Деркач А.А. Политическая психология
Подождите немного. Документ загружается.
разочарований никак или очень слабо приближает те временные горизонты, у
которых, наконец, может быть получен искомый ответ.
Вынести все неизбежные на этом пути лишения, страдания, потери и
испытания человеку и социуму помогают хорошо описанные в психологии
механизмы компенсации – как индивидуальные, так и социально-
психологические. Когда индивид утешает себя, объясняя себе и другим, почему
он потерпел какую-то неудачу («а я на самом деле и не хотел этого добиться»,
«виноват такой-то», «помешало то-то или другое»), окружающие обычно не
придают его словам слишком большого, буквального значения: всем понятно,
что человек переживает и нуждается в сохранении лица, утешении и
успокоении. Никто или почти никто не спорит, умные и чуткие люди делают в
таких случаях вид, будто поверили объяснениям и согласились с ними. А кто-то
и в самом деле верит.
На уровне общественной психологии механизмы компенсации модальны
индивидуально-психологическим, но духовные продукты их
функционирования часто ждет иная судьба, чем та, что обычно уготована
самооправданиям личности. Основа их жизнеспособности заключается в том,
что, порождая псевдознание, люди все же открывают общественному сознанию
возможность действовать на тех направлениях, где оно иначе было бы
парализовано, – пусть даже действовать с неизбежностью в конечном счете
ошибок, потерь и разочарований.
Это обстоятельство еще только начинает осознаваться психологами и
обществоведами. Религиозно-философские, социально-исторические, иные
общественные учения и концепции предстоит исследовать в плане их
духовного происхождения: что в их содержании продиктовано объективным
опытом и его прочтением с позиций представлений и возможностей
определенного времени, а что вызвано к жизни потребностями социума или его
определенного слоя в общественно-психологической компенсации. В таких
исследованиях политико-психологическому анализу может принадлежать
немалая роль, особенно применительно к современности: ведь все описанные
процессы имеют объективную природу и потому продолжаются поныне.
Вопросы о том, что принимает общество за свою жизненную программу, какая
часть, какого опыта, каких других обществ и почему воспринимается при этом
как модель, что в данном опыте объективно, а что порождено различными
психокомпенсаторными процессами, предельно актуальны для политико-
психологического анализа и могут быть решены только при использовании им
четких критериев времени.
В принципе человек и общество могут жить без такого понятия, как
время. Но после того, как оно возникло и осознано, стало частью не только
содержания сознания, но и самой его структуры, социальная ориентация
личности и социума в «сегодня» обязательно требует и каких-то представлений
о «вчера» и «завтра». Это диктуется самой природой осознанного движения к
любой цели. Коль скоро есть цель и некоторый набор ведущих к ней путей, то
не только неизбежны, но и абсолютно необходимы вопросы, где и когда
находится субъект на этом пути в данный момент. И чем больше разрыв во
времени между постановкой цели, началом движения к ней и сроками ее
ожидаемого достижения, тем актуальнее практически и сами вопросы, и
особенно ответы на них.
Необходимо отметить и другое. По мере накопления осознанной,
фиксируемой истории «вчера» все дальше удаляется от нас в прошлое, как бы
раздвигая его горизонты. Но опыт, возможности, масштабы деятельности
человека и человечества все более раздвигают и горизонты будущего: как того,
что человек охватывает только сознанием (в науке, искусстве, мечтах,
фантазиях), так и того, что он охватывает практически, т. е. прогнозирует,
планирует, закладывает в расчеты. В совокупности все это означает, что, с
одной стороны, абсолютные запасы достоверного опыта, надежной
информации, проверенных знаний, образования и культуры в целом
непрерывно растут, и в этом смысле человек «знает» все больше и больше. Но,
с другой стороны, расширяя сферу своего мышления и деятельности, человек
тем самым постоянно раздвигает и границу своего соприкосновения с
неизвестным, новым, непонятным, непознанным. Наивны технократические
представления, будто неизвестное сегодня станет известным завтра, и тогда
окончательно отступят, уйдут в прошлое те психологические и общественно-
психологические порождения разума, которые так часто подводили человека в
прошлом. С новыми знаниями неизбежно приходит и новое незнание, и потому
все описанные механизмы сознания будут действовать и впредь (иное дело,
какими будут духовные результаты их функционирования). Понимание этих
механизмов абсолютно необходимо и для самопознания, и для более надежного
анализа, планирования и прогнозирования сфер идеологии и политики.
Для ППА актуально и такое направление исследований, как изучение
рациональности использования времени и прогноз политических и социальных
издержек и проблем, которые могут возникать при игнорировании обществом
или политическими структурами такого ресурса, как время. Пока время чаще
всего воспринимается сугубо утилитарно: как выигрыш времени, как некое
тактическое и/или стратегическое преимущество в отношениях политики и
власти. Опередить оппонента, конкурента, противника – вот непосредственный
смысл такого понимания времени как ресурса в политике. Естественно, что
ресурс этот имеет важнейшее, чаще всего первостепенное значение. Но он же и
наиболее очевиден, «на виду», поддается анализу и оценке без особых научных
ухищрений, просто на уровне здравого смысла.
Интенсификация общественной жизни, в том числе политики, связана с
долговременным аспектом времени как ресурса. Каждому обществу, каждой
СТС отпущен на один и тот же период строго определенный запас времени
(ЗВ), который может быть растрачен попусту, но не может быть легко и быстро
увеличен. В расчете на хронологический год этот запас определяется по
простой формуле:
ЗВ = 24 часа х 365 дней х численность работоспособного населения
Манипулируя распределением времени между сном, бытом и работой,
можно относительно увеличить объемы времени, выделяемые, например, на
хозяйственную или какую-то иную деятельность. Однако пределы такого
манипулирования, особенно в длительной перспективе, невелики. При прочих
равных условиях большим запасом времени обладает та СТС, в которой выше
численность работоспособной части населения.
Увеличить потенциал времени, т. е. ту часть общего запаса времени,
которая реально может быть израсходована на общественно-созидательные
виды деятельности, можно иммиграцией (что не всегда возможно практически),
естественным приростом населения (что требует значительного времени) или
более интенсивным и эффективным использованием фактически отпущенного
времени.
Если исходить из 8-часового рабочего дня, двухсот рабочих дней в году и
90 миллионов занятых в национальной экономике, то годовой запас рабочего
времени России составляет порядка 144 триллионов человеко-часов.
Неорганизованность в социальной практике может опустить его потенциал до
100 триллионов, максимальная мобилизация за счет сокращения числа
выходных, отпусков, продления рабочего дня – поднять до 200–250
триллионов. Вот временной разрыв, доступный для развития России, и любые
стратегические планы должны бы начинаться с этих цифр и показывать их
наиболее рациональное предполагаемое использование. Тогда потребовалось
бы введение понятия времяемкости не только производственных процессов и
технологий, но и всех процессов государственного, организационного,
управленческого характера, всех технологий общественной жизни.
Конкретный ППА должен непременно учитывать синхронность и
асинхронность различных процессов и явлений, существенных для
общественной и политической жизни. Опираясь на прогнозы циклических
колебаний экономики, развития отдельных стадийных процессов, ППА
рассматривает последствия подобных явлений не только с точки зрения того,
как отреагируют люди на объективные и субъективные жизненные условия,
насколько оправдаются или будут обмануты их изначальные ожидания, какие
политические последствия все это сможет иметь, но и с точки зрения того, с
какими представлениями, в каком эмоциональном состоянии подойдут
определенные социальные слои и группы к таким критическим рубежам, как
скажется на них явление своеобразного социального резонанса, если «пиковые»
моменты и последствия различных процессов нало-жатся друг на друга.
Так, существенное ухудшение экономического положения теоретически
должно вызывать приливы социального недовольства. Но эти приливы бывают
максимальными, если такое ухудшение наступает внезапно, и несколько менее
сильными, если оно заблаговременно прогнозировалось. План борьбы с
ухудшением можно начинать лихорадочно искать, когда оно уже наступило, и
тогда любые действия будут восприниматься с недоверием и полупаникой:
людей уже «завели» в прискорбное состояние, почему же они должны верить,
что те же люди и/или структуры выведут их к лучшему? Но стратегия борьбы
может быть намечена заблаговременно, и в таком случае даже наступление
заранее предсказанного ухудшения в экономике может укрепить доверие к
власти и к намечаемым мерам по преодолению спада: если ухудшение
наступает «по плану», значит, прогноз верен, а следовательно, высока и
вероятность того, что стратегия выхода из кризиса тоже окажется эффективной.
Именно поэтому сами по себе общее психологическое состояние общества и
динамика этого состояния являются одним из важнейших факторов социальной
и политической мотивации.
1.5. Модельное представление о генезисе и функционировании социально-
политических общностей как социально-территориальных систем
Территория и Оазисные способы существования и деятельности как
различных типов систем
В массовом сознании, общественных науках сложилась традиция,
согласно которой политическая жизнь во всех наиболее значимых ее
компонентах прямо и непосредственно связывается с государством. Причины
формирования этой традиции естественны и понятны. В жизни общества
государство играет огромную, иногда всеподавляющую роль, а политическая
жизнь прямо и косвенно выстраивается вокруг борьбы за контроль над
государственными институтами, государством в целом или, как минимум, за
влияние на них. Государство остается главным субъектом в такой
специфической области политики, как международные отношения. Нет
оснований полагать, что в обозримом будущем государство и политика
окажутся «разведенными».
Тем не менее, рубеж XX–XXI веков стал временем широкого
распространения таких форм и процессов политической жизни, которые
объективно меняют роль и место государства в политике – не уменьшают, не
увеличивают, а именно изменяют, причем таким образом, что политика
постепенно становится гораздо богаче, многограннее и содержательнее, нежели
только схватки за обладание государственной властью. Более того, власть уже
сегодня оказывается недостаточно эффективной, действенной в решении все
большего числа вопросов и потому становится менее привлекательной или
даже вовсе непривлекательной для растущего числа социально-политических
сил, что не только не снижает, но часто повышает их роль и влияние в
обществе. Приведем несколько конкретных примеров.
Во многих странах получили широкое распространение общественные
движения локального, национального, а в ряде случаев интернационального
характера, ставящие своей целью и задачей влияние не на государство или не
только на государство и его политику.
Традиционные место и роль государства в политике размываются,
усложняются также другими явлениями и процессами. Во внутренней сфере к
ним относятся все виды сепаратизма, регионализма, кон-федерализма, или,
иными словами, проявления отчетливо выраженной социально-исторической
потребности в действенных инструментах и механизмах регулирования
общественных процессов на «среднем» по отношению к государству и
обществу уровне. Эти явления сильнее всего дают себя знать там, где такие
механизмы не созданы или пока не отлажены (подобное мы наблюдаем в
современной России). Но от такого рода проблем не свободны и страны с
развитыми федеративными системами, такие, как США и ФРГ, хотя там
содержание проблем, естественно, иное. В международной сфере государство
тоже давно не является единственным субъектом отношений: на протяжении
многих десятилетий здесь действуют региональные группировки и интеграции,
международные правительственные и неправительственные организации,
транснациональные и многонациональные корпорации, интернациональные
общественные движения.
Таким образом, оставаясь центральным звеном внутренней и
международной политической жизни, проблема «государство и политика» все
менее исчерпывает собой политическую жизнь и все более очевидно
трансформируется в крайне важный, хотя и частный, случай как самой
политики, так и любых ее исследований. Отсюда с неизбежностью следует
вывод: общая теория политики, когда она будет создана, должна будет
охватывать своими объяснительными способностями все сферы и направления
политической жизни, а прикладные дисциплины уже сегодня должны быть в
состоянии связывать между собой эти сферы и направления моделями,
методами исследований и практическими рекомендациями.
Политическая жизнь осуществляется внутри некоторой социальной
системы или в отношениях между такими системами. Социальная же система
вырастает и эволюционирует на трех базовых параметрах: на определенных
жизненных функциях, посредством которых живет соответствующая
человеческая общность; территории, на которой эти функции осуществляются;
организационных структурах, обеспечивающих выполнение необходимых
жизненных функций на данной территории и при данной совокупности
населения. В основе деятельности социума лежит необходимость
воспроизводства его существования, жизни. Деятельность неизбежно привязана
к определенному времени и пространству, а значит, и сама организация
социума для такой деятельности, и формы, структуры этой организации также
связаны с данной территорией и ее особенностями.
Вплоть до самого недавнего времени во всем мире сложные отношения
между социумами, их жизненными функциями, территориями обитания и
формами общественной организации, в том числе организации политической,
складывались и развивались стихийно. Результатом этих процессов стали
политическая, демографическая, этноконфессиональная, индустриальная карты
современного мира.
ППА исследует все без исключения формы и проявления политической
жизни, поэтому он не может ограничиваться только теми из них, которые
прямо или косвенно связаны с государством, борьбой за контроль над его
институтами или влияние на них. Но ППА не может абстрагироваться и от
таких факторов, как жизненные функции, на которых строится здание
политики; территория, на которой она осуществляется; политическая и
общественная организация социума, – а все это вместе взятое и составляет
содержание категории «социально-территориальная система» (СТС).
Для целей политико-психологического анализа социально-
территориальную систему можно определить как в целом стабильный по
этноконфессиональным и другим (исторического масштаба времени)
признакам социум, определенным образом организованный (стихийно или
преднамеренно) для длительной самостоятельной жизнедеятельности,
поддержания своего существования как целостного социального организма
и/или развития на данной территории.
Выделим важнейшие качественные характеристики этого определения.
Одной из таких характеристик является исторический масштаб времени, что в
современных условиях означает как минимум несколько десятилетий или
продолжительность активной жизни и деятельности хотя бы двух поколений
людей. Другая характеристика относительно высокая – на протяжении данного
времени, по его масштабам и критериям – стабильность национального,
религиозного, культурного основания или стержня данного социума. Какая-
либо эволюция национального, конфессионального, социального состава
населения неизбежна. Но базовые характеристики, позволяющие называть
данную страну или регион, например, православным или мусульманским,
российским или каким-то иным и т. д., должны оставаться неизменными или в
целом неизменными. Самостоятельность существования данного социума
предполагает не хозяйственную или иную изолированность его от мира – такая
изоляция может быть, но может и отсутствовать, – а его существование как
единого целого на протяжении оговоренных выше сроков, пусть даже какую-то
часть своей истории данный социум находился на положении чьей-то колонии,
протектората, области и т. п.
Рассмотрим подробнее, как влияют на социум и, следовательно, на все
его культурные, психологические, политические особенности те взаимосвязи,
которые объективно складываются между территорией, способами
существования социума на ней и организационными структурами этого
социума. Наука насчитывает несколько типов таких взаимосвязей.
Европейская социально-историческая и политическая традиция связывает
общество и территорию, на которой это общество живет, в единый комплекс
через институт национального государства. Собственно говоря, государство
является первым типом взаимосвязи социума и территории. Европейское
государство, как правило, имело либо мононациональный и/или
моноконфессиональный состав населения или такой, где безусловно
доминировали определенная национальность и вероисповедание. Здесь имело
место общество с оседлым образом жизни, постоянной территорией,
государство с четко определенными внешними границами и внутренним
административным делением. Этот тип государственной организации
распространен ныне не только в Европе и стал в общественном сознании
многих стран и народов своего рода эталоном устройства «отношений» между
обществом и территорией. Но он – не единственный из потенциально
возможных и фактически существующих типов таких взаимосвязей.
Наиболее близкая к данному типу государственной организации ее
разновидность – государство многонациональное – распространена
преимущественно в Азии, где многонациональность населения иногда
сочетается с его многоконфессиональностью. Но население в целом оседло,
территории обитания постоянны для государства в целом и основных этно-
конфессиональных групп, внешние границы и внутреннее административное
деление государства имеют определенный характер.
Другой тип рассматриваемой взаимосвязи являет собой однородный
этноконфессиональный социум с переменной территорией – кочевые народы.
Вследствие кочевого образа жизни эти народы обычно совершают циклические
перемещения в каком-то ареале, и потому их организация и внутреннее деление
связаны с самим социумом, но не с территорией, или связаны с ней лишь в
минимальной степени, почему, видимо, у них и нет государственного
устройства европейского или иного признаваемого ООН типа. Это
обстоятельство не означает, конечно, будто у таких народов нет внутренней
организации, построенной на других основаниях и принципах, или нет
собственной, хотя и своеобразной, политической жизни.
Третий интересный тип взаимосвязи общества и территории – оседлый
социум, не имеющий, однако, четко определенных внешних границ. Такие
случаи нечасты, но они есть и наблюдаются, как правило, в малозаселенных
регионах, где народ, проживая на удовлетворяющей его территории, не имеет
необходимости или возможности расширять сферу своего обитания; а кроме
того, он не соприкасается непосредственно с другими народами из-за
огромности пространств и малой плотности населения, вследствие чего не
испытывает потребности в установлении каких-либо границ. К данному типу
взаимосвязи общества и территории можно отнести, наконец, и-случаи
всевозможных компактных общин (диаспор), раскиданных по разным странам
и континентам, но тесно связанных с изначальной «материнской» страной.
В современных условиях четко прослеживаются несколько тенденций,
которые ППА должен учитывать. Это, прежде всего, растущий регионализм
внутри отдельно взятых государств, особенно наиболее крупных и со
сложными внутренними проблемами. На почве национализма, сепаратизма,
местничества или просто здравого смысла и стремления к самоуправлению в
вопросах местной жизни повсюду происходит относительное повышение роли
и значения локальных систем управления: штатов, земель, провинций,
областей, городов и т. д. В результате местная политическая жизнь в них
получает стимул для своего развития, а сама такая территориально-
административная единица все более обретает качественные признаки
самостоятельной социально-территориальной системы (СТС).
Кроме того, постепенно выстраивается некий комплекс отношений,
выходящих за пределы государства в международную сферу, но он не отрицает
роль государства, а основывается на этой роли. Таковы прежде всего «чистые»
интеграционные объединения, – наиболее продвинутым из них является ЕС. К
ним относятся и более размытые формы международного регионализма:
таможенные и экономические союзы, зоны свободной торговли и свободной
миграции труда, региональные системы коммуникаций, связи, энергетики и т.
д. Они не диктуют свою волю государству и не подменяют его, но ни одно из
вовлеченных в такие отношения государств уже не в состоянии нормально
жить и функционировать без них.
Наконец, как внутри государств, так и в отношениях между ними все
более зримо переплетаются три очерченных типа взаимосвязей между
обществом и территорией. Многие страны стали снимать или ослаблять
прежние жестко силовые ограничения на перемещения кочевых народов,
предпочитая регулировать эти перемещения внутренним законодательством и
международными соглашениями. Границы внутри федеративных государств и
интеграционных группировок постепенно приобретают все более
административный и все менее политико-символический смысл.
В целом правомерно говорить о двуедином процессе. С одной стороны,
растущая взаимосвязанность мира отражается и выражается, в частности, еще и
в том, что выстраивается иерархия социально-территориальных систем от
местного до глобального уровня. С другой стороны, постепенно размывается
суверенитет государства, но данный процесс развивается в направлении не
уничтожения государства как социально-исторического института, а
постепенного и трудного отказа от его абсолютизации, обожествления,
мифологизации в направлении рационального и прагматичного включения его
в иерархию институтов и механизмов, обеспечивающих регуляцию и
саморегуляцию жизни и деятельности современного, все более сложного и
многочисленного человечества. Указанные факторы существенны для
построения организационно-политической матрицы той социально-
территориальной системы, которой будет заниматься конкретный ППА.
Политика производна от социальной деятельности в целом; деятельность
в конечном счете имеет своей целью обеспечение тех функций общества, от
которых зависят его существование, жизнь, продолжение рода; а эти функции в
свою очередь сводятся к нескольким базовым способам существования всего
живого.
Эволюция человека и общества есть постепенное, накапливаемое за
тысячелетия надстраивание все новых, более сложных уровней над менее
сложными, изначальными. Выход в теории и методологии ППА на эти
изначальные уровни не тождествен, разумеется, описанию и анализу процессов
современной общественно-политической жизни. Тем не менее он позволяет
лучше оттенить именно психологические компоненты таких процессов, а также
долговременные общественно-психологические и организационно-
политические последствия изначальных способов существования.
Природа наградила все живое тремя принципиально разными
возможностями поддерживать собственную жизнь. Каждую из них в чистом
виде можно принять за базовый способ существования. Эти три способа
существования –- подбирание, производство, отъем.
Подобрать – значит сорвать плод, растение; воспользоваться падалью;
поймать то, что физически легкодоступно; подобрать с земли или выкопать из
нее. Каков бы ни был конкретный способ подбирания и характер подбираемого,
главный деятельностный признак данного способа существования –
потребление готового, когда действия субъекта ограничиваются лишь актом
подбирания (который сам по себе вполне может требовать достаточно
изощренного умения), приведением подобранного в годный к потреблению вид
(что тоже не исключает умений, например, кулинарных) и собственно актом
потребления.
Истоки производства как способа существования жизни, видимо, надо
искать в растительном мире. Растение не просто вбирает соки земли,
солнечный свет, воду – оно именно производит из всего этого качественно
новые субстанции, которыми живет само и кормит других (впрочем, последнее
происходит не по «желанию» самого растения и тем более без его «согласия»).
Социальные аналоги растительного фотосинтеза – придумать, создать, сделать,
усовершенствовать, организовать. Главным деятельностным признаком
производства является создание в процессе и в результате индивидуальных или
согласованных между собой коллективных действий необходимого для
удовлетворения каких-то потребностей продукта из таких первоначальных,
исходных материалов, которые не могут быть использованы в натуральном
виде для удовлетворения данных потребностей. Иными словами, производство
есть изготовление чего-то годного к потреблению из того, что к такому
потреблению не пригодно в силу естественных свойств исходного материала.
Отъем – это отбирание готового продукта у того, кто его подобрал или
произвел, причем всегда вопреки воле и желанию того, у кого изымается сам
продукт или какой-то его эквивалент; в противном случае имеет место акт
сделки, дарения или наследования. Отнять у кого-то, чтобы тем самым
обеспечить собственное существование, возможно только через насилие, кем
бы и как бы оно ни осуществлялось.
Исторически наиболее ранние, а ныне воспринимаемые как наиболее
вопиющие формы насилия – вырвать, отобрать, ограбить, отвоевать. Однако в
ходе социально-исторического процесса в целом насилие развивалось и
усложнялось, и современные, более сложные, цивилизованные и
опосредованные его формы – изъять, конфисковать, взять податью или
налогом, перераспределить, ограничить доход, норму прибыли, заработную
плату и т. д. Главный дея-тельностный признак отъема – насилие, в результате
которого подобрал или произвел один, а потребляет или распоряжается
продуктом другой вопреки воле, желанию, интересам первого.
Естественно, различные живые формы используют эти способы по-
разному, при помощи далеко не одинаковых конкретных приемов, механизмов
и т. п., но живая природа непременно сочетает в себе все три способа.
Ориентация на один или доминирование одного из них в ходе длительной
эволюции приводит к образованию все новых живых форм, сочетание которых
друг с другом образует конкретную живую экологическую систему. По
аналогии с живой природой жизнь общества также сочетает непременно все три
способа, от них зависит существование и человека как рода, и социально-
экологической системы в целом как среды его обитания (хотя отдельные
социумы могут опираться на различные способы существования). Все формы
жизнедеятельности любого общества могут быть в конечном счете сведены к
трем базовым способам существования. «Изнутри» социума и собственной
логики они определяют и возможные формы организации жизни социума, и
пределы существования таких форм во времени (истории) и в пространстве.
Для целей ППА существенно, что каждый из способов существования
диктует свои требования к организации взаимодействия людей, открывает
перед социумом свои возможности, но и налагает на него свои ограничения.
Человек и социум при способе существования, основанном на
подбирании, полностью отданы на милость природы, на откуп стихийным
силам и процессам. Совокупная энергетика такого социума резко ограничена
доступностью пропитания. Господствующие формы деятельности не требуют
ни сложных средств общения, ни развития отношений внутри социума. Если
район или ареал обитания в состоянии длительное время обеспечивать социуму
достаточное количество пропитания, то такой социум, живущий
исключительно подбиранием, обнаруживает весьма высокую стабильность,
устойчивость и способен существовать тысячелетиями. Однако он может
практически одномоментно и полностью вымереть, если какой-то природный
или иной катаклизм резко, внезапно лишит его пропитания. Примитивные
формы общественного устройства, просуществовав десятки тысяч лет, дошли
до нашего времени, практически не претерпев эволюции (как амеба). Что
доказывает предельную узость социально-исторических горизонтов
подбирания как способа существования? Прежде всего то, что опора на
потребление готового неизбежно ограничивает потенциальную численность
популяции, ставит очень близкий предел ее физическим-возможностям, а тем
самым возводит непреодолимые преграды на пути ее качественного развития,
эволюции и прогресса. Даже в конце XX в. народы, со всех сторон окруженные
современностью и искренним, пусть и неумелым стремлением им помочь,
замкнутые на жизнь подбиранием, обнаруживают тенденцию к прямому
физическому вымиранию, но не к интеграции в более сложные формы
общественного существования.
Производство диктует иные социальные и организационные императивы,
предполагая, с одной стороны, некую последовательность операций для
получения желаемого результата и значит, разделение труда, а с другой –
необходимость координации усилий всех его участников. Труд коллектива
невозможен без достаточно сложных форм общения, развитие же и усложнение
процессов труда неизбежно стимулирует развитие общения, языка,
понятийного аппарата, рационалистического мышления и сознания. Процесс
труда требует, с одной стороны, постоянного и достаточно жесткого
руководства, чтобы рационально выйти на задуманную цель, а с другой –
заинтересованного взаимодействия участников и возможности обсуждения
между ними и руководителем многих производственных вопросов. Так
закладываются основы демократии (согласования по горизонтали) и
авторитаризма (согласования по вертикали, административной иерархии), а
также система сопряжения этих двух начал, равно необходимых в
производственной деятельности.
Потенциально в производстве как способе существования заложены
безграничные возможности развития индивида, социума и самого
производства. Оно освобождает человека от прямой и жесткой зависимости от
кормового потенциала природы, дает в принципе возможность накопления в