Ганзелка И., Зикмунд М. От Аргентины до Мексики

Подождите немного. Документ загружается.

давать ее за-дорогу. Правда, на :них в виде извинения при-

бавляется замечание: «Ухудшается во время дождя». Прак-

тически это выглядит так: поскольку правительство не обяза-

но заботиться о состоянии дорог, жители селения образуют

дорожный кооператив на началах взаимопомощи, повалятлес,

если он еще остался, выкорчуют пни и вспашут прямую, как

стрела, дорогу. Они сделают на. ней высокий гребень, чтобы

•вода

— самый-

страшный враг — быстрее- стекала

в' канавы,

•хотя-это

и не очень помогает.; Когда наступает период дождей,

лучше-не высовывать из-дома носа. Терраплен превращается

в сплошное болото, где грузовики поднимают фонтаны грязи,

едва оно начнет немного подсыхать. А так как до

периода "за-

сухи-от-негр остаются одни выбоины, все начинается снова,

с плугов. -

Таких «шоссе» на севере Аргентины подавляющее боль-

шинство. Для разнообразия их сменяют другие, которые на

картах снабжены примечаниями:-«Ухудшается.-во время за-

сухи». Все вместе они принадлежат к семье дорог с помет-

кой: «Эксплуатация с возможными трудностями».

Это необычайно тактичное предупреждение: путешествен-

ник, ты суешься сюда на собственный страх и риск.

400 КВАДРАТНЫХ КИЛОМЕТРОВ САРАНЧИ

Мы уже проехали небольшое селение Такурал, когда на

горизонте показалась темная туча. Было почти безветренно,

время давно уже перевалило за полдень, тени редких деревьев

начали пересекать всю ширину дороги. Через четверть часа

стало ясно, что это не просто какая-нибудь обычная туча.

Куда ни глянь — небо чистое, словно его только что вымыли.

Какой же должна быть колонна грузовиков, чтобы вот так

разметать пыль терраплена на полнеба! Солнце совсем за-

крылось — и вдруг... что-то тук-тук-тук — о ветровое стекло.

От этого сухого шороха, скрипучих хлопков и шумного ше-

леста, которым в мгновение ока наполнилось все вокруг,

мороз идет по коже. Вся земля вдруг покрылась саранчой,

деревья исчезли под коричнево-зеленым камуфляжем крыла-

той гадости, даже телеграфные столбы не избежали этой

летучей армии и были вынуждены оказать ей гостеприим-

ство.

— Послушай, надо бы остановиться, чтобы эта мерзость

не попала в мотор и не забила ребра цилиндров. Кто станет

потом убирать такой гуляш?

Некоторые люди смертельно боятся мышей. Сунь такому

человеку в руку живую мышку, и он свалится, как подкошен-

ный. Не один год, вероятно, им бы снились кошмары, если бы

они взглянули на эту марширующую дрянь. Куда только

хватает глаз, вся земля в движении. Какой-то саранчевый

генерал отдал команду «на приступ» — и вот они идут, не

разбирая дороги, напропалую, лезут по спинам, по крыльям,

наступают друг другу на головы, но все же лезут вперед,

поглощая дециметры пути и, к удивлению, даже и не помыш-

ляют об обеде, как бы охваченные экстазом движения. Если

на минуту остановиться, они лезут по ногам, срываются со

штанин и — снова вперед, вперед, ура, на врага! Делаешь

шаг — и зелено-коричневая каша крыльев и тонких ног

брызжет на метр от тебя, но пустота уже вновь залеплена:

в их рядах не может быть бреши. «На приступ!» — таков был

приказ. Гринго будет настолько ошарашен этим зрелищем,

что даже не заметит, как уже опять посветлело, снова насту-

пил день и солнце может спокойно смотреть на этот сброд.

Через полчаса из штаба поступил новый приказ: конец

марша, направление — северо-запад, приготовиться к полету!

Снова наступили сумерки, земля в одном месте посветлела,

в другом потемнела, телеграфные столбы похудели, ветви

деревьев выпрямились...

Через несколько километров нас остановил водитель «вил-

лиса» и предложил подождать, пока проедет колонна спаса-

тельных машин, потому что поднимаемая нами пыль могла бы

им помешать. Это грузовики с распылителями и бочками

дезинфекционного раствора, ударные отряды министерства

сельского хозяйства. «Иногда с саранчой борются также само-

леты и геликоптеры», — похвастался он, прежде чем тронуть-

ся за своей колонной.

Да, поединок с этой гадостью неравный. Соотношение

сил — один к миллиону, а может, и к десяти миллионам.

Три дня спустя в газетах было опубликовано: две манги —

тучи — саранчи, перелетевшие из провинции Санта-Фе, опусти-

лись на район Оран в провинции Сальта и уничтожили весь

урожай. Убытки по предварительным данным исчисляются

в двенадцать миллионов песо. Одна манга занимала площадь

200 квадратных километров, вторая — 400...

В третий раз солнце склонялось к западу, когда по пути из

Сан-Николаса мы остановились перед большим деревянным

щитом, вырезанным в форме национальной территории Чако.

Чако до сих пор не было возведено в ранг провинции, так как

население его пока что не достигло численности, необходимой

для такого посвящения.

Высохшие деревья по обеим сторонам, безотрадная се-

рость всюду, насколько хватает глаз — прямая противополож-

ность зеленому ковру пампы вокруг Е>уэнос-Айреса и Росарио.

На дороге дециметровый слой мягкой пыли, в которую ноги

проваливаются, как в снег.

Ветхие лачуги справа и надпись на деревянной карте:

«Добро пожаловать в Чако!»

Так хозяин открывает двери своего нищего дома при-

шельцу с далекой чужбины, разбивая лед первого разочарова-

ния сердечным:

— Добро пожаловать.

Мы стояли на земле Чако, страны «белого золота».

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ХЛОПКОВАЯ РУЛЕТКА

Петр Шашвата нагнулся, набрал в ладонь сухой земли и,

размяв комки, медленно стал выпускать ее тонкими струй-

ками между пальцев... Приблизительно так рассказывают

старые чаконцы, и в голосе их звучит традиционная гордость

первооткрывателей.

Шашвата отнюдь не был гринго, когда в 1913 году при-

ехал в Аргентину. У него за спиной было семь трудных лет

хлопкороба в Техасе, но бежал он оттуда главным образом

потому, что тяжело заболел малярией. К тому же он опа-

сался приближающейся войны в Европе и поэтому искал себе

приюта в Аргентине. Искал он добросовестно. Провинция

Санта-Фе его не удовлетворила. Не удовлетворили и девствен-

ные леса в провинции Мисьонес, где ему не понравился

краснозем. Тогда он послал в Чако своего сына Карела на

разведку, так как прослышал, что там начали разводить

хлопок. А у Шашватов был кое-какой опыт в этом деле!

Вскоре Карел прислал восторженное письмо. «Целина, ни

малярии, ни других тропических болезней нет и в помине»,—

писал он отцу и нескольким друзьям, которые не мешкая

сложили палатку, разбитую на площади возле храма в Реси-

стенсии, где несколько недель стояли лагерем, и отправились

на запад. В том же направлении за несколько месяцев до

этого вышел командир шестого аргентинского полка с при-

казом: на 173-м километре к западу от Ресистенсии основать

новое селение. Он уже наметил улицы будущего города и

успел со своей командой построить несколько примитивных

лачуг, когда на станцию железной дороги в Чако прибыла

многочисленная семья Петра Шашваты и Яна Новотного.

Эта станция называлась Президенсия Рокве Саэнс-Пенья—

по имени недавнего аргентинского президента. Она состояла

из старого вагона, который одновременно служил и почтовым

отделением...

Таково было начало.

В настоящее время в Саэнс-Пенье насчитывается более

35 000 жителей. На магазинах, лавках ремесленников и трак-

тирах можно видеть вывески с чешскими именами владель-

цев. Многие люди, прожившие здесь не годы, а десятилетия,

до сих пор никак не осилят испанского языка. А ведь было

время, когда по-чешски говорили даже в городской управе,

так как там имелся официальный переводчик. Однако несрав-

ненно больше моравских, чешских и словацких семей посели-

лось в ближайших и отдаленных окрестностях Саэнс-Пеньи

по соседству с чакрами испанских, итальянских, болгарских,

польских и украинских колонистов и вступило в поединок

с пылью, колючками и саранчой.

Аргентина засевает приблизительно 360 ООО гектаров

хлопчатником. Из них более 90 процентов приходится на

Чако. Можно с уверенностью сказать, что благодаря славян-

ским поселенцам Аргентина сегодня не только полностью

обеспечивает себя хлопком, но и значительную часть его

может вывозить. Статистика указывает цифру 400 000 тонн

ежегодно.

Когда после первой мировой войны жизнь кое-как пришла

в норму, поселенцам стали платить по 80 песо за тонну «белого

золота», добытого тяжелым трудом. Это было в 1920 году.

В последующие годы стрелка «просперити»

резко подскочила

вверх, и заготовщики американских фирм, которые не могли

получить достаточного количества хлопка в Техасе, предло-

Просперити (англ.)—процветание; кратковременный период

частичного подъема капиталистического хозяйства в США.

жили хлопкоробам по 220 песо. Рулетка, увенчанная лопаю-

щимися коробочками белоснежного хлопка и туго набитыми

кошельками тех, у кого саранча и гусеницы не сожрали

урожай, вертелась вовсю и выдержала бешеную скорость

вращения вплоть до 1923 года, когда цены достигли 580. песо.

Чакреро не знали, куда девать деньги! •;:.::

«Видите, как в Америке,делаются доллары? — писйлй- они

своим родным и друзьям, которые дома ковырялись на Двух

гектарах каменистого .поля

; -т- Продавайте- все.- и приезжайте

к- нам!» .-. ' :

Эти письма кружили головы,, ибо люди, читая их, -уже

видели между строчками ослепительные комочки пышного

хлопка.

Эти письма' заражали- людей' золотой лихорадкой,

опьяняли их .картинами, .раздольной: природы;, девственных

лесов,- индейцев, головокружительного богатства. В резуль-

тате— края газет покрывались корявыми цифрами расчетов.

Тонна с гектара, за тонну платят 580 песо, земли повсюду

хватает, ее столько, сколько человек в состоянии обнести-про-

волочной изгородью. Согласен, попробую-ка, съезжу на год,

на два и вернусь из Америки миллионером:..

Это было в 1923 году.

А на следующий год в хлопковый тюк ударила молния и

надвое разбила вращающуюся рулетку.

Закупщики стали платить 350 — и то йз милости. А цены

на хлопок все падали и падали, пока не остановились на

180 песо. Накопленные деньги поглощала земля, а столбцы

цифр у кредиторов опять начали угрожающе расти. Люди

работали до упаду, чтобы повысить урожайность с гектара.

По неделям питались одним бататом да дынями. Пеоны были

уволены, в работу впряглись женщины и дети, а после сбора

хлопка весь урожай отвозили кредитору. Чакреро, загнанные

в тупик нуждой и отчаянием, стали давать кредиторам рас-

писки с переносом невыплаченных долгов. Две—три семьи,

разбогатевшие на ростовщических процентах, восхваляли

хорошее «просперити», сотни семей бедствовали. Но страда-

ния этим не кончились.

Наступил 1936 год, цена на хлопок упала до-ста песо

за тонну, потом до девяноста.

В феврале хлопкоробы объявили забастовку, первую за-

бастовку в истории Чако. К ним - присоединились все сбор-

щики хлопка,- пеоны и даже торговцы. На целые две недели

жизнь в Чако приостановилась. Тогда правительство послало

полицию и войска. Руководители забастовки -были

•

аресто-

ваны, хлопкоробам на словах пообещали, что правительство

о- них- позаботится, забастовка был-а- подавлена,

КРЫЛАТЫЙ ПРИЗРАК

На протяжении тех четырех месяцев, которые мы в Чако

посвятили обработке записей и написанию репортажей, нам

представилась возможность в непосредственной близости

познакомиться с судьбами людей и истинной ценой «белого

золота».

В конце сентября Саэнс-Пенью нахлестнул поток саранчи.

В конце дня в чешскую школу, где мы жили, зашел Ярослав

Вирт, сорокапятилетний чакреро, проживший в Пампе Фло-

риде более тридцати лет. Он был хмур и невесел.

— У меня сожрали двадцать гектаров, — произнес он, не

поздоровавшись, и тяжело опустился на железную кровать,

так что она под ним застонала. До сих пор мы не видели его

таким.

— Я приехал в кооператив за семенами и завтра начну

пахать:

Он поднял на нас глаза, и нам показалось, что он пы-

тается улыбнуться.

Положение на остальных чакрах северо-западнее Саэнс-

Пеньи было ничуть не лучше. Десять, пятнадцать, тридцать

гектаров — в зависимости от того, куда занесло прожорливую

тучу. Колонисты разъезжались, увозя из кооператива мешки

новых семян. Они надеялись, что второй сев будет более

удачным.

Сеют хлопок с начала сентября по декабрь. Иногда два,

три раза подряд, если саранча пожирает посевы. Обычно

через сорок пять дней после посева хлопчатник начинает

цвести. Перед этим его прореживают, потом несколько раз

окучивают и пропахивают. Окучивать нужно все время, до

самого созревания, и чем чаще это делать, тем выше будет

урожай. В январе среди кустиков можно видеть первых

сборщиков с малетами. В них уже исчезают первые коробоч-

ки, а на соседнем кустике хлопчатник еще только цветет.

Лопающиеся коробочки собирают непрерывно на протяжении

всего аргентинского лета и осени, с января по июль.

— И сколько хлопка ежеднезно собирает такой сбор-

щик?— спросили мы Ярослава Вирта.

— Это зависит от навыка, — засмеялся он. — Новичок со-

берет этак килограммов сорок. Опытный сборщик втрое

больше. Рекордный сбор достиг у нас здесь ста шестидесяти

четырех килограммов.

— Саранча управляется с этим быстрее, да?

— Если бы только саранча, —горько вздохнул Вирт и,

помолчав, заговорил. — Это один и:; семи вредителей, каждый

из которых стоит друг друга. Когда хлопчатник отцветет, на

него нападает червь. Мы называем его «лагарта росада» —

«розовая ящерица». Он проникает в коробочку и пожирает

все семена. Хлопок загнивает. Против этой дряни нет никаких

средств. Имеется еще гусеница «пикудо». Эта уничтожает

цветы. Потом идет «исока» — трявяная гусеница. Однако вме-

сто травы она с удовольствием жрет именно хлопчатник.

Четвертый наш «благодетель» — красный паучок. После его

нападения хлопок затягивается тонкой паутиной и вскоре

засыхает. Но куда более опасный враг — лиственная гусе-

ница, которая за день может уничтожить целых пятьдесят

гектаров хлопчатника. Кроме того, у нас здесь водятся му-

равьи, которым хлопок тоже пришелся по вкусу; они прини-

маются за него с корней.

— Так саранча, собственно, не является...

— Является, — перебивает нас Вирт. — Это Самая мерз-

кая тварь, какую только можно себе представить. И мы до

сих пор против нее безоружны. Правда, у нас начали заводить

спасательную службу, — даже и геликоптеры есть, но это не

очень-то помогает. Года два назад у моего соседа саранча

уничтожила шестьдесят гектаров хлопчатника так быстро, что

он не успел даже оседлать коня, чтобы сообщить о манге на

станцию. Они сожрали и листья и кору. На поле остались

только голые стебли.

В такой момент трудно удержаться и не похвастаться, что

мангу мы тоже видели, если хотите знать. Она занимала пло-

щадь в двести квадратных километров и направлялась прямо

в Сальту...

— Знаю, это было в середине июля, после уборки уро-

жая,—ничуть не удивившись, спокойно продолжал Вирт.—

Гораздо хуже, если это случается между октябрем и январем,

когда хлопчатник отцвел, а сеять вторично уже поздно. В это

время саранча переселяется к югу — на пшеницу и апельси-

новые сады. Одна самка саранчи откладывает от девяноста

до ста двадцати яичек величиной примерно с рисовое зерно.

Колония яичек похожа на колос пшеницы, свернутый

спиралью. Через восемнадцать дней саранча вылупляется.

Я знаю случай, когда небольшой мороз ударил весьма кстати:

поля как раз кишели этой гадостью. Мы радовались, думая,

что мороз нас спас, но в полдень вся эта лавина отправилась

в поход. В это время у саранчи еще нет крыльев, поэтому

бороться с нею легче. Мы ставим против них изгороди вог

из таких листов жести, — сказал Вирт и обернулся к амбару,

где были сложены кучи жестяных прямоугольников шириною

в полметра и длиною около полутона метров.

— Из них устраиваются сплошные барьеры, иногда до

пятидесяти километров длиной. В такие дни весь край поднят

на ноги. Рядом с загородками выкапывают ямы, саранча

падает в них, после чего ее сжигают или засыпают землей.

Самый страшный погром мы пергжили здесь в двадцать

третьем.году. Тогда под этой мерзостью исчезло все. Их были

миллионы. Мы копали ямы день и ночь; работали все, кто

мог держать лопату в руках, даже дети. Ямы эти имели три

метра в ширину, добрых четыре метра в длину и без малого

два метра в глубину. В них мог стоя уместиться человек.

И за два часа они были полны! ДЕ;адцать. четыре кубометра

саранчи за два часа! Колонисты, видевшие это впервые, чуть

не посходили с ума и стали возвращаться в. Европу. И это

случилось в тот год, когда, за хлопок .платили дороже всего.

— А можно спугнуть саранчу, когда -она опустилась на

хлопчатник?

• Иногда это помогает. В полг выпускается все живое:

лошади, собаки, скот. Саранча поднимается и садится.на поле

соседа.: Однажды произошел такой случай: все было ничего,

как вдруг, откуда ни возьмись, на мой хлопчатник села са-

ранча. Стали мы ее сгонять, но кусты были так облеплены

ею, что пришлось отказаться от всех попыток. Случилось это

поздно вечером. Целую ночь никто из нас не спал, каждый

про себя думал, что придется потуже затянуть пояс. Утром

встаем, саранча улетела, хлопчатник не тронут...

— Хлопок — это и впрямь лотерея, — присоединилась

к разговору жена Ярослава. — Помню, в тридцать шестом

году мы только сокрушенно головой качали, глядя на поле.

Был март — время, когда в других местах давно уже идет

уборка. И нам тогда казалось, что хлебнем мы горюшка.

Хлопок маленький, как укропик. Потом прошел дождик, и он

стал расти прямо на глазах. Мы подсчитали, что такого уро-

жая уже не было больше десяти лет. Однажды в июле отец

запряг лошадь и поехал в Саэнс-Пенью за трактором, кото-

рый он хотел купить в рассрочку. Трактор ему охотно давали:

каждый знал, что через несколько недель амбары будут полны.

А к вечеру небо потемнело и пркшла беда. Мы только и

молили бога, чтобы саранча не уселась на наше поле. Отец

вернулся затемно, а дома уже было как на похоронах...

— Мать плакала, слова выговорить не могла, — вздохнул

Вирт. — Утром я все увидел собственными глазами. Коро-

бочки, . которые должны были через две недели открыться,

валялись на земле, а кустики были обглоданы до самого

стебля. Я отвез трактор назад, тем и коачилась у нас уборка

урожая...

„ПОЧЕМУ ВЫ НЕ ПЬЕТЕ ВОДУ ИЗ МОЛОДЦА?"

— А как живут наши в Чако?

Этот вопрос мы неоднократно слышали не только от

земляков в Парагвае и Бразилии, но и во время бесед у нас

в стране, после возвращения. Ответить на это не так уж

просто.

Во время нашего пребывания в Чако один из чаконцев,

старый поселенец, который навсегда вернулся в Чехосло-

вакию, написал своим знакомым в Саэнс-Пенью: «Мне жаль

тех лет, что мы убили в Чако. При воспоминании о том, как

мы там жили, хочется плакать. Так, как нам пришлось

жить, не жили даже цыгане до войны...»

Город Саэнс-Пенья и понятия не имеет о том, что такое

канализация. Если пройти вечером к западу от центра, уже

издалека можно услышать дружное кваканье лягушек.

К этим звукам вскоре присоединяется резкая вонь гниющей

воды и помоев.

Днем мы увидели здесь неглубокое смрадное болото,

занимающее площадь двух кварталов; это наиболее низко-

расположенная часть города. Сюда со всех сторон сходятся

сточные канавы.

Большинство детей чаконцев страдает малокровием и

авитаминозом. Это вызывается не только нехваткой Свежих

овощей и фруктов, но, прежде всего, недостатком здоровой,

ключевой воды. Колодец с питьевой водой здесь большая ред-

кость. Поэтому почти в каждом доме можно найти «аль-

хибе» — подземную бетонную цистерну. С началом ливней

жители дают возможность дождю «немножко ополоснуть

крыши», затем открывают отверстие водосточной трубы, и

вода течет в альхибе, создавая запасы на долгие месяцы

засухи. Это единственный источник воды для питья и других

нужд. Мы были очевидцами того, как уже в конце октября

люди со всех окрестностей приходили за водой в чешскую

школу, потому что их резервуары опустели. Дети могли

мыться лишь раз в день, и все со страхом ожидали, что они

будут лишены и этой возможности, если в ближайшее время

не пройдет дождь.

Один из немногих колодцев мы встретили у земляка на

Калье 14. Однако и он пил дождевую воду из альхибе.

— Почему вы не пьете воду из колодца?

— Из колодца? Она годится лишь для стирки. Разве

можно пить воду из колодца, который окружен несколькими

засыпанными уборными?

Таково положение в городе с 35 000 жителей...