

Подтвердив получение этого письма, секретарь президента Эдвин

Уотсон рекомендовал мне обратиться к Уильяму Филлипсу из отдела

информации Управления по неотложным делам. Я посетил мистера

Филлипса и в дружеской беседе с ним подробно изложил свой план.

Учитывая особенности населения в зависимости от района страны и

рода занятий, учитывая неодинаковый круг интересов, в некоторой

степени — расовые различия и разное отношение к войне, я предла-

гал использовать мастерские художественных предприятий обще-

ственных работ, находящиеся во многих наших городах: в этих ма-

стерских художники могли бы с пользой трудиться, рисуя плакаты.

По мере того, как я разъяснял мой план мистеру Филлипсу, послед-

ний все более оживлялся.

— Да это просто замечательно! — восклицал он. — Ваш план го-

раздо шире всего, о чем мы только думали. Как скоро, по вашему

мнению, вы могли бы приступить к его осуществлению?

— Хоть завтра, — ответил я.

— Сейчас я поговорю с начальником. Вы не позавтракаете с нами?

Да? Прекрасно! Я зайду лишь к начальнику.

И, воодушевленный нашей беседой, мистер Филлипс вышел.

Ждать его пришлось долго, очень долго. Когда он, наконец, вер¬

нулся, то вид у него был довольно унылый. Он сказал:

— 572 —

— Очень жаль, мистер Кент, но ничего нельзя сделать, по край-

ней мере сейчас.

Оказалось, что ничего нельзя было сделать ни тогда, ни впослед-

ствии. Ни Управление по неотложным делам, ни само правительство

никаких плакатов не выпустило. Но нет, я не прав: через два месяца

после нашей беседы был выпущен бюллетень — глупый и бесполез-

ный документ, призывавший художников принять участие в кон-

курсе, победителям которого предлагались мизерные премии. «Нам

требуются первоклассные картины», — провозглашал бюллетень. —

«Когда правительство хочет иметь первоклассные самолеты, танки,

боеприпасы и первоклассных рабочих для производства первокласс-

ных вещей, — писал я мистеру Филлипсу, — то американские про-

мышленники получают первоклассные прибыли, а первоклассные ме-

ханики — первоклассную заработную плату. Разумеется, художники

не рассчитывают на прибыли промышленников, но они должны со-

держать свои предприятия — мастерские, должны оплачивать натур-

щиков, покупать материалы и нести другие издержки производства.

Художники не надеются зарабатывать и столько, сколько зарабаты-

вают водопроводчики, плотники и водители молочных фургонов. Но

им надо на что-то жить. Их любовь к своему искусству, к своей

стране, вообще к делу демократии побудит их работать на правитель-

ство за гораздо меньшее вознаграждение, чем стал бы трудиться ра-

бочий любой другой категории, будь он квалифицированным или не

квалифицированным... Никакое искусство не может быть достаточно

хорошим для дела, которому оно сейчас призвано служить, если

это — не лучшее искусство. В искусстве, как и во всякой другой

области, лучшего результата можно добиться лишь в случае, если вы

за него платите. Чем скорее Управление по неотложным делам пой-

мет это, тем будет полезнее».

Но оно так и не поняло.

Подобно тому бедняку горбуну из «Тысячи и одной ночи», который

подавился рыбной костью и которого таскали мертвым из одного

дома в другой, ибо никто не хотел принимать на себя вины за его

смерть, художников отсылали из одного учреждения в другое.

В 1942 году ответственность за подобные мероприятия, казалось,

взял на себя декан Лэндис, и я пошел к нему.

— Хорошо, — сказал он. — Идите к Мелвину Дугласу.

Прихожу к Дугласу.

— Замечательная идея, — сказал он. — Но кто возьмется осущест-

вить ее?

Я ответил, что можно найти много людей, которые возьмутся.

— Но кто же именно? — потребовал он. — Назовите хоть одно

лицо.

Будучи поставлен в затруднительное положение, я сказал, что

мог бы заняться сам.

— 573 —

— Однако, — добавил я поспешно, — мне это не требуется, ибо я

не ищу работы.

Прекрасно, Дуглас согласен, — он сообщит мне о результатах.

Однако своего обещания он так и не выполнил, а между тем худож-

ники, жаждавшие быть полезными, продолжали сидеть без дела.

Потом на горизонте появился Оскар Чапмэн. Вот человек, с кото-

рым надо поговорить! Встретились, долго беседовали. Прекрасный

человек. Так же, как и Филлипс, он сказал:

— То, что вы предлагаете, далеко превосходит каши планы. Я по-

говорю с начальством и потом сообщу вам.

Но больше я не слыхал от него ни слова.

Следующим на очереди был Арчибальд Маклиш из Управления

«Факты и цифры». Я написал ему письмо и послал документы, пока-

зывающие, как используется искусство в целях пропаганды в Совет-

ском Союзе. Устраняя временное недоразумение, вызванное моей бес-

тактностью, я сослался на пример особо неудачной (правительствен-

ной) пропаганды, который никто не мог бы поставить в заслугу

одному из великих американских поэтов (то есть Арчибальду Мак-

лишу), а именно, на приобретший широкую популярность стихотвор-

ный перл: Чтоб Ось расколотить — налоги надобно платить.

«Я полностью согласен с вами в том, что наглядная пропаганда

поставлена Вашингтоном плохо, — писал мне в ответ Маклиш. —

Надеюсь, что реорганизация, в результате которой во главе пропа-

ганды стал Эльмер Дэвис, позволит этому действительно достойному

человеку сосредоточить в своих руках все необходимые нити и, распо-

лагая достаточными полномочиями, поднять работу на высокий

уровень». Тогда я написал Эльмеру Дэвису в Управление военной

информации. В моем письме содержался следующий абзац:

Некоторое время назад президент, выступая на пресс-кон-

ференции, обратил внимание на карикатуру, опубликованную

в одной вашингтонской газете, и сказал: «Я имею в виду, гос-

пода, вот это». Упомянутая карикатура сразу же оказалась

в центре внимания прессы. Но беда в том, что, в то время как

слова президента об этой карикатуре распространялись с бы-

стротой молнии, матрицы с ее изображением прибыли в га-

зеты лишь через несколько дней и поэтому потеряли свою

актуальность. А почему бы заранее не подготовить (разумеет-

ся, при непосредственной консультации с президентом) боль-

шую серию карикатур, наглядно иллюстрирующих те стороны

общей политики и государственной деятельности, которые пре-

зидент считает нужным подчеркнуть? Матрицы должны быть

изготовлены и распространены заранее, до пресс-интервью,

когда президент раздает корреспондентам официальную пуб-

ликацию. Такое мероприятие, проводимое раз в неделю, имело

— 574 —

бы огромное пропагандистское значение. Я пошел бы еще

дальше: увеличивал бы карикатуры до размеров плаката и,

договорившись заранее с тем, кто ведает рекламными досками,

распространял бы эти плакаты по всей стране одновременно

с опубликованием карикатур в печати.

Эльмер Дэвис поблагодарил меня за «очень интересное предложе-

ние, касающееся распространения карикатур», заключив свое письмо

следующими словами: «Таким путем мы, конечно, установим более

прочную связь с Белым домом, и в этом смысле ваша идея представ¬

ляет собой большую ценность».

Я и сам считал, что моя идея представляла собой ценность и,

поскольку она никогда не была осуществлена, держусь этого мнения

по сию пору.

Управление военной информации все же пыталось использовать

художников, но делало это так неуклюже, обставляя каждый шаг

такими бюрократическими рогатками, что из всего этого в конце

концов ничего не получилось. В декабре 1942 года, так и не добив-

шись результатов, я перестал заниматься этим делом.

Однако я думал: почему же в России, где, как нам говорят, вся-

кая полезная мысль тонет в море волокиты и бюрократии, худож-

ники и искусство участвуют в борьбе за победу с такой энергией,

какой еще не видела история человечества?

СЕ ЖЕ Я МОГ УЧАСТВОВАТЬ В БОРЬБЕ

за победу — если не как художник, то как оратор. С октября

1941 года и до конца марта 1942 года (с месячным перерывом в

декабре и трехнедельным — в январе) я совершал лекционные по-

ездки по различным городам страны, от Бостона (штат Массачусетс)

до Уолла-Уолла (штат Вашингтон). «Искусство и демократия» — так

назывались мои тогдашние лекции. И если слушатели на Среднем

Западе заметили, что я говорил не столько об искусстве, сколько о

патриотическом долге, то это объяснялось серьезностью обстановки

и их безразличным отношением к ней. Касаясь же время от времени

искусства, я между прочим указывал... Но нет, ведь я уже обещал

где-то на предыдущих страницах не возвращаться больше к лекциям.

«Я не намерен слушать ваши лекции», — сказал мне однажды сена-

тор Маккарти, когда я давал показания. «Вам и не придется их

слушать, — ответил я, — ибо я читаю лекции за деньги». Итак, не

огорчайтесь, дорогой читатель, вам не придется слушать лекцию.

Однако в 1941 и 1942 годах мои лекции слушали многие. Например

в Нокс-колледже, в городе Гейлсберг, в течение трех недель публика

прослушала семь лекций.

Да, в Гейлсберге я провел три недели, причем между лекциями мне

приходилось летать или ездить в поезде в другие места, где я тоже

должен был выступать. Интернациональный Рабочий Орден, по непо-

нятным мне причинам, решил направить в лекционное турне англи-

чанку леди Мэрли, и мне приходилось иногда украшать подмостки

вместе с нею. Для меня эти выступления не были приятными. Как я

вскоре узнал, леди Мэрли имела заранее подготовленный текст един-

ственной своей речи. Она так вызубрила свою речь, так отработала

каждое слово, каждый нюанс вставленного в текст анекдота или за-

бавной истории, что могла исполнить свой номер не менее безупречно,

чем долгоиграющая пластинка. Прослушав эту пластинку много раз,

я выучил ее — и возненавидел. Как могла эта женщина повторять

одно и то же из вечера в вечер? Неужели нельзя надоесть самому

себе? А если вы надоедаете самому себе, то разве не надоедаете и

— 576 —

ХХIII «ЗНАЙ АМЕРИКУ И ЗАЩИЩАЙ ЕЕ»

другим? Все эти мысли и чувства я не очень-то скрывал от доброй

женщины, в силу этого, вероятно, наша некоторая неприязнь была

взаимной. И, разумеется, мы почувствовали себя довольно неловко,

когда, приехав в Денвер (я ехал вместе с Салли на автомашине, а с

кем и как ехала леди Мэрли, мне неизвестно), узнали, что антира-

бочая пресса изобразила нас как любовную парочку, наслаждав-

шуюся своим медовым месяцем. К моему стыду, в этот критический

момент я оставил леди без всякой помощи: сидел в номере гостиницы

и вместе с Салли позировал фотографам.

Поездка в автомашине была для нас обоих (я имею в виду, ко-

нечно, не нас с леди Мэрли) настоящим путешествием. Салли роди-

лась в Англии, училась в Канаде. В Нью-Йорк она приехала совсем

недавно и, не успев там осмотреться, была схвачена и увезена в

Адирондакские горы, где уже оказалась прикованной ко мне. И, когда

мы ехали в автомашине в Денвер, перед глазами Салли впервые

раскрылись огромные просторы и великолепие страны, гражданкой

которой она стала. Для меня, рожденного и выросшего в Америке,

летавшего над ней и видевшего ее с высоты, как видят птицы, ездив-

шего по ней в поездах (наши большие и малые города и селения

выглядят в этом случае наименее привлекательно), для меня эта

поездка была тоже путешествием, полным чудес. Катя в автомобиле

к югу от Денвера, вдоль бесконечной, казавшейся непроходимой, за-

снеженной цепи Скалистых гор, пролегавших к западу от нас, мы

испытывали такое радостное чувство, словно достигли самого края

земли. Был март; не один раз останавливали мы машину, чтобы

дать волю своему воображению и помечтать о том, как мы построим

здесь укрытый от ветров домик и как будем жить в нем. Мы стояли

и глядели, гадая, с какими чувствами мы жили бы здесь, перед

лицом этой величественной природы.

Карты, чтобы быть действительно полезными путешественнику,

должны иметь четыре измерения. Три измерения на картах есть:

длина с востока на запад, ширина — с севера на юг — и иногда вы-

сота. А вот времени года, этого четвертого измерения, на картах не

указывают. Если бы только наша дорожная карта указывала, что

такой-то горный перевал, укорачивающий путь, «удобен лишь в лет-

нее время», то мы, совершенно измученные, не барахтались бы перед

заходом солнца в глубоком талом снегу между высокими сугробами,

боясь, что нам уже никогда в жизни не выбраться оттуда в долину

Рио-Гранде, где, неподалеку от Сан-Хуан Пуэбло, жила моя сестра.

К счастью, мы преодолели перевал и скоро уже были у сестры. Мы

гостили в доме Дороти два-три дня; глядя на сестру, я убедился, что

члены рода Кентов могут с таким же успехом приспособиться к

жизни на бесплодном юго-западе, как и на плодородном севере. По-

истине великие люди, эти неустрашимые Кенты!

19 Рокуэлл Кент

— 577 —

Инициал us книги «Поль Бэньян» Э. Шепард. 1941

Продолжая наш путь, мы заехали в штат Техас, затем, через Так-

сон, достигли Окленда, штат Калифорния. Попутно я выступал с

лекциями. Пустыня нам понравилась, но горы еще больше. В Окленде

мы прожили десять дней: здесь, словно бы перенесясь на тридцать

лет назад в Уинону, я оказался в доме Геклеров: Алекс постарел,

как и я, Марта раздалась и растолстела. Оба они встретили

меня столь сердечно, как если бы многолетней разлуки и не

было.

Выше я рассказывал, с какими непредвиденными обстоятельствами

может столкнуться разъезжающий лектор. Очередной казус ждал

меня в Сан-Франциско. В этом городе мне предстояло выступить в

«Сивик Аудиториум» — огромном новом здании, обращенном своим

фасадом, как и его близнец — Оперный театр, к одной из городских

площадей. Согласно контракту, я должен был прочесть в Сан-Фран-

циско лишь одну лекцию, хотя жить тут собирался довольно долго.

Случилось так, что через день после моей лекции Интернациональ-

ный Рабочий Орден проводил большое собрание. Зная, что я нахо-

жусь в Сан-Франциско, организаторы собрания расклеили по городу

афиши с объявлением о том, что я буду у них выступать. Выяснилось

также, что на тот самый вечер, когда мне предстояло читать свою

лекцию, было намечено открытие оперного сезона. Тот факт, что

публика, будучи поставлена перед необходимостью выбирать между

двумя видами развлечения, заполнила мой зал лишь наполовину,

свидетельствовал о хорошем вкусе калифорнийцев. Несмотря на это,

мой импрессарио казался довольным, когда, улыбаясь, он благо-

дарил меня, жал мою руку и вручал мне чек.

— 578 —

Инициал из книги «Поль Бэньян» Э. Шепард. 1941

На следующий день я попытался получить по этому чеку деньги,

но он оказался недействительным. Из газет я узнал, что меня разы-

скивают по всему городу, чтобы вручить повестку в суд. Но меня так

и не нашли. Я сел в самолет и полетел сначала в штат Айдахо, а по-

том — в Вашингтон, не для того, чтобы скрыться от суда, а чтобы

не сорвать объявленные там лекции. Затем я прилетел обратно в

Сан-Франциско, и вместе с моим старым приятелем Джо Сайнелем мы

отправились на автомобиле в Иосемитскую долину.

В одной из картинных галерей Лос-Анжелоса у меня состоялось

свидание с самим собой — или, точнее, с той частью моего «я», кото-

рая была вложена в сорок две мои картины. За этими картинами

лежали тридцать четыре года жизни, все впечатления, почерпнутые

в штате Мэн, на Аляске, на Огненной Земле, в Гренландии и в Ади-

рондакских горах. Я писал их долго, десятилетиями, выкраивая для

этого каждую свободную минуту. В феврале была устроена выставка

моих картин в галерее Вильденштейна в Нью-Йорке. Оттуда они были

отправлены в Питтсбург для показа в Институте Карнеги, и вот

теперь мы снова встретились в Калифорнии.

«Знай Америку и защищай ее» — так я озаглавил эту коллекцию,

такова была ее внутренняя тема. В каталоге я написал о ней сле-

дующее:

«Мы переживаем сейчас тот великий критический для нации мо-

мент, когда жизни и помыслы всех людей обращены к одной общей

цели — к Победе. Сейчас ничто в искусстве и ничто в жизни не мо-

жет быть принято, если оно не служит этой цели. Оказалось, что

многие места, которые мне нравились, которые я полюбил и в кото-

19*

— 579 —

рых работал, приобрели широкую известность благодаря событиям

чрезвычайной важности, происходящим в нашей стране».

Перейдя далее к объяснению стратегического значения каждого из

районов — Аляски, Гренландии и мыса Горн — я закончил статью,

отметив красоту и прелесть нашей — и, можно сказать, моей — севе-

ро-восточной Америки.

Картины, написанные в штате Мэн, на Аляске, на Огненной Земле,

в Гренландии, картины, написанные в других местах, — все это было

мое прошлое. Живым и сегодняшним оставался только Асгор. Он

жил в нашем сознании, в сознании всех троих — ибо вместе с нами

сейчас была и Фрэнсис, в маленьком домике которой, в Биверли

Хиллс, мы остановились. Ей так же хотелось услышать обо всем, что

произошло в Асгоре после ее отъезда, как и нам — рассказать об

этом. Происшествий было немного. Наш фермер Джордж и его Нелли,

как обычно, здоровы. Пара старых лошадей жива, хотя лягается уже

не так, как прежде; коровы находятся в хорошем состоянии. Мы

построили маленький кабинет для Салли, а в спальне сложили камин.

В остальном в доме все по-прежнему. Даже мебель и та осталась

на своих местах. Дети? У детей тоже все по-прежнему. Только у

младшего, Гордона, новость: в начале сентября он поступил на воен-

ную службу. Сейчас он в Арктике, точнее в Гренландии. Одобряю ли

я его решение? Еще бы!..

Дни, проведенные с Фрэнсис, были счастливыми днями не только

для меня, но, надеюсь, и для всех нас. К счастью, будущее еще таило

в себе немало подобных дней.

Как я уже говорил, Салли приняла американское гражданство.

Понимая неоценимое значение полученного ею документа, она неза-

медлительно сдала его на хранение в наш банк. Там она его и

оставила, совсем не предполагая, что он понадобится ей в пути. Это

было ошибкой, ибо, пока мы ехали по главному шоссе из Южного

Техаса к Эль-Пасо, нас часто останавливали у военных дорожных

постов, желая установить наши личности. Когда Салли отвечала, что

она — натурализовавшаяся гражданка, то от нее требовали доказа-

тельств. А никаких доказательств у нас не было. В конце концов нас

пропускали, поверив нам на слово. Но у одного из постов нас задер-

жал солдат, который был, кажется, чересчур упоен предоставленной

ему властью. Этот солдат не только не проявил должной вежливости,

но и с воинствующим скептицизмом отнесся ко всему, что мы ему

говорили. Мне пришлось сказать ему несколько резких слов.

— Да вы и сами-то говорите, как англичанин! — заявил он в ответ.

Могу биться об заклад, что ни одному англичанину не пришло бы

это в голову. Не похоже мое произношение и на говор жителей Кали-

форнии, Техаса, Джорджии, Среднего Запада, Новой Англии или

— 580 —