Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв 3 тт. Том 3. Время мира

Подождите немного. Документ загружается.

один голландец в 1662 г., «тот, кто хочет в Голландии работать, не может умереть с голоду... И нет

таких, что не зарабатывали бы пол-экю в день вплоть до тех, кои выгребают отбросы со дна

каналов с помощью некоего железного орудия и сетей, прикрепленных к концу палки, — ежели

они хотят хорошо трудиться»

Рост городского населения

Этот рост, сгтобствовавший прежде всего выгоде Амстердама, составил сердцевину экономического взлета Соединенных Про-вннций.

(По данным Яна де Фриса: Vries Y, de. Op. cit., p. 89.)

600000

200000

100000

50000

10000

5000

Все городское население

Население I" 5 крупнейших городов

Гарлем

Роттердам

1500 50 1600 50 1700 50 1800

184 Глава 3. СТАРИННЫЕ ЭКОНОМИКИ... АМСТЕРДАМ

Я подчеркнул эти последние слова. В самом деле, опасность сравнительно высокой заработной платы

заключена в том, что я, когда моя жизнь бедняка обеспечена, могу себе позволить роскошь не работать

постоянно. И нужны были такие вот бедняки, чтобы иметь чистильщиков каналов, чернорабочих,

носильщиков, грузчиков, лодочников, косарей, что приходили во Фрисландию поработать косой во

время сенокоса, землекопов, которые должны были поторапливаться с выемкой торфа до того, как его

зимой зальет вода или покроет лед. Эти последние задачи обычно приходились на долю немецких

иммигрантов, бедняг, число которых, видимо, умножалось после 1650 г. и которых обозначали

родовым именем «ходоков в Голландию» (Hollandganger), зачастую приходивших работать на

бонификации польдеров. Близко расположенная Германия была резервуаром дешевой рабочей силы,

снабжавшим Соединенные Провинции людьми для армии, для флота, для службы за морями, для

работы на полях (Hannekemaaier) и в городах, куда притекало столько роереп и tnoffen.

Среди иммигрантов почетное место, как и следовало ожидать, принадлежало ремесленникам,

многочисленным в центрах текстильного производства — Лейдене (саржи, камлоты, сукна); Гарлеме

(шелк, отбелка холстов); Амстердаме, где мало-помалу обосновалась большая часть производств

ткани шерстяные, шелковые, золотая и серебряная парча, ленты, кожа с золотым тиснением, сафьяны,

замша, рафинадные заводы, различные химические производства; Саардаме деревне, расположенной

близко к великому городу, где находилась «самая большая судостроительная верфь в мире». Для всех

этих видов деятельности иностранная рабочая сила имела решающее значение. В Гарлеме именно

рабочие, пришедшие из Ипра, из Ондскота, определили подъем текстильного производства в городе.

Точно так же в конце XVII в. промышленность Соединенных Провинций получит дополнительный

импульс и расширится вследствие массового прибытия французских протестантов после отмены в 1685

г. Нантского эдикта.

Среди этих потоков беженцев — французских протестантов, протестантов антверпенских или евреев с

Пиренейского полуострова — было немало купцов, зачастую обладателей значительных капиталов. В

особенности способствовали успеху Голландии евреи-сефарды

. Вернер Зомбарт утверждал, будто бы

они ни более ни менее как принесли в Амстердам капитализм

. Это явное преувеличение. Зато несо-

мненно, что они оказали серьезную поддержку городу, например, в сфере вексельных операций и еще

больше — в области биржевых спекуляций. В этих делах они были мастерами и даже созидателями.

Они также были хорошими советчиками, инициаторами создания деловых сетей, связывавших

Голландию с Новым Светом и Средиземноморьем

. Один английский памфлетист XVII в. подозревал

даже ам-

СОЕДИНЕННЫЕ ПРОВИНЦИИ У СЕБЯ ДОМА 185

стердамских купцов в том, что они привлекали их единственно в торговых интересах: «евреи и прочие

иноземцы открыли для них свою собственную мировую торговлю»

. Но разве евреи, как опытные

деловые люди, не устремлялись постоянно туда, где экономика преуспевала? Если они прибывали в ту

или иную страну, то это означало, что дела там идут хорошо или пойдут лучше. Если они уезжали, то

это означало, что дела тут идут плохо или пойдут хуже. Разве не начали евреи покидать Амстердам

около 1653 г.?

Во всяком случае, тридцать лет спустя, в 1688 г., они последовали в Англию за

Вильгельмом Оранским. Не означает ли это, что в ту пору Амстердам, несмотря на видимость,

чувствовал себя не так хорошо, как в первые десятилетия этого века?

В любом случае евреи были не единственными, кто «создал» Амстердам. Все торговые центры Европы

предоставили свой контингент городу, который собирался стать или уже стал центром мира. Первая

роль, конечно, принадлежала антверпенским купцам. Антверпен, взятый Александром Фарнезе 27

августа 1585 г. после достопамятной осады, добился при капитуляции мягких условий, в частности

возможности для своих купцов либо остаться, либо покинуть город, забрав с собой свое имущество

Те из них, кто выбрал изгнание в Голландию, прибыл туда, следовательно, не с пустыми руками: они

принесли капиталы, компетентность, торговые связи, и это, бесспорно, было одной из причин быстрого

старта Амстердама. Жак де Ла Файль, антверпенский купец, обосновавшийся в новой северной

столице, не преувеличивал, когда писал 23 апреля 1594 г.: «Здесь Антверпен превратился в

Амстердам»

. Разве же не была треть населения города к 1650 г. иностранного происхождения или

потомками иностранцев? Половина первых вкладов Амстердамского банка, созданного в 1609 г.,

поступила из Южных Нидерландов.

В результате Амстердам будет быстро расти (50 тыс. жителей в 1660 г., 200 тыс. — в 1700 г.) и скоро

смешает все национальности, довольно быстро превратив толпу фламандцев, валлонцев, немцев, пор-

тугальцев, евреев, французских гугенотов в истинных голландцев — Dutchmen. Разве то, что

сформировалось, не было в масштабе всей страны нидерландской «нацией»? Ремесленники, купцы,

импровизированные мореходы, чернорабочие трансформировали маленькую страну, сделали из нее

другую. Но разве также не взлет самой Голландии подал сигнал к успеху, создал его условия?

ПРЕЖДЕ ВСЕГО РЫБОЛОВСТВО

Соединенные Провинции были «Египтом Европы», даром Рейна и Мааса: именно таким образом

подчеркнул Дидро

речной и сухопутный аспекты Соединенных Провинций. Но прежде всего послед-

186 Глава 3. СТАРИННЫЕ ЭКОНОМИКИ... АМСТЕРДАМ

ние были даром моря. Нидерландский народ «столь сильно склонен к мореплаванию, что можно

сказать, вода более его стихия, нежели земля»

. На часто бушующем Северном море он прошел

свое ученичество в рыболовстве, каботажном плавании, перевозках на дальние расстояния, в

морской войне; по словам одного англичанина (1625), не было ли Северное море «академией

мореходов и лоцманов голландских мятежников»

? Так что прав был Уильям Темпл: «Республика

Соединенных Провинций вышла из моря, оттуда же почерпнула она свою силу»

Толландия и Зеландия испокон веков населяли Северное и соседние моря своими рыбаками.

Рыболовство было национальным промыслом — по меньшей мере четырьмя «промыслами».

Первый, у берегов и в пресных водах, обеспечивал разнообразное снабжение «очень нежными

сортами рыбы»

; то была «рядовая» ловля, но по стоимости она составляла примерно половину

«большого лова» огромного сельдяного промысла

, рядом с которым выглядела относительно

скромно ловля трески и пикши в Исландском море и на Доггер-банке

и «охота» на китов,

любопытным образом именовавшаяся «малым ловом».

Около 1595 г.

голландцы открыли Шпицберген и тогда же научили баскских рыбаков гарпунить

кита

. В январе 1614 г. эта ловля была уступлена в качестве монопольной Северной компании «от

берегов Новой Земли до пролива Дейвиса, включая Шпицберген, остров Медвежий и прочие

места»

. Компания была упразднена в 1645 г.

, но Амстердам ревниво сохранял контроль и

прибыли

от фантастических избиений китов на Крайнем Севере, которые изливали на него тонны

жира (для изготовления мыла, освещения для бедняков, обработки сукон) и центнеры китового

уса. В удачном 1697 году

«из портов Голландии отправилось 128 кораблей для «ловли» китов, из

них во льдах погибло 7, а 121 возвратился в свои гавани, добыв 1255 китов, давших 41 344

бочонка ворвани. Каждый бочонок обычно продается по 30 флоринов, что составляет в целом 1

240 320 флоринов. Каждый кит дает обыкновенно две тысячи фунтов китового уса, оцениваемого

в 650 флоринов за квинтал, что составляет для 1255 китов 1255 тыс. флоринов, а обе суммы, сло-

женные вместе, дают в целом 2 495 320 флоринов»

. Перечень этот показывает, что в среднем

одно китобойное судно добывало в течении кампании десяток китов, хотя в июле 1698 г. только

одно из них доставило в Тексел 21 тушу

Однако эти богатства мало что значили в сравнении с ловом сельди на Доггер-банке вдоль

английского побережья в течение двух путин: от дня св. Иоанна до дня св. Иакова* и от

Воздвиженья до дня

СОЕДИНЕННЫЕ ПРОВИНЦИИ У СЕБЯ ДОМА 187

* 27 января — 27 мая. — Примеч. пер.

св. Екатерины*-

. На протяжении первой половины XVII в. цифры были фантастическими: 1500

рыболовных судов — крупных судов, достаточно просторных, чтобы позволить на борту разделку,

засолку и укладку рыбы в бочки, за которыми на места лова приходили небольшие суда, доставляя

их в Голландию и в Зеландию (даже в Англию, где «голландская» сельдь стоила дороже, нежели

выловленная английскими рыбаками)

. На этих 1500 сельдяных судах (buyssen) находилось 12

тыс. рыбаков и около 300 тыс. бочек рыбы. Копченая и соленая сельдь, продававшаяся по всей

Европе, была «золотой жилой» Голландии

. Питер де Ла Кур считал, что голландская торговля

«уменьшилась бы вполовину, ежели бы у нее отняли торговлю рыбой и товарами, кои от сей

торговли зависят»

. Как замечал 8 июля 1661 г. сэр Джордж Даунинг, «торговля сельдью связана

с торговлей солью; некоторым образом сельдь и соль расширили голландскую торговлю в

Балтийском море»

. А мы добавим, что торговля на Балтике была подлинным источником

голландского богатства.

Тем не менее не переоценивали ли сравнительное место рыболовства в голландской экономике?

После кромвелева Навигационного акта и первой англо-голландской войны 1652—1654 гг.

сказочный лов сократился более чем на две трети

, и вопреки предсказанию Питера де Ла Кура,

без того, чтобы от этого расстроилась голландская машина. Что же касается упадка лова, то

объяснялся он снижением доходности, что было следствием роста цен и заработной платы. Только

те, кто занимался снабжением судов, еще зарабатывали на жизнь. Но вскоре «выпуски из гавани»

(mises hors) сделались слишком дорогостоящими. Остальное довершила конкуренция

иностранного лова — французского, норвежского, датского. Впрочем, коль скоро одинаковые

причины влекут за собою одинаковые последствия, английскому лову сельди не удалось обрести

полного размаха, невзирая на поощрения, объектом которых он был. И тоже по причине слишком

высоких издержек

ГОЛЛАНДСКИЙ ФЛОТ

Истинным орудием голландского величия был флот, равный один всей совокупности других

европейских флотов

. Французская оценка, относящаяся к маю 1669 г.

и не учитывающая

«лодки (Ней) и малые галиоты [весьма многочисленные], что имеют только одну мачту и

неспособны ходить в дальние плавания», пришла «путем подсчета, каковой полагаю я достаточно

обоснованным» (это пишет Пом-понн), к цифре в «шесть тысяч» для всех Соединенных

Провинций.

* 4 сентября — 25 ноября. — Примеч. пер.

188 Глава 3. СТАРИННЫЕ ЭКОНОМИКИ... АМСТЕРДАМ

При 100 тоннах водоизмещения и команде в 8 человек на судно это составило бы самое малое 600

тыс. тонн и, возможно, 48 тыс. моряков. Цифры для того времени огромные, которые мы,

вероятно, едва ли преувеличиваем.

К количеству добавлялось качество. После 1570 г. голландские судостроительные, верфи создали

торговый корабль, ставший сенсацией, — vlieboot, «флейту», прочное парусное транспортное

судно с округлыми бортами, большой вместимости и обслуживаемое немногочисленной

командой: на 20% меньшей, чем на судах того же тоннажа. То было значительное преимущество,

если вспомнить, что в дальнем плавании затраты на личный состав (заработная плата, питание)

долгое время были главным пунктом издержек. Голландская скупость разыгрывалась тут вовсю:

рацион был скуден

— «рыба да каша»; даже капитаны «довольствуются... куском сыра либо

ломтем солонины двух-трехлетней давности»

; никакого вина; слабое пиво и иногда, при бурном

море, немного скупо распределявшегося арака. «Из всех наций, — заключал один француз, —

голландцы самые экономные и самые умеренные, всего менее предающиеся роскоши и

бесполезным расходам»

Пространный французский отчет, относящийся к 1696 г., не без некоторой зависти уточнял все

преимущества голландского флота перед конкурентами. «Голландцы, занимаясь морской

торговлей, ходят почти на одних только транспортах, которые в военное время экспортируют

вооруженные фрегаты. Это большие корабли, располагающие глубокими трюмами, кои могут

вместить много товара; по правде говоря, это плохие ходоки под парусом, но, хоть они и грубой и

тяжелой постройки, более мореходные, для коих не нужно столько команды (sic!), как для прочих

кораблей. Французы вынуждены держать четырех или пять человек экипажа на корабле в 20 или

30 тонн для его управления; голландцы держат двух, самое большее трех человек. На корабль от

150 до 200 тонн французы ставят 10-12 человек, голландцы — всего 7 или 8; французы ставят 18,

20-25 человек на корабль в 250, 300 или 400 тонн, а голландцы — только 12-16, самое большее 18.

Французский матрос получает 12, 16,18-20 ливров в месяц, а голландец довольствуется 10-

12ливрами, и офицеры соответственно. Для рациона французских мс гросов требуются хлеб, вино,

сухари, чисто пшеничные и вполне белые, свежее и соленое мясо, треска, сельдь, яйца, масло,

горох, фасоль, а когда они едят рыбу, надобно, чтобы она была приправлена, да и то они не хотят

ее есть, разве что по постным дням. Голландцы же довольствуются пивом, ржаным хлебом и

сухарями, зачастую очень черными, но отличного вкуса, сыром, яйцами, маслом, небольшим

количеством солонины, горохом, кашей и едят много вяленой рыбы без при-

СОЕДИНЕННЫЕ ПРОВИНЦИИ У СЕБЯ ДОМА 189

правы каждый день, не различая постный или скоромный, а это стоит намного меньше, нежели

мясо. Французы, обладая более пылким и подвижным темпераментом, едят 4 раза в день,

голландцы, коих темперамент холоднее, едят всего 2, самое большее 3 раза. Французы строят свои

корабли из дуба, скрепленного железом, что стоит дорого; большая же часть голландских

кораблей, особенно тех, что не ходят дальше, чем во Францию, сделаны всего лишь из сосны и

скреплены деревянными шипами, и хоть порой они и больше, стоят они при постройке вполовину

меньше, нежели наши. У них также и более дешевые снасти, они ближе нас расположены к

Северу, откуда черпают железо, якоря (anghres — sic!), коноплю для канатов и веревок, кои они

изготовляют сами, так же как и парусину»

В самом деле, другое преимущество голландского судостроения заключалось в недостижимых для

конкурентов ценах на его верфях: как гласит французская переписка, «секрет их в том, чтобы

делать повозки [читай: корабли] дешевле, чем делают это другие»

. Вне сомнения потому, что

корабельный лес, смола, вар, канаты, все эти драгоценные морские товары (naval stores) поступали

к ним прямо из стран Балтийского моря, включая и мачты, доставлявшиеся специальными

кораблями

. Но также и потому, что они использовали самую новейшую технику (механические

пилы, мачтоподъемные машины, изготовление взаимозаменяемых запасных частей) и опытных

мастеров и рабочих. Настолько, что знаменитые саардамские верфи около Амстердама могли

взять обязательство, «при условии, что они будут предуведомлены за два месяца, строить каждую

неделю остальной части года военный корабль, готовый для подъема такелажа»

. Добавим, что в

Голландии, какую бы область деятельности мы ни взяли, кредит был легкодоступен, обилен,

дешев. Ничего нет удивительного в том, что очень рано голландские корабли стали

экспортироваться за границу, в Венецию, Испанию и даже на Мальту для корсарских предприятий

мальтийских рыцарей в морях Леванта

В дополнение к этому Амстердам стал первым рынком Европы для кораблей, приобретаемых по

случаю. Ваш корабль потерпел крушение У берегов Голландии — в течение нескольких дней вы

можете купить другой и погрузиться на него со своей командой, не теряя времени: посредники

даже обеспечат вас грузом. Но зато, если вы приедете сушей для такой покупки, то вам лучше

привести своих матросов с собой. Потому что в Соединенных Провинциях в транспортных делах

человек был единственным, чего не хватало.

Однако от него, от этого человека, не требовалось быть опытным моряком. Достаточно, чтобы

были замещены руководящие посты. А с прочим справится какой угодно новобранец.

Национальной вербовки, активно проводившейся вплоть до деревень внутри страны,

190 Глава 3. СТАРИННЫЕ ЭКОНОМИКИ... АМСТЕРДАМ

было недостаточно. Так же как было ее недостаточно в Венеции и затем в Англии. Значит,

иностранец предлагал свои услуги либо их добивались от него насильственным путем. «Ходокам в

Голландию», приходившим работать киркой, лопатой или серпом, случалось оказываться на

палубе корабля. В 1667 г. на службе Соединенных Провинций будто бы состояло 3 тыс.

шотландских и английских моряков

, а по данным одного французского письма, проводившееся

Кольбером снаряжение кораблей якобы привело к репатриации во Францию 30 тыс. моряков,

пребывавших главным образом на службе у Голландии".

Достоверность этих цифр не гарантирована, но ясно, что Голландия могла взвалить на себя

перевозки по морям мира лишь в той мере, в какой она получала от несчастной Европы

необходимую дополнительную рабочую силу. А эта рабочая сила рада была примчаться на зов. В

1688 г., когда Вильгельм Оранский готовился отправиться в Англию, чтобы изгнать оттуда Якова

II, команды того флота, что проскочит под носом у кораблей Людовика XIV, были набраны с

известной легкостью: стоило только увеличить плату при вербовке

100

. Короче говоря, то была не

«вялость» Европы

101

, но нищета ее, позволившая голландцам «заложить начало» своей

Республики. Еще в XVIII в. нехватка команд, столь острая в Англии, все еще ощущалась в Голлан-

дии. Когда во времена Екатерины II русские корабли останавливались в Амстердаме, некоторые из

их матросов «выбирали свободу»; голландские вербовщики хватали их «на лету», и несчастные в

один прекрасный день оказывались на Антильских островах или на Дальнем Востоке, жалобно

умоляя вернуть их на родину

102

ИМЕЛОСЬ ЛИ «ГОСУДАРСТВО» СОЕДИНЕННЫХ ПРОВИНЦИЙ?

Правительство в Гааге слыло слабым, непрочным. Из чего следовало бы заключить, что

незначительный политический аппарат благоприятствовал подвигам капитализма, даже был их

условием. Не доходя до такого заключения, историки охотно бы подтвердили суждение П.В.

Клейна'

, а именно что применительно к Соединенным Провинциям едва ли можно говорить «о

чем-то, что было бы государством». Пьер Жаннэн

104

, не столь категоричный, довольствовался

утверждением, что голландское процветание практически ничем не было обязано «государству,

мало способному на вмешательство». Не иначе думали и современники. По словам Созы Котинью,

португальского посланника, который весной 1647 г. вел в Гааге переговоры и пытался подкупить

тех, кого можно, это правительство «было правлением стольких различных голов и умов, что его

представители редко могли сойтись на том, что для них лучше»

105

. Тюрго около 1753—1754 гг.

СОЕДИНЕННЫЕ ПРОВИНЦИИ У СЕБЯ ДОМА 191

говорил о «Голландии, Генуе и Венеции, где государство немощно и бедно, хотя частные лица

богаты»

106

. Суждение это, верное (да и то с оговорками) для Венеции XVIII в., явно несправедливо

для города, господствовавшего в XV в.; ну а для Голландии?

Ответ будет зависеть от того, что понимать под правительством или под государством. Если, как

это слишком часто случается, не рассматривают совместно государство и социальную базу,

которая его поддерживает, то рискуют прийти к ошибочным суждениям о нем. Это правда, что

учреждения Соединенных Провинций были архаичными; по своим корням они были довольно

старым наследием. Правда, что семь провинций считали себя суверенными, что вдобавок они

разделялись на крохотные городские республики. Правда и то, что центральные институты —

Государственный совет, Raad van Staat (который был, «собственно говоря, главным

надзирателем

107

всех дел Республики»

108

, своего рода исполнительной властью или, лучше сказать,

министерством финансов), и Генеральные штаты, которые тоже заседали в Гааге и были

постоянным представительством послов провинций, — правда, что эти институты в принципе не

имели никакой реальной власти. Любое важное решение должно было направляться провинци-

альным штатам и единодушно ими одобряться. Принимая во внимание расхождение интересов

между провинциями, и в особенности между провинциями приморскими и провинциями

внутренними, система эта была постоянным источником конфликтов. Это не Соединенные

Провинции, а Разъединенные, утверждал У. Темпл в 1672 г.

109

Эти внутренние столкновения и

конфликты выражались на правительственном уровне в непрерывной борьбе между Голландией,

которая использовала свою финансовую власть, чтобы навязать свое лидерство, и принцами

Оранского дома, которые «правили» в качестве статхаудеров пятью провинциями из семи,

председательствовали в Государственном совете и командовали морскими и сухопутными

вооруженными силами, нося звание и выполняя функции адмирала и генерал-капитана

Республики. Провинция Голландия, представленная своим великим пенсионарием, секретарем

Государственного совета, всегда поддерживала суверенитет и вольность провинций, ибо, если

центральная власть была слаба, Голландии легче было навязать свою волю благодаря громадному

экономическому превосходству и в силу того простого факта, что она одна давала больше

половины государственных доходов

110

. Со своей стороны статхаудер упорно стремился

установить личную власть на монархический лад, следовательно, укрепить центральную власть,

дабы противостоять голландскому преобладанию. Для этого он использовал провинции и города,

которые ревниво относились к Голландии и Амстердаму и слишком часто испытывали со стороны

последних притеснения.

192 Глава 3. СТАРИННЫЕ ЭКОНОМИКИ... АМСТЕРДАМ

СОЕДИНЕННЫЕ ПРОВИНЦИИ У СЕБЯ ДОМА 193

Результатом этого были напряженность, кризисы и чередование у власти обоих соперников. В

1618 г. в связи с глубоким религиозным кризисом, в котором арминиане [ремонстранты]

противостояли го-маристам [контрремонстрантам], принц Мориц Нассауский приказал арестовать

великого пенсионария Голландии Яна ван Олденбар-невелта, который был осужден на смерть и в

следующем году казнен. В июле 1650 г. статхаудер Вильгельм II предпринял попытку государ-

ственного переворота, которая удалась в Гааге, но жалким образом провалилась в Амстердаме.

Тем временем преждевременная смерть принца развязала руки «республиканцам», которые

упразднили стат-хаудерство и правили почти четверть века, до 1672 г. Во время французского

вторжения Вильгельм III восстановил статхаудерство, принявшее облик института общественного

спасения. Великий пенсио-нарий Ян де Витт и его брат были зверски убиты в Гааге. Точно таг, же,

но гораздо позднее, в 1747 г., вызывавшие беспокойство французские успехи в испанских

Нидерландах позволили Вильгельму IV восстановить свою власть

111

. Наконец в 1788 г. революция

нидерландских «патриотов», направлявшаяся в такой же мере извне, как и изнутри, привела, в

качестве реакции, к торжеству Вильгельма V и развязала преследования «оранжистами» своих

противников.

В общем в этих переменах и чередованиях большую роль играла политика внешняя. Не

заключалась ли уже в 1618 г. проблема не в религиозных страстях, а в необходимости принять

решение: возобновлять войну с Испанией или нет? Победа статхаудера над Голландией,

благоприятствовавшая, как это будет почти всегда, миру, два года спустя завершится разрывом

Двенадцатилетнего перемирия.

Таким вот образом в зависимости от военной ситуации, складывавшейся в Европе, центр

политической власти в Соединенных Провинциях колебался между статхаудерством, с одной

стороны, и Голландией и громадной мощью Амстердама — с другой. Для регентов провинций и

городов такие чередования означали либо «чистки», либо настоящую систему «добычи», если

воспользоваться образами, заимствованными из опыта других; в любом случае — потери, урон

или выгоды для групп социальной элиты. За исключением «флюгеров»

112

, или осторожных,

которые всякий раз выходили сухими из воды, и за исключением очень терпеливых: один из

кризисов отстраняет семейство; два десятка лет спустя следующий кризис может вернуть его на

прежнее место.

Но не было ли важнее всего то, что и в том и в другом случае Соединенные Провинции пеклись о

своем престиже и своем могуществе? Ян ван Олденбарневелт или Ян де Витт, пребывая у власти,

были столь же тверды, как Мориц Нассауский или Вильгельм III. Что различало противников, так

это цели и средства. Голландия подчиня-

ла все защите своих торговых интересов. Она желала сохранять мир,

военные усилия Республики

ориентировать на обладание сильным флотом, условием ее безопасности (в 1645 г. этот флот

вмешался на Балтийском море в войну между Швецией и Данией, чтобы положить ей конец,

поскольку она наносила ущерб голландским интересам). Со своей стороны провинции, верные

статхаудеру, занимались больше армией, которая защищала их от угрозы со стороны всегда опас-

ных соседей и открывала возможность карьеры для их дворян. Эти провинции охотно поддавались

соблазну вмешаться в постоянную игру военных страстей на Европейском континенте. Но флот

или армия, война или мир, статхаудер или великий пенсионарий — Соединенные Провинции

намерены были заставить себя уважать. Могло ли быть иначе в центре мира-экономики?

ПОЧТИ НЕ МЕНЯЮЩИЕСЯ ВНУТРЕННИЕ СТРУКТУРЫ

Внутри страны перемены в ориентации власти имели свое значение. Бургомистры, эшевены

отстранялись, заменялись; отсюда проистекала известная мобильность внутри

привилегированного класса, своего рода ротация среди носителей политической власти. Но в

своей совокупности господствующий класс оставался на месте, одерживала ли верх Голландия

или принц Оранский. Как отметил Э. Коссман

113

, «принцы Оранские редко проявляли волю и

никогда способность упразднить голландскую плутократию». Несомненно, потому, как

предположил другой историк, что «в конечном счете они сами были аристократами и

защитниками существующего порядка»

114

. Быть может, также и потому, что противостоять

Голландии они могли лишь до определенной степени, что их интервенционистская внешняя

политика побуждала их не ставить под вопрос внутренний порядок и устои общества. «Когда

принц Оранский, став королем Англии, впервые возвратился в Гаагу, Генеральные штаты велели

спросить его, желает ли он быть принят в их собрании как король Английский или же как адмирал

и генерал-капитан Союза. Он ответствовал, что, сохранив с великим удовольствием те должности,

кои он и предшественники его имели в Республике, он желал бы быть принят именно в том

звании, каковое они ему дали. И в самом Деле, он продолжал занимать обычное свое место в

собрании Генеральных штатов, за исключением того, что вместо кресла, подобного креслу

председателя, занимавшегося им ранее, ему дали кресло более высокое, на котором вышиты гербы

королевства Великобритании»

115

. Это деталь протокола, но в конечном счете разве уважение к

институтам не было в первую голову защитой нидерландской олигархии? В XVIII в. последняя

даже не раз будет усматривать в су-

194 Глава 3. СТАРИННЫЕ ЭКОНОМИКИ... АМСТЕРДАМ

ществовании и деятельности статхаудерства гарантию сохранения! социального порядка.

Коротко говоря, этот привилегированный класс помещался в цен-; тре всей политической

системы. Тем не менее определить его не про-1 сто. Как и институты, которые поддерживали его и

которые он вдох-; новлял, этот класс уходил своими корнями в давние времена, к владевшей

должностями эшевенов «буржуазии» эпохи бургундского и испанского владычества. Долгая, с

1572 по 1609 г., война за независимость обеспечила первенство этой буржуазии; она разорила дво-

рянство в большинстве провинций, а реформатская церковь, невзирая на религиозный кризис

1618—1619 гг., осталась подчинена провинциальным и городским властям. Наконец, «Революция»

освятила могущество класса регентов, то есть политической элиты, которая в каждом городе и в

каждой провинции удерживала важные должности и практически обладала неограниченной

властью в делах фискальных, судебных, в локальной экономической деятельности.

Регенты эти образовывали особую группу над деловой буржуазией, которая в эту группу не могла

проникнуть по своему желанию. Но должности, которые они занимали, почти что не кормили

своих носителей, жалованье было смехотворным, и это отвращало от этих должностей людей, не

имевших состояния. Тем или иным способом, но регенты, разумеется, участвовали в росте

богатства Соединенных Провинций. У них были связи с деловым миром; иные даже прямо

происходили из него: семейства, которые обогащались, в один прекрасный день вступали в ряды

на первый взгляд замкнутой политической олигархии то ли путем браков, то ли в случае кризиса

власти. Эта политическая элита тем не менее образовала особую группу, своего рода патрициат.

Существовало, быть может, 2 тыс. регентов, которые кооптировались, происходили из одних и тех

же семейств, из одной и той же социальной среды (денег и власти), которые удерживали в своих

руках разом города, провинции, Генеральные штаты, Государственный совет, Ост-Индскую

компанию и были связаны с купеческим классом, которые зачастую продолжали участвовать в

торговых и промышленных делах. Б.М. Влекке говорит об «олигархии» числом примерно 10 тыс.

человек

116

, цифре, пожалуй, чрезмерной, если только она не охватывает членов семей.

Тем не менее на протяжении «Золотого века» регенты определенно не поддавались соблазну

патрицианского высокомерия и жизни напоказ. Долгое время они умели разыгрывать роль

скромных отцов семейств перед лицом населения, об обычной дерзости которого говорили

современники, как и о том, сколь силен его вкус к свободе. Автор «Наслаждений Голландии»

(«Delices de la Hollande», 1662) писал: «He новость услышать, как какой-нибудь бездельник

(gallefreti-

СОЕДИНЕННЫЕ ПРОВИНЦИИ У СЕБЯ ДОМА 195

^/•i 1

) в перебранке с почтенным буржуа выкрикивает такие поносные слова: я так же хорош, как

и ты, хоть ты меня и богаче... и тому подобные вещи, кои трудно переварить. Но люди

благоразумные достойно (ассоПетеп^Щ избегают подобных столкновений, и богатые

уклоняются, как только могут, от сношений с простым народом, дабы быть более им

почитаемы»

119

Этот текст еще лучше поработал бы на нас, если бы говорил что-нибудь о мотивах таких

«перебранок», стычек. Ясно, однако, что в так называемом спокойном XVII в. уже существовала

социальная напряженность. Деньги были средством призвать к порядку любого, но таким

средством, которое следовало из осторожности скрывать. Очевидно, по склонности или же в силу

инстинктивной хитрости богачи в Амстердаме долгое время довольно естественно и благодушно

маскировали богатство и роскошь. «Сколь бы абсолютна ни была власть Магистрата, — замечает

путеводитель 1701 г., — в нем не заметно никакой пышности, и вы видите сих знаменитых

бургомистров ходящими по городу без свиты и прислуги и никоим образом не отличающимися от

горожан, кои им подчинены»

120

. Сам Уильям Темпл

121

в 1672 г. поражался, что столь выдающиеся

люди, как великий пенсио-нарий Голландии Ян де Витт или Михиел де Рейтер, крупнейший

флотоводец своего времени, не отличались: первый — от «самого заурядного горожанина», а

второй — «от самого рядового капитана корабля». Дома на Херренграхт, улице знатных господ, не

выставляют напоказ великолепных фасадов. И интерьеры в «Золотом веке» почти не знали

роскоши дорогой меблировки.

Но эта скромность, эта терпимость, эта открытость начали меняться с приходом к власти в 1650 г.

«республиканцев». В самом деле, с того времени олигархия взяла на себя новые и многочислен-

ные задачи; она поддалась бюрократизации, которая прогрессировала сама собой, она больше чем

наполовину отошла от дел. А затем для всего высшего голландского общества, баснословно

разбогатевшего, возник сильный соблазн к роскоши. «70 лет назад, — заметил в 1771 г. Исаак де

Пинто, — у самых крупных амстердамских негоциантов не было ни садов, ни загородных домов,

сравнимых с теми, какими владеют ныне их посредники. Строительство и громадные затраты на

содержание таких волшебных дворцов, или, вернее, таких бездонных прорв — не самое большое

зло, но рассеянность и небрежность, кои порождает эта роскошь, зачастую наносят немалый

Ущерб в делах и в коммерции»

122

. В самом деле, в XVIII в. коммерция все более становилась

второстепенной для привилегированных обладателей денег. Чрезмерно обильные капиталы

уходили из нее, чтобы быть вложенными в ренты, в финансовые операции, в игры кредита. И это

общество слишком богатых рантье все более замыка-

196 Глава 3. СТАРИННЫЕ ЭКОНОМИКИ... АМСТЕРДАМ

СОЕДИНЕННЫЕ ПРОВИНЦИИ У СЕБЯ ДОМА 197

лось; чем дальше, тем больше оно отделялось от основной массы] членов общества.

Этот разрыв в высшей степени проявлялся в области культуры. Элита в ту пору забросила

национальную традицию, восприняла французское влияние, которое затопило все. Голландская

живопись едва переживет смерть Рембрандта (1669). Если «французское нашествие 1672 г.

провалилось в военном и политическом отношениях, то оно одержало полный или почти полный успех

в культурном плане»

123

. Как и в остальной Европе, возобладал даже французский язык, и то было еще

одним средством подчеркнуть дистанцию между собой и народными массами. Уже в 1673 г. Питер де

Гроот писал Абрахаму де Викефорту: «Французский существует для образованных... фламандский же

— только для невежд»

124

НАЛОГ ПРОТИВ БЕДНЯКОВ

Коль скоро голландское общество было тем, чем оно было, то не приходится удивляться: налоговая

система щадила капитал. На первом месте среди личных налогов стоял Heere Geld — налог на слуг: 5

флоринов 16 су —за одного слугу, 10флоринов6сузадвоих;нозатроих— 11 флоринов 12 су; за четверых

— 12 флоринов 18 су; за пятерых — 14 флоринов 14 су. То есть любопытным образом убывающий

налог. Подоходный тоже существовал, но кого бы он не устроил в наши дни! Он составлял 1%, т. е. 15

флоринов с 1500 флоринов дохода, 12 флоринов с 1200... Доход ниже 300 флоринов налогом не

облагался. Наконец, «те, у коих вовсе нет постоянного дохода и кои существуют лишь за счет своей

торговли или профессии, каковой они занимаются, облагаются налогом сообразно доходу, какой они,

как считают, могут получить от этой торговли или профессии»

125

. Имея дело с оценкой подлежащего

обложению дохода, люди изыщут не один способ себя защитить, И в завершение всего, как и во

Франции

126

, привилегия имела здесь свое значение: не существовало прямого налога на наследство.

Фискальные тяготы были перенесены на косвенный налог — оружие, которым пользовались как

Генеральные штаты, так и провинции и города. Для потребителя это было как непрерывный огонь. Все

наблюдатели утверждали, что ни одно государство в XVII и XVIII вв. не было настолько обременено

налоговыми сборами. В XVIII в. существовали налоги на потребление, так называемые акцизы, на

«вина и крепкие напитки, уксус, пиво, все виды зерна, разные сорта муки, на фрукты, на картофель

127

на сливочное масло, строительный лес и дрова, торф, уголь, соль, мыло, рыбу, табак, курительные

трубки, на свинец, черепицу, кирпич, на все виды камня, на мрамор»

128

. Правда, в 1748 г.

129

встал

вопрос о сносе этого сложного сооружения. Но

от этого пришлось отказаться, ибо никакое общее обложение не могло поглотить столько постепенно

устанавливавшихся отдельных налогов, к которым худо ли, хорошо ли, но привыкли налогоплатель-

щики. И вне сомнения, многочисленными налогами, как рядовыми солдатами, проще было

маневрировать, нежели единой крупной фигурой. Во всяком случае, множество таких рядовых солдат

было главной чертой фискальной системы. Это позабавило одного наблюдателя: «За корову,

проданную за шестьдесят франков, будет уже заплачено 70 здешних ливров. Блюдо с мясом не

поставишь на стол, прежде чем за него не заплатишь примерно двадцать раз акциз»

130

. «К тому же, —

сообщает один мемуар 1689 г., — нет ни единого вида продовольствия, что не облагался бы акцизом,

или налогом на потребление; тот, какой берут за помол пшеницы и за пиво, столь велик, что он почти

равен его стоимости, когда оное продается по обычной цене. Они даже нашли средства сделать пиво

весьма дорогим, прибегнув для сего к обычной своей ловкости, ибо, для того чтобы помешать сбыту в

своей стране товара, ввоз коего их обязательства не дозволяют запретить в открытую, они в своей

стране облагают потребление оного таким непомерным сбором, что нет ни одного частного лица,

каковое пожелало бы ввезти сей товар для своего употребления, и ни одного купца, чтобы ввезти его

для продажи, из опасения, что невозможно будет найти для него сбыт»

131

Косвенный налог, главный фактор дороговизны жизни, особенно обременял мелкий люд. Богач избегал

удара или переносил его легче. Так, купцы имели право объявлять на таможне или на городских за-

ставах стоимость подлежащих обложению товаров. Они ее устанавливали по своему усмотрению

132

, и

по прохождении контроля не могла более иметь места никакая проверка. А в целом можно ли

вообразить себе общество и государство, которые были бы более систематично несправедливыми? При

статхаудерстве Вильгельма IV потребовались бунты (которые он отчасти и спровоцировал), чтобы

положить конец системе откупа налогов

133

. Но учреждение государственного управления (50 тыс.

служащих в одной только провинции Голландия)

134

ничего не изменило в изначальном неравенстве

системы.

И это было логично: богатый налогоплательщик, который сопротивлялся замечательно оснащенному

фиску, постоянно участвовал в займах Генеральных штатов, провинций или городов. К 1764 г. Со-

единенные Провинции, могущие рассчитывать на 120 млн флоринов дохода, имели 400 млн долга под

очень низкий процент. Не свидетельствует ли это о сильном государстве, которому достало денег и для

общественных работ, и для армий наемников, и для снаряжения флотов? А также о государстве,

умеющем управлять государственным долгом? «Поскольку никогда не бывает задержек в выплате

198 Глава 3. СТАРИННЫЕ ЭКОНОМИКИ... АМСТЕРДАМ

СОЕДИНЕННЫЕ ПРОВИНЦИИ У СЕБЯ ДОМА 199

процентов, — объяснял Исаак де Пинто, — это приводит к тому, чтц никто не думает о том, чтобы

изъять свои капиталы; а сверх того,! имея нужду в деньгах, они могут продавать их с выгодой»

. Я подчеркнул последние слова де Пинто, поскольку они объясняют следующий пассаж в

«Журналь де коммерс» от января 1759 г.: «Государственные бумаги в Голландии... приносят лишь

2,5%, но на рынке за них можно получить 4, а то и 5%»

136

; понимай: будучи выпущены по 100, они

котируются по 104 или 105. Как только возникала нужда в займе, подписчики спешили принять

участие. Одно письмо из Гааги от августа 1744 г. гласит: «Доказательство богатств голландских

частных лиц и великого обилия денег, что имеются в стране, состоит в том, что три миллиона

пожизненных шестипроцентных рент и подлежащих выплате из 2,5% облигаций были собраны

меньше чем за десять часов, и, ежели бы капитал составлял пятнадцать миллионов, результат был

бы тем же; но дела государственной казны обстоят не так, как с частными кошельками: последние

полны, а казна почти пуста; однако в случае необходимости можно найти большие ресурсы

посредством некоторого упорядочения в финансах, а особенно — посемейного налога»

137

А в «случаях необходимости» недостатка не было: войны были бездонной пропастью; и еще того

больше — такая «искусственная» страна, какой были Соединенные Провинции, ежегодно должна

была реконструироваться. В сущности, «содержание дамб и больших дорог стоит государству

больше, чем приносят ему налоги с земель»

138

. «Однако же доход от коммерции и потребления

громаден, невзирая на скаредность ремесленников, которая дает пароли

139

французской

умеренности, не принося тех же выгод, ибо рабочая сила там намного более дорога, нежели во

Франции». Вот мы и снова перед проблемой дороговизны жизни. Она была нормальной в центре

мира-экономики, привилегированная страна даже находила в этом свою выгоду. Но как и все

преимущества, она могла в один прекрасный день обратиться в свою противоположность. Быть

может, это преимущество приносило свои успешные результаты, лишь будучи поддержано

активным производством? Однако в XVIII в. производство снижалось, тогда как заработная плата,

по выражению Яна де Фриса, оставалась «оцепеневшей», «окаменевшей»

140

на высоких уровнях.

Ответственность за это определенно лежала на налогообложении. Но признак ли то «слабого

государства», что государственные нужды удовлетворяются за счет общества?

ПЕРЕД ЛИЦОМ ДРУГИХ ГОСУДАРСТВ

Что Соединенные Провинции были сильным государством, показывает их внешняя политика на

протяжении «Золотого века» Республи-

ки примерно до 80-х годов XVII столетия, когда упадок ее значения в Европе начал становиться

очевидным.

С 1618 по 1648 г., в течение так называемой Тридцатилетней войны, там, где мы, историки, видим

на первом плане лишь Габсбургов или Бурбонов, Ришелье, графа и герцога Оливареса или

Мазарини, не принадлежала ли очень часто доминирующая роль Голландии? Нити дипломатии

связывались и распутывались в Гааге. Именно там организовывались последовательные

вступления в войну Дании (1626), Швеции (1629) и даже Франции (1635). Однако, как всякий

уважающий себя центр экономического мира, Соединенные Провинции удерживали войну за

своими пределами: на их границах серия крепостей усиливала препятствия, образуемые

многосложными водными преградами. Немногочисленным, но «очень тщательно отобранным,

очень хорошо оплачиваемым и хорошо кормленным»

141

, обученным самому научному ведению

войны наемникам было поручено следить за тем, чтобы Республика оставалась защищенным ост-

ровком, в безопасности.

пленный го i Линия укреплений Морича Нассауского(1606г.)

Соединенные Провинции перед лицом испанской угрозы

I- Соединенные Провинции превращаются в укрепленный остров

В конце XVI в. все города в Нидерландах были укреплены «на итальянский манер», с бульварами и кавальерами. В 1605-1606 гг. Мориц

Нассауский дополнил эти фортификационные сооружения постройкой сплошного пояса небольших фортов и земляных валов вдоль крупных

рек. (См.: Parker G. El ejercito de Flandes... 1976, P- 48-49.)

II. Важность сухопутной торговли для Соединенных Провинций

Подлинной угрозой для страны было оказаться отрезанной от водных путей, которые ее соединяли в торговом отношении с испанскими

Нидерландами и Германией. О важности этой связи свидетельствуют доходы таможен, находившихся под испанским контролем: 300 тыс. экю за

год. Рядом с названием каждого города указана выплаченная им сумма (в тыс. экю). (См.: Alcala-Zamora. Espana... 1975, p. 184.)

200 Глава 3. СТАРИННЫЕ ЭКОНОМИКИ... АМСТЕРДАМ

"•* Торговые водные пути Голландии ^н Пути, блокированные Испанией

III. Попытка блокады в 1624-1627 гг.

В 1624 г. испанцы установили блокаду водных путей и снабжения скотом по суше из Дании (по дороге, обозначенной двойной чертой).

Но продолжать эту дорогостоящую политику после 1627 г. они не смогли. Не произошло ли это по причине экономического кризиса и

банкротства испанского государства в том же году? (Ibid., p. 185.)

Испанские еулопутные военные коридоры

Границы стран, враждебных продвижению войск Габсбургов

IV. Суша против моря

Будучи затруднена на море, война для испанцев зависела от системы снабжения, которая, опираясь на Сицилию, Неаполь, Миланскую

область, Франш-Конте, испанские Нидерланды и пользуясь многочисленными случаями потворства или нейтралитета в немецких зем-

лях, смогла создать постоянные транспортные коридоры через Альпы до самого Северного моря. На карте этот испанский