Дубровский А.М. От проблем исторического образования к новому облику исторической науки
Подождите немного. Документ загружается.
моделировать её под революцию рабов. В 1932-1934 гг., закрепляя в науке своё
достижение, Жебелёв выпустил пять (!) работ о восстании рабов.
В мае 1933 г. в ГАИМК как отклик на выступление Сталина был организован пленум,
посвящённый восстаниям рабов. Так в науке укоренялся марксистский тезис о революции
как непременном условии смены социально-экономических формаций, в частности о
революции рабов, сопровождавшей переход от рабовладельческого строя к
феодальному[97]. 1 мая 1934 г. в газете «Известия» сотрудник ГАИМК В.В.Струве
опубликовал статью «Восстание "маленьких" и рабов в Египте». Марксистский тезис о
классовой борьбе как движущей силе развития общества на всём протяжении его истории
всё больше наполнялся эмпирическим содержанием, что создавало видимость его
истинности.
Одним из историков «старой школы», который внёс вклад в формирование
принципиальных теоретических представлений в советскую историческую науку был
Греков. Как ясно видно из книги Н.А.Горской «Борис Дмитриевич Греков», этот историк
занялся темой становления феодализма на Руси, откликаясь на заказ руководства
ГАИМК. Греков работал в секторе феодализма (создан в 1930 г.), заведующим которого
был Цвибак, и возглавлял внутри сектора исследовательскую группу по истории
феодализма в России. Главной сферой интересов Грекова была социально-экономическая
история России в ХVI-ХVII в. Его основной труд «Новгородский Дом святой Софии (опыт
изучения организации и внутренних отношений крупной церковной вотчины)» был
посвящён именно этому времени. В конце декабря 1932 г. Цвибак сообщил о
планируемой в ГАИМК дискуссии на тему «Рабство в Киевской Руси». Предложил
провести такую дискуссию молодой историк И.И.Смирнов, считавшийся хорошо
подготовленным в теоретических вопросах марксизма. Судя по его выступлению в
прениях по докладу, он стремился увидеть на Руси рабовладельческую формацию[98].
Основной доклад был поручен Грекову[99]. Таким образом, тема работы для Грекова
была новой.
Горская открыла в Архиве Санкт-Петербургского Института истории РАН экземпляр
тезисов доклада Грекова с правкой самого автора и его начальника Цвибака. Судя по
радикальному характеру правки, проведённой Грековым, он реализовывал высказанные
ему указания. Греков исправил название своей работы. Теперь она называлась «Рабство и
феодализм в Древней Руси». Кроме того, наиболее значительная правка относилась к
терминам, с помощью которых Греков характеризовал общественные отношения,
предшествующие социальному строю Киевской Руси. Вместо мало определённого
термина «патриархальный строй» Греков вынужден был написать: «рабовладельческий
уклад» и «пережиточные остатки рабовладельческого строя»[100].
Цвибак вмешался в содержание подготавливаемого доклада очень серьёзно, вписывая в
тезисы принципиально важные идеи. Он сделал такую интерполяцию в самом начале
текста, предваряя всё его идейное содержание: «Рабовладельцы и рабы есть первое
крупное деление общества на классы, но не всегда рабство создает систему
рабовладельческой формации». Далее Цвибак счёл нужным сказать следующее: «Рабство
в Киевской Руси существует как пережиточное явление, дополняющее феодальную
эксплуатацию крестьян. Рабство в начальные этапы существования феодализма
обусловливает возникновение феодальной эксплуатации и феодальной собственности.
Киевская Русь есть общество развивавшегося феодализма, наряду с которым существует
распространённое в более ранний период явление – рабство. По мере развития
феодализма рабство проявляет явную тенденцию к исчезновению, которое и наблюдается
в ХV веке»[101]. Таким образом, именно Цвибак сформулировал все главные
концептуальные положения, которые Греков развивал не только в своем докладе, но и в
других, более поздних, работах, посвящённых общественным отношениям в Киевской
Руси.
Тезис Цвибака-Грекова о переходе восточных славян непосредственно от первобытности
к феодализму утвердился в науке и не был поколеблен даже после 1938 г., когда вышла в
свет знаменитая книга «История ВКП(б). Краткий курс», в которой были перечислены
пять формаций и таким образом создано представление об обязательном прохождении
каждого народа через все пять формаций. Видимо, дело было в том, что определение
Киевской Руси как рабовладельческого общества, на чём настаивали некоторые историки,
означало бы, что Киевская Русь отставала в развитии от Западной Европы, а делать такое
признание партийно-государственному руководству СССР не хотелось в обстановке
возрождения национальных ценностей и изживания критических оценок русского народа.
Кроме этого, и такой ход мысли Цвибака-Грекова поддерживал идею единства
исторических законов в жизни России и Западной Европы.
29 марта 1933 г. в Москве на сессии Института истории Коммунистической академии с
докладом выступил бывший икапист, один из руководителей ГАИМК А.Г.Пригожин с
докладом «Маркс о социально-экономических формациях»[102]. «Мы имеем у Маркса
концепцию всемирной истории, - говорил докладчик. – Эта концепция всемирной
истории рассматривает развитие человечества как смену определённых прогрессивных
ступеней, из которых каждая является по отношению к высшей предыдущей, наоборот,
каждая последующая представляет собой ступень, которая опирается на закономерности
предыдущих. Учение о общественно-экономических формациях есть не что иное как
всеобщая закономерность исторического развития»[103].
Докладчик рассматривал одну за другой работы Маркса, прослеживая развитие его
социологических воззрений. Вопрос о количестве формаций Пригожин решил так: «Если
мы вспомним, что в основе способов производства в антагонистическом обществе лежит
соединение рабочей силы и средств производства, и способ производства соответствует
определённому способу эксплуатации, то мы увидим, что существовали лишь три формы
соединения – рабство, крепостничество и капитализм, которым соответствуют лишь три
формы способов эксплуатации»[104]. Понятие азиатского способа производства
Пригожин назвал «орудием троцкизма», а названный способ производства отождествил с
феодальным. «Какие классы стояли в городах азиатских деспотий? – Класс феодалов.
Какой способ эксплуатации был? – Способ, характерный для феодализма», - говорил
Пригожин[105]. Азиатский способ производства он назвал ещё «известной модификацией
крепостничества»[106].
Коснувшись отечественной истории, Пригожин поставил переход восточнославянского
общества от первобытности к феодализму в параллель с таким же процессом у германцев.
Как у них этот переход происходил «в ту эпоху, когда античный способ производства себя
исчерпал», так и на Руси «переход от сельской общины к феодализму происходил под
влиянием античного способа производства Римской империи, тех греческих и римских
колоний, которые находились на юге России»[107]. То есть, по мысли докладчика, в
обоих случаях наблюдалась полная аналогия. При этом он подкрепил тезис Цвибака-
Грекова ссылкой на взгляды Энгельса на общественные отношения у древних германцев.
Кроме того Пригожин отстаивал справедливость для истории Руси марксовой схемы
эволюции рентных отношений в средневековом западноевропейском обществе
(примитивная отработочная рента – рента продуктами – денежная рента): «У нас в
Ленинграде беспартийный профессор Греков сумел доказать, в противоположность
концепции русских историков, что и для первого этапа мы имеем господство
барщины»[108].
Таким образом, Пригожин дал картину так называемых антагонистических (классовых)
формаций, которая демонстрировала теоретическую основу советских марксистов в
понимании всемирно-исторического процесса. Здесь же были сформулированы
теоретические установки, важные для понимания отечественной истории.
Выступивший 30 марта в прениях А.Д.Удальцов сказал, что доклад Пригожина «подводит
для нас итоги той методологической работы, которая до сих пор у нас в Москве и
Ленинграде была проделана. Нам теперь пора уже от рассмотрения и выяснения общих
методологических вопросов… перейти к конкретным теоретическим работам и дать ряд
научно-исследовательских работ»[109]. Участники прений не спорили с докладчиком, а
только конкретизировали и дополняли сказанное им, обращаясь к материалу того участка
истории, который тот или иной присутствовавший в аудитории историк считал своей
специальностью.
4 июня 1933 г. Пригожин выступил в ГАИМК. Тема его доклада была «Проблема
социально-экономических формаций обществ древнего Востока». Он не просто
представлял главный доклад, который должен был сделать учёный «старой школы»
востоковед В.В.Струве, но и фактически открывал собою дискуссию по теоретическим
проблемам формаций. Струве выступал на тему «Проблема зарождения, развития и
упадка рабовладельческих обществ Древнего Востока». Разрабатывая теорию пяти
формаций в истории человечества, Пригожин и Струве, как ранее Дубровский, отстаивали
идею рабовладельческого характера обществ Древнего Востока[110]. Видимо, под
влиянием Струве, сообразуясь с хронологией существования восточных обществ,
Пригожин быстро сменил первоначальную характеристику социальных отношений в этих
обществах. Они были признаны рабовладельческими.
Если выступления Жебелёва и Грекова носили частный характер, то в докладах
Пригожина и в меньшей степени Струве выстраивалась теоретическая схема пяти
формаций. По сути дела Пригожин значительно упрощал представления Маркса об
историческом процессе. Основоположник марксизма нигде не дал чёткой картины
развития социально-экономических формаций. Видимо, многое ему было не ясно. Его
представления отличались от построений Пригожина. В предисловии к работе «К критике
политической экономии» он писал: «В общих чертах азиатский, античный, феодальный и
современный, буржуазный, способы производства можно обозначить как прогрессивные
эпохи экономической общественной формации»[111]. То есть Маркс склонен был
обособленно рассматривать азиатский способ производства, не отождествляя его с
античным, как это получилось у советских историков.
Азиатский способ производства Пригожин и Струве упразднили. Это поддержало
идею единства законов общественного развития у всех народов, что было важно с точки
зрения повсеместной неизбежности социалистической революции; «европоцентризм, в
какой-то степени всегда присущий марксизму, был доведён до логического конца»[112].
Так вырисовалась картина рабовладельческой формации, утвердившаяся на долгие годы в
советской науке.
В 1934 г. в 79 выпуске «Известий ГАИМК» вышла книга П.П.Ефименко «Дородовое
общество», которая была объявлена первым марксистским исследованием палеолита.
Автор воссоздал картину развития первобытного общества, сопровождая свой рассказ
социально-экономической интерпретацией археологического материала. Так было
получено пособие, освещавшее первую общественную формацию в истории человечества.
Впоследствии работы Жебелёва, Грекова и Ефименко были переизданы, причем
некоторые из них неоднократно, как иллюстрирующие собой теорию социально-
экономических формаций и выражающие важнейшие концептуальные исторические
тезисы. В частности, книга Ефименко под названием «Первобытное общество» была
издана в 1938 и 1953 г. Та же судьба была и у книги Грекова, которая с 1939 г. получила
новое название – «Киевская Русь» (1959 г. – 7-е издание). В 1953 г. в томе избранных
трудов Жебелёва была опубликована статья «Последний Перисад и скифское восстание на
Боспоре». Все эти произведения считались важными историческими пособиями на
протяжении всего изучаемого в данном исследовании периода развития исторической
науки.
Вскрывая взаимодействие историков и власти в процессе создания важнейших
теоретических догм, А.А.Формозов справедливо писал: «Не может быть и речи о
стихийном течении процесса. Перед нами цепь явно организованных мероприятий в
рамках ГАИМК. Обычно у нас говорили об овладении марксизмом лучшими
представителями дореволюционной профессуры и о подключении их к деятельности
давно сложившихся марксистов из революционной среды. Думается, ясно, что дело
обстояло иначе. Партийные деятели ГАИМК Быковский, Пригожин, Цвибак, поднаторев в
марксизме, но не владея конкретным материалом, сами подбирали себе союзников и
консультантов из среды старой профессуры. Не Струве и Греков разработали
марксистскую концепцию истории Древнего Востока и Древней Руси, а люди типа
Пригожина и Цвибака подсунули старым учёным некие тезисы, к которым те подобрали
определенную сумму фактов из исторических источников»[113]. Этот вывод Формозов
сформулировал ещё до выхода в свет книги Горской о Грекове. Исследование Горской
дало убедительный материал в подтверждение мысли Формозова о характере
взаимодействия власти и историков на почве поиска теоретической схемы всемирно-
исторического процесса.
В 1938 г. в «Кратком курсе» истории партии была представлена картина смены
формаций, и таким образом историки получили теорию истории в простом и кратком
изложении[114]. В этой книге сперва два раза были перечислены в хронологическом
порядке все формации[115]. При этом авторы подчёркивали, что главное в них – способ
производства: «Каков способ производства у общества, - таково в основном и само
общество, таковы его идеи и теории, политические взгляды и учреждения»[116]. Видимо,
для доступности содержания книги авторы употребили вместо термина «формация»
термин «строй», что закрепилось в советской исторической науке. Наконец, в книге была
дана схематическая картина смены формаций – «картина развития производственных
отношений людей на протяжении истории человечества»[117]. В этой книге были даны те
представления, которые уже были высказаны ранее сотрудниками ГАИМК. Поэтому
ничего принципиально нового в области теории формаций она не содержала. Важным
был проводимый в ней акцент на экономическое, производственное содержание в каждой
формации, что в дальнейшем оказало заметное влияние на теоретические воззрения
историков и направление их работы.
Таким образом, в конце 1920-х – первой половине 1930-х гг. икаписты, стоявшие
во главе ГАИМК, как главная социальная опора власти сыграли роль идеологов этой
власти по отношению к историкам. Ориентируясь на отдельные высказывания классиков
марксизма, специалисты «старой школы» в сотворчестве с «красными профессорами» и
под их идейным контролем создали обоснованную значительным историческим
материалом теорию социально-экономических формаций. Её рождение было серьёзной
гносеологической предпосылкой для формирования концепции отечественной истории,
так как именно эта теория давала основную периодизацию истории (по формациям) и
подчёркивала социально-экономическую сторону исторического процесса. Одновременно
был сформулирован важный концептуальный вывод о том, что часть народов
непосредственно перешла от первобытности к феодальному строю.
3. Историки в работе над концепцией отечественной истории
Опубликование постановления ЦК и СНК СССР о преподавании истории в школе
стало импульсом не только для авторских коллективов, созданных для написания
учебников, но и для других историков.
К маю 1934 г. (до упомянутого постановления) Институт истории
Коммунистической Академии получил указание развернуть работу по подготовке
школьных учебников. В архивном фонде М.В.Нечкиной сохранилась записка, которую
Нечкина получила от Панкратовой 7 мая 1934 г. «Милица Васильевна! – писала
Панкратова. – Я хочу попросить Вас взять на себя руководство группой по учебникам.
Далин для этого совершенно не подходит и отказывается вести группу в целом. А по
учебникам надо развернуть работу и для средней и для высшей школы. Как Вы к этому
относитесь?» «Согласна», - ответила Нечкина[118].
Поэтому уже 19 мая 1934 г., вскоре после опубликования постановления ЦК партии и
Совнаркома СССР о возрождении преподавания истории в школе, в Институте истории
Коммунистической Академии Нечкина выступила с докладом «Принципы построения
учебника для средней школы»[119]. Судя по теме, начальной фразе Нечкиной («мой
доклад имеет характер вводного доклада общего характера») и содержанию её
выступления, руководство Института предполагало организовать серию заседаний-
совещаний работников Института, в частности авторов подготавливаемого учебника, и
учителей. Не имевшие опыта работы в средней школе учёные сталкивались с
методическими затруднениями при написании учебника. Оставляя вне поля зрения эту
сторону дела, о которой много говорила Нечкина в своём докладе, обратим внимание на
важнейшие исторические вопросы, связанные с идейным содержанием отечественной
истории, тем более, что Нечкина обещала своим слушателям остановиться на «трактовке
исторического процесса в целом».
Истолкование общей картины отечественной истории, освещение политической
истории, деятельности исторических героев – эти актуальные проблемы были указаны в
начале доклада как подлежащие разрешению. Именно здесь необходимо было искать
новые пути для развития исследовательской мысли.
«Замечательный вопрос был задан ученицей одной школы, которая обратилась к
преподавателю: "Скажите, пожалуйста, а было ли в истории что-нибудь кроме
революций?" – рассказывала Нечкина и далее признавала – История классовой борьбы,
история революционных классов была повисшей в воздухе, она не имела
противоположной стороны. Мы должны обратить величайшее внимание на политическую
историю данной страны, например, России, и, конечно, величайшее внимание мы должны
уделить проблеме истории самодержавия при этом. В истории самодержавия у нас вновь
должны возникнуть и Иван Калита, и Иван Ш, и проблема исторического деятеля»[120].
История самодержавия, по мысли автора доклада, должна была «выяснить нам классовую
борьбу, которая в эту эпоху развернулась. История разинщины абсолютно непонятна без
истории первых Романовых. История правительственной политики идёт всё время в
глубочайшем переплёте с историей революционного движения, с одной стороны,
предполагая её, с другой стороны, являясь ее результатом»[121].
Другой темой, которую игнорировало школьное преподавание истории, была
история религии. «Мы должны уделить ей очень большое внимание, взяв её в разрезе
социального содержания», - говорила Нечкина. Эту тему она также связывала с историей
классовых конфликтов, призывая отобрать «такие факты, которые характеризуют
социальную линию этой борьбы»[122].
Оценивая преподавание истории в 1920-е и в начале 1930-х гг., Нечкина
признавала, что в это время «давали выхолощенную историю без живых людей. Мы
должны давать тех исторических деятелей, которые характеризуют ту и другую сторону
баррикад»[123].
По существу Нечкина повторяла главные идеи выступления Сталина на заседании
Политбюро в пересказе Стецкого, несколько конкретизируя их применительно к
отечественной истории. Вместе с тем, в отличие от Сталина, она постоянно увязывала
новые аспекты и сюжеты, вводимые в курс истории, с линией классовой борьбы, которая
в её понимании по традиции продолжала оставаться стержнем исторического процесса.
Нечкина ещё не уловила тему укрепления государства («собирания народов» русским
народом), о которой совершенно ясно говорил Сталин во всех своих выступлениях на
заседаниях Политбюро.
Слушатели доклада верно поняли то, что Нечкина не дала новой концепции
отечественной истории, которая должна была определить построение учебника. Об этом
прямо сказал А.И.Стражев: «Общая концепция построения учебника остаётся неясной».
Его поддержала А.В.Фохт. «Когда я шла на заседание, - говорила Фохт, - я представляла
так, что здесь будет договор хотя бы по общей схеме, на конкретном показе того, с чего
начинать – какие факты доминирующие, какие ведущие»[124]. Ответа на свой вопрос в
ходе доклада Нечкиной Фохт не получила.
Выступил Ванаг, коллектив которого начал работу над учебником. Уже 8 мая 1934 г.
Греков послал Ванагу «предварительный проспект»[125]. «Раньше делали очень просто, -
говорил Ванаг на обсуждении доклада Нечкиной, - делили на соответствующие
социально-экономические формации, давали общую характеристику социально-
экономических формаций. Сейчас построение по таким разделам отпадает»[126]. В
отличие от осуждённого Сталиным социологического, обобщённого освещения истории,
теперь, по мысли Ванага, «надо дать систематическую историю». Однако, «каким образом
систематизировать материал… для нас пока еще задача не разрешённая. Мы – группа
авторов – несколько раз собирались, но пока ещё этот вопрос окончательно не разрешён».
Отсутствие чётких указаний «сверху» повергало историков в некоторую растерянность.
«Мы очень просто подносили, - говорил Ванаг, - начинается глава с экономического
очерка, даётся общая картина политической истории. Приемлемо это или не приемлемо?
Неприемлемо. А как сочетать эту экономическую историю с политической историей –
конкретный вопрос, который стоит перед нами. Любопытная вещь: мы составляли
проспекты для учебника, и у нас получилась у каждого разная классификация этого
материала»[127].
Итак, заседание в Институте истории скорее отразило недоумения и сомнения, чем
конструктивные соображения и надёжные ориентиры для дальнейшей работы. Самым
острым вопросом был вопрос о внутриформационной периодизации, её основаниях.
Из выступления Ванага становится ясным, что коллектив авторов уже в мае 1934 г.
собирался для предварительной договорённости о построении учебника. 3 июня на
заседании комиссии по русской истории в Наркомпросе Ванаг рассказывал о работе над
сокращённым, тезисным изложением будущего учебника: «Основной вопрос у нас
состоял в том, как располагать этот исторический материал с древнейших времён до
нашего времени. Все принципы, которые были положены в основу нашей периодизации и
периодизации старой, буржуазной, они оказались для нас неприемлемыми. Мы исходили
из основного принципа подачи всего исторического материала в старом историческом
хронологическом порядке и попытались найти такое построение учебника, которое бы
отвечало старой исторической хронологической последовательности событий, а с другой
стороны, охватывало бы ту или другую определённую эпоху, которую мы могли бы
преподнести под определённым углом зрения с характерными для данной эпохи чертами.
Нашу периодизацию мы положили во главу угла построения нашего учебника. Мы не
располагаем ещё эти разделы на главы, на подглавы и т.д., мы даём эти разделы и делим
всё дело на параграфы». Собравшиеся получили даже часть текста, написанного
авторами. Поясняя положение, Ванаг сказал: «Мы ту часть конспекта, которая имеется
перед вами, отредактировали… Мы хотели бы ещё завтрашний день посвятить ещё раз
просмотру этого конспекта, подсократить его немного и в совершенно окончательном
виде дать послезавтра. Тем более, что мы воспользуемся присутствием т.Грекова, с
которым мы редактировали только часть материала. Мы с ним могли бы ещё раз этот
материал просмотреть»[128]. Бубнов сказал, что у него «благоприятное впечатление от
этого дела», имея в виду часть проспекта учебника. Более подробное обсуждение текста
было отложено, и Ванаг с приехавшим из Ленинграда Грековым занялся доработкой
текста.
Через пять дней, 9 июня 1934 г., проспект учебника снова обсуждали в Наркомпросе.
Сохранилась краткая стенограмма этого обсуждения[129]. Бубнову понравились проспект
и схема (список разделов и параграфов). «Довольно хороши, - сказал он, - но надо
сократить. Я давал этот проспект Моисею Соломоновичу (Эпштейну, своему заместителю
– А.Д.). Он говорит, что это университетский курс, а у Политбюро будет ещё больше
такое впечатление»[130]. Поучая историков, Бубнов говорил: «Установка, которая нам
дана, заключается в следующем – на первый план поставить события и людей, причём
поставить их таким образом, чтобы было показано, что люди борются не потому, что у
одного нос кривой, а у другого прямой, а потому что это классовая борьба. Затем дать все
элементы экономики, т.е. материалистическое обоснование всех этих событий, дать лиц и
т.д.»[131]. В свете таких требований Бубнов предлагал перестроить ряд параграфов. На
возражения Пионтковского «зачем мы будем давать здесь Потёмкина?» Бубнов
категорически заявил: «Я против того, чтобы не давать личных отношений. Всё – и быт и
нравы характерно для всякого общественного слоя, и те историки, которые этим
занимаются, не должны выбрасывать фактов… Имена тут обязательно должны быть даны.
Потёмкин, Григорий Орлов – это же всё люди, которые рисковали головой. Дворцовый
переворот это была та же гражданская война, только на суженой основе, без привлечения
народа. Но обязательно это нужно дать. Мы хотим живого, глубокого марксистского
изложения, как было сказано в постановлении ЦК. Здесь сказано в постановлении "с
характеристикой исторической деятельности". Надо Сталина дать больше. Троцкого надо
продумать. Теперь у нас достаточно материала, чтобы сдёрнуть ореол, которым он был
окружён в связи с гражданской войной»[132]. Итак, Бубнов как представитель власти
усиленно направлял историков на освещение политической, событийной истории, на
показ исторических героев, что и соответствовало новым идеологическим веяниям. В его
глазах это было главным, а в остальные тонкости дела (например, в вопрос о
периодизации, так волновавший Ванага) он не входил, так как, видимо, не мог высказать
по этому поводу весомых соображений.
Работа над учебником продолжалась. Насколько можно понять, замысел организаторов
его создания – «людей власти» - состоял в том, чтобы почти за год до окончания работы
над учебником (июнь 1935 г.) проверить предварительные итоги работы историков, дать
авторам надлежащие директивы, чтобы историки имели возможность реализовать их.
Однако поскольку в партийных документах не содержалось никаких развёрнутых
указаний по поводу содержания предмета истории, не было высказано никаких
определённых оценок, то для историков в содержании будущего учебника многое было
совершенно неясным. Судя по их высказываниям, они ещё не поняли всей глубины
идеологического поворота, проводимого партийными руководителями. Драматизм
положения усиливался и тем обстоятельством, что и Бубнов – представитель партийной
элиты, с которым непосредственно имели дело историки, от которого ожидали порой
конкретных указаний, - сам не был посвящён во все детали сталинского плана. Мысли
авторов будущего учебника шли в русле скорее методики преподнесения материала, а
Сталин ожидал от них совершенно нового прочтения истории. Естественно поэтому, что
дело создания новой концепции отечественной истории не могло не затянуться, не смотря
на то, что авторы работали очень интенсивно. Летом 1934 г. проспект нового учебника
был уже готов.
В Архиве Российской Академии наук, в фонде Коммунистической академии,
сохранились три редакции проспекта учебника по истории СССР, написанных
коллективом авторов под руководством Ванага. По полноте содержания и наличию
авторской правки эти редакции хронологически распределяются в следующем порядке.
Первая (Ф.359. Оп.2. Д.273. Л.177-262) представляет собой машинопись с авторской
правкой. Вторая редакция – машинопись без правки - учитывает интерполяции и
редакционные замечания, сделанные в первой редакции (Там же. Л.116-176; Ф.350. Оп.1.
Д.937. Л.52-111). В третьей редакции (Там же. Ф.359. Оп.2. Д.273. Л.1-115) впервые
употреблены термины, содержавшиеся в «Замечаниях» Сталина, Жданова, Кирова на
проспект учебника, созданный группой Ванага. Это обстоятельство и является
основанием для того, чтобы определить данную рукопись именно как третью редакцию
текста, созданную после августа 1934 г., когда были составлены упомянутые «Замечания».
Таким образом, первые две редакции отражают поиски историков, авторов учебника, в
течение мая – июля 1934 г. и рассматриваются здесь как результат этих попыток,
вызвавший ряд указаний со стороны людей власти в августе 1934 г. Кроме того, в
Российском государственном архиве социально-политической истории, в фонде Сталина,
хранится рукопись проспекта этого же учебника, представляющая собою экземпляр
второй редакции, который и был направлен Сталину и другим членам ЦК партии для
прочтения[133].
Рассмотрим структуру готовившегося учебника. В изданном ещё в 1932 г. учебнике
«Краткий очерк истории народов СССР», Ванаг организовал его материал следующим
образом: крупные разделы учебника представляли учащемуся целые эпохи или
важнейшие события («Крепостничество и крестьянские войны», «Классовая борьба и
реформы 60-х гг.», «1861 г. породил 1905», «1905 г.») а главы – отдельные стороны
обозначенной темы (гл.1. Феодализм, гл.2. Крестьянские войны ХVII-ХVIII вв.,
гл.3.Разложение крепостного хозяйства[134]. В таком членении материала, как и говорил
Ванаг в ходе обсуждения доклада Нечкиной в мае 1934 г., заметны разные исторические
эпохи и грани между ними.
Теперь же проспект нового учебника состоял из 29 разделов, каждый из которых
состоял из параграфов. Последних было 243. Эти разделы не были никак сгруппированы,
поэтому проспект не давал ясной периодизации истории страны, следовательно, авторы
предпочли уклониться от решения этого весьма туманного для них вопроса. 19 разделов
(115 параграфов) были посвящены истории России до отмены крепостного права. 4
раздела (68 параграфов) – жизни страны во второй половине ХIХ - начале ХХ в. 6
разделов (58 параграфов) – периоду от Февральской и Октябрьской революций до
окончания первой пятилетки в СССР. Названия разделов, как и параграфов, не были
даны, исходя из единого принципа. Тот или иной раздел посвящался то событию
(«Пугачёвщина»), то политическому процессу («Обособление отдельных феодальных
княжеств»), то характеристике более или менее значительного периода в жизни страны
(«Между двумя революциями») и пр., поэтому проспект учебника не даёт оснований для
реконструкции на его основе цельного и разностороннего понимания истории страны
(концепции). Кроме того, текст представляет собою всего лишь проспект учебника, а не
развёрнутое изложение мыслей авторов. Изучая его, можно только предполагать, как
именно авторы думали объяснять тот или иной исторический процесс. Порою же и такое
предположение не возможно. Рассматривая проспект учебника, можно уверенно лишь
прослеживать отдельные линии в процессе общественного развития, освещённые
авторами, и осторожно говорить о некоторых подходах, трактовках, оценках.
Проспект учебника начинался с рассмотрения природных условий страны, что
отражало традицию дореволюционной науки. В отдельном параграфе (§1)
рассматривались климатические и почвенные зоны, фауна и флора, возвышенности,
система рек. В следующем параграфе (§2) речь шла об источниках по истории страны. С
третьего параграфа начиналось освещение собственно исторического прошлого: «Скифы
по Геродоту и раскопкам. Греческие колонии Ольвии, Херсонеса, Пантикапея. Сарматы.
Готы. Болгары, хазары, финны, славяне»[135]. После рассмотрения сведений о
древнейших обитателях Восточной Европы авторы сосредотачивались на славянах.
Важное внимание они уделяли истории общественных отношений. В первой редакции
проспекта авторы указывали на «появление частной собственности на землю» ещё до
образования Киевской Руси[136]. Во второй редакции эта фраза была снята, но осталось
высказывание о том, что в указанную эпоху уже шло «зарождение классов»[137]. И там
же, в §6, авторы отмечали, что в IХ-Х вв. происходит «образование крупного
землевладения»[138]. В первой редакции, рассматривая Закон Русский и древнейшую
Русскую Правду, они предполагали показать «отражение… классовых отношений» в этих
памятниках[139]. Во второй редакции эта фраза была снята. В первой же редакции речь
шла о «борьбе за расширение феодальной эксплуатации» (эта фраза составляла часть
названия §8) в Киевском государстве и начале «нового этапа в развитии классовых
отношений» (§9)[140]. Во второй редакции обе фразы отсутствуют. Но и во второй
редакции авторы писали о классовом характере религий на Руси («христианская –
господствующих классов и языческая – народная»), отмечали «классовый характер
летописи»[141].
Как видно, под влиянием существовавших теоретических представлений о государстве и
классах авторы (особенно в начале своей работы) старались указывать признаки
зарождения частной собственности и классов уже на заре славянской истории, отмечали
растущую зрелость феодальных отношений («новый этап» в ХI в)[142]. Позже они
несколько сгладили категоричность своих суждений, но всё же явное выпячивание
классового характера разных исторических явлений, преувеличение зрелости феодальных
отношений, упрощённое понимание частной собственности осталось и во второй
редакции проспекта.
Последняя пора существования феодальных отношений в изложении авторов учебника
пришлась в России на первую половину ХIХ в. В разделе по истории страны в первой
половине ХIХ в. авторы поместили параграфы о «разложении феодального способа
производства» и «кризисе крепостного хозяйства»[143].
Примечательно, что, обрисовывая экономическое развитие страны со времён древнейших
сведений о славянах, авторы, подобно Покровскому, уделяли большое внимание водным
торговым путям – Волжскому и Днепро-Волховскому (§5 «Главнейшие водные пути.
Сношения славян с соседями»), указывали как на важное обстоятельство на «перемещение
торговых центров» на «Днепровском торговом водном пути» в связи с крестовыми
походами (§14). В связи с традиционным освещением возвышения Москвы, роста
Московского княжества, борьбы с татарами в первой редакции проспекта возникла было
тема торгового капитала и товарно-денежных отношений: «Роль купеческого капитала в
городе. Перемены в сельском хозяйстве. Распространение денежной ренты. Рост городов,
ремесла и торговой буржуазии. Рост ростовщичества. Интересы торгового капитала на
востоке и западе (при Иване IV – А.Д.)»[144]. Видимо, объединение страны авторы
думали трактовать опять же в духе Покровского, с точки зрения развития торгового
капитала и торговых отношений. Однако во второй редакции здесь были внесены
заметные коррективы: исчезла тема «роли купеческого капитала в городе» и
«распространения денежной ренты» в ХV в., хотя применительно к этому веку
упоминалась «торговая буржуазия» (§30). Из параграфа о внешней политике Ивана IV
была изъята фраза об «интересах торгового капитала на востоке и западе». Видимо,
авторы, первоначально ориентируясь в значительной мере на труды Покровского, в ходе
работы начали несколько преодолевать их влияние, что проявилось в отказе от некоторых
формулировок и, быть может, даже представлений.
При освещении истории страны в ХVII-ХVIII вв. в первой редакции проспекта учебника
важное внимание уделялось экономике: «Помещичье хозяйство. Эксплуатация крестьян.
Собственное хозяйство помещика. Денежный оброк. Связь крупных помещиков с рынком.
Ростовщическая деятельность Морозова. Бюджет крупного феодала. Крестьянское
хозяйство. Кустарь и ремесленник в деревне. Отход на заработки. Скупщики. Крестьяне-
купцы. Торговая дорога Астрахань-Архангельск. Борьба московских купцов против
привилегий иностранцев»[145]. Отдельный параграф (56) был посвящён городу. В
материале по истории страны в ХVШ в. также настойчиво звучала тема рынка: «Усиление
связи крестьянского хозяйства с рынком. Рост кустарных промыслов. Скупщик.
Крестьянская и купеческая мануфактура. Помещичья крепостная мануфактура. Рабочие
ХVШ в. Помещичьи хозяйства. Связь с рынком. Борьба помещиков и купечества»[146].
Заметно, что в экономике, в целом натурально-хозяйственной, авторы стремились
подчеркнуть торгово-денежную сторону, придавая ей явно преувеличенное значение. В
этом также сказывалось влияние Покровского. Все цитированные фрагменты текста не
вошли во вторую редакцию. Возможно, авторы хотели упростить содержание учебника и
изъяли эти фрагменты как слишком сложные для школьников.
Тему экономического развития страны авторы разрабатывали на протяжении всего
проспекта учебника. Они почему-то сняли формулировки, говорившие о «разложении
феодального способа производства» и «кризисе крепостного хозяйства» в первой
половине ХIХ в., посвятив главное внимание «росту капиталистической мануфактуры» и
«первым шагам промышленного переворота» в это же время[147]. Далее остановились на
состоянии помещичьего и крестьянского хозяйства после реформы 1861 г. (§116). При
изучении положения страны во второй половине ХIХ в. экономическое развитие было
несколько заслонено историей революционного движения, хотя именно эти две линии в
развитии страны главным образом прослеживали авторы. Русский империализм
(§§143,177) был охарактеризован в полном соответствии с положениями, выдвинутыми
Лениным («военно-феодальный»). Экономические сюжеты из послеоктябрьского
времени вписывались в сложившийся к началу 1930-х гг. трафарет – «Экономические
мероприятия Советской власти и 3-й съезд Советов» (§206), «Ленинский план
социалистического строительства» (§210), «Оборона страны и политика военного
коммунизма» (§217), «Передышка весны 1920 г. и хозяйственное строительство» (§223),
«Переход к новой экономической политике» (§226), «Восстановление народного
хозяйства в условиях НЭПа» (§228), «Курс на индустриализацию страны» (§233), «Борьба
за коллективизацию советской деревни» (§234). Здесь изложение разворачивалось от
описания разрухи и связанных с нею проблем до крутого взлёта экономики как
результата верной политики большевиков.
Важной сюжетной линией в учебнике должна была стать история самодержавия. По мере
приближения рассказа к реформам Петра она всё ярче выступала перед читателем.
Объединение русских земель было представлено как становление самодержавия, о чём
говорила рукописная интерполяция в первой редакции, вошедшая в более поздний текст,
– «Итоги борьбы Москвы за самодержавие к середине ХV в.»[148]. Политический строй,
установившийся в результате объединения страны, получил название «феодальная
монархия», а для более позднего времени он был определён как абсолютизм[149].
Поскольку самодержавие понималось авторами как институт, имевший исключительно
классовый характер, то особое внимание отводилось темам «диктатуры крепостников»,
«диктатуры Екатерины II» (§51 и 85). Примечательно пропагандистское использование
термина «диктатура», характеризовавшего монархическую власть как непременно
жёсткую по отношению к массе населения и как бы оправдывавшего диктатуру
пролетариата в СССР. Судя по некоторым терминам, в тексте будущего учебника всё
сильнее должна была звучать обличительная критика самодержавия по мере продвижения
из глубины времени к современности. Дворцовый переворот Елизаветы представлен как
«заговор Елизаветы и французского посла», далее следовал рассказ о «подготовке
Екатериной на английские деньги переворота против Елизаветы»[150]. В ХIХ в. царизм
был представлен как проводник «феодальной реакции» (§95, раздел ХVIII «Николаевская
Россия и феодальная реакция») и охарактеризован событиями внешней и внутренней
политики: даже одна из наиболее прогрессивных мер правительства - отмена крепостного
права - была подана читателю односторонне, как «ограбление крестьян» (§115). И только
в самом конце ХIХ – начале ХХ в. была подмечена «буржуазная политика царизма»[151].
В итоге рассмотрения тех характеристик, которые авторы давали самодержавию в разные
исторические эпохи, нужно признать, что они смогли сформировать представление о
правительственной деятельности, о проводимых тех или иных реформах, упомянули
отдельные фигуры, занимавшие выдающиеся места в государственном аппарате, особенно
применительно к истории ХVIII - начала ХХ в.
В связи с обличением самодержавия (порой в одном и том же параграфе) развивалась тема
эксплуатации колоний. Она начиналась с глубокого средневековья. Боролась Москва «с
Новгородом из-за северо-восточных колоний», об эксплуатации колоний шла речь