Фрезер Дж.Дж. Золотая ветвь
Подождите немного. Документ загружается.
случаю заболеваний частных лиц имеются обряды, которые раз в год
совершаются всей общиной или всем селением. Они направлены на то, чтобы в
ближайшие 12 месяцев предохранить их участников от подстерегающих в лесу
опасностей, а также от болезней и неудач. Главный из этих обрядов носит
название Асонгтата. Рядом с околицей всякого большого селения можно
видеть некоторое количество камней, воткнутых в землю без какого-либо
видимого порядка. Называются эти камни асонг , и на них приносят жертвы
Асонгтата. Положим, приносят в жертву козу, а через месяц требуется принести
в жертву обезьяну-лангура (Entellus) или крысу. Двое мужчин набрасывают на
шею предназначенному для принесения в жертву животному веревку и по
очереди вводят его в каждый дом, а собравшиеся жители селения в это время
колотят по стенам домов с внешней стороны, чтобы испугать и прогнать злых
духов, которые могли угнездиться в доме. По окончании обхода деревни
обезьяну или крысу выводят за околицу, убивают ударом дао и, выпотрошив,
распинают на вбитом в землю стволе бамбука. Вокруг распятого животного
вбивают длинные остроконечные бамбуковые шесты на манер рогатки. Эти
сооружения напоминают о временах, когда такого рода ограда возводилась
вокруг селения для того, чтобы защитить его от врагов, хотя ныне они служат
защитой исключительно от болезней и опасностей, грозящих людям со стороны
диких лесных зверей. Требуемого лангура обычно отлавливают за несколько
дней до этого, а если его поймать не удается, его место занимает коричневая
обезьяна. Приносить в жертву обезьяну-гулок запрещается". Распятая обезьяна
или крыса выступает в данном случае в роли козла отпущения, который
претерпевает страдания и смерть вместо людей и освобождает их от болезней
и несчастий в будущем году.
Один раз в год бхотии из Джугара в Западных Гималаях псят собаку спиртом
или гашишем и, накормив сладостями, проводят по селению и спускают с
привязи. За животным пускаются в погоню и убивают его палками и камнями,
полагая, что теперь они на год застрахованы от болезней и других напастей. В
прошлом в некоторых районах Бредальбена бытовал обычай на Новый год
подводить собаку к двери, давать ей кусок хлеба, а затем прогонять ее со
словами: «Убирайся, собака! Если до конца года в этом доме должен случиться
мор или падеж скота, пусть все это обрушится на твою голову».
В день искупления, приходившийся на десятое число седьмого месяца,
иудейский первосвященник возлагал руки на голову козла, исповедовался над
ним во всех прегрешениях колен израилевых и, переложив на животное бремя
грехов, отпускал его в пустыню.
В роли козла отпущения, на которого периодически возлагались грехи народа,
мог выступать и человек. Так, для того чтобы очистить страну, жители Онитшы
на реке Нигер в прошлом приносили в жертву двух людей. Жертв покупали на
деньги, собранные по подписке. Лица, на протяжении прошедшего года
совершившие тяжкие преступления – поджоги, кражи, прелюбодеяния,
колдовство и т.д., – должны были внести в общую кассу сумму в 28 нгуга
(немногим более двух фунтов стерлингов). Собранные деньги шли на покупку
во внутренней части страны двух больных людей, «подлежащих принесению в
жертву за все эти гнусные преступления – один за землю и один за реку».
Палачом нанимали за плату человека из соседнего города. 27 февраля 1858
года при такого рода жертвоприношении довелось присутствовать
преподобному Д.К.Тэйлору. Жертвой была женщина девятнадцати-двадцати
лет. Более двух миль, от королевского дома до реки, ее волокли лицом по
земле. Сопровождавшая ее толпа при этом вопила: «Греховодница,
греховодница!» Делалось все это с целью «снять беззакония с земли. При этом
не проявляли ни малейшего милосердия, как будто тащили прочь бремя всех
прегрешений». Есть сведения о том, что аналогичные обряды, несмотря на
бдительность британской администрации, ежегодно соблюдают и многие
другие племена в дельте реки Нигер. Негры-йоруба в Западной Африке "зовут
человека, предназначенного для принесения в жертву, Олуво . Им может быть
свободный или раб, человек низкого происхождения или особа знатного и
богатого рода. На протяжении всего периода его заточения его неизменно
хорошо кормят и снабжают всем, чего он ни пожелает. Когда приходит время
казни, этого человека торжественно проводят по улицам города или столицы
йорубского монарха, который готовится принести его в жертву на благо своего
государства, каждой семьи и каждого подданного, чтобы все они без
исключения с его помощью получили возможность очиститься от всякого греха,
несчастья и смерти. Внешне этого человека изменяли до неузнаваемости: на
голову ему насыпали большое количество золы, а лицо расписывали мелом.
Люди часто выбегали из своих домов, чтобы, возложив на него руки, передать
ему свои прегрешения, преступления, горести и смерть". По окончании этого
триумфального шествия его заводят во внутренние покои святилища и
обезглавливают. Последние слова и стоны жертвы служат собравшимся перед
храмом людям сигналом к началу веселья. Теперь, воображают они, жертва
принята и бог сменил гнев на милость.
Когда-то в обычае сиамцев было один раз в году проносить на носилках по
улицам под звуки барабанов и гобоев женщину, подорвавшую свое здоровье
распутным образом жизни. Толпа осыпала ее оскорблениями и забрасывала
грязью. За пределами крепостного вала ее бросали в навозную кучу или на
колючую изгородь, запрещая когда бы то ни было воз вращаться в город.
Сиамцы полагали, что эта женщина принимала на себя все дурное. Для того,
чтобы очистить страну и снискать милость богов, батаки с острова Суматра в
качестве общественной жертвы приносили лошадь рыжей масти или буйвола.
По имеющимся сведениям, в прошлом к одному столбу с буйволом
привязывали человека. После предания животного смерти этого человека
изгоняли; никто не имел права принимать его у себя, беседовать с ним и
кормить его. Явно предполагалось, что он уносит с собой народные
прегрешения и бедствия.
В иных случаях в роли козла отпущения выступало священное животное. Так,
жителей Малабара роднит с индусами культ коровы, умерщвление и
употребление в пищу мяса которой «они почитают за преступление столь же
гнусное, как преднамеренное убийство». Тем не менее «брахманы переносят
грехи народа на одну или нескольких коров, которых отводят затем на
указанное брахманом место». Принеся в жертву быка, древние египтяне
призывали на его голову все беды, могущие обрушиться на них самих и на их
землю, после чего продавали бычью голову грекам или выбрасывали ее в реку.
У нас нет оснований утверждать, что египтяне поклонялись быкам в
историческую эпоху, напротив, в обычае у них было убивать быков и съедать их
мясо. Большое количество фактов подводит нас, однако, к заключению, что
первоначально египтяне наряду с коровами считали быков священными
животными. Они не только считали священными и никогда не приносили в
жертву коров – они жертвовали только таких быков, на теле которых имелись
определенные отметины. Прежде чем принести быка в жертву, жрец
внимательно осматривал его: если необходимые отметины были налицо, жрец
клеймил животное в знак того, что оно пригодно для жертвоприношения.
Человека же, который принес в жертву неклеймекого быка, самого надлежало
предать казни. Важную роль в египетской религии играл культ черных быков
Аписа и Мневиса (особенно первого). Египтяне тщательно погребали всех
быков, умерших естественной смертью, на окраинах городов, после чего
собирали их кости со всех частей Египта и предавали их земле в одном месте.
Все участники принесения в жертву быка на великих мистериях Исиды рыдали
и били себя в грудь. Итак, мы вправе заключить, что первоначально быки, как и
коровы, почитались египтянами священными животными и что умерщвляемый
бык, на чью голову взваливали все народные несчастья, был когда-то
божественным искупителем. Козлом отпущения является, вероятно, и ягненок,
которого каждый год предают закланию мади в Центральной Африке. Отчасти
теми же соображениями продиктовано принесение индейцами-зуньи в жертву
черепахи.
Козлом отпущения может, наконец, быть богочеловек. Так, в ноябре индийские
гонды поклоняются покровителю посевов Гансиам Део. Во время праздника
этот бог якобы самолично нисходит на одного из верующих, с которым
неожиданно случается что-то похожее на припадок: поблуждав среди других
людей, он бросается в джунгли, где, по мнению гондов, он, если его оставить
на произвол судьбы, сойдет с ума. и погибнет. Этого человека, впрочем,
приводят назад, хотя в чувство он приходит только через один-два дня. Гонды
полагают, что этот человек искупает прегрешения всех остальных жителей
селения. Албанцы Восточного Кавказа
127
содержали в храме Луны
«священных» рабов, многие из которых были одержимы и пророчествовали.
Если кто-нибудь из них проявлял признаки необычайной одержимости или
умопомешательства и, подобно своему гондскому собрату, начинал в
одиночестве бродить по лесам, верховный жрец сажал его на священную цепь.
В течение года этого раба содержали в роскоши, а по окончании этого периода
умащивали благовониями и выводили для принесения в жертву. Из толпы
выступал человек, набивший себе руку на принесении человеческих жертв; он
вонзал священное копье в бок жертвы, поражая при этом сердце. От того, как
падал заколотый человек на землю, зависело благополучие всей общины. Труп
относили в определенное место, где все присутствующие в целях очищения по
очереди наступали на него. Подобно тому как иудейский первосвященник
переносил на козла отпущения грехи своего народа, возлагая руки на голову
животного, так и на эту жертву переносились прегрешения людей. А так как
речь шла о человеке боговдохновенном, перед нами несомненный случай
умерщвления богочеловека с целью снятия с народа его грехов и несчастий.
127
«Албанией» в древности называлось Восточное Закавказье (теперешний Азебайджан).
Аналогичный тибетский обычай отличается любопытными особенностями.
Начало нового года по тибетскому календарю совпадает с новолунием,
которое приходится приблизительно на 15 февраля. После этого события
бразды правления столицей Тибета, городом Лхасой, на 23 дня переходят от
обычных владык к монаху Дебангского монастыря, предложившему за эту
должность наибольшую сумму денег. Это лицо удостаивается титула Жално
(Jalno). О начале своего монархического правления Жално провозглашает,
проходя по улицам Лхасы с серебряным жезлом в руках. Отдать ему дань
уважения собираются люди из всех окрестных храмов и монастырей. Своей
властью Жално беззастенчиво пользуется для извлечения личной выгоды,
потому что по праву купли все штрафы, которые он налагает, идут к нему в
карман. Извлекаемые им доходы примерно в 10 раз превышают сумму,
затраченную на покупку должности. Слуги Жално расхаживают по улицам
Лхасы и ищут малейшего повода придраться к ее жителям. В это время в
городе облагается налогом каждый дом, а самые незначительные проступки
наказываются крупными штрафами. Из-за свирепости Жално весь трудовой
люд на эти 23 дня оставляет столицу. Но если миряне бегут из Лхасы, то
монахи, напротив, стекаются туда. Все буддийские монастыри в округе пустеют.
На дорогах, ведущих в Лхасу, теснятся монахи, спешащие попасть в столицу кто
пешком, кто верхом на лошади, кто на осле, а кто на мычащих волах. Все они
несут с собой молитвенники и кухонные принадлежности. Они стекаются в
город в таком количестве, что буквально запружают улицы и площади Лхасы,
так что от их красных плащей рябит в глазах. В городе царит неописуемый
беспорядок. Все эти «святые» люди группами расхаживают по улицам,
распевая молитвы и издавая дикие вопли. Монахи толкаются, ссорятся между
собой и дерутся. Результат этих стычек – обилие разбитых носов, синяков под
глазами и проломленных черепов. Весь день от рассвета до заката монахи в
красных плащах в клубах воскуряемых благовоний не прекращают храмовую
службу в Лхасском соборе – в великом храме Мачиндранат. В тот же храм
монахи трижды в день набиваются для того, чтобы получить свою долю чая,
похлебки и денег. Собор представляет собой обширное строение,
расположенное в центре города в окружении базаров и лавок. Находящиеся в
нем идолы богато инкрустированы золотом и драгоценными камнями.
Через 23 дня, по истечении срока своих полномочий, Жално еще раз на 10 дней
берет власть в свои руки. В первый день этой декады жрецы вновь собираются
в соборе и возносят богам молитву о предохранении народа от болезней и
других напастей и «в знак умиротворения приносят в жертву человека». Речь
не идет о преднамеренном убийстве, хотя совершаемый над ним обряд
нередко имеет для него роковые последствия. Голову этого человека осыпают
зерном, одну половину его лица расписывают белой, а другую – черной
краской. Этому столь нелепо загримированному человеку с плащом из шкуры
на руке присваивают титул Царя Годов. Он восседает на рыночной площади,
где угощается всем, чем ему заблагорассудится. Расхаживая, он потрясает над
головами людей хвостом черного яка и таким образом принимает на себя их
несчастья. На десятый день войска, расквартированные в Лхасе, в полном
составе строем подходят к великому храму и выстраиваются перед ним в
шеренгу. Из храма выводят Царя Годов, который получает от собравшейся
толпы мелкие подношения. Тут Царь Годов начинает высмеивать Жално.
«Воспринимаемая пятью чувствами реальность, – говорит он ему, – никакая не
иллюзия. Твое учение ложно...» Жално в качестве временного представителя
далай-ламы оспаривает эти еретические воззрения. Спор становится все более
оживленным. Наконец обе стороны приходят к соглашению разрешить
спорные вопросы подбрасыванием костей. В случае проигрыша Жадно
предлагает своему противнику поменяться местами. От победы
Царя Годов можно ожидать множество всяких неприятностей, зато победа
Жално вызывает бурю ликования, так как в ней видят доказательство того, что
боги приняли его противника в качестве искупительной жертвы за грехи всего
населения Лхасы. Фортуна, впрочем, всегда благоприятствует Жално, который
неизменно набирает по шесть очков, в то время как у его противника никогда
не выпадает больше единицы. В этом нет ничего удивительного: просто на
костях Жално выведены одни шестерки, а на костях Царя Годов – одни
единицы. Видя, что судьба против него, Царь Годов в ужасе спасается бегством
верхом на белой лошади, захватив с собой белую собаку, белую птицу, соль и
продукты, предоставленные в его распоряжение правителем. Лицо его
по-прежнему выкрашено наполовину в белый, наполовину в черный цвет, и на
нем все тот же кожаный плащ. Чернь бросается за ним вдогонку, завывая,
улюлюкая и стреляя ему вслед холостыми патронами. Будучи изгнан из города.
Царь Годов проводит семь дней в зале ужасов Самийского монастыря в
окружении устрашающе чудовищных идолов, кож огромных змей и шкур диких
зверей. Оттуда он отправляется в горы Четанга, где на протяжении нескольких
месяцев или года ведет в каком-нибудь тесном логове отшельнический образ
жизни. Если в этот период он умирает, народ истолковывает это как
благоприятное предзнаменование. Если же Царь Годов остается в живых, то
имеет право на следующий год возвратиться в Лхасу, чтобы еще раз выступить
в роли козла отпущения.
Этот странный ритуал, который поныне соблюдается в отгороженном от
внешнего мира центре буддизма – этом азиатском Риме, как его принято
именовать, интересен тем, что в четкой иерархии дает нам целый ряд
священных искупителей, в свою очередь нуждающихся в искуплении, целый
ряд жертвоприношений по замещению, в свою очередь нуждающихся в
замещении, целый ряд находящихся в процессе окаменения богов, которые,
сохраняя за собой свои привилегии, сложили с себя бремя и тяготы своего сана.
В фигуре Жално мы можем без особой натяжки распознать потомка временных
царей, этих смертных богов, ценой жизни покупающих кратковременный
период славы и могущества. Жално, очевидно, является временным
заместителем Великого Ламы. То, что он выступает или выступал в прошлом в
роли искупителя народных грехов, явствует из предложения, с которым он
обращается к настоящему козлу отпущения (Царю Годов), поменяться с ним
местами в случае, если удача в игре в кости не будет сопутствовать ему.
Конечно, при нынешних обстоятельствах с этим предложением не связано
практически никакого риска, и оно является чисто формальным. Но такого рода
формальности имеют под собой глубокие корни. Пусть в настоящее время они
выродились в пустой этикет, в лишенную какого-либо смысла шелуху, – не
вызывает никакого сомнения тот факт, что когда-то эти формальности были
полны содержания. Пусть в настоящее время это безвыходные тупики, – нет
сомнения, что в старину они были дорогами, которые вели к какой-то цели,
хотя бы только к смерти. С очень большой долей вероятности мы можем
допустить, что тибетского искупителя народных грехов после
кратковременного владычества на рыночной площади ждала смерть. В пользу
этого предположения говорит то обстоятельство, что преследователи стреляли
в Царя Годов холостыми зарядами; а указанием на то, что когда-то этот обряд
имел летальный исход, служит вера людей в то, что его смерть является
благоприятным предзнаменованием. Едва ли стоит удивляться тому, что,
заплатив столь дорогую цену за то, чтобы в течение нескольких недель играть
роль заместителя божества, по окончании этого срока Жадно предпочитал
умереть не лично, а в лице своего представителя. В результате эту
мучительную, но неизбежную обязанность возложили на бедняка, изгоя
общества, парию, с которым жизнь обошлась столь жестоко, что он охотно
соглашался принести ее в жертву по истечении нескольких дней разгульного
веселья. Заметьте, что, если время правления первичного заместителя, то есть
Жадно, исчислялось неделями, то срок правления, отведенный заместителю
заместителя, урезан до нескольких дней (по одному сообщению, до десяти, по
другому, до семи). И столь короткая привязь, видимо, представлялась этой
паршивой овце достаточно длинной. Он, впустую потративший столько
драгоценных лет, удовлетворялся несколькими быстро ускользающими
песчинками в песочных часах. В несчастном паяце с нелепо раскрашенным
лицом, восседающем на рыночной площади в Лхасе и сметающем с людей
несчастья хвостом черного яка, можно видеть как бы заместителя
уполномоченного, который взваливает на себя тяжкое бремя, снятое с более
благородных плеч. Однако цепь, если следовать ей до конца, не замыкается на
Жадно, а прямиком ведет к самому лхасскому папе, Великому Ламе,
временным заместителем которого тот является. Анализ аналогичных обычаев
во многих странах мира свидетельствует о том, что если уж божество в
человеческом облике снисходит до того, чтобы на время передать свою
духовную власть в руки заместителя, то делает, точнее, делало оно это только
для того, чтобы предоставить последнему возможность умереть вместо себя.
Таким образом, сквозь туман веков, еще не рассеянный светильником истории,
неясно и мрачно проглядывает трагическая фигура буддийского папы,
азиатского наместника бога на земле, фигура человекобога, несшего на себе
бремя людских скорбей, доброго пастыря, который складывал голову за свое
стадо.
Об искупителях грехов вообще. Вышеприведенное рассмотрение обычая
публичного изгнания всех несчастий деревни, города или страны наводит на
некоторые общие выводы.
Во-первых, бесспорно то, что прямое и опосредствованное изгнание зла по
своей направленности тождественны; другими словами, выступают ли духи в
качестве невидимых сил, или они воплощены в той или иной материальной
оболочке, является побочным по отношению к основной цели ритуала –
полному очищению от всех напастей, которые осаждают народ. Связующее
звено между двумя этими видами изгнания представляет собой обычай
вынесения духов на носилках или их отправки в лодке. В таких случаях злые
силы мыслятся, с одной стороны, как невидимые и неосязаемые, хотя, с другой
стороны, для того чтобы избавиться от них, прибегают к посредничеству
материального объекта. Между тем и искупитель чужих грехов является не
более как таким объектом.
Во-вторых, когда общее очищение от напастей совершается периодически,
перерыв между обрядами, как правило, бывает равен году, а сезон, когда
совершается этот обряд, совпадает с более или менее резкой сменой времен
года, например с началом или концом зимы в полярной и умеренной
климатических зонах, с началом или концом сезона дождей – в тропиках.
Первобытный человек приписывает возрастание смертности, связанное с
такого рода климатическими изменениями,нужно учесть, что речь идет о
дикарях, которые плохо одеваются, дурно питаются и живут в убогих лачугах, –
вмешательству демонов, которых он стремится прогнать. В силу этого
обстоятельства жители тропических стран – Новой Британии и Перу – изгоняли
нечистую силу в начале сезона дождей, а жители сумрачного побережья
Баффиновой Земли – с приближением жестокой полярной зимы.
Земледельческие племена, естественно, совмещают общее изгнание злых сил с
такими важными сельскохозяйственными операциями, как сев или жатва, а так
как такого рода периоды, в свою очередь, совпадают со сменой времен года,
переход от охоты и скотоводства к оседлому образу жизни не вносит никаких
изменений во времени проведения великого ежегодного торжества. В Индии и
Гиндукуше часть земледельческих общин, как мы уже знаем, устраивает
очищение от всех напастей во время жатвы, а другая часть – во время сева.
Впрочем, обряд всеобщего очищения от скверны, в какое бы время года он ни
проводился, знаменует собой начало нового года. Ведь перед тем как вступить
в новый год, люди делают все возможное для того, чтобы избавиться от
прошлых напастей. В силу этого в очень многих обществах начало новому году
кладет торжественное изгнание злых духов.
В-третьих, следует отметить, что периодическому публичному изгнанию злых
духов, как правило, предшествует (или за ним следует) период всеобщей
распущенности, на время которого теряют силу обычные общественные
запреты, так что практически все преступления, за исключением самых тяжких,
безнаказанно сходят с рук. В Гвинее и в Тонкине такой период предшествует
изгнанию злых духов; на это время приостанавливается обычный порядок
правления в Лхасе, что наводит на мысль о том, что, возможно, и сама фигура
козла отпущения является пережитком такого рода периода всеобщего
разгула. У хо Индии период разгула, напротив, наступает вслед за изгнанием
дьявола. Что касается ирокезов, то предшествовал ли у них этот период
изгнанию демонов или следовал за ним, остается неопределенным. Как бы то
ни было, несомненно одно: необычайное ослабление обычных норм
поведения объясняется всеобщим очищением от напастей, которое ему
предшествует или которое за ним следует, С одной стороны, когда срок
всеобщего очищения и отпущения всех грехов приближается, у людей
возникает соблазн дать волю своим страстям – ведь предстоящий обряд все
равно смоет с них стремительно возрастающее количество этих прегрешений. С
другой стороны, непосредственно после совершения обряда люди ощущают
себя свободными от угнетающего чувства, что вокруг них кишат всевозможные
злые духи. Первый порыв их радости выплескивается за пределы,
установленные обычаями и моральными нормами. Когда проведение обряда
совпадает со временем жатвы, необходимый прилив чувств неотделим от
состояния физического довольства, связанного с изобилием пищи.
В-четвертых, следует особо отметить выступление святого или животного в
роли искупителя чужих грехов. Обычай изгнания напастей интересует нас здесь
прежде всего в той мере, в какой эти напасти перекладываются на плечи бога,
позднее предаваемого смерти. Обычай использования святого человека или
животного в роли козла отпущения за чужие грехи имеет, по всей вероятности,
более широкое распространение, чем: можно судить на -основании
приведенных выше примеров. Дело в том, что, как мы уже отметили, обычай
умерщвления бога восходит к столь раннему периоду в человеческой истории,
что люди позднейших эпох хотя и продолжают его придерживаться, но неверно
истолковывают. В забвение, в частности, приходит священный характер
животного и человека, и в нем начинают видеть не более как заурядную
жертву. Особенно это относится к богочеловеку. Став цивилизованным, народ,
если не отказывается от принесения человеческих жертв, то выбирает на эту
роль исключительно несчастных, приговоренных к смертной казни, так что не
всегда можно отличить ритуальное умерщвление бога от казни уголовного
преступника.
Почему бремя народных прегрешений и страданий возлагается на плечи
умирающего бога? Отвечая на этот вопрос, можно высказать предположение,
что в обычае использования бога в роли искупителя чужих грехов мы имеем
сочетание двух когда-то независимых и самостоятельных обычаев. С одной
стороны, когда-то было обычным делом умерщвление бога в образе человека
или животного во имя спасения его священ ной жизни от разрушительного
воздействия времени. С другой стороны, существовал обычай один раз в год