Быкова Н.Н., Курышов А.М., Яковлева Т.А. Отечественная история

Подождите немного. Документ загружается.

Данилевский Н.Я. Европейничанье – болезнь русской жизни. 1869 г.

Кроме трех фазисов развития государственности, которые перенес

русский народ и которые, будучи в сущности легкими, вели к устройству и

упрочению Русского государства, не лишив народа ни одного из условий,

необходимых для пользования гражданскою свободою как полной заменой

племенной воли, - Россия должна была

вынести еще тяжелую операцию,

известную под именем Петровской реформы. В то время цивилизация Ев-

ропы начала уже в значительной степени получать практический характер,

вследствие которого различные открытия и изобретения, сделанные ею в

области наук и промышленности, получили применение к ее государст-

венному и гражданскому строю. Невежественный, чисто земледельческий

Рим, вступая

в борьбу с торговым, промышленным и несравненно более

просвещенным Карфагеном, мог, с единственною помощью патриотизма и

преданности общему благу, с самого начала победоносно сразиться с ним

даже на море, составлявшем до того времени совершенно чуждый Риму

элемент. Так просты были в то время те средства, которые употребляли го-

сударства в борьбе

не только на сухом пути, но даже и на море. Но уже в

начале ХVIII века и даже ранее никакая преданность отечеству, никакой

патриотизм не могли уже заменить собою тех технических усовершенст-

вований, которые сделали из кораблестроения, мореплавания, артиллерии,

фортификации и т.д. настоящие науки, и притом – весьма сложные. С

дру-

гой стороны, потребности государственной обороны, сделавшись столь

сложными, по необходимости требовали для своей успешности особого

класса людей, всецело преданных военным целям; содержание же этого

многочисленного класса требовало стольких издержек, что без усиленного

развития промышленности у государства не хватило бы средств для его

содержания. Следовательно, самая существенная цель государства (охрана

народности

от внешних врагов) требовала уже в известной степени техни-

ческого образования, - степени, которая с тех пор, особливо со второй чет-

верти ХIХ века, не переставала возрастать в сильной пропорции.

К началу ХVIII века Россия почти окончила уже победоносную

борьбу со своими восточными соседями. Дух русского народа, пробужден-

ный событиями

под водительством двух приснопамятных людей: Минина

и Хмельницкого, одержал также победу над изменившею народным сла-

вянским началам польскою шляхтою, хотевшею принудить и русский на-

род к той же измене. Не в далеком будущем предстояла, без сомнения,

борьба с теми или другими народами Европы, которые, с свойственными

всем сильным историческим деятелям

предприимчивостью и честолюби-

ем, всегда стремились расширить свою власть и влияние во все стороны –

как через моря на Запад, так и на Восток. Для этой, несомненно предсто-

явшей, борьбы необходимо было укрепить русскую государственность за-

имствованиями из культурных сокровищ, добытых западною наукою и

промышленностью, - заимствованиями быстрыми, не терпящими отлага-

тельства до того времени, когда Россия, следуя медленному естественному

процессу просвещения, основанному на самородных началах, успела бы

сама доработаться до необходимых государству практических результатов

просвещения. Петр сознал ясно эту необходимость, но (как большая часть

великих исторических деятелей

) он действовал не по спокойно обдуман-

ному плану, а со страстностью и увлечением. Познакомившись с Европою,

он влюбился в нее и захотел, во что бы то ни стало сделать Россию Евро-

пой. Видя плоды, которые приносило европейское дерево, он заключил о

превосходстве самого растения, их приносившего, над русским еще бес-

плодным дичком (не приняв во внимание разности в возрасте, не подумав,

что для дичка, может быть, еще не пришло время плодоношения), и пото-

му захотел срубить его под самый корень и заменить другим… Можно не

переставая жить в доме, изменить фасад его, заменить каждый камень, ка-

ждый кирпич, из которых он

построен, другими кирпичами или камнями;

но по отношению к живому, образовавшемуся под влиянием внутреннего

самобытного образовательного начала, такие замещения невозможны; они

могут только его искалечить.

Если Европа внушала Петру страстную любовь, страстное увлече-

ние, то к России относился он двояко. Он вместе и любил, и ненавидел ее.

Любил он в

ней собственно ее силу и мощь, которую не только предчувст-

вовал, но уже сознавал, - любил в ней орудие своей воли и своих планов,

любил материал для здания, которое намеревался возвести по образу и по-

добию зародившейся в нем идеи, под влиянием европейского образца; не-

навидел же самые начала русской жизни –

самую жизнь эту как с ее недос-

татками, так и с ее достоинствами. Если бы он не ненавидел ее всей стра-

стностью своей души, то обходился бы с нею осторожнее, бережнее, лю-

бовнее. – Поэтому в деятельности Петра необходимо строго различать две

стороны: его деятельность государственную, все его военные, флотские,

административные, промышленные

насаждения, и его деятельность ре-

формативную в тесном смысле этого слова, то есть те изменения в быте,

нравах, обычаях и понятиях, которые он старался произвести в русском

народе. Первая деятельность заслуживает вечной признательной, благого-

вейной памяти и благословления потомства. Как ни тяжелы были для со-

временников его рекрутские наборы (которыми

он не только пополнял

войска, но строил города и заселял страны), введенная им безжалостная

финансовая система, монополии, усиление крепостного права, - одним

словом, запряжение всего народа в государственное тягло, - всем этим за-

служил он себе имя Великого – имя основателя русского государственного

величия. Но деятельностью второго рода он не только принес величайший

вред

будущности России (вред, который так глубоко пустил свои корни,

что доселе еще разъедает русское народное тело), он даже совершенно

бесполезно затруднил свое собственное дело: возбудил негодование своих

подданных, смутил их совесть, усложнил свою задачу, сам устроил себе

препятствия, на поборение которых должен был употреблять огромную

долю той необыкновенной энергии, которою был одарен и которая, конеч-

но, могла бы быть употреблена с большею пользою. К чему было брить

бороды, надевать немецкие

кафтаны, загонять в ассамблеи, заставлять ку-

рить табак, учреждать попойки, искажать язык, вводить в жизнь придвор-

ную и высшего общества иностранный этикет, менять летоисчисление,

стеснять свободу духовенства? К чему ставить иностранные формы жизни

на первое почетное место и тем накладывать на все русское печать низкого

и подлого, как говорилось в

то время? Неужели это могло укрепить народ-

ное сознание? Конечно, одних государственных нововведений было недос-

таточно: надо было развить то, что всему дает крепость и силу, то есть

просвещение… Его следовало не насаждать извне, а развивать изнутри.

Ход его был бы медленнее, но зато вернее и плодотворнее.

Как бы то

ни было, русская жизнь была насильственно перевернута

на иностранный лад. Сначала это удалось только относительно верхних

слоев общества, на которые действие правительства сильнее и прямее и

которые вообще везде и всегда податливее на разные соблазны. Но мало-

помалу это искажение русской жизни стало распространяться и вширь и

вглубь…, проникать в самый

строй чувств и мыслей, подвергшихся обез-

народовающей реформе. После Петра наступили царствования, в которых

правящие государством лица относились к России уже не с двойственным

характером ненависти и любви, а с одной лишь ненавистью, с одним пре-

зрением, которым так богато одарены немцы ко всему славянскому, в осо-

бенности ко всему

русскому. После этого тяжелого периода долго еще

продолжались, да и до сих пор продолжаются еще колебания между пред-

почтением то русскому, как при Екатерине Великой, то иностранному, как

при Петре III или Павле. Но под влиянием толчка, сообщенного Петром,

самое понятие об истинно русском до того исказилось, что даже в счастли-

вые

периоды национальной политики русским считалось нередко такое,

что вовсе этого имени не заслуживало. Говоря это, я разумею вовсе не од-

но правительство, а все общественное настроение, которое, электризуясь

от времени до времени русскими патриотическими чувствами, все более и

более, однако же, обезнародовалось под влиянием европейских соблазнов

и принимало какой-то

общеевропейский колорит: то с преобладанием

французских, то немецких, то английских колеров, смотря по обстоятель-

ствам времени и по слоям и кружкам, в которые разбивается общество.

Болезнь эту, вот уже полтора столетия заразившую Россию, все рас-

ширяющуюся и укореняющуюся, и только в последнее время показавшую

некоторые признаки облегчения, приличнее всего, кажется

мне, назвать

европейничаньем; и коренной вопрос, от решения которого зависит вся

будущность, вся судьба не только России, но и всего Славянства, заключа-

ется в том, будет ли эта болезнь иметь такой доброкачественный характер,

которым отличались и внесение государственности иноплеменниками рус-

ским славянам, и татарское данничество, и русская форма феодализма…

Сначала рассмотрим симптомы этой болезни, по крайней мере главнейшие

из них; а потом уже оглянемся кругом, чтобы посмотреть – не приготовле-

но ли и для

нее лекарства, не положена ли уже секира у корня ее.

Все формы европейничанья, которыми так богата русская жизнь, мо-

гут быть подведены под следующие три разряда:

1) Искажение народного быта и замена форм его – формами чуждыми,

иностранными; искажение и замена, которые, начавшись с внешности, не

могли не проникнуть в самый

внутренний строй понятий и жизни высших

слоев общества – и не проникать все глубже и глубже.

2) Заимствование разных иностранных учреждений и пересадка их на рус-

скую почву с мыслию, что хорошее в одном месте должно быть и везде

хорошо.

3) Взгляд как на внутренние, так и на внешние отношения и вопросы рус

ской жизни с иностранной, европейской, точки зрения; рассматривание их

в европейские очки, так сказать, в стекла, поляризованные под европей-

ским углом наклонения; причем нередко то, что должно бы нам казаться

окруженным лучами самого блистательного света, является совершенным

мраком и темнотою, и наоборот.

…Болезнь эта в целом препятствует осуществлению великих судеб

русского народа и может наконец (несмотря на все видимое государствен-

ное могущество), иссушив самобытный родник народного духа, лишить

историческую жизнь русского народа внутренней зиждительной силы, а

следовательно, сделать бесполезным, излишним самое его существование;

ибо все, лишенное внутреннего содержания, составляет лишь историче-

ский хлам, который собирается и в огонь вметается в

день исторического

суда. Какая же сила излечит нас от этого недуга и, упразднив в нем все ис-

кажающее наш народный облик, обратит и эту болезнь к росту, как обра-

тила уже татарское данничество и закрепощение народа? Оскудение духа

может излечиться только поднятием и возбуждением духа, которое заста-

вило бы встрепенуться все

слои русского общества, привело бы их в живое

общение, восполнило бы недостаток его там, где он иссякает в подража-

тельности и слепом благоговении перед чуждыми идеалами…

(

Данилевский Н.Я. Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические

отношения Славянского мира к Германо-Романскому. М., 2003. С.256-260, 290.)

Л.А. Тихомиров. Подражательность управительной системы.

Коллегиальная бюрократия. Петр I. 1905.

Политическое строение Петербургского периода, сообразно состоя-

нию его сознательности, вообще отличалось чрезвычайной отрешенностью

от заботы сообразоваться с тем органическим развитием, о котором так на-

стойчиво твердили славянофилы. Управительные органы строились теоре-

тически и с постоянной подражательностью «Европе». Это общий харак-

тер двух веков от Петра I до Александра II.

Естественно, что такое строение постоянно оказывалось мало при-

способленным

к жизни нации, и потому, едва вводимое, постоянно снова

переламывалось, под влиянием чисто практических условий, пока не заме-

нялось новым порывом учредительства.

Что касается органического содержания России, то оно выражалось

более всего в противодействии последовательному проведению теоретиче-

ски устанавливаемых учреждений.

Петр хотел восстановить «разрушенные храмины» Русского строя,

но при этом

, как хорошо характеризует проф. Алексеев, «он в своей преоб-

разовательной деятельности отправлялся от безусловно отрицательного

отношения к Московской системе управления. Он не видит в ней никаких

светлых сторон…».

Во главе государственного управления у него поставлен был Сенат.

При учреждении его (1711 г.), Петр определял сенат, как своего заместите-

ля, на случай

отлучек, и приказывал всем «духовным и мирским, военного

и земского управления вышним и нижним чинам» - быть послушными Се-

нату, «как нам самому», за неисполнение чего грозил «жестоким наказани-

ем или смертью». Даже жаловаться на злоупотребления Сената было вос-

прещено до возвращения царя. Компетенция сената была универсальна.

Все управления были ему

подчинены. Губернаторы должны были во всем

адресоваться к нему. По общей идее «коллегиальности» члены сената (их в

1711 г. было назначено 9 человек) имели равные голоса.

Так как бывшие приказы, т.е. министерства, были перестроены в ви-

де коллегий, то впоследствии сенат был составлен из президентов этих

коллегий с председательством самого царя

Идея коллегий была также иностранным подражанием. Лейбниц пи-

сал Петру, что хорошее управление может быть организовано только на

принципах коллегиальности, и сравнивал коллегии с часами, где колеса

взаимно приводят в движение одно другое. В образец была взята Швеция.

В 1718 г. указано было «сочинить устав» коллегиям на основании Швед-

ского. Но

так как русские не умели обращаться с новым учреждением, то

царь выписывал и самих членов коллегии из-за границы, из Австрии (по

преимуществу славян), из Дании и т.п. В 1717 г. взяли шведских пленни-

ков на службу в коллегии, что повторялось и в другие годы, а вместе с тем

русские

подъячие посылались за границу, для обучения этому делу.

Иностранцы входили членами обязательно, по штату. По штату 1717

г. в коллегиях полагался состав: президент, вицепрезидент, 4 советника, 4

асессора, секретарь, нотарий, регистратор, переводчик и подъячие. В том

числе должны быть «из иностранцев – 1 советник или асессор, 1 секретарь

и 1 штрейбер».

Коллегии должны были охватывать все отрасли управления. Поэто-

му существовали: 1- Коллегия «чужеземных дел», 2 – Юстиц-коллегия, 3 –

Воинская, 4 – Адмиралтейская, 5 – Камерколлегия по казенным сборам, 6 –

Ревизион-

коллегия по государственным приходам и расходам, 7 –

Коммерц-коллегия, 8 – Берг и мануфактур-коллегия.

Члены их были равноправны, и президенты имели лишь значение

председателей, на равных правах с членами. Одно время Петр организовал

из них Сенат. Но Сенат, состоящий из президентов коллегий, конечно,

плохо следил за своими собственными членами, которые в то

же время ру-

ководили коллегиями, и Петр это впоследствии отменил.

Вообще ему приходилось часто исправлять свою систему. Равенство

членов коллегий приводило к бездействию новые учреждения. Личное

председательство царя в сенате оказывалось, по большей части, невозмож-

ным. Поэтому Петр ввел наблюдение за сенатом Обер-прокурора, а для

коллегий – прокуроров, и эти

чины начали мало-помалу превращаться в

настоящих начальников «коллегиальных учреждений».

Для контроля за управлением Петр создал особое учреждение - фис-

калов, которые скоро стали символом всякого наушничанья и доносов.

Фискалат действовал не блестяще. Кляуз было много, но пользы получа-

лось гораздо меньше.

В конце жизни, Петр создал наконец и для духовных

дел еще особый

«коллегиум» – Синод. Сенат вместе с Синодом, под главенством царя -

представляли всю сумму правительственных властей России Петра Вели-

кого. Управление провинциальное отдано было губернаторам и воеводам,

которые долго существовали рядом.

Для промышленных людей были созданы учреждения по типу само-

управления. Еще в 1699 г. учреждена в Москве «Бурмистерская

палата».

Указано было: «во всяких расправных, челобитных и купецких делах и в

сборах государственных – ведать бурмистрам их. А в бурмистры им выби-

рать меж себя добрых и правдивых людей. А из них по одному человеку

быть в первых – сидеть по месяцу президентом». Но эти уступки Москов-

ским учреждениям продолжались лишь до

организации «верхов» государ-

ства. К концу царствования были уже обязательно устроены магистраты.

Обязанность их состояла в том, чтобы всех «купеческих и ремесленных

людей» разыскивать и записывать в посад и в тягло, вести переписи горо-

дов и присылать в главный магистрат все эти сведения; они же охраняли

города от пожаров, заботились

о развитии промышленности, и вообще ве-

дали все дело благоустройства. Граждане при сем разделены на три разря-

да: в двух первых (гильдиях) состояли люди поважнее, в третьем «подлые

люди». Старосты впрочем были и у «подлых людей».

Что касается крестьян – то их устройство определялось последова-

тельнее всего возрастающим все более крепостным правом. Оставляя в

стороне устройство промышленных

людей и крестьян, как оценить госу-

дарственные учреждения Петра? Петр ничем не обеспечил самого союза

верховной власти и нации, следовательно, отнял у них возможность кон-

тролировать действие управительных учреждений, и, так сказать, подчи-

нил всю нацию не себе, а чиновникам.

В этом и состоит суть бюрократии. Конечно лично у Петра,

как у ге-

ниального человека, типично русского, и обладавшего необыкновенной

способностью деятельности – связь с нацией была в высшей степени тес-

ная. Но учреждения организуются не для одних гениальных государей, а

применительно к средним человеческим силам. И в этом смысле учрежде-

ния Петра были фатальны для России и были бы еще вреднее

, если бы ока-

зались технически хороши. К счастью, они в том виде, как создал Петр,

были еще неспособны к сильному действию.

Петр устраивал истинно какую-то чиновничью республику, которая

должна была властвовать над Россией. Петр замышлял сделать правитель-

ственные учреждения столь самостоятельными, чтобы они были способны

заменить его самого. В

отношении суда Петр на некоторое время даже со-

вершенно отстранил себя от всяких обязанностей, и под угрозой смертной

казни запретил обжалование перед верховной властью решений суда. Но

народ не хотел поверить таким указам, и не боясь даже смертной казни, не

оставлял челобитий, благодаря чему государь, из этих челобитных скоро

убедился,

что его судьи действительно очень плохи. Тогда он возвратился

к своим обязанностям и учредил, для принятия жалоб, особого рекетмей-

стера. Это было, под немецким названием, восстановление челобитной из-

бы. Рекетмейстер принимал жалобы челобитчиков государю на «обиды и

неправое решение дел» разных учреждений. Он являлся посредником ме-

жду жалобщиками, установленным учреждением и

самим государем…

Нельзя не сказать, что это – редкая бюрократическая идиллия, имев-

шая целью создать из правительства чисто чиновничью республику, часть

граждан которой, «по штату» должна была состоять из «иноземцев». Чле-

ны этой бюрократии были поставлены выше всех социальных сил России.

Введена была «Табель о рангах», по которой чин поставлен выше

всего.

Дворянин какого бы то ни было высокого звания обязан был уступать ме-

сто старшему по чину.

Само собою, что эта чиновничья республика действовала в нацио-

нальных интересах очень плохо, расхищала Россию, нерадела к делам и

т.п. Но в заключение – она была просто невозможна при сколько-нибудь

энергичном государе, сознающем свои обязанности в отношении народа. А

Петр имел и энергию и сознание долга – как немногие на свете. И вот по-

чему ему пришлось отдать свою бюрократическую республику под надзор

фискалов, а сверх того подчинить обер-прокурорам

и прокурорам. Царская

власть принуждена была разрушать свое же собственное дело, но посред-

ством самых несовершенных способов: единоличной централизованной

бюрократии (фискалата и прокуратуры), которая возобновляла худшие

стороны московских приказов.

Этот исключительный бюрократизм разных видов и полное отстра-

нение нации от всякого присутствия в государственном управлении дела-

ют из якобы «совершенных

» петровских учреждений нечто в высшей сте-

пени «регрессивное», стоящее по идее и вредным последствиям бесконеч-

но ниже Московских управительных учреждений.

(

Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. СПб., 1992. С.334-340.)

П.Н. Милюков. Стихийная реформа Петра

и стихийная оппозиция ей. 1930 г.

…Формально вопрос о судьбе реформы оставался открытым вплоть

до самого начала самостоятельной деятельности Петра. Фактически, ко-

нечно, уже вполне выяснилось, что реформа неизбежна. Притом, это

должна была быть уже не реформа умеренная, а крайняя; не реформа

идеологическая, подготовленная

книгой и литературой, а реформа непро-

извольная, стихийная, вытекающая непосредственно из потребности жиз-

ни. В итоге предстояла не реформа, основанная на народном сознании, а

реформа, идущая наперекор этому сознанию, сверху, - реформа насильст-

венная, необходимость которой предсказывал и ждал от царской неогра-

ниченной власти еще Юрий Крижанич.

Петр едва ли мог

бы так далеко пойти в своей реформе, если бы ему

пришлось бороться с более способным духовенством, которое сумело бы

приобрести у народа любовь и уважение и воспользоваться ими к своей

выгоде. Русская церковь, действительно, потеряла тогда и ту долю влияния

на массу, которую позволяли ей иметь низкий уровень ее развития

и ее уг-

нетенное социальное положение. Вслед за духовной властью, объявившей

русское национально-религиозное движение расколом и проклявшей его, -

власть с своей стороны объявила участие в этом движении государствен-

ным преступлением, подлежащим каре светского закона. Таким образом,

критические элементы за полвека до Петра уже одержали победу над на-

ционалистическими в сфере

религиозной. Но это была победа бюрократи-

ческой канцелярщины над народной психологией. Все, в ком живо было

нравственное и религиозное самосознание – разумеется, в той малокуль-

турной форме, какая была единственно доступна тому времени, - все эти

люди были теперь отброшены в оппозицию. Этот переход в оппозицион-

ный лагерь оставил очень заметную моральную пустоту в лагере правя-

щем. Именно он

подготовил и сделал возможным появление в составе

высшего духовенства южнорусских духовных сановников, принесших с

собой, вместе с научно-литературными традициями, также и ту угодли-

вость и готовность служить интересам светской власти, из которых Петр

сделал такое широкое употребление.

Надетый Петром мундир европейской культуры на первый раз толь-

ко развязал, не

обязывая ни к чему. Он устранял тот обязательный чин

жизни, строй мысли и чувства, который было налаживался в Москве ХVII

в., и возвращал русскую жизнь к той бесформенности, с которой мы уже

привыкли встречаться повсюду в русской истории. При московском чине

жизни, как ни был он плох и низмен сам

по себе, все-таки были вещи, ко-

торые делать было обязательно, и были другие, которых делать было нель-

зя. Теперь таких вещей не оставалось. Все было можно, и ничто не было

обязательно, кроме очередного приказания реформатора. Бюрократия,

высшее духовное и светское чиновничество были, таким образом, в пол-

ном распоряжении Петра.

Личность Петра видна всюду в его реформе: на всякой частности ле-

жит ее печать. Это бесконечное повторение и накопление опытов, этот не-

прерывный круговорот разрушения и созидания, и среди всего какая-то

неиссякаемая жизненная сила, которую не могут ни сломить, ни даже ос-

тановить никакие жертвы, никакие потери, никакие неудачи – все

это та-

кие черты, которые напоминают расточительность природы в ее слепом

стихийном творчестве… Ее случайность, произвольность, индивидуаль-

ность, насильственность – необходимые в ней черты. И, несмотря на ее

резко антинациональную внешность, она целиком коренится в условиях

национальной жизни. Страна получила такую реформу, на какую только и

была способна.

(Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры.

В 3 т. Т.3. М., 1995. С.135, 166.)

Историки и государственные деятели о Петре Великом

Ломоносов М.В.: «Он Бог твой, Бог твой был Россия».

Карамзин Н.М. хвалил многие начинания Петра, но вместе с тем

укорял его за введение иностранных обычаев, приписывал ему презрение к

народным особенностям, осуждал отмену в высших классах русской одеж-

ды, пищи

, бороды, порицал учреждение сената вместо древней думы, -

коллегий вместо приказов, - министерств, канцлеров, президентов вместо

бояр, - генералов, капитанов, лейтенантов вместо воевод, сотников, пяти-

десятников…, обвинял Петра за жестокость и ужасы самовластья, за унич-

тожение духовенства, подчинение церкви мирской власти, наконец, за ос-

нование столицы в суровом климате, на болотистой почве.

Соловьев С.М.: «…Он жил с своим народом

одной жизнью и вне

этой жизни существовать не мог… за горячую любовь, за глубокую и не-

поколебимую веру в свой народ, народ этот заплатил вождю успехом…»;

«Дело Петра Великого – средоточие всей русской истории… Защищая де-

ло Петра Великого против возобновившихся ныне нападений, мы стоим за

смысл русской истории, за истинное

значение русского государства».

Ключевский В.О.: «Реформа Петра вытягивала из народа силы и

средства для борьбы господствующих классов с народом…

После Петра государство стало сильнее, но народ беднее…

Он действовал как древнерусский царь-самодур; но в нем впервые

блеснула идея народного блага, после него погасшая надолго, очень надол-

го.

Чтобы защитить отечество от врагов, Петр опустошил его больше вся-

кого врага. Понимал только результаты и никогда не мог понять жертв…»

Ленин В.И.: «Петр ускорял перенимание западничества Русью, не

останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства».

Сталин И.В.: «Когда Петр Великий, имея дело с более развитыми

странами на

Западе, лихорадочно строил заводы и фабрики для снабжения

армии и усиления обороны страны, то это была своеобразная попытка вы-

скочить за рамки отсталости».

(Казарезов В.В. Самые известные реформаторы России. М., 2002. С.129-131.)

В.Г. Хорос об имперской модели модернизации России

Признаки империи появляются уже в Московском государстве. С

ХVI в., наряду с объединением традиционно русских территорий, осуще-

ствляются завоевания или попытки завоеваний (Казань, Сибирь, Прибал-

тика). Начинает формироваться имперская идеология («Москва – третий

Рим»), пышное титулование московских государей. Но до поры до

време-

ни амбиции превышали возможности, особенно, когда Московскому госу-

дарству приходилось сталкиваться с более развитыми европейскими стра-

нами. Поворот начинается с Петра Великого. Он первый понял: если хо-

чешь сравняться с более сильным соперником, надо учиться у него. Еще с

детства он оценил знания и технические навыки иностранцев, живших в

России. Подросши, он снарядил специальное посольство в Европу и орга-