Фрезер Дж.Дж. Золотая ветвь

Подождите немного. Документ загружается.

это табу, заговорив со своим мужем в период военных действий, узнав о

совершенном ею «ужасном преступлении», заболела и умерла.

Табу на убийц. Если читатель продолжает сомневаться относительно того,

основываются ли рассмотренные нами правила поведения на суеверных

страхах, или же они продиктованы разумной осторожностью, его сомнения,

вероятно, рассеются, когда он узнает, что еще более строгие запреты

распространяются на воинов, одержавших победу над врагом. Поводом для

обременительных ограничений, налагаемых на победителей в час их триумфа,

возможно, является боязнь гнева духов убитых ими врагов. Страх перед

мстительными духами, оказывающими влияние на поведение убийцы, часто

выражается недвусмысленным образом. Общей целью табу, которым

подвергают священных вождей, плакальщиков, рожениц, мужчин на тропе

войны и других лиц, является изолировать табуированных лиц от общения с

обычными людьми. Достигается эта цель установлением множества правил,

предписывающих мужчинам" жить отдельно от женщин, избегать полового

общения с ними, употреблять используемую другими посуду и т.д. Теми же

средствами добиваются изоляции и воинов-победителей, особенно тех,

которые действительно пролили вражескую кровь. Когда на острове Тимор

отряд воинов возвращается с победой и приносит головы побежденных врагов,

обычай запрещает предводителю отряда возвращаться непосредственно к себе

домой. В его распоряжение предоставляется особая хижина, в которой он с

целью телесного и духовного очищения должен провести два месяца. В этот

период он не имеет права ни навещать жену, ни прикасаться к пище своими

руками; кормить его должно другое лицо. Эти ритуалы, очевидно,

продиктованы страхом перед духами убитых. Из другого сообщения об

обрядах, отправляемых на том же острове по возвращении удачливого

охотника за головами, мы узнаем, что по такому случаю для умиротворения

души человека, чью голову он отрубил, приносят жертвы. Местные жители

полагают, что, если жертвоприношений не совершить, на победителя

обрушится какое-нибудь несчастье. Более того, часть обряда составляет танец,

сопровождаемый песней, в которой оплакивается смерть убитого и

испрашивается прощение за нее. «Не обижайся,говорится в ней, – что голова

здесь у нас; наши головы, будь мы менее удачливы, могли бы сейчас

находиться в твоей деревне. Сейчас дух твой может успокоиться и оставить в

покое нас. Зачем стал ты нашим врагом? Не лучше ли было нам оставаться

друзьями? Тогда кровь твоя не была бы пролита и не слетела бы с плеч

голова». Народность палу в центральной части острова Целебес, захватив на

войне головы врагов, в храме умилостивляли души убитых.

У племен устья реки Ванигела в Новой Гвинее «человек, который отнял у

другого жизнь, считается нечистым до свершения подобающих обрядов. Убив

человека, он должен как можно скорее очистить себя и свое оружие. После

того как это исполнено с надлежащим тщанием, он направляется в деревню и

усаживается там на деревянном жертвенном помосте. Никто не приближается

к нему и не обращает на него внимания. Для него строят дом, который отдается

на попечение двух или трех мальчиков-слуг. Есть он может только жареные

бананы, и то лишь их середину (концы он выбрасывает). На третий день

заточения друзья устраивают в его честь небольшое пиршество и изготовляют

для него новые набедренные повязки. На четвертый – этот человек надевает

свои лучшие украшения, берет скальпы убитых им врагов и в полном

вооружении шествует по деревне. На следующий день устраивается охота. Из

добытой дичи отбирают кенгуру. Его разрезают, извлекают селезенку и печень

и натирают ими спину убившего. После этого он торжественно спускается к

ближайшему источнику и, стоя в нем с широко расставленными ногами,

умывается. Юные необстрелянные воины проплывают между его ногами.

Считается, что это придаст им мужества и силы. На рассвете следующего дня он

в полном вооружении выбегает на улицу и громким голосом выкрикивает имя

своей жертвы. Домой убийца возвращается убежденным, что совершенно

испугал дух убитого. Верными способами отпугивания духа являются также

разжигание костров и топанье по деревянному настилу. На следующий день

очищение воина подходит к концу. Теперь он может пойти к своей жене».

Когда у виндеси (Голландская Новая Гвинея) отряду охотников за головами

сопутствует успех, приближаясь к дому, они возвещают о своем приближении и

удаче, трубя в раковины. Каноэ воинов украшены ветвями. Их лица вычернены

древесным углем. Если в умерщвлении жертвы приняло участие несколько

человек, ее голова делится между ними. Воины всегда прибывают в деревню

на рассвете. Они подгребают к селению с большим шумом, а женщины стоят на

верандах домов, готовые пуститься в пляс. Проплывая мимо room sram, или

дома, где живет молодежь, воины вонзают в его стену или крышу столько

заостренных палок или бамбуковых шестов, сколько они убили врагов. День

они проводят довольно спокойно. Время от времени бьют в барабан или

трубят в раковину, а иногда с громкими криками колотят в стены домов, чтобы

отогнать души убитых. Члены племени ябим в Новой Гвинее также верят, что

душа убитого преследует убийцу и старается причинить ему зло. Поэтому они

отгоняют душу криками и барабанным боем. Когда фиджийцы – а делали они

это часто – живьем погребали человека, то с наступлением сумерек они обычно

с помощью бамбуковых палок, раковин и т. и. поднимали ужасный гвалт, чтобы

отпугнуть душу погребенного и удержать ее от попытки вернуться в свой дом. F

чтобы сделать этот дом непривлекательным для души, фиджиицы разбирали

старую крышу и покрывали дом всем, что казалось им наиболее

отталкивающим. Американские индейцы вечером того дня, когда они насмерть

замучивали пленника, бегали по деревне с ужасными воплями и колотили

палками по утвари, стенам и крышам домов, чтобы не дать душе жертвы

поселиться в них и отомстить за мучения, которые претерпело его тело.

«Однажды, – рассказывает путешественник,приблизившись ночью к деревне

индейцев-оттава, я застал ее обитателей в смятении. Они были заняты тем, что

поднимали необычайно громкий и какофоничный гвалт. Из расспросов я узнал,

что недавно между племенами Оттава и кикапу произошло сражение, в

котором погибло несколько воинов. Целью производимого шума было

помешать душам погибших войти в деревню».

Басуты «по возвращении с поля битвы совершают специальное омовение.

Совершенно необходимо, чтобы воины как можно скорее очистились от

пролитой ими крови, иначе тени жертв будут непрестанно преследовать их и

нарушать их сон. В полном вооружении воины строем направляются к

ближайшему источнику. Когда они входят в воду, колдун, расположившись на

возвышении, кидает в поток очищающие вещества. В последнем нет, однако,

такой уж необходимости. Омовению подлежат также копья и боевые топоры».

У негров-багешу (Восточная Африка) убивший не может возвратиться в свой

дом в день совершения убийства, но он имеет право войти в селение и

провести ночь в доме друга. Он убивает овцу и вымазывает грудь, правую руку

и голову внутренностями животного. К нему приводят его детей, и он то же

проделывает с ними. Затем внутренностями и кишками овцы он вымазывает

дверь с обеих сторон, а остатки их забрасывает на крышу дома. В течение всего

дня он не смеет притрагиваться к пище руками, а переправляет ее в рот двумя

палочками. На жену эти запреты не распространяются. Она может, если ей того

хочется, даже оплакать человека, которого убил ее муж. Воины живущего на

севере Замбези племени ангонов, убившие в походе врагов, вымазывают свое

тело и лицо золой, надевают на себя одежду своих жертв и обвязывают вокруг

шеи веревки, так чтобы концы их свисали на плечи или на грудь. Это одеяние

они носят на протяжении трех дней после своего возвращения с похода.

Поднимаясь на рассвете, они бегают по деревне и, чтобы отогнать души

убитых, испускают истошные вопли. Ведь если эти души не выгнать из домов,

они могут принести живым болезнь и несчастье.

В данных сообщениях ничего не говорится о насильственном заточении

убившего (по крайней мере, после ритуального очищения), однако известно,

что у части южноафриканских племен воин, убивший на войне очень храброго

врага, лишается права приближаться к жене и семье в течение десяти дней с

того момента, как он омыл свое тело в проточной воде. Кроме того, он

получает от знахаря племени снадобье, которое пережевывает вместе с пищей.

Когда негр-нанди (Восточная Африка) убивал человека из другого племени, он

раскрашивал одну сторону тела, копья и меча красной краской, а другую белой.

На протяжении четырех дней после кровопролития воин считался нечистым и

не имел права вернуться домой. Он должен был построить у реки небольшой

навес и жить под ним. Он не смел общаться со своей женой или возлюбленной

и употреблять в пищу что-либо кроме каши, говядины и козлятины. Чтобы

очиститься, воин в конце четвертого дня принимал сильно действующее

слабительное из коры дерева segetet и выпивал козье молоко, смешанное с

кровью. У племен банту района Кавирондо, когда мужчина убивает на войне

врага, по возвращении домой он выбривает себе голову, а для того, чтобы

помешать душе убитого причинять ему беспокойство, друзья втирают в его

тело снадобье, которое состоит из козьего помета. Тот же обычай соблюдается

туземцами вагейя в Восточной Африке. У племени джалуо (Кавирондо) бытует

несколько иной обычай. Там воин выбривает голову через три дня после

возвращения с поля сражения. Но прежде чем войти выселение, он должен

повесить себе на шею живую курицу головой кверху. после чего отрубить

курице голову так, чтобы она осталась висеть на его шее. Вскоре после

возвращения воина в честь убитого им человека устраивается пиршество,

чтобы душа его не преследовала убившего. Когда на островах Палау мужчины

возвращаются из военного похода, молодых воинов, впервые принимавших

участие в военных действиях, и всех, кто убил врагов, запирают в большом

доме для совещаний, и они становятся табу. Они не могут выходить наружу,

купаться, притрагиваться к женщине, есть рыбу. Их рацион ограничен

кокосовыми орехами и сиропом. Они натираются заговоренными листьями и

жуют заколдованный бетель. По истечении трех дней воины вместе идут

купаться как можно ближе к тому месту, где был убит человек.

Молодые храбрецы у натчей в Северной Америке, добывшие свои первые

скальпы, обязаны на протяжении шести месяцев соблюдать некоторые

запреты. Им не разрешается спать с женами и употреблять в пищу мясо: едят

они исключительно рыбу и мучной заварной пудинг. Существовало поверье,

что стоит им нарушить эти правила, и. душа убитого магическим путем вызовет

их смерть, они больше не одержат побед над врагом и малейшая царапина

окажется для них смертельной. Индеец-чоктав, который убил врага и снял с

него скальп, месяц носил траур и в этот период не расчесывал волосы, а если

ощущал зуд в голове, то почесаться он мог только палочкой, которую с этой

целью носил привязанной к кисти руки. Ритуальное оплакивание убитых врагов

было у североамериканских индейцев обычным явлением.

Итак, мы видели, что свободное общение с соплеменниками для воинов,

убивших в битве врага, на время прерывалось (особенно это относилось к их

общению с женами). Прежде чем быть вновь допущенными в общество, они

должны были пройти через очистительные обряды. Эта изоляция и искупи

тельные обряды имели одну цель: отогнать, запугать и умиротворить душу

убитого. Мы с полным основанием можем предположить, что тот же смысл

первоначально имело аналогичное очищение человекоубийц, обагривших свои

руки кровью соплеменников, Идея морального и духовного возрождения,

символизируемого омовением, постом и т.д., была просто позднейшим

истолкованием, которое люди, оставившие далеко позади первобытную

логику, дали этому древнему обычаю. Эта гипотеза найдет подтверждение,

если нам удастся доказать, что дикари действительно налагали табу на убийц

соплеменников из страха, что их преследует душа жертвы. Сделать это мы

можем на примере индейцев-омаха из Северной Америки. У этих индейцев за

родственниками убитого оставалось право предать смерти убийцу, но иногда,

соглашаясь принять от убийцы подарки, они от этого права отказывались. Если

убийце сохраняли жизнь, то на срок от двух до четырех лет ему вменялось в

обязанность соблюдение строгих предписаний. Он должен был ходить босым;

ему запрещалось есть подогретую пищу, возвышать голос, озираться кругом.

Ему предписывалось завертываться в плащ и завязывать его на шее даже в

жаркую погоду; он не должен был допускать, чтобы плащ ниспадал и

развевался. Ему не разрешалось размахивать руками их следовало держать

прижатыми к туловищу. Он не имел права расчесывать волосы; его волосы не

должны были развеваться на ветру. Когда племя отправлялось на охоту, ему

надлежало разбивать палатку в четырехстах метрах от остальных охотников,

«чтобы душа жертвы не подняла сильный ветер, могущий нанести ущерб

охоте». Оставаться вместе с ним в палатке разрешалось только его

родственникам. Никто не желал разделять с ним трапезу, потому что, «если мы

едим с тем, кого ненавидит Ваканда, Ваканда возненавидит и нас». Иногда

убийца бродил ночью, стеная и оплакивая свое преступление. В конце периода

изоляции родственники убийцы, слыша его причитания, говорили: «Довольно.

Приди и погуляй в толпе. Надень мокасины и хороший плащ». Причина, по

которой убийцу держат на значительном расстоянии от охотников, дает ключ

ко всем остальным табу: он преследуется душой убитого и поэтому опасен.

Древние греки верили, что душа недавно убитого человека гневается на убийцу

и тревожит его. Поэтому даже человеку, совершившему убийство

непреднамеренно, необходимо было на год, пока не остынет гнев покойного,

покинуть страну. Убийца не мог возвратиться, пока не принесена жертва и не

выполнен ритуал очищения. Если убитым оказывался иностранец, убийце

следовало остерегаться его родни, как своей собственной. Предание о

матереубийце Оресте, который скитался с одного места на другое,

преследуемый фуриями убитой матери, с которым никто не хотел разделить

трапезу, которого не впускали в жилища до тех пор, пока он не очистился,

правдиво отражает существовавший у греков страх перед теми, кого

продолжала преследовать озлобленная душа.

Табу, налагаемые на охотников и рыболовов. Охотник и рыболов в

первобытном обществе должны были часто соблюдать те же правила

воздержания и подвергаться тем же очистительным ритуалам, что

человекоубийца и воин, хотя точная цель которую преследовали эти правила и

ритуалы, известна не во всех случаях. Мы с некоторой долей вероятности

можем допустить что, подобно тому как основным мотивом изоляции и

очищения воина является страх перед душами убитых врагов, охотник или

рыболов, подчиняющийся тем же правилам, движим прежде всего страхом

перед душами зверей, птиц и рыб, которых он убил или намеревается убить.

Более глубокое и исторически более точное толкование «Орестейи» Эсхила было предложено еще в

середине XIX века швейцарским историком-юристом Бахофеном. Оно было развито Ф.Энгельсом и вошло в

марксистскую литературу. Фурии (Эринии) преследуют Ореста не просто за убийство, а за убийство матери, то

есть человека, с которым он состоял, по нормам материнского права, в кровном родстве. Мать же его, убившая

своего мужа (отца Ореста), не навлекла этим на себя гнев Эриний, так как она убила не своего кровного

родственника. Эринии, таким образом, выступают не просто как мстители за убийство, а как хранительницы

морали материнского рода. Аполлон же и Афина, защищающие Ореста, олицетворяют в себе более поздние,

патриархальные начала: мужеубийство с точки зрения этой патриархальной морали есть более тяжкое

преступление, чем матереубийство (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 216-217)

Ведь, как правило, дикарь видит в животных одаренные душой и разумом

существа, подобные ему самому, и в силу этого, естественно, относится к ним с

таким же уважением, как и к людям. Поэтому он старается умилостивить души

убитых животных так же, как он умиротворяет души убитых им людей. Эти

умилостивительные обряды будут описаны в ходе дальнейшего изложения. В

данный же момент нас интересуют, во-первых, табу, которые охотник и

рыболов соблюдают перед началом сезона охоты и рыболовства и во время

него, а во-вторых, очистительные обряды, которые эти лица должны соблюдать

по возвращении с удачной охоты.

Дикарь в той или иной мере почитает души всех животных. Но с особым

почтением относится он к душам тех из них, которые либо очень полезны для

него, либо наводят на него ужас своими размерами, силой или свирепостью.

Охота на такого рода ценных или опасных животных регулируется в силу этого

более сложными предписаниями и ритуалами, чем истребление сравнительно

бесполезных и ничтожных созданий. Так, готовясь к промыслу китов,

индейцы-нутка соблюдали недельный пост. Они очень мало ели, по нескольку

раз в день купались, пели и царапали тело, конечности и лица раковинами и

ветками кустарника до тех пор, пока не начинали походить на людей, жестоко

исколотых колючками шиповника. В этот период нутка предписывалось

воздерживаться от всякого общения с женщинами. Соблюдение этого условия

считалось необходимым, чтобы промысел был удачным. Рассказывают, что

один вождь, которому не удалось поймать кита, приписывал свою неудачу

нарушению целомудрия кем-то из его людей. Следует отметить, что

участникам китобойного промысла предписывались точно такие же правила

поведения, что и воинам-нутка, вступающим на тропу войны. Когда-то такого

же рода правила соблюдались малагасийскими китобоями. За восемь дней до

выхода в море команда китобойного судна начинала поститься. Матросы

воздерживались от сношений с женщинами и от употребления спиртных

напитков и признавались друг другу в самых тайных своих прегрешениях.

Человеку, совершившему большой грех, принимать участие в плавании

запрещалось. На острове Мабуйяг воздержание предписывалось перед охотой

на дюгоней и в период спаривания черепах. Охота на черепах проводится в

октябре и ноябре. Считалось, что если в этот период неженатые люди вступят в

половые сношения друг с другом, то при приближении лодки к плывущим

черепахам самцы отделятся от самок и уплывут в разные стороны. На острове

Моват (Новая Гвинея) мужчины также не вступают в половые сношения с

женщинами в период спаривания черепах, хотя в остальное время года нравы

местных жителей отличаются большой распущенностью.

На одном из Каролинских островов (Уап) на весь промысловый сезон, который

длится шесть – восемь недель, рыбак подпадает под действие очень сильного

табу. На берегу он должен проводить все свое время в мужском доме, ни под

каким предлогом он не смеет навещать свой дом, видеть жену или других

женщин из своей семьи. По мнению туземцев, брось он украдкой хоть один

взгляд на этих женщин, ночью летающая рыба неизбежно врезалась бы ему в

глаза. Если жена, дочь или мать приносят ему подарок или хотят поговорить с

ним, они должны повернуться лицом к берегу, а спиной к мужскому дому.

После этого рыбак может выйти поговорить с ними или, повернувшись к ним

спиной, принять принесенный подарок. Потом он должен немедленно

вернуться в свою «тюрьму». Рыбакам запрещалось даже по вечерам принимать

участие в танцах и пении других мужчин в мужском доме. Им следовало

держаться отдельной группой и хранить молчание. Когда в области Мирзапур в

дом вносят грены тутового шелкопряда, туземцы кол, или бхуйяр, кладут их на

место, тщательно вымазанное пометом священной коровы. С этого момента

владелец дома должен следить за соблюдением ритуальной чистоты. Ему

следует прекратить общение с женой, ему запрещается спать в кровати,

бриться, стричь ногти, смазывать себя маслом, есть пищу, приготовленную на

масле, лгать и совершать поступки, которые представляются ему дурными. Он

дает Сингармати Дэви обет о принесении ей жертвы, если выведутся хорошие

шелковичные черви. Когда из грен появляются черви, хозяин собирает

женщин, и они поют ту же песню, что и при рождении младенца: все замужние

женщины в округе вымазывают проборы в волосах свинцовым суриком.

Спаривание бабочек-шелкопрядов празднуется как бракосочетание. К

шелкопрядам, таким образом, в меру возможности, относятся как к людям.

ПОЭТОМУ правило, запрещающее половое общение в период, когда выводятся

шелковичные черви, возможно, является лишь расширением по аналогии

другого правила, соблюдаемого многими народами: оно запрещает мужу жить

с женой половой жизнью во время ее беременности и кормления грудью

ребенка.

Охотники на острове Ниас, начиная охоту, вначале вырывают ямы, прикрывают

их ветками, травой и листьями, а потом загоняют в них дичь. Во время рытья ям

они должны соблюдать некоторые табу. Им запрещается плеваться (иначе дичь

с отвращением отвернется от ям): им запрещается смеяться (иначе обвалятся

стенки ямы); им не разрешается употреблять в пищу соль, готовить корм

свиньям. Находясь в яме, они не имеют права чесаться, потому что в противном

случае почва может размягчиться и осесть. Чтобы их труд не пропал даром, на

следующую ночь после того, как вырыты ямы, они не должны вступать в

половые сношения с женщинами.

Соблюдение строгого целомудрия как условия успешной охоты или рыбной

ловли распространено среди примитивных народов очень широко.

Приведенные примеры дают основание предположить, что правило это

основывалось скорее на суеверии, чем на боязни того, что его нарушение

может вызвать у охотника или рыболова состояние временной слабости.

Дурное следствие невоздержанности заключается не в том, что она ослабляет

человека, а в том, что она наносит якобы обиду животному, которое поэтому не

дает себя поймать. Перед тем как поставить ловушки на медведей,

индейцы-карриер (Британская Колумбия) на целый месяц расстаются со

своими женами, в этот период они не пьют с женой из одного сосуда, а

пользуются для питья особой берестяной чашкой. Пренебрежение этими

мерами предосторожности повлечет будто бы за собой бегство дичи из

ловушек. Когда те же индейцы собирались ставить ловушки на куниц, период

воздержания сокращался до десяти дней.

Поучительно было бы исчерпывающе рассмотреть многочисленные случаи, в

которых дикарь обуздывает свои страсти и сохраняет целомудрие из

соображений суеверия. Но заняться этим в данный момент мы не можем. Мы

приведем лишь "сколько разрозненных примеров этого обычая, а затем

перейдем к ритуалам очищения, которые охотник и рыбак совершают по

окончании охоты и рыбной ловли. Рабочие соляных копей недалеко от Сифума

в Лаосе должны были воздерживаться от поповых сношений на месте своей

работы, им также запрещалось покрывать голову или закрываться от палящих

солнечных лучен зонтом. У начинов в Бирме пивные дрожжи готовят две

женщины, избранные по жребию, в период работы (она длится три дня) они не

употребляют в пищу ничего кислого и не вступают со своими мужьями в

половые сношения. Считается, что в противном случае пиво прокиснет.

Медовую брагу у масаев варят один мужчина и одна женщина. До тех пор, пока

напиток не будет готов для питья, они живут в одной хижине. Однако им

категорически запрещается на протяжении всего этого времени вступать друг с

другом в половую связь. В течение двух дней до начала варки и весь период ее

приготовления (то есть шесть дней) им необходимо соблюдать целомудрие.

Если эта пара нарушит целомудрие, то брага, по поверью масаев, будет

непригодной для питья, а пчелы, собравшие пыльцу, улетят прочь. От

изготовителя яда масаи также требуют, чтобы он спал один и соблюдал другие

табу, которые превращают его почти что в парию. Члены племени вандороббо,

живущего с масаями в одном регионе, верят, что одного присутствия женщины

по соседству с мужчиной, занятым варкой яда, достаточно, чтобы лишить яд

его силы. То же самое произойдет, если жена изготовителя яда в это время

совершила прелюбодеяние. В последнем случае табу не поддается никакому

рациональному объяснению. Как яд может утратить силу своего воздействия

из-за нарушения супружеской верности женой его изготовителя? Влияние

прелюбодеяния на яд явно относится к числу случаев симпатической магии:

нарушение супружеской верности женой оказывает на расстоянии

симпатическое воздействие на работу мужа. Отсюда мы можем с уверенностью

заключить, что и воздержание самого изготовителя яда является не более как

случаем симпатической магии, а не (как склонен предполагать

цивилизованный читатель) мудрой предосторожностью, направленной на то,

чтобы избежать случайного отравления жены.

Когда бапенде и батопка, выбрав новое место для селенья, приступают к

постройке домов, всем женатым людям запрещено вступать в половые

сношения. Если какая-то супружеская пара, как обнаруживалось, нарушала это

правило, строительство тут же приостанавливалось, и для селения выбирали

другое место. Туземцы воображают, что нарушение целомудрия повредит

строящемуся селению, что начнет чахнуть и, возможно, умрет вождь, а

женщина, виновная в этом преступлении, навсегда останется бездетной. Во

время строительства или починки ирригационной дамбы вождь чамов

(Кохинхина), который приносит традиционные жертвы и испрашивает

покровительство богов для этого предприятия, должен жить в жалкой

соломенной лачуге, не принимая участия в работах и соблюдая строжайшее

воздержание. Нарушение им целомудрия, по народному поверью, вызвало бы

прорыв дамбы. Здесь нет и намека на обычное поддержание физической силы

вождя: ведь последний не принимает никакого участия в возведении дамбы,

Если табу и правила воздержания, соблюдаемые охотниками и рыбаками до

промысла и во время него, как мы имели возможность убедиться,

продиктованы суеверием (главным образом боязнью обидеть или испугать

душу существа, подлежащего умерщвлению), можно ожидать, что, по крайней

мере, столь же тягостными будут и табу, налагаемые после совершения