Главева А.Г. Традиционная японская культура: Специфика мировосприятия

Подождите немного. Документ загружается.

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

ИНСТИТУТ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА

Л.Г.Главева

ТРАЛИиИОННАЯ

ЯПОНСКАЯ КУЛЬТУРА

СПЕЦИФИКА

МИРОВОСПРИЯТИЯ

МОСКВА

ИЗДАТЕЛЬСКАЯ ФИРМА

«ВОСТОЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА^

РАН

2003

У/Д1Ч

l^JZ.Vjy

ББК87.3(5Япо)

Г52

Издание осуществлено при финансовой поддержке

Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ)

согласно проекту №02-03-16088

Издательство благодарит за содействие в издании книги

Институт практического востоковедения (г. Москва)

Ответственный редактор А.Г.Юркевич

Редактор издательства З.М.Евсенина

В оформлении переплета использованы иллюстрации

из журнала «Икэнобо» («Икэбана»), 1997 г., № 5

Гллвевл А.Г.

Г 52 Традиционная японская культура : Специфика мировосприятия /

Д.Г. Главева. — М. : Вост. лит., 2003.— 264 с— ISBN 5-02-

018161-7 (в пер.).

В основу исследования, осуществленного на письменных источниках (исто-

рических хрониках, художественных, в том числе поэтических, произведениях,

буддийских философских трактатах) положено фундаментальное для культуры

Японии понятие «взгляд». Именно взгляд актуализирует ту систему ценностей,

символов и ритуалов, которая наиболее полно соответствует потребностям

японского культурного организма в различные исторические эпохи.

В работе впервые представлен частичный перевод на русский язык одного из

самых знаменитых и оригинальных, но недостаточно до сих пор изученных дзэн-

буддийских памятников — «Оратэгама» (XVIII в.), принадлежавшего кисти извест-

ного дзэнского мыслителя, художника, мастера каллиграфии и религиозного

реформатора Хакуина Экаку (1686-1769). Перевод снабжен подробными

ком-

ментариями.

ЪЬК

78.3(5Япо)

Научное издание

Гллвева

Аиана Георгиевна

ТрлАииионнля

ЯПОНСКАЯ

культур*.

Специфика мировосприятия

Утвержлено к

печати Институтом

Лальнего

Востока

РАН

Художник ЭЛ.Эрман. Технический редактор О.В.Волкова. Корректор И.И.Чернышева

Компьютерная верстка Е.А.Пронина

Подписано к печати 14.08.03. Формат 60*90'/!

. Печать офсетная. Усл. п. л. 16,5

Усл.

кр.-отт. 18,0. Уч.-изд. л. 19,6. Тираж 1000 экз. Изд. № 7901. Заказ № 8375

Издательская фирма «Восточная литература> РАН

127051,

Москва К-51, (Лветной бульвар, 21

ППП Типография Наука. 121099, Москва Г-99, Шубинский пер., 6

N 5-0

2-018161

5 0 2 0 ' 1 8 1 о 1

ISBN 5-02-018161-7

©А.Г.Главева, 2003

Введение

«Закрытость» Японии для внешнего (особенно запад-

ного) мира почти на всем протяжении ее истории, вплоть до кон-

ца XVIII в., приводила к консервации особенностей местного менталите-

та и стиля жизни, вырабатывала стойкое убеждение в некоей «осо-

бое™» японской культуры. Такая самооценка, в плену которой подсоз-

нательно находятся и очень многие западные исследователи (не говоря

уже о массовом сознании), является дополнительной причиной трудно-

стей, возникающих при интерпретации историко-культурного процесса

в Японии.

Культура любой страны, любого народа отражает традиционно при-

сущие им представления и ценности. В этом смысле совершенно естест-

венно говорить о самобытности японской культуры. Однако не следует

и переоценивать ее специфичность.

Познание чужой культуры далеко выходит за пределы узкоакадеми-

ческих задач. Изучая иную культуру, мы изучаем и свою. В этом, быть

может, и состоит главный смысл подобных исследований. При этом

своеобразие того или иного культурного организма проявляется не

столько на уровне изолированно рассматриваемых процессов и явле-

ний, сколько в характере связей между ними, из которых и вырастают

доминанты конкретной традиции.

Проблема специфики традиционной японской культуры непосредст-

венно связана с проблемой «саморефлексии культуры», т.е. способа

восприятия данной традицией самой себя. Для решения указанной за-

дачи необходимо выявить механизм отбора той системы ценностей и

символов, которая наиболее полно соответствует потребностям самого

культурного организма и вместе с тем обусловливает его специфику и

самобытность.

В контексте традиционной японской культуры таким механизмом

выступает взгляд (яп. кан/миру

]

— «видеть»). Он является одной из тех

глубинных структур, которые определяют внутреннюю логику развития

этой культуры и особенности выработанной ею «картины мира». Будучи

поначалу ритуально-магическим способом воздействия на мир, впо-

следствии взгляд становился эстетическим методом освоения состояний

этого мира. Стойкая традиция символического освоения мира именно с

помошью взгляда привела в дальнейшем к своего рода «близорукости

культуры», т.е. к способности осваивать, интериоризировать по пре-

имуществу ближнее пространство. Привычка глаза фокусироваться на

малом и близком оказывает огромное влияние и на чисто японскую

буддийскую субкультуру, характерной особенностью которой является,

в частности, упорное стремление остаться в пределах наглядно-

чувственного восприятия. Настойчиво подчеркиваемая всеми японски-

ми буддийскими мыслителями возможность достичь «просветления»

(сатори) в этой жизни — одна из основных черт японской интерпрета-

ции буддизма (см. гл. II, III). При этом сам взгляд во время медитации

направлен не на какой-либо физический объект, но внутрь самого ме-

дитирующего. С особенной последовательностью интроспективная на-

правленность взгляда прослеживается в системе дзэн-буддизма — здесь

непосредственное зрительное восприятие переходит в созерцание.

Семантика взгляда важна для любой культуры, но для японской она

еше более актуальна, потому что «взгляд» и его производные представ-

ляют собой одну из важнейших основ языка описания, выработанного

этой культурной традицией.

Так, еше в эпоху Хэйан

(794-1185), во время которой закладывается

фундамент современной японской культуры, глагол миру («видеть») и

его производные «становятся основой сказуемостного словаря» этого

времени [115, с. 12]. В этой связи следует отметить, что в сознании япон-

цев умение

называть,

лавать

имена произрастает из того же корня, что

и умение вилеть. В такой системе восприятия и освоения мира объект

изображения не существует сам по себе вне зависимости от простран-

ственного положения автора, он оживает, лишь попадая в его поле зре-

ния.

Таким образом, «наблюдатель и наблюдаемое оказываются намерт-

во связаны взглядом» [115, с. 12]. Именно этим обстоятельством и объ-

ясняется назойливое повторение в любом японском литературном про-

изведении, и особенно в женской дневниковой литературе Хв., грам-

матических конструкций типа: «он увидел, что...» (см. гл. II, § 2 и 3).

Такой подход в дальнейшем создал основу для появления чрезвычай-

но субъективистских описаний материальной и психологической дейст-

вительности (так называемое «я-повествование», ватакуси-сёсэиу, чрез-

вычайно распространенный поджанр японской литературы), ибо не

взгляд зависит от объекта наблюдения, а объект от взгляда.

В то же время привязанность к чувственно воспринимаемому объек-

ту рефлексии ограничивает возможность «отлета», отвлечения мысли,

что является непременным условием абстрактного мышления. Пожалуй,

именно в этом заключается основная причина относительной слабости

самостоятельной японской философской традиции. Философская мысль

Японии формировалась под прямым воздействием китайской традиции

и на китайском языке, представляя собой особое, в значительной сте-

пени изолированное ответвление японской словесности.

При этом японская культура отличается чрезвычайной разработан-

ностью эстетических форм освоения окружающего мира.

Сказанное выше объясняет обращение автора к проблеме взаимо-

связи между спецификой мировосприятия и собственно генезисом эс-

тетических, этических, религиозных и философских идей в становле-

нии традиционной японской культуры.

Специфика видения мира, в свою очередь, непосредственно связана

с характером восприятия пространства и времени и определяемой им

моделью хронотопа.

Хронотоп является универсальной, свойственной любому человече-

скому сообществу категорией. Именно характер хронотопа во многом

определяет исторические судьбы и специфику культурного развития от-

дельных стран и регионов. Так, замкнутость географического простран-

ства,

развитый культ предков, предполагающий ориентацию на сохра-

нение преемственности, обусловили непрерывность культурного разви-

тия в Японии. Постоянно расширяющееся пространство, отрицание

культуры своего прошлого определили дискретность культурного про-

цесса в России.

Разные модели хронотопа отражают важнейшие ценностные уста-

новки не только целых обществ, но и отдельных социальных групп. Сле-

довательно, пространство и время являются основными универсальными

категориями культуры, которые во многом определяют другие ее пара-

метры.

Однако эти категории не могут применяться к природе и обществу

одинаковым образом. Пространство и время не только существуют объ-

ективно, но и переживаются и осознаются людьми субъективно, причем

в разных цивилизациях и обществах, на различных стадиях обществен-

ного развития указанные категории воспринимаются неодинаково. Этот

факт подтверждается данными многих наук — лингвистики, этнологии,

культурной антропологии, истории искусств, литературоведения,

пси-

хологии.

В своей книге «Категории средневековой культуры», посвя-

щенной исследованию специфики средневекового хронотопа, АЛ.Гуре-

вич отмечает, что «человек не рождается с „чувством времени", его

временные и пространственные понятия всегда определены той культу-

рой,

к которой он принадлежит» [51, с. 44].

Так, в архаическом сознании пространство и время — не априорные

понятия,

существующие вне и до опыта, они даны лишь в самом опыте и

составляют его неотъемлемую часть, которую невозможно выделить из

жизненной ткани. Поэтому пространство и время не столько осознают-

ся,

сколько непосредственно переживаются. Они выступают не в виде

нейтральных координат, а в виде могущественных, таинственных сил,

управляющих всеми вешами, жизнью людей и даже богов. Поэтому они

эмоционально-ценностно насыщены. Существует сакральное время —

время празднества, жертвоприношения, воспроизведения мифа,

свя-

занного с возвращением «изначального времени». Существует и са-

кральное пространство — определенные священные места или целые

миры,

подчиняющиеся особым силам.

Пространство и время как универсальные формы восприятия дейст-

вительности, понятия о причинности, изменении, отношении чувствен-

ного к сверхчувственному, отношении частей к целому в каждой куль-

туре связаны между собой, образуя ту «сетку координат», при посред-

стве которых люди воспринимают окружающую их действительность и

строят «картину мира». Эти основные категории как бы предшествуют

идеям и мировоззрению, формирующимся у членов общества. Следова-

тельно, как отмечает АЛ.Гуревич, «сколь бы различными ни были идео-

логия и убеждения отдельных индивидов и социальных групп, в основе

их можно найти универсальные,

ЛАЯ

всего общества обязательные поня-

тия и представления, без которых невозможно построение никаких

идей,

теорий, философских, эстетических, политических или религиоз-

ных концепций и систем» [51, с. 30-31]. Поэтому выяснение модели

хронотопа актуально и плодотворно не только для древности и средне-

вековья,

но и для новейшей истории.

При определении модели хронотопа собственно сам взгляд как со-

бытие, происходящее в культуре, организующее и конструирующее ее

внутреннюю структуру, из этого процесса исключается. Исследователь

как бы пытается взглянуть на пространство и время человека далекой

эпохи своими глазами. В какой-то степени это неизбежно. Изучая спе-

цифику другой эпохи и культуры, мы не можем не сопоставлять ее со

своим временем. В этом сопоставлении, как уже отмечалось, и состоит

смысл истории культуры. Но следует ясно представлять себе опасность,

сопряженную с подобной процедурой. То, что современный человек

считает основополагающей жизненной ценностью, могло и не быть та-

ковой для людей иной культуры и эпохи. Сравнивая нашу культуру и

цивилизацию с иными, мы рискуем применить к ним наши собственные

мерки.

В результате весьма часто происходит некое искажение и мо-

дернизация «картины мира» людей иных эпох и культур: их универсуму

приписываются несвойственные ему признаки.

В данном исследовании выявление семантики взгляда в процессе

традиционного восприятия японцами пространства и времени имеет

целью восстановление связки «их» взгляд — «их»

пространство

—

«их» время. Именно таким путем представляется возможным опреде-

лить специфику «саморефлексии» японского культурного организма, а

также особых свойств его «эфира» — «тончайших субстанций бытия».

Взгляд является той категорией японской культуры, в соответствии с

которой возможно как ее «внутреннее» описание, так и ее сопоставле-

ние с другими культурами. С помощью зрения человек получает свои

главные впечатления о мире. Притом что у разных народов физиологи-

чески глаза устроены более или менее одинаково, смотрят они на мир

совершенно по-разному. Например, японское выражение «сузить гла-

за» обозначает радость, а «раскрыть глаза» — гнев. По-русски же гово-

рится:

«его зрачки сузились от ярости», а «распахивают», «тарашат» глаза

только от удивления [81, с. 11]. Следовательно, способ видения,

зри-

тельное восприятие действительности детерминируются особенностями

духовного универсума, ментальностью людей определенных эпох и

культур, т.е. той невидимой всеобъемлющей средой, в которую они по-

гружены.

Поэтому любой поступок, ими совершаемый, любое воспри-

ятие и переживание феноменов внешнего мира неизбежно получают

свою окраску в этом всепроникающем «эфире».

Таким образом, изучение специфики взгляда, способа видения дает

нам возможность проникать в механизм сознания и поведения людей,

что в результате позволяет понять, почему создаваемая ими культура

«зряча» по-своему.

Выражения «восприятие времени» и «восприятие пространства» яв-

ляются метафоричными: пространство и время не воспринимаются на-

ми непосредственно, они определяются теми событиями, которые в них

совершаются. В контексте японской культуры взгляд является главным

таким событием: он объективирует наблюдаемое, становясь при этом

верификатором происходящего. Именно взгляд актуализирует ту сис-

тему ценностей, символов и ритуалов, которая наиболее полно соответ-

ствует потребностям японского культурного организма в различные

исторические эпохи. Взгляд попадает в поле зрения самой культуры и

как событие, происходящее в культуре, определяет набор ее основных

опорных понятий, сам становясь при этом одним из них.

В системе выработанной японцами «картины мира» взгляд выступает

одновременно и как способ непосредственного освоения окружающей

действительности (внешнее, чувственно-зрительное восприятие), и как

способ видения самих себя, переходящий в интроспекцию («внутреннее

видение»,

созерцание, интенсивное понимание, позволяющее проник-

нуть в глубь вещей).

С этой точки зрения исследование специфики мировосприятия

(семантики взгляда) в различные исторические эпохи представляется

непременным условием понимания закономерностей функционирова-

ния и особенностей традиционной японской культуры. Подобное ис-

следование позволяет применить к рассматриваемому культурному ор-

ганизму адекватные ему критерии, не навязывая при этом своей оце-

ночной шкалы.

Традиционная японская культура — это сложная, динамичная систе-

ма религиозно-философских, эстетических, этических, социальных пред-

ставлений и ценностей, которые, несмотря на некоторые трансформа-

ции и видоизменения, стали органичной частью «картины мира» япон-

цев,

задали базовые параметры для национальной идентификации

и оставались доминирующими вплоть до реставрации Мэйдзи (1868-

1911), положившей начало модернизации устоявшегося образа

жизни.

Японская культура по-своему зрима и по-особому «зряча». Как отме-

чает А.Н.Мещеряков, «это исключительно своеобразная культура, кото-

рая осваивает крайне ограниченное физическое пространство, интен-

сивно насыщенное всякого рода обменными и информационными про-

цессами» (см. [115, с. 8]). Она тяготеет к самореализации в мелких про-

странственных формах, склонна к детализации, структуризации, катало-

гизации;

процедура измерения играет в ней крайне значительную роль;

она отличается своего рода агорафобией, относительной неразвито-

стью стратегического, абстрактного мышления. Эту культуру можно оп-

ределить как «близорукую» и «интровертную», имея в виду, что она (в

противоположность культурам «дальнозорким» — российской, напри-

мер) осваивает прежде всего ближнее, «околотелесное» пространство.

Размеры этого пространства определяются взглядом, визуальными воз-

можностями человека. По мнению А.Н.Мешерякова, взгляд японца пре-

жде всего фиксируется на малом, доступном непосредственно-чувст-

венному восприятию и наблюдению. В результате этого развивается спо-

собность к детальному структурированию ближнего пространства, уме-

ние видеть и замечать малейшие изменения в нем, приводить его в вы-

сокоупорядоченное состояние. Поэтому и реальное освоение прост-

ранства происходит за счет не столько физического расширения окуль-

туренной зоны, сколько детального структурирования малого (см. [115,

с. 10]).

Отсюда вытекает и сам способ познания мира. Японцы познают мир

практически-конкретно-чувственно. Они смотрят очень вниматель-

но и слушают очень внимательно. Взгляд продлевает себя в слухе, обо-

нянии,

осязании, вкусе (и здесь, как и в индийской и китайской культу-

рах, все пять чувств состоят в нерасторжимом единстве). Но подробное

«обнюхивание», «ощупывание» мира, характерное для системы японско-

го мировосприятия, как раз и являются следствием визуальной перцеп-

ции «ближнего» пространства. Собственно, поэтому в основу нашего

исследования положен именно взгляд, а японский культурный организм

в целом представлен преимущественно «зрячим».

Для японского способа мировосприятия внешнее является необхо-

димым,

тогда как внутреннее — истинным. В отличие от ортодоксально-

го буддиста японец считает внешний мир не обманчивым, но лишь пре-

ходящим,

а потому — ненадежным. Устойчивым и надежным представ-

ляется только мир внутренний. Отсюда — повышенное внимание имен-

но к «внутренней», «сокровенной» природе человека, а также особая

значимость способности «внутреннего видения» в системе традицион-

ной японской культуры в целом.

Однако специфическая для мировидения японцев интровертность

формировалась далеко не сразу. Она является результатом длительного

процесса эволюции мифологемы взгляда — от своеобразной «дально-

зоркости» к «близорукости», к «кадровости восприятия», плавно перехо-

дящей в интроспекцию.

Одной из символических фигур такого способа видения мира оста-

ется дзэнский монах, предающийся медитации, — его взгляд направлен

не вовне, а внутрь. Таким образом, «внутренний взгляд» дзэн-буддизма

является естественным результатом эволюции видения мира в традици-

онной японской культуре.

По сути, становление и развитие дзэн-буддизма раскрывают процесс

саморазвития культуры Японии в ее целостности. Следует отметить, что

отношение историков к наследию дзэн-буддизма отличается весьма ши-

роким диапазоном — от полного его неприятия как чуждого японскому

духу (см., например, [75]) до не совсем правомерного отождествления с

ним всей японской традиционной культуры (в послевоенных работах

некоторых западных исследователей). Собственно, поэтому получение

объективного представления о месте дзэн в истории японской культуры

средних веков имеет особую научную значимость. Автор надеется, что

настоящее исследование будет способствовать более точному опреде-

лению этого места.

Процесс формирования интровертного характера японского миро-

видения и культуры в целом предполагает выявление последовательных

и специфических трансформаций пространственно-зрительного вос-

приятия в различные исторические эпохи. Это обусловливает необхо-

димость комплексного подхода: изучения как социально-культурных

аспектов истории Японии, так и взаимоотношений синтоистского и буд-

дийского видения мира.

Человек, принадлежащий к традиционной японской культуре, стре-

мится к гармонизации отношений с природой и пространством, а не к

их покорению. Природа — та основа, на которой японцы соткали по-

лотно своей культуры. В смене сезонов, в различных природных явле-

ниях они видят своеобразное отражение человеческой жизни и орга-

нично включают их в свои повседневные обычаи, духовные и эстетиче-

ские воззрения.

В европейской культуре понятие

«ланлшафт»

появилось в новое

время (его не знали ни античность, ни средневековье). Оно выражало

взгляд на природу, присущий горожанину, отделенному в своей повсе-

дневной жизни от естественного природного окружения. Японские

ландшафтные» культуроформы (природная поэзия, проза, пейзажная

живопись, садово-парковое искусство, икэбана

, бонсай

, сайкэй

, бон-

сэки

, бонкэй

и т.д.) по своему смыслу основаны на принципиально

иных представлениях. Даже совсем маленькие пейзажные компози-

ции на подносах и тарелках (не говоря уже о садах) призваны интегриро-