Хомяков А.С. Всемирная задача России

Подождите немного. Документ загружается.

591

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

своем художественном или ученом развитии, как сухая фор-

мула, которую можно перенести на какую угодно почву, ис-

правив мелкие ошибки, разграфив по статьям и сверив статью

с статьею, как простую конторскую книгу, между тем как сам

Запад создан не наукою, а бурною и треволненною историею

и в глазах строгого рассудка не может выдержать ни малей-

шей аналитической поверки. Это, конечно, говорится мною

не в попрек, а в похвалу. Мелкое мерило рассудка ничтожно

для проявления целости человеческой, и только то право в его

глазах, что в жизни негодно. На Западе всякое учреждение,

так же как и всякая система, содержит в себе ответ на какой-

нибудь жизненный вопрос, заданный прежними веками. Борь-

ба между племенами завоевательным и завоеванным, борьба

между диким и воинственным бароном, бичом сел и их бес-

сильных жителей, и промышленным городским бароном (т. е.

феодальною городскою общиною), врагом тех же бессильных

жителей сельских; борьба между христианским чувством,

отвергающим христианское учение, и мнимо-христианским

учением, отвергающим христианскую жизнь; борьба между

свободою мысли человеческой и насилием схоластического

предания, – все это нестройное и отчасти бессмысленное про-

шедшее выпечаталось в настоящем, разрешаясь или находя

мнимое примирение в условных и временных формах. Жизнь

везде предшествовала науке, и наука бессознательно отража-

ет то прошедшее, над которым часто смеется. Так, до нашего

времени мнимая наука права, о которой я говорил в своей ста-

тье, не чувствует, что она есть не что иное, как желание об-

ратить в самобытные и твердые начала факты, выведенные из

борьбы тесной римской государственности с дикими понятия-

ми германца о неограниченных правах личности. Так, все со-

циалистическое и коммунистическое движение с его гордыми

притязаниями на логическую последовательность есть не что

иное, как жалкая попытка слабых умов, желавших найти раз-

умные формы для бессмысленного содержания, завещанного

прежними веками

. Впрочем, эта попытка имеет свое относи-

тельное достоинство и свой относительный смысл в той мест-

592

А. с. Хомяков

ности, в которой она явилась; нелепо только верование в нее

и возведение ее до общих человеческих начал. Я сказал уже

о бессмысленности всего спора об освобождении женщины,

спора, который занимает такое важное место в новом социа-

лизме. Я сказал, что спор, который идет, по-видимому, о пра-

вах, шел действительно о взаимных обязанностях мужчины

и женщины. Он, очевидно, не заслуживает места в науке, но

весьма важен в отношении к жизни народов, ибо в нем отра-

жается великий факт нравственной истории. Жорж Санд пере-

водит в сознание и в область науки только ту мысль, которая

была проявлена в жизни Ниноною (N�n�n d'Enc��s)

и которой

относительная справедливость к обществу была доказана ис-

тинным уважением общества к этой дерзко-логической жен-

щине. Точно так же все суждения коммунистов об уничтоже-

нии брака представляют, несмотря на свою действительную

нелепость, совершенно верный вывод из той общественной

жизни, из которой возникли. В развитии внутренней истории

Запада обычай находился беспрестанно в раздоре с законами,

по-видимому признаваемыми обществом; а брак, носящий ли-

цемерно название, освященное Христианством, был уже давно

не что иное, как г раж данское постановление, снабжающее дво-

рянские роды более или менее законными наследниками для

родовых имуществ. Таков, г�ворю я, был приговор общества,

давно уже признанный, хотя и скрываемый общественным

лицемерием. Когда безусловная законность наследственного

права подверглась разбору и отрицанию (также вследствие

жизненного, а не наукообразного процесса), неминуемо тому

же отрицанию должен был подвергнуться и брак. Наука во-

ображала, что действует свободно, между тем как принимала

определение, данное предшествовавшею жизнию, и смешива-

ла понятия, совершенно противоположные друг другу.

Точно то же можно бы было проследить и во французских

учениках социалистической школы, и в немецких переродках

школы художественно-философской, когда они толкуют о

восстановлении прав тела человеческого, аки бы подавленно-

го притязаниями духа. При всем бессилии их рассуждений,

593

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

при всей их логической ничтожности они представляют также

факт весьма важный, именно стремление освятить приговором

науки приговор, давно уже сделанный жизнию. В самой идее

коммунизма проявляется односторонность, которая лежит не

столько в разуме мыслителей, сколько в односторонности по-

нятий, завещанных прежнею историею западных народов. На-

ука старается только дать ответ на вопрос, заданный жизнию,

и ответ выходит односторонний и неудовлетворительный,

потому что односторонность лежала уже в вопросе, заданном

тому 13 веков назад германскою дружиною, завоевавшею Рим-

ский мир. Мыслители западные вертятся в безысходном круге

потому только, что идея общины им недоступна. Они не могут

идти никак дальше ассоциации (дружины)

. Таков оконча-

тельный результат, более или менее высказанный ими и, может

быть, всех яснее выраженный английским писателем, который

называет теперешнее общественное состояние стадообразием

(gr�gar��sn�ss) и смотрит на дружину (ass�c�at��n) как на зо-gr�gar��sn�ss) и смотрит на дружину (ass�c�at��n) как на зо-) и смотрит на дружину (ass�c�at��n) как на зо-ass�c�at��n) как на зо-) как на зо-

лотую, лучшую и едва достижимую цель человечества. Нако-

нец, в той науке, которая наименее (разумеется, кроме точных

наук) зависит от жизни, в том народе, который наименее имеет

дело с жизнию, – в философии и в немце-философе любопыт-

но проследить явление жизненной привычки. Гегель в своей

гениальной «Феноменологии» дошел до крайнего предела, ко-

торого могла только достигнуть философия по избранному ею

пути: он достиг до ее самоуничтожения. Вывод был прост и

ясен, заслуга бессмертна. И за всем тем его строгий логиче-

ский ум не понял собственного вывода. Быть без философии!

отказаться от завета стольких веков! оставить свою, т. е. но-

вонемецкую, жизнь без всякого содержания! Это было невоз-

можностью. Гегель в невольном самообмане создал колоссаль-

ный призрак своей Логики, свидетельствуя о великости своего

гения великостию своей ошибки.

Таковы отношения жизни к науке, таковы они в добре и

зле. Нинона

, завещающая библиотеку Вольтеру, представля-

ет эти отношения в довольно ясном символе; но это непонятно

для общества, отрешившегося от жизни.

594

А. с. Хомяков

Достояние такого общества есть тесная рассудочность,

мертвая и мертвящая. Она – необходимое последствие силь-

ных и коренных реформ или переворотов, особенно таких

реформ, которые совершены быстро и насильственно. Такова

причина, почему на Западе она составляет в наше время отли-

чительную характеристику Франции, утратившей более дру-

гих народов жизненное историческое свое начало. Нет сомне-

ния, что какая-то мелкость и скудость духовной жизни была

издавна принадлежностию этой земли, не имевшей никогда

ни истинного художества (кроме зодчества средних веков), ни

истинной поэзии; но она, очевидно, еще более обнищала, ото-

рвавшись от прошедшего в кровавом перевороте, окончившем

прошлое столетие

. Быть может, со временем пробьется новая

жизнь во Франции из таких начал, которые до сих пор не явля-

лись на поприще историческое и будут вызваны новым ходом

всего общечеловеческого просвещения; но очевидно, что после

кровавого переворота, положившего конец прежней француз-

ской монархии, Франция еще не проявила в себе тех жизнен-

ных сил, которые могли бы создать в общественных учрежде-

ниях, в искусствах или в науках новые и самобытные формы

для духовной деятельности человеческой. Революция была не

что иное, как голое отрицание, дающее отрицательную свобо-

ду, но не вносящее никакого нового содержания, и Франция

нашего времени живет займами из богатств чужой мысли

(английской или немецкой), искажая чужие системы ложным

пониманием, обобщая частное в своих поверхностных и лож-

ных приложениях, размельчая и дробя все цельное и живое и

подводя все великое под мелкий уровень рассудочного форма-

лизма. Пример тому я уже показал в искажении суда присяж-

ных, который Франция приняла, не поняв, и перевела из об-

ласти живых и нравственных учреждений в сухую и мертвую

коллегиальность. Последствия этой перемены известны всем,

кому сколько-нибудь знакома юридическая история Англии

и Франции; но причина и характер самой перемены не были

до сих пор, сколько мне известно, замечены. В этом состоянии

просвещения и общества во Франции можно найти причину

595

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

того особенного сочувствия, которое наше просвещение, не-

смотря на свой эклектизм, оказывает к ней. Отсутствие жизни

составляет связь, соединяющую их. За всем тем должно при-

знать превосходство французского просвещения перед нашим.

Во-первых, оно не совсем разорвало связь с прошедшим; во-

вторых, оно имеет гораздо более характер явления всенародно-

го и, следовательно, не сопровождается внутренним раздором,

убивающим всякую возможность плодотворной деятельности.

Честь полной безжизненности остается за нами.

То внутреннее сознание, которое гораздо шире логиче-

ского и которое составляет личность всякого человека так же,

как и всякого народа, – утрачено нами. Но и тесное логическое

сознание нашей народной жизни недоступно нам по многим

причинам: по нашему гордому презрению к этой жизни, по

неспособности чисто рассудочной образованности понимать

живые явления и даже по отсутствию данных, которые могли

бы быть подвергнуты аналитическому разложению. Не гово-

рю, чтобы этих данных не было, но они все таковы, что не

могут быть поняты умом, воспитанным иноземною мыслию и

закованным в иноземные системы, не имеющие ничего обще-

го с началами нашей древней духовной жизни и нашего древ-

него просвещения.

Нетрудно бы найти множество примеров этой непонят-

ливости; но я тебе упомяну только об одном, особенно раз-

ительном и важном. В недавнем времени хозяйственное зло

чересполосности вызвало меры к его уничтожению. Меры эти

состояли только в назначении сроков и в выборе посредников.

Затем все остальное предоставлено на волю самих владельцев.

Ничего принудительного, ничего стесняющего, ничего фор-

мального. Всякий размен позволен, всякое печатное толкова-

ние о деле размежевания допущено; сроки довольно длинные,

посредники совершенно без власти; весь вопрос и его разре-

шение отданы общему смыслу. Ты знаешь, точно так же как

я, каковы были толки нашего просвещенного общества и ка-

кая полная была уверенность в неудаче. «Сроки? ими никто

не воспользуется. Размены? их никто делать не будет, всякий

596

А. с. Хомяков

заупрямится. Увещания? да, уломаешь оброчного крестьяни-

на или мелкого помещика! Посредник? как же! послушают-

ся его, когда он не имеет никакой власти! Посредник просто

бесполезное лицо. Едва ли составится хоть одна полюбовная

сказка

: ведь для сказки нужно общее согласие, – а возможное

ли дело общее согласие? Добро бы еще большинство! Без при-

нуждения – просто ничего не будет». Таковы были толки на-

шего просвещения, а каков был результат, ты сам знаешь. Сме-

ло можно сказать, что он вполне оправдал избранный путь и

что успех превзошел самые смелые ожидания даже тех людей,

которые знают и верят в разум Русской жизни. Нет сомнения,

что успех был бы еще полнее, если бы не встретилось чисто

вещественное затруднение в недостаточном числе землемеров

и в недостатке прежних планов, которые или утрачены, или

зарыты в грудах других бумаг. Но каков он есть, он уже пред-

ставляет одно из важнейших явлений в нашем хозяйственном

быте и одно из отраднейших явлений нашего нравственного

быта. Побеждены были такие затруднения, которых, казалось,

и устранить нельзя. Положены были сказки с общего согла-

сия, и размежеваны дачи, в которых было около ста дачников;

переселены целые деревни; придуманы самые неожиданные

сделки, и значительные, хотя действительно временные, де-

нежные пожертвования сделаны владельцами-помещиками и

едва ли еще не чаще крестьянами. Но важнее денежных по-

жертвований было то, что во многих и многих случаях само-

любие и привычки были принесены в жертву общей пользе. В

иных местах за основание раздела принято владение, в других

крепости

, в других показания стариков и память о стари-

не. Но везде сохранена справедливость, не только та мертвая

справедливость, которую оправдывает законник-формалист,

но та живая правда, с которою согласуется и которой поко-

ряется человеческая совесть. И заметь, что успехи пошли го-

раздо быстрее с назначения посредника, этого безвластного и,

по прежнему мнению, незначительного лица. Я называю та-

кое явление одним из самых утешительных и поучительных в

нашем нравственном быте. Просвещение наше, если бы хоте-

597

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

ло что-нибудь узнать, узнало бы по нем много: оно могло бы

понять сколько-нибудь Русский дух и его покорность перед

нравственными началами. Назначение посредника и его успех

есть только повторение многих исконных фактов русской

юридической жизни. Самое безвластие посредника заключа-

ет в себе великую власть; оно оставляет при нем одно только

значение бесстрастной справедливости и примиряющего до-

брожелательства. Просвещенная критика должна бы узнать в

посредниках и успехе их действия те же самые чувства и те

же начала, которые в старину создали суд третями, т. е. ли-

цами, представляющими истца и ответчика, отрешенных от

слепоты своекорыстных страстей,— и суд поротниками или

целовальниками

или присяжными, перешедший в Англию и

сохранившийся в английском суде присяжными. Везде прояв-

ляется та же высоконравственная покорность перед бесстраст-

ным разумом, та же прекрасная вера в совесть и в достоинство

человеческое. Трудно и едва ли возможно найти начало более

благородное и плодотворное. В нем наука могла бы и должна

узнать завет глубокой древности и общества, связанного еще

узами истинного братства, а не условного договора; в нем же

могла бы она узнать и различие двух понятий о законности

формальной и о законности духовной, или истинной. Такие

познания необходимы не только для современной нашей жиз-

ни, но и для уразумения нашей жизни прошедшей или вели-

ких фактов нашей истории. Им только могла бы уясниться вся

бурная эпоха, разделяющая кончину последнего из преемни-

ков Рюрика и первого из царственного рода Романовых.

Недавно в одном из наших журналов была напечатана

критика на пушкинского «Годунова» и на ложные понятия об

истории Годунова, переданные Карамзиным Пушкину. Можно

согласиться со многими положениями и догадками критика,

оставляя в стороне его промахи по части художественной, на-

пример смешное название мелодраматического героя, данное

пушкинскому Годунову, в котором очевидно преобладает эпи-

ческое начало

; можно согласиться, что в Годунове не было

собственно так называемой гениальности и что если бы он был

598

А. с. Хомяков

одарен большею силою духа и сумел увлечь Россию в новые

пути деятельности и жизни, не та бы была судьба его само-

го и его несчастных детей. Это замечание не без достоинства,

но оно далеко не исчерпывает предмета. Нет народа, который

бы требовал постоянной гениальности в своих правителях; и

в сыне Феодора Никитича Романова, умирителе треволненной

России, незабвенном Михаиле Феодоровиче, возведенном на

престол путем избрания, так же как Годунов, трудно найти

признаки гениальности, в которой отказывают царю Борису.

Разница между отношениями народа к первому и ко второму

избраннику (ибо Шуйского, как незаконно избранного, должно

исключить) происходила от чисто нравственных начал, понят-

ных только в нашей истории и совершенно чуждых западному

миру. Это была разница между законностию формальною и

законностию истинною. Россия видела в Годунове человека,

который втерся в ее выбор, отстранив всякую возможность

другого выбора: тут была законность внешняя — призрак за-

конности. В Михаиле видела она человека, которого избрала

сама, с полным сознанием и волею, и которому добродушно

и разумно поверила судьбу свою, так же как тем самым из-

бранием поверила судьбу своего потомства его роду: тут была

законность внутренняя и истинная. Это чувство отражается

бессознательно и в Карамзине, и в отзывах его об Годунове. В

нем беспрестанно невольно выражается какое-то негодование

на плутню Годунова, если можно употребить такое выраже-

ние о таком великом историческом происшествии. И выраже-

ния этого негодования были даже часто предметом критики,

по-видимому, справедливой

; но и тут, как и везде, Карамзин

историк, художник сохраняет свое достоинство. В нем Россия

выражается бессознательно: и он, как самый народ, хотел бы,

да не может любить Годунова; и он, как народ, искал и не нахо-

дил законности истинной в формальном призраке законности.

Это чувство принадлежит собственно России, как общине жи-

вой и органической; оно не принадлежит и не могло принад-

лежать условным и случайным обществам Запада, лежащим

на беззаконной основе завоевания.

599

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

В этом отношении можно бы исключить Англию из

остального Запада, но это исключение было бы понятно только

при истории Англии, взятой с совершенно новой точки зрения.

Я прибавлю только, что, в сравнении с другими землями Евро-

пы, Англия есть по преимуществу земля живая. Когда я сказал

в моей статье, что она сильна не учреждениями своими, но не-

смотря на учреждения свои

,— я подвергся нападениям моих

читателей. Д'Израэли, которого я тогда еще не читал, сказал

точно то же и еще сильнее: «Eng��sh mann�rs sav� Eng�and fr�m

Eng��sh �aws»

. И англичане поняли всю справедливость этих

слов. Но такое воззрение не может быть доступным нашему

просвещению. Его односторонней рассудочности доступен

только формализм во всех отраслях человеческой деятельно-

сти – будь это в науке, или обществе, или художестве.

При разрыве между самобытною нашею жизнию и при-

возною наукою эти два начала, как я сказал, не могли оста-

ваться совершенно чуждыми друг другу: между ними проис-

ходила постоянная борьба. Жизнь сопротивлялась влиянию

иноземного, или, так сказать, колониального, начала только

своею неподвижностию; прямого же влияния на него не имела,

разве только тем, что мешала ему теснее сродниться и слиться

окончательно с какою-нибудь из западных народностей. Про-

свещение же действовало постоянно, признавая жизнь или,

лучше сказать, состав народный за грубый материал, подле-

жащий обработке для того, чтобы вышло из него что-нибудь

разумное. Оно действительно не признавало России суще-

ствующею, а только имеющею существовать. Вся эта громада,

которая уже так много имела и будет всегда так много иметь

влияния на судьбу человечества, являлась ему каким-то слу-

чайным скоплением человеческих единиц, связанных или

сбитых в одно целое внешними и случайными действовате-

лями; жизни же внутренней и сильной, разумной и духовной,

создавшей ее, оно как будто бы и не предполагало; а когда и

предполагало, то принимало за какое-то хаотическое броже-

ние, которому изрекало приговор в слове презрения или на-

* Английские обычаи спасают Англию от английских законов (англ.).

600

А. с. Хомяков

смешки. Разумеется, эти понятия, эти приговоры никогда не

облекались в определенный образ и, так сказать, в формальные

решения. Их должно искать в общем ходе образованности и в

каждой ее подробности. Случайно и бессознательно вырвав-

шиеся слова часто яснее выказывают мысль, чем обдуманный

и обсуженный приговор; в них всегда менее лицемерия, более

искреннего чувства и часто более общего мнения, чем лич-

ного. А такими словами наполнена вся наша словесность, от

«Земледельческой газеты», которая частехонько представляет

русского крестьянина каким-то бессмысленным и почти бес-

словесным [животным]

, до изящнейших выражений нашего

общества, которое великодушно допускает в русском челове-

ке ум, понятливость, смышленость и некоторое добродушие,

впрочем, без всяких убеждений и разумных начал, т. е. по-

рядочные материалы для будущего человека, а все-таки еще

не человека. Такими же словами богат наш общественный

разговор, от беседы мелкого чиновника, питающего глубо-

чайшее презрение к бородачу, до тех недосягаемых кругов и

салонов, в которых патриотическая любовь снисходительно

собирается приготовить для души того же бородача духовное

и умственное содержание, которого она еще до сих пор лише-

на, а для его жизни вещественное благополучие по новейшим

иностранным образцам. Это не частные ошибки, это мнение

общее, более или менее ясно выговаривающееся; но если бы

принимать это и за частные ошибки, то должно помнить, что

есть заблуждения частные, которые возможны только при

известном заблуждении общества. Таков, например, презри-

тельный отзыв одного из наших журналов об русской сказке

и песне; в нем утверждали, что Пушкин в своей балладе и в

сказочных отрывках исчерпал все богатство нашей народ-

ной поэзии, а Лермонтов в прекрасной сказке об опричнике и

купеческом сыне далеко перешел за ее пределы

, между тем

как ни тот, ни другой, кажется, даже не поняли вполне ни ее

неисчерпаемых богатств, ни даже ее неподражаемого языка.

Действительно, ее почти бесконечная область обозначается, с

одной стороны, чудными стихами: