Хубов Г. Мусоргский

Подождите немного. Документ загружается.

секунды, квинты и септимы, прямые движения пу-

стыми квартами, недозволенные удвоения, переченья,

неожиданные сдвиги «чуждых гармонических тонов»

щ т. д. и т. п. Все это действительно встречается у

Мусоргского. Напомним, однако, что подобные же

«неправильности» встречаются и у Баха, и у Бетхо-

вена (не говоря уже о позднейших композиторах).

Подчеркнем также, что многие необычные приемы

выразительного языка Мусоргского (в частности,

приемы голосоведения) восприняты им из практики

русской народной музыки Стало быть, Мусоргский

не измышляет, а находит и по-своему, в своих худо-

жественных целях применяет и разрабатывает то,

что живет в искусстве вопреки предустановленным

школьной теорией правилам.

Очевидно, дело здесь не в неправильности, а в

творчески осознанной необходимости: мысль должна

быть выражена именно так и не иначе. Неправиль-

ность, осуждаемая грамматикой, оправдывается до-

стигаемой экспрессией живой речи художника, в со-

вершенстве владеюа1его своим слогом. И это чрез-

вычайно важно. Ибо слог есть сублимация языковой

выразительности индивидуального стиля. Писать

«правильно», говорил Белинский, может выучиться

«путем рутины и труда» любая посредственность.

Обладать своим слогом — удел и преимушество круп-

ного самобытного таланта. «Слог — это рельефность,

осязаемость мысли; в слоге весь человек; слог всегда

оригинален, как личность, как характер» Таков

слог Мусоргского; он неповторим, как слог Шекспира

или Бетховена.

И вот почему редакторские попытки подправить

или подчистить так называемые «корявости» слога

Мусоргского вольно-неволшо нарушали «рельеф-

ность, осязаемость мысли», выразительность его ин-

дивидуального стиля. Ан. Лядов, взявшись за редак-

тирование «Сорочинской ярмарки», остро почувство-

вал это. «Легко, конечно,— признавался он,— то или

другое странное удвоение выбросить, почистить вся-

кие неприятные параллелизмы, привести в порядок

модуляцию. Одна только беда: получается совсем не

.698

то, что у Мусоргского. nponaAaet куДа-то efo харак-

терность и своеобразие того иЛи Другого оборота,hc-

чезаег а&горскай лич.йoctь, pety4MlsaeTc^ чФ0-те

очень существенное Длй стиля Мусоргского. ЁОт и не

знаешь, как быть. Оставишь, как сам он написал,—

нескладно, неправильно, безобразно. Наведешь по-

рядок— не Мусоргский» Признание примечатель-

ное. Лядов внутренно понимал, что гениальная само-

бытность языка и слога Мусоргского, видимо, неот-

рывна от того, что ему, Лядову, представлялось

«нескладным, неправильным, безобразным» и с чем

он не мог мириться.

Лядовская дилемма оказалась неразрешимой.

Предпринятая работа была оставлена. Римский-Кор-

саков действовал решительнее. Редактируя сочине-

ния Мусоргского, он с уверенностью мастера-педаго-

га выправлял его слог, переводил его реальную, «не-

благозвучную» речь на язык «идеальный», будучи

искренне убежден, что наилучшим образом воспро-

изводит творческие намерения автора, будто бы не

сумевшего их осуигествить. Перевод был выпол}1еи

тщательно. И что же — в нем сгладились преслову-

тые неправильности, резкие штрихи, терпкие обороты,

но... сгладились и черты неповторимого своеобразия

оригинала. Свой творческий долг по отношению к

Мусоргскому Римский-КорсакоБ исполнил честно.

И его благородный труд над произведениями «преж-

него товарища» (труд, сохраняющий самостоятельное

художественное значение) неизбежно должен был

выявить и выявил принципиальное различие эстети-

ческих взглядов и стремлений двух великих русских

композиторов.

Для Римского-Корсакова «идеальный язык музы-

ки» служил воплощением жизненно-прекрасного:

«музыка — прежде всего язык идеальный,— говорил

он,— и право, бог с ними, с этими безбрежными и

чаще всего бесцветными речитативами, таковы по

крайней мере они у меня: я не Мусоргский; тот бы

еще сумел с ними кое-что сделать...» Иначе мыс-

лил, к иному стремился Мусоргский. У него жизнен-

ный идеал искусства раскрывался языком реальным,

.699

остро характерным, конкретным и всеобъемлющим —

языком, способным выражать и мятежные порывы

народных движений, и бурелом человеческих стра-

стей, и суровую прозу житейской действительности с

ее горьким комизмом, и проникновенную лирику,

таящую драму сердца, и тончайшие оттенки мира

детской души... Язык Римского-Корсакова идеально

красив. Язык Мусоргского реально прекрасен. И его

упрямые «корявости» вовсе не нуждаются в прихо-

рашивании — это корявости шекспиро-бетховенского

толка.

Идейно-творческая борьба определила историче-

скую роль Мусоргского — великого новатора в ис-

кусстве— и его драматическое положение в совре-

менной действительности, где все, казалось, проти-

воречило предначертанной ему роли. Гвардейский

офицер, отбросивший ради дерзких мечтаний и борь-

бы блестящую военную карьеру; соратник боевого

кружка и ученик Балакирева, для которого он — сре-

ди его питомцев — «гадкий утенок»; неуемный иска-

тель жизненной правды, член вольной «коммуны» и

вольный сочинитель, вынужденный тянуть лямку чи-

новника, чтобы не умереть с голоду; непризнанный

реформатор, одинокий художник-бунтарь, претерпев-

ший все испытания невзгодной судьбы и безвремен-

но погибший где-то в военном госпитале с казенным

формуляром денщика... Вот «общественное положе-

ние» и трагическая участь гениального композитора,

творца «Бориса» и «Хованщины». «Сколько скорби,

сколько терзаний...» — мог сказать он о себе словами

Досифея.

Мусоргский вышел на самостоятельную дорогу в

горячее время подъема общественных сил, деятель-

ного обновления жизни, смелых надежд, революци-

онных мечтаний. В славные годы юности — в кружке

и в «коммуне» — определились его взгляды, осмысли-

вались идеалы жизненной правды искусства, вызре-

вали новаторские замыслы. Бороться за осуществле-

.700

ние этих идеалов ему пришлось в иную — темную

пору восторжествовавшей реакции. Драматический

надлом наступившего безвременья не заставил Му-

соргского отпрянуть назад. Он пробивал путь к цели

с неукротимостью первооткрывателя — «бесстраш-

но сквозь бурю, мели и подводные камни, к новым

берегам». Черные тучи сгущались над ним; неравная

ная борьба с каждым годом становилась ожесточен-

нее и тяжелее, грозя катастрофой. Он бы не погиб

так рано, если б смирился, сдался. Но он не сдался

и погиб, когда борьба оказалась уже невозможной.

В этом трагизм судьбы .Мусоргского; в этом и его

величие.

Он был человек, и ничто человеческое не было

чуждо его чуткой натуре. Что говорить, он тяжело

переносил страдания и боль незаживавших ран. Не

раз среди житейских бед и треволнений его охваты-

вал гнетущий сумрак тоски, граничившей с отчаяни-

ем, и мысль о смерти не давала ему покоя. Душев-

ное смятенье, таимое от людей, порой мучительно

прорывалось в его музыке. Так в бурной жизни го-

нимого певца: подступит к сердцу тяжкий стон—

И выстраданный стих, пронзительно-унылын,

Ударит по сердцам с неведомою силой...

Неизъяснимую скорбь подавленной души, глу-

хую тоску мятущихся дум запечатлели потрясающие

страницы трагической лирики Мусоргского в песнях

«Без солнца», в тревожных «диалогах со смертью».

Печальным напоминаньем невозвратности былого, и

угрюмым сарказмом горя, и тягостным ощущением

покинутости омрачена предзакатная гряда его ро-

мансов — «Не божиим громом ударило», «Горними

тихо летела душа небесами», «Спесь», «Ой, честь ли

то молодцу лен прясти», «Рассевается, расступает-

ся», «Видение», «Странник» ^в... Да, ничто человече-

ское не было чуждо Мусоргскому. Но — он был ге-

ний, а гений художника выше и сильней его личных

переживаний. Субъективная лирика Мусоргского, во-

плотившая человечественную правду личного в тра-

.701

гйческой борьбе художника, возвышалась до жиз-

ненно-философских обобщений его творчества.

Мятежная и самоотверженная любовь к жизни,

народу, людям одухотворяла и непоколебимую веру

Мусоргского в то дело, которому он служил, и егО

ненависть к рабству, насилию, произволу, косноСтИ.

Такая любовь не терпит компромиссов полулжи и

полуистины; она жаждет полной праЁДы, зовет к

действию, к борьбе. Жизнь для Мусоргского означала

борьбу. Подобно парусу, он горделиво вздымался пОД

ветрами бурь и поникал, когда его охватывала зяб-

кая зыбь затишья (сравнение давнее, но верное).

Битва жизни, со всеми ее трудностями и превратно-

стями, возбуждала «пытливый бунтующий дух» Му-

соргского. Мудро сказал когда-то Шота Руставели:

лишь познавшего страданье осеняет вдохновенье...

Трагедийное искусство Мусоргского несло в себе

светлую оптимистическую идею освобождения чело-

века от рабства и лжи. Этой идеей социального пре-

образования жизни обуреваем необъятный мир его

драматургии. Мусоргский не тщился разрешить про-

тиворечия действительности, нет — он обнажал их си-

лой беспощадного реализма, возвышая голос в за-

щиту униженных и оскорбленных, страстно призывая

к уничтоженью исконного зла. Мусоргский, подобно

Толстому, не мог еще знать «какие общественные си-

лы способны принести избавление от неисчислимых,

особенно острых бедствий, свойственных эпохам

«ломки» Но он понимал и убежденно верил, что

свобода будет завоевана народом. И к нему обра-

щены были помыслы, чаянья, надежды Мусоргского:

«не познакомиться с народом, побрататься жаж-

дется...».

Он резко отвергал и жреческую замкнутость «чи-

стого искусства», отрешенного от жизни во имя куль-

та самодовлеющей «безусловной красоты», и фари-

сейскую тенденциозность «благонамеренного» искусст-

ва, приукрашиваюи1его, «лакирующего» реальную

действительность: «...в том-то и юродство,— подчерк

кивал он,— что минувшие и настоящие — теперешние

художники, показывая людям людей же лучше, чем

.702

они суть, изображают жизнь хуже, чем она есть»

Пусть эта мудро проницательная мысль глубже про-

никнет в сознание и тех невзыскательных художни-

ков нашей современности, которые все еще увле-

каются прихорашиванием действительности, вольно

или невольно обедняя ее. В приукрашивании, в на-

рочитом сглаживании живых противоречий изобра-

жаемой действительности Мусоргский обличал

фальшь подобострастия.

Призвание художника — честно, открыто служить

людям, но не прислуживаться, не подольщаться к

ним. Так мыслил Мусоргский: «вдохновенный худож-

ник всегда судья нелицемерный...». Он считал, что

художник должен создавать для людей то, в чем они

нуждаются, а не то, что им льстит. Он не намерен

был «кормить человечество» ни воздушным пирогом

абстрактной красоты, ни дешевыми лакомствами

«гармонии благополучия». Суровая правда жизни —

вот высший закон красоты. В понятие прекрасного

Мусоргский вкладывал революционное содержание

борьбы за свободу и счастье простых людей. Его

эстетика проникнута духом воинствующего гума-

низма, революционной народности. «Жизнь есть борь-

ба; борьба — сила, а сила — единство, т. е. общность

жизненных интересов, восторгов, страданий и про-

клятий исконному злу». Нельзя не повторить зцесь

виовь эти вещие слова, ставшие эпиграфом творче-

ской деятельности Мусоргского,—они звучат и ныне

боевым кличем реалистического искусства.

Любя жизнь и людей, невозможно быть равно-

душным к природе. Мусоргский восхищенно любил

и чувствовал природу. Об этом лучше всего говорят

многие, поистине волшебные страницы его музыки и

в операх, и в песенной лирике, и в инструменталь-

ных сочинениях. Но и его любовь к природе не ве-

дала сентиментальности — он не выносил того, что

называется «киснуть к прекрасному». Созерцание

природы обновляло душевные силы, вдохновляло

Мусоргского, но не поглощало его творческой воли.

Он не ствемился, да и не мог бы, как некогда Жан-

Жак РусА), искать в слиянии с природой утешения от

.703

горестей и невзгод, примирения с действительностью.

В Мусоргском природа возбуждала активность, дей-

ственность художнического мышления. Мощью твор-

ческой фантазии он вовлекал голоса и силы приро-

ды в образный строй и — глубже — в «психический

процесс» драматургии жизни. Вспомните «Рассвет

на Москве-реке» и ночную прелюдию к последнему

действию «Хованщины», Сцену у фонтана и Сцену под

Кромами в «Борисе Годунове», вступление к «Соро-

чинской ярмарке» и «Ночь на Лысой горе», песни

«Листья шумели уныло», «Дуют ветры», «Днепр»,

«Трепак», «Элегия», «Над рекой», да и многое, мно-

гое другое. Картины природы в музыке Мусоргского

исключительно разнообразны и всегда колоритны, но

почти никогда не служат ублаготворению чувства

колорита. Они соприсносушны с миром человеческих

борений и страстей. Их поэзия сурово человечест-

венна.

Всепроникающий реализм Мусоргского охваты-

вает жизнь вширь и вглубь, воссоздавая и трагиче-

ские коллизии целых эпох народной истории, и тон-

чайшие контрасты движений одинокой человеческой

души. Предельная конкретность воплощения харак-

терного сочетается в нем с беспредельной силой идей-

но-художественных обобщений. Это беспощадный

реализм жизненной борьбы, выразительная мощь ко-

торого сметает извечное средостение между правдой

и красотой, возвышая красоту правды.

— Мусоргский ни по характеру своих компози-

ций, ни по своим музыкальным воззрениям не при-

надлежит ни к одному из существующих музыкаль-

ных кружков,—замечает композитор в Автобиогра-

фической записке Странными могут показаться эти

слова в устах соратника балакиревского кружка и

Могучей кучки. Однако сказаны они не случайно.

Многотрудный путь творческих дерзаний и постиже-

ний Мусоргского резко выделяется на фоне современ-

ной ему действительности. Он не имеет прямых ана-

логий в русской художественной культуре, ;но неот-

рывно связан с нею, с ее передовым идейно-нова-

торским движением. Творческая деятельность Мусорг-

.704

ского концентрирует и внутренние противоречия, и

глубинную силу самых смелых порывов этого движе-

ния, воспламеняющих воображение композитора,

устремляющих его «дальше, еще дальше», к новым

открытиям и завоеваниям. Художнические влечения

Мусоргского сопряжены с идеей революционного об-

новления, преобразования искусства; разносторон-

ние связи с общественной жизнью необычайно рас-

ширяют его кругозор. Все это способствует могуче-

му размаху его творческой деятельности и борьбы,

основополагающее начало которой заложено в годы

боевого содружества с балакиревским кружком. Му-

соргскому бесконечно дорог этот кружок ярко-талант-

ливых друзей-музыкаитов, он сроднился с ними, «е мыс-

лит без них достижения «общей цели искусства»; в то

же время ему тесны пределы кружка, несносен ба-

лакиревский деспотизм, непонятна рознь между кру-

жком и близкими ему по духу прогрессивными му-

зыкантами. Мусоргский ревностно отстаивает свобо-

ду своего развития. Не порывая с кружком, он орга-

низует «вольную коммуну», где ищет удовлетворе-

ния своих общирных идейно-художественных запро-

сов. Он трудится «упорствуя, волнуясь и спеша».

Громадным напряжением творческих сил он выры-

вается далеко вперед: победа! — Увы, дерзкое нова-

торство Мусоргского не встречает настоящего пони-

мания и признания, вызывая даже среди близких

друзей-композиторов все более углубляющиеся раз-

ногласия. Не случайно Бородин называет Мусоргского:

«ультра-новатор-реалист»; это «ультра» толкуется как

выход за пределы эстетики кружка, утвердившейся в

Могучей кучке. Пути соратников разветвляются. Даль-

нейшее развитие Мусоргского, надломленное драмой

одиночества, напряжено до крайности. Неотступно

следуя своей дорогой, он не может и не хочет мирить-

ся с происшедшим разрывом; он резко обвиняет

товарищей: «Могучая кучка» выродилась в бездуш-

ных изменников...». Нет надобности подчеркивать оче-

видную несправедливость этих слов; надо понять

только, что их исторгает из груди Мусоргского ду-

шевная буря, не утихающая в нем до последних дней.

23 Мусоргский 705

Да, Мусоргский уже «не принадлежит ни к од-

ному из существующих музыкальных кружков». Но

он принадлежит передовому движению русской му-

зыки, русской культуры. Он яростно сражается в

авангарде этого движения, подступая к рубежам

искусства новой, грядущей эпохи. И все же дистан-

ция творческой борьбы, драматически отдаляющая

Мусоргского от «прежних товарищей», исторически

не отделяет его от иих. Такова объективная законо-

мерность стихийного, внутренно противоречивого

движения.

Независимо от глубокого различия индивидуаль-

ных характеров и стремлений, все резче проявляемых

в процессе развития, независимо от острых разногла-

сий, обусловивших разлад между друзьями,—их объ-

единяет верность общим принципам народности и

реализма русской музыки, преданность обновляющим

идеям прогресса национальной культуры (по-своему,

самобытно претворяемым); их связывает и то, что Ба-

кунин называл «солидарностью взаимной ответствен-

ности». Это прежде всего относится к великой тройке,

выросшей из кружка,—Мусоргскому, Бородину, Рим-

скому-Корсакову и, конечно, к Стасову, идейному ры-

царю содружества.

Многое в творческих дерзаниях Мусоргского оста-

лось для современников непонятым и недооцененным,

многое подвергалось несправедливо осуждающей

критике.

Мусоргский должен был бы прожить вторую

жизнь, чтобы дождаться всеобщего признания: оно

утвердилось лишь после Великой Октябрьской рево-

люции, когда было полностью обнародовано под-

линное творческое наследство великого композитора.

Но распространение и изучение музыки Мусоргского,

привлекавшей и завоевывавшей все более широкий

круг искренних почитателей, началось значительно

ранее. И здесь нельзя «е помянуть добрым словом

благородный труд Римского-Корсакова, в котором

.706

так ярко проявилась «солидарность взаимной ответ-

ственности». Каковы бы ни были его субъективные

эстетические побуждения, как строго мы ни относи-

лись бы к его своевольным редакциям-обработкам,

порой далеким от оригинала,— непреложные факты

говорят за себя: именно Римский-Корсаков содейст-

вовал возобновлению сценической жизни «Бориса

Годунова» (1896), он явился инициатором и дириже-

ром первой постановки «Хованщины» (1886), он под-

готовил к изданию и опубликовал (в своей редак-

ции) значительную часть вокальных и инструмен-

тальных сочинений Мусоргского (в том числе — по-

мимо «Бориса» и «Хованщины» — первый акт «Же-

нитьбы», симфоническую фантазию «Ночь на Лысой

горе», «Картинки с выставки», романсы, песни, хо-

ры). Значение этого труда в деле подготовительной

пропаганды Мусоргского не подлежит сомнению. Все

чаще и с возрастающим интересом обращаются та-

лантливые исполнители к творчеству забытого ком-

позитора.

На рубеже двадцатого века оно проникает дале-

ко за пределы своей отчизны; оно идет в фарватере

начавшегося движения русской музыкальной культу-

ры на Запад, встречая восторженный прием больших

аудиторий (вопреки филистерским сентенциям теоре-

тиков вроде Римана, заявившего, что «Борис Году-

нов» по своим отвратительным сценам вряд ли мыс-

лим для заграницы» 2°). В 1908 году в Париже с

громадным успехом ставится —при участии Шаля-

пина, на русском языке —«Борис Годунов»; в 1913 —

«Хованщина» В скором времени обе музыкальные

драмы показываются в Лондоне, Милане, Нью-Йор-

ке и других городах. По «образцу» парижской по-

становки в 1911 году «Борис» возобновляется в пе-

тербургском Мариинском театре, вслед за тем на

«императорской» сцене впервые появляется и «Хо-

ванщина» В 1913 году московский Свободный те-

атр предпринимает опыт сценического возрождения

«Сорочинской ярмарки». Фантазия «Ночь на Лысой

горе» становится одним из любимейших произведе-

ний симфонического репертуара. В плеяде пропа-

23» 707