на отечественное прошлое. Оно верно осознало, что толковать выступление Сталина
нужно расширительно, то есть, не ограничиваясь школьной постановкой преподавания
истории.
Далее Стецкий напомнил о том положении, в котором оказалось дело преподавания
истории «три года тому назад»: «История исчезла, её подменили преподаванием
общественных наук»[27]. Если Сталин и не произносил чего-либо подобного, то,
понятно, что мысль об этом была ясна членам Политбюро, из неё они исходили, слушая
вождя.
«Историю в конце концов восстановили. Были в прошлом году созданы учебники. Но
эти учебники и сама постановка преподавания далеки от того, что нам нужно, и об этом
говорил т.Сталин на заседании Политбюро», - продолжал Стецкий[28]. В его последней
фразе чувствуется переложение важнейшей идеи в выступлении Сталина. Видимо, далее
он более или менее близко к источнику пересказал это выступление: «Эти учебники и
сама постановка преподавания ведутся таким образом, что история подменяется
социологией. Это наша общая беда. Мы имеем и в учебниках и в самом преподавании
целый ряд схем исторических периодов, общую характеристику экономических систем,
но, собственно говоря, гражданской истории, того, как происходили события, как
делалась политика, вокруг чего развёртывалась классовая борьба - такого рода истории у
нас нет»[29]. Употребление термина «гражданская история» утверждает в мысли о том,
что перед нами близкий к первоисточнику пересказ фрагмента речи Сталина, причём этот
пересказ отражает не только смысл, но и лексику генсека, порожденную его церковным
образованием[30].
«У нас получается странная вещь, - пересказывал Стецкий выступление Сталина. -
Одно время у нас совершенно не было русской истории, а русская история подменялась
историей революционного движения. Тов.Ванаг писал учебник. Он написал неплохой
учебник. В прошлом году, когда речь шла о том, чтобы этот учебник поправить и
издать вторым изданием, шел разговор с т.Ванагом что таким образом излагать
русскую историю нельзя. Нужно дать представление - существовали какие-нибудь
правительства и против кого вообще шло это революционное движение. И как его
отражали эти самые правительства. ...Если возьмём учебник по промышленному
капитализму, то там введён отдел русской истории; возьмём эпоху Петра, оказывается,
что о Петре вы найдёте упоминание только построчно - совершенно незаметное
замечание. Вообще получилась какая-то непонятная картина для марксистов - какое-то
стыдливое отношение - стараются о царях не упоминать и о деятелях буржуазии
стараются не упоминать; о Робеспьере, Дантоне и других можно писать, потому что их
никак не обойдёшь: это люди, которые были революционерами. Но там, где речь идёт о
реакционерах, о царях - их имён стараются избегать. Мы не можем так писать историю!
Пётр был Пётр, Екатерина была Екатерина. Они опирались на определённые классы,
выражали их настроения, интересы, но всё же они действовали, это были исторические
личности, - не наши личности, но об этой эпохе надо дать представление, о тех
событиях, которые происходили тогда, кто правил, каковы были правительства, какую
политику проводили, какие события разыгрывались. Без этого никакой гражданской
истории у нас не может быть»[31].
Думается, что категоричность и афористичность некоторых выражений («Пётр был
Пётр, Екатерина была Екатерина», «у нас совершенно не было русской истории, а
русская история подменялась историей революционного движения») ясно указывают на
автора. Если бы Сталин не высказался таким образом, резко порывая с привычными
воззрениями, вряд ли Стецкий сам вставил бы такие фразы в своё выступление.
Употребление термина «гражданская история», ещё пока не закреплённого ни в каком
партийном документе, а существующего только в устной традиции благодаря его
возрождению Сталиным, убеждает в том, что перед нами подробный пересказ речи
Сталина с цитатами из неё.