Фюстель де Куланж Н.Д. Гражданская община древнего мира

Подождите немного. Документ загружается.

была обязательна; где понятие права и долга, справедливости и привязанности

останавливались у пределов гражданской общины; где человеческая ассоциация

необходимо ограничивалась известным кругом вокруг пританея и где не было

возможности основать более обширного общества. Таковы были отличительные

черты греческих и итальянских гражданских общин в течение первого периода

их истории. Но мало-помалу, как мы это видели, общество видоизменилось.

Одновременно с тем, как произошли перемены в верованиях, они произошли

также в управлении и в праве. Уже в течение пяти веков, предшествовавших

христианству, ослабла связь между религией, с одной стороны, правом и

политикой, с другой. Усилия классов угнетенных, ниспровержение жреческой

касты, труды философов, прогресс мысли поколебали древние принципы

человеческой ассоциации. Люди делали беспрестанные усилия, чтобы

освободиться от древней религии, в которую человек не мог более верить;

право, политика, как и мораль, мало-помалу освободились от ее уз.

Только причина этого отделения лежала в том, что древняя религия

постепенно исчезала; если право и политика стали более независимыми, то это

произошло потому, что люди теряли верования; если общества перестали

управляться религией, то главным образом потому, что религия не имела более

силы. Но настал день, когда религиозное чувство ожило с новою силой, и, в

форме христианства, вера снова овладела душой человека. Не должно ли было

тогда появиться снова древнее смешение управления и священства, веры и

закона?

Религиозное чувство не только ожило вместе с христианством, но оно

получило сверх того более возвышенное и духовное выражение. Тогда как в

прежние времена богов создавали себе из человеческой души или из

великих[с.452]сил физической природы, теперь явилось понятие о Боге, как о

существе отличном по своей сущности и от человеческой природы с одной

стороны, и от прочего мира с другой. Божественное было поставлено

решительно вне и выше всей видимой природы. Тогда как некогда каждый

человек создавал себе собственного бога, и богов было столько же, сколько

семейств и гражданских общин, теперь Бог явился как существо единое,

бесконечное, всеобъемлющее, единое оживляющее мир, единое

удовлетворяющее потребность человеческой души в поклонении.

Вместо того, чтобы, как это было раньше у народов Греции и Италии,

религия являлась только собранием обычаев и обрядов, которые продолжали

совершать, не понимая их внутреннего смысла, — рядом формул, смысл

которых был уже непонятен, так как язык их устарел, преданием, которое

передавалось из века в век и считалось священным только потому, что было

древне, — вместо всего этого религия стала теперь собранием догматов и

великим предметом веры. Религия перестала быть внешней; она коренилась,

главным образом, в мысли человека. Она перестала быть материей, она стала

духом. Христианство изменило и сущность и форму поклонения: человек не

приносил Богу более пищи и пития; молитва перестала быть чародейским

заклинанием; она являлась актом веры и смиренной мольбы. Душа человека

находилась теперь в иных отношениях к божеству: страх перед богами

заменился любовью к Богу.

Христианство принесло и кроме этого много нового. Оно не было ни

домашней религией какой бы то ни было семьи, ни национальной религией

какой бы то ни было гражданской общины или народа. Она не принадлежала ни

к какой касте, ни к какой корпорации. С самого начала она призывала к себе все

человечество. Иисус Христос сказал своим ученикам: «Идите и научитевсе

народы».

Этот принцип был столь необыкновенен и неожидан, что у первых учеников

явилось даже некоторое сомнение и колебание; в Деяниях Апостолов мы видим,

что некоторые[с.453]ученики вначале отказываются идти проповедовать

новое учение вне того народа, где оно родилось. Ученики эти думали так же,

как думали древние евреи, что Бог евреев не желал принимать поклонения от

чужеземцев; подобно грекам и римлянам древних времен, они верили, что у

каждого народа был свой бог и что распространять, проповедовать имя и культ

этого бога значило лишать себя собственного достояния и специального

покровителя, и что подобная проповедь была одновременно противна и долгу, и

интересам. Но Петр возражал этим ученикам: «Бог не делает различия между

язычниками и нами». Святой Павел любил повторять этот великий принцип при

всяком случае и во всевозможной форме. «Бог, — говорит он, — открывает

язычникам врата веры. Разве Бог не есть Бог одних евреев? Нет, конечно, он

есть также Бог и всех язычников… язычники призваны к тому же наследию, как

и евреи».

Во всем этом было нечто чрезвычайно новое, так как повсюду в первые века

человечества божество понималось как принадлежащее особенно именно

данному племени. Евреи верили в Бога евреев, афиняне в Палладу афинян,

римляне в Юпитера Капитолийского. Право исполнять обряды культа было

привилегией. Чужеземец не допускался в храмы; нееврей не имел права войти в

храм евреев; лакедемонянин не имел права обращаться с молитвой к Палладе

афинской. Справедливость требует сказать, что в течение пяти веков, которые

предшествовали христианству, все мыслящие люди восставали против этих

узких правил. Философы, начиная с Анаксагора, множество раз говорили и

учили, что Бог всего мира принимает без различия поклонение всех людей.

Религия Элевзина принимала посвященных изо всех городов. Культы Кибелы,

Сераписа и некоторых других принимали безразлично поклонников всех наций.

Евреи также начали принимать чужеземцев в свою религию, греки и римляне

принимали их в свои гражданские общины. Христианство, пришедшее после

всех этих[с.454]прогрессов мысли и учреждений, явило поклонению всех

людей Бога единого, Бога вселенной, Бога всех людей, у которого не было

избранного народа и который не делал различия ни между племенами, ни между

народами, ни между семьями, ни между государствами.

Для этого Бога не было чужеземцев. Чужеземец не осквернял более храма

или жертвоприношения своим присутствием. Храм был открыт для каждого,

кто верил в Бога. Жреческое достоинство перестало быть наследственным,

потому что религия тоже перестала быть родовым достоянием. Культ перестал

быть тайным; ни обряды, ни молитвы, ни догматы более не скрывались;

напротив, с этих пор появилось религиозное обучение; оно не только давалось

желающим, оно предлагалось, оно шло навстречу самых дальних, оно искало

самых равнодушных. Дух проповеди, пропаганды заменил собою закон

исключительности.

Это имело огромные последствия как для отношений народов между собою,

так и для управления государствами.

Религия не требовала более взаимной ненависти между народами, она не

ставила более в обязанность гражданину относиться враждебно к чужеземцу;

наоборот, она, по самой своей сущности, учила его, что у него есть долг

справедливости и даже любви к чужеземцу, к врагу. Преграды между народами

и племенами, таким образом, пали;pomoerium— исчезло. «Иисус Христос, —

говорит апостол, — разорил преграду разобщения и вражды». — «Членов

много, — говорит он еще, — но тело едино. Нет более ни язычника, ни еврея, ни

обрезанного, ни необрезанного, ни варвара, ни скифа. Весь род человеческий —

одно целое». Народы учили даже тому, что все они происходят от одного

общего отца. Вместе с единством Бога человеческому уму предстало также

понятие об единстве человеческого рода; и с этого времени стало обязанностью

религии запрещать человеку ненависть к другим людям.

Что касается управления государством, то можно сказать, что христианство

преобразовало его в самой сущности именно[с.455]потому, что оно им

совершенно не занималось. В древние века религия и государство составляли

одно; каждый народ поклонялся своему богу, и каждый бог управлял своим

народом. Один и тот же кодекс определял отношения между людьми и их

обязанности к богам гражданской общины. Религия повелевала тогда

государством и указывала ему его вождей или жребием, или посредством

ауспиций; государство в свою очередь вступало в область верований, совести и

наказывало всякое отступление от обрядов культа гражданской общины. Вместо

этого Христос учит, что царство его не от мира сего. Он отделяет религию от

управления; религия, перестав быть земною, касается, насколько возможно

меньше, земных предметов. Христос учит: «Отдавайте Кесарево — Кесарю, а

Божие — Богу». Впервые так ясно было разделено: Бог и управление. Цезарь в

эту эпоху был еще главным жрецом, главою и представителем римской религий;

он был хранитель и истолкователь ее верований; он держал в своих руках культ

и догматы. Самая его личность считалась священной и божественной. Это было

как раз одной из существенных черт политики императоров; они, желая

получить все права и атрибуты древней царской власти, позаботились и не

позабыли также о божественном характере, который древние придавали царям-

первосвященникам и основателям-жрецам. Но Христос разрушает ту связь,

которую хотели восстановить язычество и империя; он провозглашает, что

религия не есть государство и что повиноваться цезарю не то же самое, что

повиноваться Богу.

Христианство завершает ниспровержение местных культов; оно гасит огонь

пританеев и окончательно уничтожает городские божества. Оно делает более

того: оно не берет себе той власти, которую эти культы проявляли над

гражданским обществом. Оно исповедует то убеждение, что между

государством и религией нет ничего общего; оно разделяет то, что сливала

воедино вся древность. Мы можем к тому же заметить, что в течение трех веков

новая религия живет совершенно вне сферы деятельности[с.456]государства;

она умела обходиться без его покровительства и даже боролась с ним. Эти три

века создали целую пропасть между областью управления и областью религии.

Воспоминание о великой и славной эпохе не могло изгладиться, различие

между властью государства и религией стало общедоступной и непререкаемой

истиной, и убеждение в ней не могла искоренить даже некоторая часть членов

церкви.

Принцип этот был обилен великими последствиями. С одной стороны,

политика совершенно освободилась от тех строгих правил, которые начертала

для нее древняя религия. Теперь людьми возможно было управлять, не

покоряясь священным обычаям, не справляясь с ауспициями или оракулами, не

применяясь в каждом действии к верованиям или потребностям культа.

Политика стала свободнее в своих действиях, и никакая иная власть, кроме

власти нравственного закона, ее более не стесняла. С другой же стороны, если

государство и могло более самостоятельно, по своей воле, распоряжаться в

некоторых вопросах, то власть его стала в то же время и более ограниченной.

Целая половина человека ускользнула от него. Христианство учило, что человек

принадлежал обществу только одною частью самого себя, что он находился в

зависимости от него только своим телом и своими материальными интересами,

что, будучи подданным тирана, он должен был подчиняться ему; как гражданин

республики, он обязан был жертвовать за нее жизнью, но что касается его души,

тут он свободен и подвластен одному только Богу.

Стоицизм уже наметил это разделение; он возвратил человека самому себе и

положил основание внутренней свободе. Но из того, что являлось лишь усилием

одной мужественной секты, христианство сделало всеобщее и непоколебимое

правило для последующих поколений; из того, что составляло утешение только

для отдельных лиц, оно создало благо всего человечества.

Если мы теперь припомним, что было говорено выше о безграничной единой

власти государства у древних; если мы[с.457]подумаем о том, до какой степени

гражданская община во имя своего священного характера и нераздельно слитой

с нею религии абсолютно властвовала, то мы увидим, что новые начала были

источником, откуда могла явиться свобода личности. Раз только душа была

освобождена, то самое трудное было сделано, и свобода стала возможна в

социальном строе.

И тогда изменились, подобно политике, также чувствования и нравы.

Понятия об обязанностях гражданина, которые сложились раньше, ослабели.

Теперь важнейший долг не состоял уже в том, чтобы отдавать свое время, свои

силы и свою жизнь государству; политика и война не заполняли более всего

человека; в патриотизме не заключались уже все добродетели, потому что у

души нет отечества. Человек почувствовал, что у него есть и другие

обязанности, кроме того, чтобы жить и умереть за гражданскую общину, за

государство. Христианство различало частные добродетели от добродетелей

общественных. Уменьшая значение одних, оно возвысило другие; оно

поставило Бога, семью, человеческую личность выше отечества и ближнего,

выше согражданина.

Право тоже изменилось в своей сущности. У всех древних народов право

было подчинено религии и от нее получило все свои законы. У персов и у

индусов, у евреев, у греков, у италийцев и у галлов закон содержался в

священных книгах или в религиозных преданиях. Поэтому каждая религия и

создала право по своему подобию. Христианство являлось первой религией,

которая не претендовала на то, чтобы право от нее зависело. Оно занялось

выяснением обязанностей людей, но не соотношением их интересов. Мы не

видим, чтобы христианство устанавливало право собственности или порядок

наследования, или договоры, или судопроизводство. Оно стало вне права, как

вне всякой чисто земной области. Право было, следовательно, независимо, оно

могло черпать свои правила из природы, из человеческого сознания, из

живущей в нас мощной идеи справедливости. Оно могло развиваться вполне

свободно,[с.458]преобразовываться и улучшаться без малейшего препятствия,

следовать за движением вперед нравственных понятий, подчиняться

потребностям и общественным интересам каждого поколения.

Благотворное влияние новых идей очевидно в истории римского права. В

продолжение нескольких веков, которые предшествовали торжеству

христианства, римское право стремилось уже освободиться от религии и

приблизиться к естественной справедливости, к природе, но оно действовало

только обходами и тонкостями, которые ослабляли его и роняли его

нравственный авторитет. Дело перерождения права, возвещенное стоической

философией, дело, которому были посвящены благородные усилия римских

юристов, которое было намечено искусственными построениями и тонкостями

преторов, могло иметь полный успех только благодаря той независимости,

которую новая религия предоставила праву. Можно было видеть, что по мере

того как христианство завоевывало римское общество, в римском кодексе

вводились новые правила и на этот раз уже не в виде скрытых уловок, но

совершенно прямо и без колебания. Так как пенаты были ниспровергнуты,

очаги угасли, то древний строй семьи исчез навеки, а вместе с ним и все законы,

которые из него вытекали. Отец потерял ту безграничную власть, которую ему

давало некогда его жреческое достоинство, у него осталась только власть,

данная ему самой природой для пользы ребенка. Жена, которую древний культ

ставил по отношению к мужу в подчиненное положение, стала нравственно

равна ему. Право собственности было преобразовано в самой сущности своей:

священные границы полей исчезли; собственность имела своим источником уже

не религию, но труд; приобретение ее стало более легким, и формальности

древнего права были окончательно устранены.

Таким образом, в силу того одного факта, что семья не имела более своей

домашней религии, изменился весь ее строй и ее право; точно также в силу того,

что[с.459]государство не имело более своей официальной религии, правила

управления людьми преобразовались окончательно.

Наше исследование должно остановиться на той границе, которая отделяет

древнюю политику от современной. Мы представили историю древнего

верования. Оно устанавливается — и создается человеческое общество. Оно

изменяется — общество проходит через ряд переворотов. Оно исчезает —

общество совершенно меняет свой вид. Таков был закон древних времен.

Глава III

Христианство изменяет условия управления.

Победа христианства знаменует собою конец древнего общества. Вместе с

победой новой религии заканчивается то социальное преобразование, начало

которого мы видели шесть или семь веков до этого.

Для того, чтобы понять, до какой степени изменились в то время принципы и

главные правила политики, достаточно будет припомнить, что древнее

общество было установлено древнею религией, основным догматом которой

было верование, что каждый бог покровительствует исключительно одной

только семье или одной гражданской общине и для одной только существует.

То было время домашних и городских богов. Эта религия породила право:

отношения между людьми, собственность, наследование, судопроизводство, все

это определялось не началами естественной справедливости, но догматами

религии и требованиями ее культа. Религия же установила и управление

людьми: власть отца в семье, власть царя или магистрата в гражданской

общине. Все проистекало из религии, т.е. из того понятия, какое создал себе

человек о божестве. Религия, право, управление — все было смешано, слито и

являлось одною и тою же сущностью в трех видах.

Мы старались осветить этот социальный строй древних, где религия являлась

абсолютной повелительницей, как в частной, так и в общественной жизни; где

государство являлось религиозной общиной, царь — верховным жрецом,

магистрат — священнослужителем, закон — священной формулой; где

патриотизм был благочестием, изгнание —[с.451]отлучением от религии; где

индивидуальная свобода была неизвестна; где человек был порабощен