около 500 тыс. человек, что было по тем временам значительной цифрой, хотя и отнюдь не
уникальной, если сравнивать в этом отношении ситуацию, складывавшуюся в России, с
ситуацией в других странах. Так, например, во Франции, численность населения которой
(даже вместе с населением ее колоний) значительно уступала численности населения
Российской империи, в государственном аппарате служило 468 тыс. человек.
Социальный облик царской бюрократии на рубеже столетий отражал реалии
тогдашней российской жизни. Удельный вес потомственных дворян по происхождению в
общей массе чиновничества неуклонно уменьшался. К 1897 г. они занимали только 30,7%
всех классных должностей. На высших ступенях чиновничьей лестницы ситуация, правда,
была иной. Здесь более 2/з всех должностей в том же 1897 г. было занято потомственными
дворянами по происхождению. Однако даже чиновничья элита России оказывалась все менее
связанной с поместным землевладением. В 1901 г. 70% чиновников I- IV классов Табели о
рангах либо вовсе не имело земли, либо владело поместьями размером менее 100 десятин.
Прогрессировавшее усложнение общественной жизни инициировало процесс
профессионализации управленческой деятельности и требовало привлечения на
государственную службу лиц, получивших специальную подготовку, в таком количестве,
какого поместное дворянство дать не могло. Управление империей все более
сосредоточивалось в руках чиновников-профессионалов, главным (а чаще всего и
единственным) источником дохода для которых являлось жалованье. О всесилии
бюрократии, о фактической узурпации ею прерогатив короны писали еще в начале XX в.
многие. Так, один из виднейших представителей консервативно-монархического течения в
русской публицистике (в прошлом - народоволец) Л.А. Тихомиров сетовал на то, что
"бюрократия получает тенденцию фактически освободиться от верховной власти и даже
подчинить ее себе". Известные основания для суждений такого рода имелись. Усложнение
стоявших перед государством задач вынуждало носителя верховной власти при принятии тех
или иных решений все больше считаться с мнением профессиональных чиновников,
служивших в соответствующих бюрократических структурах.
Политический курс самодержавия вырабатывался в острой борьбе различных
придворно-бюрократических группировках. В России вплоть до 1905 г. отсутствовало
правительство (в юридическом смысле), т.е. не было высшего коллегиального
исполнительного органа, призванного осуществлять непосредственное управление страной.
Руководители центральных звеньев государственного аппарата - министерств - действовали
совершенно самостоятельно, мало считаясь друг с другом и подчиняясь только царским
указаниям Министры не были объединены общей политической программой. Ведомственная
разобщенность в результате достигла значительных масштабов, что негативно сказывалось
на функционировании государственной машины. Впрочем, для общества, для подданных
конфликты между отдельными звеньями этой машины могли, напротив, иметь благие
последствия. Как отмечал еще в середине XIX в. один проницательный наблюдатель, "при
самовластии наших правителей разъединение их служит часто единственным ограждением
[населения] от притеснения [властей], предоставляя возможность [просителю] уходить от
одной власти под покровительство другой".
Кризисность ситуации, складывавшейся в стране в канун революции 1905-1907 гг., в
той или иной степени осознавалась многими представителями правящих кругов. Однако
вопрос о путях предотвращения революционного взрыва являлся объектом острых
разногласий. Часть представителей высшей бюрократии видели выход в "увенчании" здания
реформ 1860-1870-х гг. совещательным представительным органом, в проведении ряда
других преобразований, призванных модернизировать существующий строй, и в соглашении
на этой основе с умеренными элементами либеральной оппозиции. Наиболее
консервативные круги в верхах противились, однако, такого рода уступкам, полагая