Фюстель де Куланж Н.Д. Гражданская община древнего мира
Подождите немного. Документ загружается.
С другой стороны, были союзники,foederati, илиsocii. С ними поступали
лучше. Вступая под римское владычество, они выговаривали себе право
сохранения муниципального строя и организации гражданской общины;
поэтому они продолжали иметь в каждом городе собственное государственное
устройство, своих магистратов, сенат, пританей, законы, судей. Город считался
независимым и имел, казалось, к Риму только отношение союзника к союзнику.
Однако, в условие договора, заключаемого при завоевании, Рим включал
следующую формулу:majestatem populi romani comiter conservato. Эти слова
устанавливали зависимость союзной гражданской общины по отношению к
общине-госпоже, а так как они были очень неясны, то вследствие этого и мера
этой зависимости была всегда в руках сильнейшего. Эти так называемые
свободные города получали приказания из Рима, повиновались проконсулам и
платили налоги его сборщикам; их магистраты отдавали отчет правителю
провинции, который принимал также жалобы на их судей. Но самая природа
муниципального строя древних была такова, что для него требовалась или
полная независимость, или же он переставал существовать. Между сохранением
учреждений гражданской общины и подчинением чужеземному владычеству
существовало противоречие, которое, быть может, не так ясно представляется в
настоящее время, но которое должно было бросаться в глаза людям той эпохи.
Муниципальная свобода и владычество Рима были несовместимы; подобная
свобода могла быть только призраком, ложью, обманом для толпы. Каждый из
этих городов[с.436]посылал почти каждый год депутацию в Рим, и здесь в
сенате решались их самые близкие и самые мелкие дела. Города имели еще
своих муниципальных магистратов, архонтов и стратегов, свободно избранных
ими самими; но единственною обязанностью архонта оставалось вносить свое
имя в общественные списки для обозначения года, а стратег, некогда вождь
армии и государства, заведывал теперь только путями сообщения и надзирал за
городскими рынками.
Таким образом, муниципальные учреждения погибали равно и у тех народов,
которых называли союзниками, и у тех, которых называли подчиненными; была
только та единственная разница, что у первых сохранялись еще внешние формы
муниципальных учреждений. По правде сказать, гражданской общины, такой,
как ее понимали древние, мы больше нигде не видим за исключением только
стен самого Рима.
К тому же Рим, разрушая повсюду строй гражданской общины, не ставил
ничего на его место; и народам, у которых он отнимал их учреждения, он не
давал взамен своих; он не думал даже о том, чтобы создать для них новые
учреждения для их пользования. Он никогда не создал определенного
государственного устройства для подвластных ему народов и не сумел
установить точных правил для управления ими. Даже та власть, которою он
пользовался по отношению к ним, не имела в себе ничего правильного; так как
они не составляли части его государства, его гражданской общины, он и не мог
оказывать на них никакого законного воздействия; подданные были для него
чужеземцами, вследствие этого по отношению к ним у него была та
неупорядоченная безграничная власть, какую древнее муниципальное право
давало гражданину над иностранцем или врагом. Этим принципом долго
руководилась римская администрация, и вот как она вела дело.
Рим посылал одного из своих граждан в завоеванную страну; он делал эту
страну провинцией данного человека, т.е. она составляла предмет его
должности, его заботы, его личного дела; таков был смысл
словаprovincia[с.437]на древнем языке. В то же время Рим вверял этому
гражданинуimperium, это означало, что он отказывается в его пользу на
неопределенное время от верховной власти в стране. С этих пор данный
гражданин представлял в своей особе все права республики и в силу этого
являлся абсолютным владыкою. Он определял размеры налогов, он пользовался
властью над всеми военными силами, он судил. Никакой государственный
правопорядок не определял его отношений к его подданным или союзникам.
Восседая на судейском месте, он судил по своей собственной воле. Никакой
закон не был для него обязателен, ни закон провинций, потому что он был
римлянин, ни римский закон, потому что он судил жителей провинции. Для
того, чтобы существовали какие-нибудь законы между ним и управляемым им
населением, он должен был сам их создать, потому что только он один мог
связать себя. Поэтому та власть, которою он был облечен,imperium, включала в
себя также власть законодательную. Отсюда произошло, что правители имели
право и усвоили себе обычай при своем вступлении в должность обнародывать
собрание законов, которое они называли своим эдиктом и с которым
обязывались нравственно сообразоваться. Но так как правители менялись
ежегодно, то и кодексы также менялись ежегодно, в силу той простой причины,
что единственным источником закона являлась воля человека, облеченного в
данное время властью,imperium. Это правило наблюдалось столь строго, что
если произнесенный правителем приговор не был еще приведен в исполнение в
момент его отъезда из провинции, то прибытие его преемника уничтожало по
праву его постановление, и дело разбиралось снова.
Так неограниченна была власть правителя. Он был воплощенным законом.
Призвать римское правосудие против его насилий или преступлений жители
провинции могли только в том случае, если они могли найти римского
гражданина, который соглашался быть их патроном, потому что сами
по[с.438]себе они не имели права ни ссылаться на закон гражданской общины,
ни обращаться к ее судам. Они были иностранцами; юридический и
официальный язык называл ихperegrini; все, что гласил закон
относительноhostis, продолжало применяться и к ним.
Законное положение жителей империи обрисовывается перед нами ясно в
произведениях римских юристов. Мы видим там, что народы считались не
имеющими уже своих законов и не получившими еще законов римских. Для
них, значит, ни в какой форме не существовало права. В глазах римского
юриста житель провинции не может быть ни супругом, ни отцом, т.е. это
значит, что закон не признает за ним ни супружеской, ни отеческой власти.
Собственности не существует для него; для него существует даже двойная
невозможность стать собственником: во-первых, в силу его личного положения,
потому что он не римский гражданин; во-вторых, в силу положения его земли,
так как земля эта не римская, а закон допускает право полной собственности
только в пределахager romanus. Поэтому римские юристы и говорят, что
провинциальная земля никогда не бывает частной собственностью, и что люди
могут иметь на нее только права временного владения и пользования. То, что
они говорят во втором веке нашей эры о провинциальной земле, относилось
вполне к италийской земле до того дня, когда вся Италия получила права
римской гражданской общины, как мы это сейчас увидим.
Итак, вполне доказано, что народы, по мере того как они вступали под власть
Рима, теряли свою муниципальную религию, свое управление, свое частное
право. Можно думать, что Рим смягчал на практике то, что было
разрушительного в этом подчинении ему. Поэтому мы видим, что если римский
закон и не признавал за подданными отеческой власти, то он во всяком случае
оставлял эту власть существовать в нравах и обычаях. Если данному человеку
не разрешалось называть себя собственником земли, то ему[с.439]все-таки
предоставлялось владение ею; он обрабатывал свою землю, продавал ее,
завещал. В таком случае не говорилось, что эта земля — его, но говорили, что
она как бы его,pro suo. Она не была его собственностью,dominium, но она была
в числе его имущества,in bonis. Таким образом, Рим изобрел для выгоды
подданного целую массу обходов и особых выражений в языке. Конечно,
муниципальные традиции мешали римскому гению создать законы для
побежденных, но он не мог все же допустить, чтобы общества совершенно
распались. В принципе он ставил их вне закона, вне права; в действительности
они жили так, как будто имели законы, право. Но кроме этого и терпимости
победителя у них не было ничего; все учреждения побежденных должны были
пасть, все законы их — погибнуть.Imperium romanumпредставляла, особенно
при республиканском и сенаторском режиме, исключительное зрелище:
единственная гражданская община возвышалась, сохраняя свои учреждения и
право; все же остальное, т.е. восемьдесят миллионов душ, или не имели более
никаких законов, или, во всяком случае, не имели таких, которые бы
признавались господствующей гражданской общиной. Мир не был в точном
смысле хаосом, но грубая сила, произвол, условность — одни поддерживали
общество за отсутствием законов и принципов.
Таково было следствие победы римлян над народами, которые сделались
постепенно их добычей. Все, составлявшее гражданскую общину, погибло:
сначала религия, потом управление и, наконец, частное право; все
муниципальные учреждения, поколебленные уже с давних пор, были вырваны с
корнем и уничтожены. Но никакое общественное устройство, никакая система
управления не заменили тотчас же исчезнувшего. Был некоторый промежуток
времени между тем моментом, когда распался муниципальный строй, и тем,
когда начали нарождаться другие формы общежития. Нация не сменила
непосредственно гражданскую общину, так какimperium romanumне походила
никоим образом[с.440]на нацию. Это была нестройная масса; истинный
порядок был только в центре, все же остальное имело лишь временный,
искусственный строй и то лишь ценою покорности. Покоренные народы могли
достигнуть возможности сорганизоваться в политическое целое, только
завоевав в свою очередь те права и учреждения, которые Рим хотел сохранить
лишь для себя; для этого им нужно было войти в римскую гражданскую
общину, занять там место, тесно сблизиться с ней и преобразовать ее так, чтобы
создать из себя и Рима одно целое. Это было трудное дело, и на него
требовалось много времени.
5.Покоренные народы входят последовательно в состав римской гражданской
общины.
Мы только что видели, насколько плачевно было положение подданных Рима
и насколько судьба гражданина должна была казаться завидной. Страдало не
одно тщеславие; тут дело шло об интересах более реальных и более дорогих.
Человек, не бывший римским гражданином, не считался ни супругом, ни отцом;
он не мог быть по закону ни собственником, ни наследником. Звание римского
гражданина было так важно, что не имевший его оставался вне права, и только
тот, кто его имел, входил в правильно устроенное общество. Звание это
сделалось, следовательно, предметом самых горячих желаний людей. Латины,
италийцы, греки и позже испанцы и галлы стремились стать римскими
гражданами, это было единственное средство получить права и иметь какое-
нибудь значение. Все эти народы, один за другим, приблизительно в том же
порядке, в котором они подпадали под владычество Рима, начали добиваться
того, чтобы войти в состав римской гражданской общины, и после долгих
усилий им это удалось.
Это медленное вступление народов в состав римского государства является
последним актом длинной истории преобразования социального строя древних.
Для того, чтобы[с.441]исследовать это великое событие во всех его
последовательных фазисах, нужно обратиться к его началу в четвертом веке до
нашей эры.
Лациум давно уже покорен; из сорока населявших его мелких народов Рим
половину истребил, у некоторых отнял их земли, остальным же оставил звание
союзников. В 340 году они заметили, что союз этот приносит им только вред,
что они должны во всем повиноваться, что они обречены проливать ежегодно
кровь и тратить свои деньги единственно ради выгоды Рима. Они составили
союз, и вождь их Анний таким образом формулировал их требования римскому
сенату: «Пусть у нас будет равенство, пусть нам дадут одни и те же законы,
пусть мы будем составлять с вами единое государство,una civitas, чтобы у нас
было одно только имя и чтобы мы все назывались равно римлянами». Так уже в
340 г. Анний высказал пожелания, которые стали потом постепенно общими для
всех народов, но которые должны были вполне осуществиться только спустя
пять с половиною веков. В четвертом же веке подобная мысль была очень нова
и вполне неожиданна. Римляне объявили ее чудовищной и преступной; она,
действительно, противоречила древней религии и древнему праву гражданских
общин. Консул Манлий ответил, что если бы даже случилось, что подобное
предложение было бы принято, то он, консул, убил бы собственной рукою
первого латина, который явился бы заседать в сенат; затем, обращаясь к алтарю,
он призвал бога во свидетели: «Ты слышал, о Юпитер, нечестивые речи,
которые исходили из уст этого человека! Можешь ли потерпеть, о бог, чтобы в
твоем священном храме, как сенатор, как консул, заседал чужеземец»? Манлий
выражал, таким образом, то старинное чувство отвращения, которое удаляло
гражданина от чужеземца; это был голос древнего религиозного закона,
который предписывал, чтобы люди ненавидели чужеземца, потому что он
ненавистен богам гражданской общины. Манлию казалось невозможным, чтобы
латин был сенатором, потому[с.442]что местом собрания сената был храм, а
римские боги не могли допустить присутствия чужеземца в своем святилище.
За этим последовала война; побежденные латины принуждены были кdeditio,
т.е. они отдали римлянам свои города, свои культы, свои законы, свои земли.
Их положение стало ужасно. Один из консулов сказал в сенате, что если
государство не желает создать кругом Рима обширную пустыню, то необходимо
с некоторым милосердием урегулировать положение латинов. Тит Ливий
говорит неясно о том, что было сделано; если ему верить, то латинам было дано
право римского гражданства, но за исключением из области политических прав
права голоса, а из гражданских прав — брака; кроме того надо заметить, что эти
новые граждане не включались в ценз, — совершенно очевидно, что сенат
обманывал латинов, давая им название римских граждан; под этим названием
скрывалось настоящее подчинение, так как те, кто назывались гражданами,
должны были нести все обязанности, не имея никаких гражданских прав. Это
настолько верно, что многие латинские города восстали, требуя, чтобы у них
взяли назад это мнимое право гражданской общины.
Прошло около ста лет, и хотя Тит Ливий ничего нам об этом не сообщает, но
видно совершенно ясно, что политика Рима изменилась. Положение латинов
теперь уже другое, право гражданства без права голоса иconnubiumтеперь уже
не существует более. Рим отнял у них это имя или, вернее, он уничтожил эту
ложь и решился возвратить различным городам их муниципальное устройство,
их законы, их магистратуры.
Но в силу очень ловкого приема Рим открыл дверь, хотя бы и очень узкую, но
все же позволяющую подданным войти в состав римской гражданской общины.
Он дал право каждому латину, который исполнял какую-либо должность в
своем родном городе, сделаться по окончании срока его службы римским
гражданином. На этот раз право римского гражданства давалось полное и
без[с.443]ограничений: право голоса, магистратуры, внесение в ценз, право
брака, частное право — все в нем заключалось. Рим решился поделиться с
чужеземцем своей религией, своим управлением, своими законами, только
милости его были личные и относились не к целым городам, но к отдельным
личностям в каждом из этих городов. Рим принял в свою среду только то, что
было самого лучшего, самого богатого, самого выдающегося в Лациуме.
Право гражданства стало цениться тогда чрезвычайно высоко, во-первых,
потому, что оно было полным, затем потому еще, что являлось привилегией. В
силу его человек являлся членом комиций самого могущественного в Италии
города; он мог сделаться консулом и начальствовать над легионами. В этом же
праве лежала возможность удовлетворения и более скромных притязаний:
благодаря ему можно было посредством брака вступить в союз с римской
семьей, можно было поселиться в Риме и сделаться там собственником, можно
было заняться торговлей в Риме, который начал уже занимать первое место
среди торговых городов тогдашнего мира. Можно было войти в компанию
сборщиков податей, т.е. принять участие в тех огромнейших барышах, которые
давало взимание податей или спекуляции на общественные земли,ager publicus.
Где бы человек ни жил, он пользовался сильным покровительством, он мог
уклониться от власти муниципальных магистратов и он был защищен от
произвола даже самих римских магистратов. Вместе с правами римского
гражданина приобретались почести, богатство и безопасность.
Латины горячо добивались этого звания и употребляли все средства для
достижения его. В один прекрасный день, когда Рим пожелал отнестись
несколько строже к этому делу, оказалось, что двенадцать тысяч латинов
получили обманом право римского гражданства.
Рим смотрел на это обыкновенно сквозь пальцы, находя, что таким образом
его население увеличивается, и пополняется убыль от войн. Но латинские
города страдали:[с.444]их наиболее богатые жители становились римскими
гражданами, и Лациум беднел. Налоги, от которых богатые освобождались в
качестве римских граждан, становились все более и более тяжкими, и
количество воинов, которых нужно было ежегодно выставлять Риму,
становилось все труднее набирать. Чем более возрастало число тех, кто получал
права римского гражданства, тем тяжелее было положение тех, кто не имел этих
прав. И вот настало время, когда латинские города потребовали, чтобы право
римского гражданства перестало быть привилегией.
Италийские города, покоренные уже около двух веков, находились почти в
том же положении, как и латинские; они также видели, что их наиболее богатые
граждане покидают их и делаются римлянами, и италийские города
потребовали тоже и для себя прав римского гражданства. Участь подданных или
союзников становилась тем невыносимее, что как раз в эту эпоху римская
демократия возбудила великий вопрос об аграрных законах. Основанием всех
этих законов было то, что ни подданный, ни союзник не могли быть
собственниками земли без формального акта гражданской общины, и затем
большая часть италийских земель должна была принадлежать республике; одна
партия требовала, чтобы все эти земли, которые почти сплошь были населены
италийцами, были отобраны государством и поделены между бедными Рима.
Италийцам угрожало, таким образом, всеобщее разорение; они живо
чувствовали необходимость иметь гражданские права, а получить их они могли,
только став римскими гражданами.
Война, которая возгорелась вслед за этим, получила названиевойны
союзнической; действительно, римские союзники взялись за оружие, чтобы
перестать быть союзниками и сделаться римлянами. Победоносный Рим был
тем не менее принужден дать то, чего от него требовали, и народы италийские
получили права римского гражданства. Слившись отныне с римлянами, они
могли голосовать на форуме; в частной жизни они управлялись римскими
законами; их права[с.445]на землю были признаны, и земля италийская могла
наравне с римской землею делаться собственностью. Тогда установилосьjus
italicum; это право касалось не лично италийца, потому что италиец сделался
уже римлянином, но италийской земли, на которую могло теперь
распространяться право собственности так же, как это было по отношению
кager romanus.
Начиная с этого времени, вся Италия составляет одно государство;
оставалось только включить в это единство и провинции.
Нужно делать различие между провинциями Запада и Грецией. На Западе
была Галлия и Испания, которые до завоевания их римлянами не знали
истинного муниципального строя. Рим постарался создать муниципальный
порядок у этих народов; потому ли, что он считал невозможным управлять ими
иначе, или же для того, чтобы их ассимилировать с италийскими народностями,
надо было заставить их пройти тот же путь, который прошли уже эти народы.
Отсюда произошло то, что императоры, подавлявшие всякую политическую
жизнь в Риме, старательно поддерживали формы свободного муниципального
строя в провинции. Таким образом сложились гражданские общины в Галлии; в
каждой из них был свой сенат, свое аристократическое сословие, свои выборные
должностные лица; у каждой был даже свой местный культ, свой гений, свое
городское божество, на подобие того, что было в древней Греции и в Италии.
Но вводимый таким образом муниципальный строй не препятствовал людям
достигнуть римского гражданства; он их к этому, наоборот, подготовлял.
Искусно установленная между этими городами иерархия обозначала те ступени,
которые должны были они пройти, чтобы незаметно приблизиться к Риму и,
наконец, слиться с ним совершенно. Различались, во-первых, союзники,
которые имели управление и собственные законы, но никакой правовой связи с
римскими гражданами; во-вторых — колонии, которые пользовались
гражданским правом римлян, но не имели их[с.446]политических прав; в-
третьих — города, имевшие италийское право, т.е. те, которым милость Рима
дала права полной собственности на их земли, как будто бы эти земли
находились в Италии; в четвертых — города, имевшие латинское право, т.е.
обитатели которых могли согласно некогда существовавшему в Лациуме
обычаю стать римскими гражданами, после того как они исполняли у себя
какую-нибудь муниципальную должность. Эти различия были так глубоки, что
между жителями городов двух различных категорий невозможны были ни брак,
ни иные какие-либо основанные на законе отношения. Но императоры
позаботились о том, чтобы города могли подниматься со ступени на ступень и
переходить постепенно из состояния подданного или союзника к италийскому
праву и от италийского выше — к латинскому. Когда город достигал этого
положения, то его наиболее влиятельные и известные семьи становились одна
за другою римскими.
Греция вошла также постепенно в состав римского государства. Каждый
город сохранял вначале формы и весь механизм муниципального управления. В
момент завоевания Греция выказала желание сохранить свою автономию, и
автономия была ей предоставлена, быть может, даже на более долгое время, чем
она сама того желала. После смены нескольких поколений она стала стремиться
к тому, чтобы сделаться римской; тщеславие, честолюбие, интерес — все
побуждало ее к этому.
Греки не питали к Риму той ненависти, какую обыкновенно чувствуют к
чуждому владыке; они восторгались им, относились к нему с благоговейным
почтением; по собственному желанию они установили ему культ и воздвигали
храмы, как богу. Каждый город забывал свое городское божество и поклонялся
вместо него богу Риму и богу Цезарю; им посвящены были самые великолепные
праздники; самою высшею обязанностью первейших магистратов было
справлять с величайшей пышностью Августовы игры. Люди привыкали, таким
образом, смотреть поверх своей[с.447]гражданской общины; Рим
представлялся им гражданской общиной по преимуществу, там было истинное
отечество, пританей всех народов. Родной город представлялся маленьким,
тесным, его интересы не занимали больше ума, почести, которые он
предоставлял, не удовлетворяли более самолюбия. Уважать можно было только
римского гражданина. Правда, во времена императоров это звание не заключало
в себе более никаких политических прав, но оно предоставляло зато более
солидные преимущества; человек, облеченный им, приобретал в то же время
полное право собственности, право брака, отеческую власть и все частное право
Рима. Те законы, которые каждый находил в своем родном городе, были
изменчивы, лишены прочного основания; их только временно терпели; римляне
их презирали, и сами греки уважали мало. Чтобы иметь законы, твердо
установленные, всеми признаваемые, поистине священные, нужно было иметь
римские законы.
Мы не только не видим, чтобы вся Греция, но даже чтобы какой-нибудь из
греческих городов формально потребовал себе так страстно желаемого права
римского гражданства, но греки, каждый отдельно, лично стремились его
приобрести, и Рим охотно его давал. Одни получали его по милости
императора; другие покупали его; право это давалось тому, у кого было трое
детей или кто служил в известном отряде войска; иногда для приобретения его
достаточно было выстроить торговое судно известной грузовой емкости или же
привезти хлеба в Рим. Самым быстрым и легким способом приобретения этих
прав было продать себя в качестве раба римскому гражданину; потому что
освобождение раба с соблюдением всех законных форм давало ему права
римского гражданства.
Человек, имевший звание римского гражданина, не принадлежал более ни в
гражданском, ни в политическом отношении своему родному городу. Он мог
продолжать в нем жить, но он считался уже иностранцем; он не был более
подчинен законам этого города, не повиновался более[с.448]его властям, не
участвовал более в несении денежных повинностей. Это было следствие
древнего принципа, не разрешавшего человеку принадлежать одновременно к
двум гражданским общинам. Произошло совершенно естественно, что через
несколько поколений в каждом греческом городе образовалось значительное
количество людей, обыкновенно наиболее богатых, которые не признавали ни
управления, ни права этого города. Таким образом, муниципальный строй
погибал медленно; он умер как бы естественной смертью. Настал день, когда
гражданская община представляла из себя рамки, в которых ничего уже более
не заключалось, где местные законы почти ни к кому уже более не
применялись, где муниципальным судьям некого уже было судить.
Наконец, после того как восемь или десять поколений горячо добивались
права римского гражданства, после того как все, что имело какое-нибудь
значение, получило его, появился декрет императора, даровавший его всем
свободным людям без исключения.
Странно здесь то обстоятельство, что нельзя указать достоверно ни времени,
когда был издан этот декрет, ни имени императора, его издавшего. Честь его
издания приписывают с некоторой вероятностью Каракале, т.е. тому именно
государю, который никогда не отличался возвышенными взглядами; впрочем,
ему и приписывают это только как чисто фискальную меру. Мы не встречаем в
истории более важного декрета, чем этот: он уничтожал различие,
существовавшее со времени римского завоевания между народом
господствующим и народом подвластным; он уничтожал различие еще более
древнее, то, которое религия и право установили между гражданскими
общинами. Между тем историки того времени совершенно его не отметили, и
мы знаем о нем только из двух неясных текстов юристов и затем из краткого
указания Диона Кассия. Если этот декрет не поразил современников и не
обратил на себя внимания тех, кто писал тогда историю, то это
произошло[с.449]вследствие того, что самая перемена, законным выражением
которой он явился, произошла уже давно. Неравенство между гражданами и
подданными ослабевало с каждым поколением и мало-помалу исчезло. Декрет
мог пройти незамеченным под видом простой фискальной меры; он
провозглашал и переносил в область права то, что было уже совершившимся
фактом.
Звание гражданина начало выходить тогда из употребления, если же и
употреблялось, то лишь для обозначения положения свободного человека, в
противоположность положению раба. Начиная с этого времени, все, что
входило в состав римской империи от Испании и до Эфрата, образовало
действительно один народ и одно государство. Различие между гражданскими
общинами исчезло; различие между нациями обнаруживалось еще очень слабо.
Все жители этой громадной империи были равно римлянами. Галл оставил свое
имя галла и охотно поспешил назваться римлянином; так же поступил испанец,
так же сделал и обитатель Фракии или Сирии. Существовало одно только имя,
одно только отечество, одно только правительство и одно только право.
Мы видим, как сильно развивалась из века в век римская гражданская
община. Вначале в ее состав входили только патриции и клиенты; затем в нее
проник класс плебеев, затем латины, потом италийцы и, наконец, жители
провинций. Однако, завоевания было недостаточно, чтобы совершилась такая
великая перемена; потребовалось еще медленное преобразование идей,
осторожные, но беспрерывные уступки императоров и побуждение личного
интереса. Тогда мало-помалу исчезли все гражданские общины. Римская
гражданская община, последняя устоявшая от разрушения, преобразовалась
сама настолько, что обратилась в соединение многих народов под властью
единого верховного главы. Так пал муниципальный строй.
В нашу задачу не входит говорить теперь о том, какой системой управления
был заменен этот строй, а также исследовать, была ли эта перемена прежде
всего выгодна или[с.450]гибельна для народов. Мы должны остановиться на
том моменте, когда старинные формы общественной жизни, установленные
древностью, исчезают навсегда.
Глава III
Христианство изменяет условия управления.
Победа христианства знаменует собою конец древнего общества. Вместе с
победой новой религии заканчивается то социальное преобразование, начало
которого мы видели шесть или семь веков до этого.
Для того, чтобы понять, до какой степени изменились в то время принципы и
главные правила политики, достаточно будет припомнить, что древнее
общество было установлено древнею религией, основным догматом которой
было верование, что каждый бог покровительствует исключительно одной
только семье или одной гражданской общине и для одной только существует.
То было время домашних и городских богов. Эта религия породила право:
отношения между людьми, собственность, наследование, судопроизводство, все
это определялось не началами естественной справедливости, но догматами
религии и требованиями ее культа. Религия же установила и управление
людьми: власть отца в семье, власть царя или магистрата в гражданской
общине. Все проистекало из религии, т.е. из того понятия, какое создал себе
человек о божестве. Религия, право, управление — все было смешано, слито и
являлось одною и тою же сущностью в трех видах.
Мы старались осветить этот социальный строй древних, где религия являлась
абсолютной повелительницей, как в частной, так и в общественной жизни; где
государство являлось религиозной общиной, царь — верховным жрецом,
магистрат — священнослужителем, закон — священной формулой; где
патриотизм был благочестием, изгнание —[с.451]отлучением от религии; где
индивидуальная свобода была неизвестна; где человек был порабощен
государству душою, телом и всем своим достоянием; где ненависть к чужеземцу