Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв 3 тт. Том 2. Игры обмена
Подождите немного. Документ загружается.
шахский дворец в Тегеране, пришлось перешагивать через трупы казненных. В том же самом году этот же
путешественник, брат генерала Гарданна, отправляясь в Смирне нанести визит местному паше, обнаружил
«распростертыми на его пороге обезглавленного и повешенного»
213
. 24 февраля 1772 г. газета сообщала:
«Новый салоникский паша своей суровостью восстановил порядок в сем городе. По прибытии своем велел
он удавить нескольких бунтовщиков, что нарушали общественное спокойствие, и торговля, приоста-
новленная было, обрела всю свою активность»
214
.
Но не был ли важен только результат? Это насилие, эта жестокая рука государства были гарантией
внутреннего мира, безопасности дорог, надежного снабжения рынков и городов, защитой от внешних
врагов; они означали эффективное ведение войн, непрестанно сменявших одна другую. Мир внутренний —
то было благо, не имевшее себе равных! Около 1440 г., в последние годы Столетней войны, Жан Жювеналь
дез Юрсен говорил, «что ежели бы пришел король, способный им [французам] его дать, то будь он даже
сарацином, они бы стали ему повиноваться»
215
. Гораздо позднее, если Людовик XII сделался «Отцом
народа», так это потому, что ему повезло с помощью обстоятельств восстановить спокойствие в королевстве
и сохранить «времена дешевого хлеба». Благодаря ему, писал в 1519г. Клод Сэссель, дисциплину «столь
сурово поддерживают, наказывая какое-то малое число самых виновных, грабежи... столь подавлены, что
жандармы* не посмели бы взять у крестьянина яйцо, не заплатив за него»
216
. И не потому ли, что она
сохраняла эти драгоцен-
* Жандармы — тяжеловооруженные всадники так называемых ордонансовых рот, созданных в 1445 г. к
положивших начало постоянной королевской армии во Франции. — Примеч. пер.
ные и хрупкие блага — мир, дисциплину, порядок, — королевская власть во Франции столь быстро
восстановилась после религиозных войн и после серьезных смут Фронды и сделалась «абсолютной»?
ЗАТРАТЫ ПРЕВЫШАЮТ ПОСТУПЛЕНИЯ: ОБРАЩЕНИЕ К ЗАЙМАМ
Для выполнения всех своих задач государство нуждалось в деньгах, и все больше и больше по мере того,
как оно распространяло и разнообразило свою власть. Оно более не могло жить, как прежде, за счет домена
государя. Оно должно было наложить руку на богатство, находившееся в обращении.
И значит, именно в рамках рыночной экономики образовывались в одно и то же время определенный
капитализм и определенное современное государство. Между двумя этими эволюциями было не одно сов-
падение. Главная аналогия заключалась в том, что в обоих случаях речь шла об утверждении иерархической
структуры, в одном случае малозаметной, в другом, в государстве, зримой и выставленной напоказ. Другая
аналогия: современное государство, как и капитализм, ради обогащения прибегает к монополиям:
«португальцы — на перец, испанцы — на серебро, французы — на соль, шведы — на медь, папская власть
— на квасцы»
217
. К этому следует добавить в случае с Испанией монополию на отгонное овцеводство
(Mesta) и монополию на связи с Новым Светом (Cam de la Contratadon).
Но так же точно, как капитализм, развиваясь, не упраздняет традиционные виды деятельности, на которые
он иной раз опирается, «как на костыли»
218
, так и государство приспосабливает прежние политические
конструкции, проникая между ними, чтобы навязать им, как оно это может, свою власть, свою монету, свой
налог, свое правосудие, свой командный язык. Существовали вполне одновременно проникновение и
наложение, завоевания и приспособление. Филипп-Август, став хозяином Турени, в 1203 г. ввел в
королевстве турский денье, который с этого времени будет обращаться наряду с денье парижским, и эта
парижская система исчезнет, хотя и поздно, при Людовике XIV
219
. Именно Людовик Святой своим
ордонансом 1262 г. навязал всему королевству королевскую монету
220
, но начавшееся завоевание
завершилось только спустя три столетия, в XVI в. В том, что касалось налога, наблюдалась та же медли-
тельность: Филипп Красивый, который первым ввел королевский налог с сеньориальных земель, делал это
хитро и осторожно. В 1302 г. он советовал своим агентам: «Против воли баронов не собирайте вовсе сих
денег на их землях». Или еще: «И должны совершать сии сборы и [собирать] деньги с как можно меньшим
шумом и елико возможно менее понуждая простой народ, и будьте внимательны к тому, чтобы к
исполнению ваших распоряжений приставить сержантов снисходительных и сговорчи-
534 Глава 5. ОБЩЕСТВО, ИЛИ «МНОЖЕСТВО МНОЖЕСТВ»
вых»
221
. Пройдет почти столетие, пока при Карле V игра не будет выиграна; поставленная под угрозу в
правление Карла VI, она снова будет выиграна при Карле VII: ордонанс от 2 ноября 1439 г. передал
определение размера тальи на усмотрение короля
222
.
Из-за медленного прогресса своей налоговой системы, из-за несовершенной организации своих финансов
государство пребывало в затруднительном, даже абсурдном положении: его траты постоянно превышали
его доходы, а траты эти были необходимы, неизбежны изо дня в день, тогда как доходы — это то, что еще
надлежит получить, да и не всегда есть уверенность, что получишь. Следовательно, государь понимал образ
жизни государства не в соответствий с буржуазной мудростью, заключавшейся в том, чтобы вписывать свои
расходы в свои доходы, а не тратить сначала — в надежде найти затем необходимые ресурсы. Затраты
бежали впереди; о том, чтобы их настигнуть, думали, но в общем, с исключениями, подтверждавшими
правило, никому это не удавалось.
Обращаться к налогоплательщикам, преследовать их, изобретать новые налоги, создавать лотереи — все
было тщетно, дефицит углублялся, как пропасть. Невозможно было выйти за определенные границы, заста-
вить поступать в государственные сундуки весь запас монеты в королевстве. Хитрость налогоплательщика,
а в случае нужды — и его гнев были достаточно действенны. Джованни ди Паголо Морелли, флорентиец
XIV в., давая своим потомкам советы в деловых вопросах, писал: «Как огня остерегайся лгать», за
исключением того, что касается налогов, где это позволительно, ибо тогда «ты совершаешь сие не ради того,
чтобы присвоить чужое добро, но дабы воспрепятствовать тому, чтобы забрали неподобающим образом
твое»
223
. Во времена Людовика XIII и Людовика XIV причиною мятежей во Франции почти всегда были
чересчур обременительные фискальные поборы.
И тогда у государства оставалось только одно решение: занимать деньги. Да еще это надо было уметь
сделать: оперировать кредитом нелегко, и государственный долг стал на Западе всеобщим-явлением поздно,
в XIII в.: во Франции — с Филиппа Красивого (1285-1314), гораздо раньше, несомненно, в Италии, где
возникновение венецианского Монте Веккьо теряется во мраке веков
224
. То была поздняя, но инновация:
Дж. Хэ-милтон мог написать, что «государственный долг — одно из очень редких явлений, корни которых
не достигают греко-римской античности»
225
.
Чтобы соответствовать формам и требованиям финансирования, государство вынуждено было выработать
целую политику, которую трудно понять сразу и еще труднее было проводить. Если бы Венеция не избрала
решение в виде принудительного займа, если бы она не заставляла богатых подписываться на заем и в
конечном счете не имела бы из-за войны затруднений с выплатой своих долгов, она могла бы считаться
ранней моделью капиталистического благоразумия. В самом деле, с XIII в. она изобрела выход,
ВСЕПОГЛОЩАЮЩЕЕ ГОСУДАРСТВО 535
который станет выходом и для победоносной Англии XVIII в.: с венецианским займом, как и с займом
английским, всегда бывало связано выделение какой-то группы доходов, за счет которой производились
выплата процентов и возмещение займа. И как и в Англии, могущие передаваться облигации
государственного займа продавались на рынке, иногда выше, но обычно ниже номинала. Специальному
учреждению поручалось контролировать распространение займа и обеспечивать выплату каждые два года
процентов в размере 5% (в то время как частные ссуды предоставлялись из 20%). Это учреждение носило в
Венеции, как и в других итальянских городах, название Монте (Monte). За плохо нам известным Монте
Веккьо последовал в 1482 г. Монте Нуово; позднее будет создан Монте Нуовиссимо. В Генуе аналогичная
ситуация завершится иным решением. В то время как в Венеции государство оставалось хозяином
источников доходов, которые гарантировали заем, генуэзские заимодавцы завладели почти всеми доходами
Республики и, дабы ими управлять к своей выгоде, создали в 1407 г. настоящее государство в государстве —
знаменитый банк «Каза ди Сан-Джорджо» (Casa di San Giorgio).
He все европейские государства знали с самого начала игры такую отработанную финансовую технику, но
какое из них не занимало деньги, притом очень рано?
226
Короли Англии еще до XIV в. обращались к уро-
женцам Лукки, а затем долгое время к флорентийцам; бургундские Валуа — к своим добрым городам; Карл
VII — к своему главному казначею Жаку Кёру; Людовик XI — к уполномоченным Медичи,
обосновавшимся в Лионе; Франциск I основал в 1522 г. ренты на парижскую Ратушу: это был своего рода
Монте, ибо король уступил Ратуше доходы, которые гарантировали выплату процентов. Папа очень рано
обратился к кредиту, чтобы сбалансировать папские финансы, которые не могли существовать за счет одних
только доходов Святого Престола в момент, когда сокращались или исчезали выплаты христианского мира.
Карлу V приходилось занимать деньги в соответствии с масштабами его грандиозной политики: он разом
превзошел всех своих современников. Его сын Филипп II от него не отстанет. И впоследствии
государственный долг будет лишь расти. Многие из капиталов, накопленных в Амстердаме, в XVIII в.
исчезнут в сундуках европейских государей. Но мы хотели бы, прежде чем заняться этим международным
рынком кредита, на котором мы еще остановимся подробно и который был царством заимодавцев и
заемщиков, поближе рассмотреть на малоизвестном примере Кастилии и классическом примере Англии
механизм государства, занятый поисками денег.
КАСТИЛЬСКИЕ ХУРОС И АСЬЕНТОС™
В XV в. короли Кастилии учредили ренты (juros), обеспечивавшиеся отчуждаемыми для этого доходами.
Место получения дохода давало свое
536 Глава 5. ОБЩЕСТВО, ИЛИ «МНОЖЕСТВО МНОЖЕСТВ»
название хурос, которым впоследствии в различных случаях будут именоваться хурос на монополию связей
с Индиями (Casa de la Contratacion), на орденские пастбища (Maestrazgos), на пограничные таможни
(Puertos Secos), на участие в доходах Индий (Almojarizfazgo de Indias) и т. д. Один из персонажей Сервантеса
говорит: поместить свои деньги «как кто-нибудь, имеющий хуро на травы Эстремадуры [пастбища
Maestrazgos]» («сото quien tiene unjuro sobre lasyerbas de Extremadura»)™.
Великое распространение рент датируется правлениями Карла V и Филиппа II. Хуро представало тогда в
разнообразных формах: ренты постоянной (juro perpetuo), пожизненной (deporvida), подлежащей возме-
щению (al quitar). В зависимости от более или менее надежных королевских доходов, которые их
обеспечивали, имелись хурос хорошие и менее хорошие. Другая причина разнообразия: ставка процента
могла варьировать от 5 до 14% и более. Хотя и не существовало организованного рынка ценных бумаг,
какой мы позже увидим функционирующим в Амстердаме или в Лондоне, хурос продавались и
обменивались, и курс их изменялся, но обычно бывал ниже номинала. 18 марта 1577 г., правда, в разгар фи-
нансового кризиса, хурос продавались за 55% их стоимости.
Добавим, что одно время будут существовать залоговые хурос (juros de caution), дававшиеся в залог деловым
людям, которые по контрактам-асьенто (asientos) авансировали Филиппа II громадными суммами. Эти
асьентос, на которые особенно охотно соглашались генуэзские купцы начиная с 1552-1557 гг., вскоре
составили очень крупный неконсолидированный долг. И правительство Кастилии во время своих
последовавших одно за другим банкротств (в 1557, 1560, 1576, 1596, 1606, 1627 гг.) действовало всякий раз
одинаково: оно обращало часть неконсолидированного долга в долг консолидидированный — операция, на
наш взгляд, не удивительная. Правда, между тем с 1560 по 1575 г. оно будет соглашаться на то, чтобы хурос,
переданные его заимодавцам, не были более просто залогом (caution), но гарантийными хурос (juros de
resguardo), которые деловой человек имел право сам продавать публике, если он обеспечит оплату купонов
и если возвратит королю другие хурос (из того же процента) в момент окончательного расчета.
В силу такой практики генуэзские деловые люди (hombres de negocios) держали в своих руках рынок хурос,
покупая при понижении, продавая при повышении курса, обменивая «плохо помещенные» на «помещенные
хорошо». Будучи хозяевами рынка, они могли играть почти наверняка. И тем не менее самый из них
знаменитый — Николае Гримальди, князь Салернский (он купил за деньги этот привлекательный
неаполитанский титул), в 1575 г. объявил себя несостоятельным как раз вследствие чересчур рискованных
спекуляций с хурос. Впрочем, с течением времени испанское правительство сообразило, что такое крутое
средство, как банкротство, было не единственным в его распоряжении: оно могло
ВСЕПОГЛОЩАЮЩЕЕ ГОСУДАРСТВО 537
приостановить выплату процентов по хурос, уменьшить их ставку, конвертировать ренты. В феврале 1582 г.
Филиппу II предложили конверсию процента с хурос, обеспечиваемых севильскими торговыми пошлинами
(alcabalas), ставка процента которых находилась на уровне 6-7. Обладатели рент имели бы выбор: либо
сохранить свои ценные бумаги из нового процента (размер которого документ не уточняет), либо
потребовать возврата своих денег; на это был бы выделен «миллион золотом» по первом же прибытии
«Флота Индий». Но венецианец, который нам это сообщает, полагает, что ввиду медленности возмещения
владельцы рент предпочтут продать свои бумаги третьему лицу, которое согласится на новую ставку
процента. В конце концов эта операция не осуществилась.
Драма испанских финансов заключалась в том, что им постоянно приходилось прибегать к новым асьентос.
Во времена Карла V первые роли в таких авансах, которые иногда требовали предоставить внезапно, удер-
живали банкиры Южной Германии — Вельзеры и еше более — Футтеры. Не будем жалеть этих денежных
князей. Однако же они были вправе испытывать беспокойство. Они видели, как много звонкой монеты
покидало их сундуки. Чтобы добиться ее возврата, все время приходилось ждать, порой угрожать,
обзаводиться залогами: так Фуггеры станут хозяевами Maestrazgos (пастбищ, принадлежавших рыцарским
орденам св. Иакова, Калатрава и Алькантара) и разработчиками ртутных рудников Альмадена. И еще того
хуже: чтобы получить обратно данные взаймы деньги, приходилось их авансировать снова. Оказавшись
практически вне игры с асьентос, начиная с банкротства 1557 г., Фуггеры снова в нее включились в конце
столетия в надежде возместить себе невозместимое.
Около 1557 г. началось царствование банкиров генуэзских — Гримальди, Пинелли, Ломеллини, Спинола,
Дориа, — все они принадлежали к старому дворянству (nobitt vecchi) республики св. Георгия. Для своих все
более и более широких операций они организовали денежные ярмарки, так называемые безансонские,
которые с 1579 г. будут долгое время проходить в Пьяченце. С того времени они одновременно стали и
хозяевами богатства Испании, государственного и частного {кто в Испании — дворяне, служители церкви и
особенно «служилые» — не доверял им деньги?), и как бы рикошетом—хозяевами всего богатства Европы,
по меньшей мере поддававшегося мобилизации богатства. В Италии каждый будет играть на бе-зансонских
ярмарках и ссужать генуэзцам деньги даже не ведая об этом, пока не окажется, подобно венецианцам,
застигнут врасплох испанским банкротством 1596 г., которое им обойдется весьма дорого.
Генуэзские купцы были необходимы Католическому королю, ибо они преобразовывали в постоянный
поток поток прерывистый, доставлявший в Севилью американский белый металл. Начиная с 1567 г. нужно
было регулярно, ежемесячно платить испанским войскам, что сражались в Нидерландах. Они требовали,
чтобы им платили золотом, и их требования
538 Глава 5. ОБЩЕСТВО, ИЛИ «МНОЖЕСТВО МНОЖЕСТВ»
будут удовлетворяться вплоть до конца царствования Филиппа II (1598). И следовательно, необходимо было
к тому же, чтобы генуэзцы обменивали американское серебро на золото. Они преуспеют в решении этой
двойной задачи и будут служить Католическому королю до самого банкротства в 1627 г.
Тогда они уйдут с авансцены. После немецких банкиров то был второй скакун, которого загнал испанский
всадник. В 20-30-е годы XVII в. эстафету примут португальские новые христиане. Граф, а затем герцог Оли-
варес* включил их в игру со знанием дела: фактически то были подставные лица, марионетки крупных
нидерландских протестантских купцов. Через них Испания пользовалась выгодами кругооборотов
голландского кредита же тогда, когда в 1621 г. возобновилась война с Соединенными Провинциями.
Нет никакого сомнения, что Испания во времена своего величия плохо умела брать взаймы и позволяла
своим кредиторам обирать себя. Порой ее владыки пытались воспротивиться, даже отомстить за себя: бан-
кротство 1575 г. Филипп II организовал ради того, чтобы избавиться от генуэзцев. Но тщетно. И в 1627 г,
последние именно по собственной воле отступятся, вернее, откажутся от возобновления асьентос.
Капитализм в международном масштабе мог уже поступать как хозяин мира.
АНГЛИЙСКАЯ ФИНАНСОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ: 1688-1756 гг.
Англия успешно осуществила в XVIII в. свою политику государственных займов, а еще лучше — то, что
П.Дж. М. Диксон
229
назвал ее «финансовой революцией». Выражение это справедливо, коль скоро оно
прилагается к очевидной новизне, но оно спорно, если вспомнить о медлительности процесса, начавшегося
самое малое в 1660 г. и достигшего широкого размаха с 1688 г., чтобы завершиться только в начале
Семилетней войны (1756-1763). Следовательно, он потребовал длительного (на протяжении почти столетия)
вызревания, благоприятных обстоятельств плюс неослабевающего экономического подъема.
Эта финансовая революция, что завершилась преобразованием государственного кредита, стала возможна
лишь благодаря глубокой предварительной реорганизации английских финансов, общий смысл которой
ясен. В целом в 1640 г. и даже еще в 1660 г. английские финансы по своей структуре имели довольно
близкое сходство с финансами Франции того же времени. Ни с той, ни с другой стороны Ла-Манша не было
государственных финансов, централизованных и зависевших единственно от государства. Слишком многое
предоставлялось частной инициативе сборщи-
* Оливарес Гаспарде Гусман (1587-1645) — фаворит короля Филиппа IV, фактический правитель Испании в 1621-1643 гг. —
Примеч. пер.
ВСЕПОГЛОЩАЮЩЕЕ ГОСУДАРСТВО 539
ков налогов, которые одновременно были признанными заимодавцами короля, финансистов, у которых
были собственные дела, и чиновников, которые от государства не зависели, так как свои должности
покупали. И это не считая постоянного обращения к лондонскому Сити, подобно тому как король Франции
обращался к своему доброму городу Парижу. Английская реформа, целью которой было избавиться от
посредников, паразитировавших на государстве, совершалась незаметно и последовательно, однако же без
того, чтобы можно было различить хоть какую-то руководящую нить. Первыми ее мерами были передача в
ведение государства таможен (1671) и акцизного сбора (1683), налога на потребление, введенного по
образцу Голландии; одной из последних мер — создание в 1714 г. должности лорда-казначея (Lord
Treasurer), повлекшее за собой учреждение ведомства Казначейства (Board of Treasury), в общем Совета
финансов, который будет надзирать за поступлением доходов в государственную казну (Exchequer). На
сегодняшнем нашем языке мы бы сказали, что имела место национализация финансов, включая в этот
медленный процесс и контроль над Английским банком (контроль, который установится лишь к середине
XVIII в., хоть банк был основан в 1694 г.) плюс (с 1660 г.) решающий голос парламента в вотировании
кредитов и новых налогов.
О том, что такая национализация была глубоким административным преобразованием, что она изменила все
социальные и институционные взаимоотношения агентов государства, можно судить по случайному, и, к
сожалению, слишком краткому замечанию французских наблюдателей. Правительство Людовика XIV
дважды посылало в Англию Аниссо-на и Фенеллона, представителей соответственно Лиона и Бордо в Сове-
те торговли, для ведения переговоров о торговом соглашении, которое, впрочем, заключено не будет. Вот
что они писали 24 января 1713 г. из Лондона генеральному контролеру финансов Демг.ре: «Коль скоро чи-
новники здесь, как и везде в иных местах, весьма корыстолюбивы, мы надеемся достичь цели с помощью
денег, тем более что подарки, кои мы им предложили, вовсе не пахнут подкупом, понеже все здесь нахо-
дится в государственном управлении»
230
. Была ли коррумпированность чиновника менее заметна, потому
что он в принципе представлял государство, — это еще надо бы посмотреть. Что определенно, так это то,
что в глазах французских наблюдателей английская организация, довольно близкая к бюрократии в
современном понимании, была оригинальной и отличной от того, что они знали: «Все здесь находится в
государственном управлении».
Во всяком случае, не взяв таким путем в руки финансовый аппарат государства, Англия не смогла бы
развить, как она это сделала, эффективную систему кредита, хоть современники долго эту систему
поносили. Не будем приписывать слишком большого влияния в установлении этой
540 Глава 5. ОБЩЕСТВО, ИЛИ «МНОЖЕСТВО МНОЖЕСТВ»
системы Вильгельму III, голландскому статхаудеру, ставшему королем Англии. Конечно, он с самого начала
делал крупные займы «на голландский манер», дабы привязать к своему делу, бывшему еще ненадежным,
большое число обладателей государственных рент. Но английское правительство занимало деньги, чтобы
справиться с трудностями войны Аугсбургской лиги (1689-1697)*, а затем войны за Испанское наследство
(1701-1713), как раз еще старыми, даже устарелыми способами. Решающее новшество — долгосрочный заем
— приживалось медленно. Правители мало-помалу узнавали, что имеется доступный рынок для долго-
срочных займов под низкий процент; что существует как бы заранее установленное соотношение между
реальной суммой налогов и возможным объемом займов (последние могли без всякого ущерба быть
увеличены на треть общей суммы налога), между массой краткосрочных долгов и массой долга
долгосрочного; что истинной, единственной опасностью было бы предназначить для выплаты процента
ресурсы ненадежные или же изначально оцененные неверно. Эти правила, долгое время оспаривавшиеся,
выявятся лишь с того дня, как игра станет вестись трезво и в больших масштабах. Мало-помалу диалектика
краткосрочного и долгосрочного будет осознана, чего отнюдь еще не было в 1713 г., году Утрехтского мира,
когда долгосрочные займы именовали еще «подлежащими возмещению или самоликвидирующимися»
(«repayable or self liquidating»). Как бы сам собой долгосрочный заем превращался в заем вечный. С этого
времени государство не должно было более его возмещать и могло, превратив свой текущий долг в долг
консолидированный, не истощать свои ресурсы кредита или наличных денег. Что же до заимодавца, то он
может передать свои бумаги третьему лицу — это было разрешено с 1692 г. — и, значит, всякий раз, как он
того пожелает, вернуть свой аванс. То было чудо: государство не возвращает долги, а кредитор получает об-
ратно свои деньги по своему желанию.
Чудо это не было даровым. Нужно было, чтобы противники долга, вскоре ставшего чудовищным, не
одержали верх в начавшихся широких дебатах. Такая система покоилась на «кредите» государства, на
доверии публики; следовательно, долг мог существовать лишь благодаря созданию парламентом новых
доходов, предназначавшихся всякий раз для регулярной выплаты процентов. В этой игре у определенных
слоев населения — земельных собственников (которые в виде поземельного налога, land tax, выплачивали
государству пятую часть своего дохода), потребителей или торговцев тем или иным облагавшимся налогом
продуктом — возникало ощущение, что операция проделывается за их счет в пользу класса парази-
'Аугсбургскаялига — союз (с 1686г.) Австрии, Голландии, Испании, Швеции и немецких княжеств против Франции Людовика
XIV; впоследствии (1689) к союзу примкнула и Англия. — Примеч. пер.
ВСЕПОГЛОЩАЮЩЕЕ ГОСУДАРСТВО 541
тов, спекулянтов: держателей рент, лиц, предоставляющих капиталы, негоциантов (чьи доходы не
облагались), всех этих денежных людей (moneyed теп), которые важничают и презирают работящую нацию.
Разве не заинтересованы они, эти спекулянты, в разжигании войны, ведь новая война для них — сплошной
выигрыш, ибо она повлечет за собою для государства новые займы и повышение размеров процента? Война
с Испанией (1739), первый крупный политический надлом столетия, будет в значительной мере делом их
рук. Вследствие этого было естественным, что система консолидированного долга, в которой ныне можно
видеть важнейшую основу английской стабильности, подвергалась яростным нападкам современников во
имя добрых принципов здоровой экономики. На самом же деле она была всего лишь прагматическим
плодом обстоятельств.
Именно крупные купцы, золотых дел мастера, банковские дома, специализировавшиеся на выпуске займов
— одним словом, именно деловой мир Лондона, решающего и исключительного сердца нации, обеспечил
успех политики займов. Свою роль сыграла в этом и заграница. В 20-е годы XVIII в., на пороге периода
правления Уолпола и в течение всего этого периода, голландский капитализм проявил себя решающим
участником этой операции. 19 декабря 1719 г. из Лондона сообщали о «новых выпусках займа более чем на
100 тыс. фунтов стерлингов с намерением употребить их в наших фондах»
231
. Фонды — это английское
слово (Funds), обозначающее государственные ценные бумаги. Иногда будут также говорить «ценные
бумаги» (securities), «аннуитеты» (annuities).
Как объяснить массовые покупки голландцами английских ценных бумаг? Ставка процента в Англии часто
(но не всегда) бывала выше процента, практиковавшегося в Соединенных Провинциях. И английские фонды
в отличие от амстердамских аннуитетов были свободны от обложения, а это было преимуществом. С другой
стороны, Голландия имела с Англией положительное торговое сальдо: для голландских торговых домов,
обосновавшихся в Лондоне, английские фонды представляли легкое и удобно мобилизуемое помещение их
прибылей. Иные доходили до того, что реинвестировали доход со своих ценных бумаг. Таким образом,
начиная с середины столетия амстердамский рынок образовывал единое целое с лондонским. Спекуляция
английскими фондами с оплатой наличными или к определенному сроку была на обоих рынках гораздо
более активной и разнообразной, нежели акциями нидерландских компаний. В целом, хоть процессы эти и
не могут быть сведены к простой схеме, Амстердам пользовался параллельным рынком английских фондов,
дабы сбалансировать свои операции по краткосрочному кредиту. Утверждали даже, будто голландцы в
какой-то момент владели четвертью или одной пятой английских облигаций государственного долга. Это
слишком сильно сказано. «Я знаю ото всех банкиров Лондона, — писал в 1771 г. Исаак де Пинто, — что
заграница обладает не более чем одной восьмой национального долга»
232
.
542 Глава 5. ОБЩЕСТВО, ИЛИ «МНОЖЕСТВО МНОЖЕСТВ»
Впрочем, это не важно. Нечего удивляться тому факту, что английское величие складывалось в ущерб
ближнему — голландским заимодавцам. Но также и в ущерб заимодавцам французским, из швейцарских
кантонов или немецким. В XVI и XVII вв. флорентийские, неаполитанские или генуэзские ренты не были бы
столь надежными, если бы не иностранный подписчик. К 1600 г. рагузинцы владели этими рентами на 300
тыс. дукатов
233
. Капиталы смеялись над границами. Они направлялись туда, где безопаснее. И все же сама
ли по себе система, сама ли финансовая революция обеспечила английское величие? Англичане в конце
концов уверовали в это. В 1769 г. Томас Мортимер в седьмом издании своей книги «Каждый сам себе
брокер» говорил о государственном кредите как о «вечном чуде в политике, каковое одновременно и
изумляет государства Европы, и внушает им великий страх» («standing miracle in politics, which at once
astonishes and over-awes the States of Europe»)
2
^
4
. В 1771 г. трактат де Пинто, который мы часто цитировали,
превозносил его до небес
235
. Питт в 1786 г. говорил, что он «убежден, что на этом вопросе государственного
долга покоятся мощь и даже независимость нации»
236
.
И все же Симолин, русский посол в Лондоне, который тоже понимал выгоды английского
консолидированного долга, видел в нем одну из причин растущей дороговизны, сделавшейся в Лондоне с
1781 г. «огромной и превосходящей любое воображение»
237
. Не удержаться от мысли, что этот рост долга и
цен мог бы иметь совсем иные последствия, ежели бы Англия одновременно не захватила господство над
миром. Например, если бы она не одержала верх над Францией в Северной Америке и в Индии, в двух этих
регионах, ставших очевидными опорными пунктами ее взлета.
БЮДЖЕТЫ, КОНЪЮНКТУРЫ И НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПРОДУКТ
Государственные финансы могут быть поняты лишь включенными в совокупность экономической жизни
страны. Но нам потребовались бы точные цифры, не запутанные финансы, экономики, поддающиеся
контролю. Ничего этого у нас нет. Однако мы располагаем бюджетами, или, скажем точнее (ибо слово это
приобрело свой полный смысл лишь в XIX в.), росписями правительственных доходов и расходов. Мы были
бы наивными, считая их за наличные деньги, но легкомысленными, вовсе не принимая их во внимание.
Так, у нас есть венецианские Балансы (Bilanci) с XIII в. по 1797 г.
238
; счета бургундских Валуа с 1416 по
1477 г.
239
Мы могли бы восстановить цифры, относящиеся к Кастилии, в общем самой активной части Испа-
нии, в XVI-XVII вв.
240
: документы находятся в Симанкасе. Есть у нас
ВСЕПОГЛОЩАЮЩЕЕ ГОСУДАРСТВО 543
довольно полные цифры по Англии, но их еще предстоит подвергнуть строгому критическому анализу. Для
Франции имеется почти один только порядок величин
241
. В отношении Оттоманской империи сейчас про-
водятся исследования
242
. Мы имеем даже цифры для Китая, хотя и довольно сомнительные
243
. В
зависимости от случайной памятной записки или путевых заметок мы располагаем кое-какими цифрами
доходов Великого Могола
244
или [русского] царя
245
.
Однако же у руководящих лиц было лишь туманное представление о том, что происходило в их
собственном доме. Понятие о бюджете-плане, можно сказать, не существовало. Общая роспись финансов,
составленная французским правительством 1 мая 1523 г. и представлявшая с известным запозданием
предполагаемые доходы и расходы на 1523 г., составляет редкость
246
. Точно так же, как в XVII в. повеление
Католического короля неаполитанской Счетной палате (Sotnmaria)
247
выслать бюджет-план одновременно с
отчетом об исполнении сводного бюджета в конце года. Эта рациональность мадридских канцелярий
объяснялась желанием до конца использовать все ресурсы Неаполитанского королевства. Эти канцелярии
даже грозили советникам Sommaria в случае невыполнения полученных приказов полной приостановкой
выплаты им жалованья или сокращением его наполовину. Но ведь трудности, с какими сталкивались эти
советники, были значительными. Они объясняли, что фискальный год не совпадает с бюджетным годом в
Неаполе: сбор соляного налога в Абруццо начинается с 1 января, но в портовых складах Калабрии — с 15
ноября; налог на шелка взимается начиная с 1 июня и т. д. Наконец, налог претерпевал локальные вариации
от одного пункта королевства к другому. Работа, которой требует Мадрид, могла выполняться лишь с
неизбежными опозданиями, и пусть кто угодно мечет громы и молнии! Фактически сводный баланс за 1622
г. оказывается в Мадриде 23 января 1625 г.; баланс за 1626 г. — в июне 1632 г.; баланс за 1673 г. — в
декабре 1676 г. В заключительной части появляется предостережение: не следует предусматривать
отстранение откупщиков налогов и взятие последних под управление государства, ибо это все равно, что
отдать их в руки дьяволу («in mono del demonic»).
Та же ситуация существовала во Франции. Лишь с появлением июньского указа 1716 г. в государственных
финансах была введена проверка счетов «посредством подчинения их... двойной бухгалтерии»
248
. Но речь
шла о контроле за расходами, а не о средстве заранее их ориентировать. В самом деле, чего не было при
ведении этих бюджетов, так это расчета предполагаемых трат. За ритмом расходов следили лишь путем
наблюдения за наличностью. Состояние касс сигнализировало о критических пределах, определяло
подлинный календарь финансовой деятельности. Когда при известных драматических обстоятельствах
Калонн 3 ноября 1783 г. придет
на пост генерального контролера финансов, он прождет несколько месяцев, прежде чем сможет узнать
в точности состояние казны.
Несовершенные бюджеты, какими мы располагаем или которые мы реконструируем, имеют самое большее
«индикативную» ценность.
Они показывают нам, что бюджеты колебались в соответствии с повышавшейся конъюнктурой цен;
следовательно, в целом государство не страдало от такого повышения, оно следовало за ним. С ним не
случалось того, что бывало с сеньорами, чьи доходы зачастую отставали от общего индекса роста. И значит,
государство никогда не окажется зажато между доходами на уровне вчерашнего дня и расходами на высоте
дня завтрашнего. Картина этого движения, намеченная в графиках на с. 544-545,
1550 1560
Случай Испании
Бюджеты следуют за конъюнктурой
Венецианский бюджет складывался из трех бюджетов — городского, материковых владений (Terra Ferma) и имперского. Мы
оставили в стороне империю, относящиеся к ней цифры зачастую чересчур амбициозны. График составлен м-ль Джеммой
Мианг главным образом на основе Сводных балансов (Bilancigeneral!). Три кривые соответствуют всем поступлениям Венеции
и материковых владений, выраженным в дукатах (ducati correnti), в золоте (в цехинах) и в серебре (в десятках тонн). Для
Франции цифровые данные, установленные Ф. Спу-нером, имеют весьма «облегченную» ценность: номинальные цифры — в
турских ливрах и цифры, рассчитанные в золоте.
Какими бы ни были несовершенными эти кривые, они указывают на то, что существовали бюджетные конъюнктуры, связанные
с конъюнктурой цен.
См.: Braudel F. La Mediterranee et le mondemediterraneen a I'epoquede Philippe II. 1%6, II, p. 31. Индекс цен по отношению к
серебру заимствован у Дж. Хэмилтона. Бюджеты исчислены в миллионах кастильских дукатов — расчетной монете, не
изменявшейся в рассматриваемый период. Бюджетные оценки взяты из неопубликованной работы Альваро Кастильо Пинта-до.
На сей раз, несмотря на несовершенство подсчета поступлений, совпадение между конъюнктурой цен и движением
фискальных поступлений намного яснее, нежели в предыдущих случаях. Предварительные графики, аналогичные
составленным нами, легко могут быть вычислены для Синилии и Королевства Неаполитанского и даже для Оттоманской
империи. Графиком для этой последней группа Омера Лютфи Баркана уже занялась. См.: Braudel F. La Mediterranee et ie monde
mediterraneen a I'epoque de Philippe II. 1966, II, p. 33.
546 Глава 5. ОБЩЕСТВО, ИЛИ «МНОЖЕСТВО МНОЖЕСТВ»
в том, что касается французских финансов XVI в., более четко видна, когда речь идет также о финансах
испанских или венецианских того же периода. Однако же Э. Ле Руа Ладюри
249
, исходя из примера
Лангедока, полагает, что в XVI в. будто бы наблюдалось определенное запаздывание роста доходов
государства по сравнению со стремительным ростом цен — запаздывание, наверстанное начиная с 1585 г.
Но что не подлежит сомнению, так это рост доходов французского государства в XVII в. Если бы игрой
управляла конъюнктура, эти доходы должны были бы понизиться со спадом цен. Но ведь при Ришелье
(1624-1642) они удвоились или утроились, как если бы в этот унылый период государство было
«единственным защищенным предприятием», которое могло по собственному желанию увеличивать свои
доходы. Разве не напоминал кардинал в своем завещании, что суперинтенданты финансов «приравнивают
одну [только] соляную пошлину с соляных полей к Индиям короля Испанского»?
230
Связь, которая бы объяснила не одну аномалию, — это связь, что существовала между массой налога и
национальным продуктом, от которого она составляет только часть. Согласно подсчету, относящемуся к
Венеции
251
(но надо признать, что Венеция — случай весьма специфичный), эта часть могла быть порядка
10-15% валового национального продукта. Если в 1600 г. Венеция имела 1200 тыс. дукатов доходов, то я
полагаю, что национальный продукт мог там быть порядка 8-12 миллионов. Специалисты по истории
Венеции, с которыми я это обсуждал. находят эти последние цифры заниженными, если только фискальное
напряжение не было слишком велико. Во всяком случае, очевидно (я не хочу втягивать читателя в
бесконечные расчеты и споры), что фискальное напряжение на территории более обширной и менее
урбанизован-ной, чем территория венецианская, по необходимости должно было быть ниже — по-
видимому, порядка 5%
252
. Не благоприятствовали ли расширению территориального государства его
фискальные претензии, меньшие, чем в город ах-государствах со слишком малым пространством? Все это
слишком смело...
Но если бы историки попытались проделать такой же подсчет в отношении нескольких стран, быть может,
удалось бы проверить, в случае успеха некоторых сопоставлений, есть ли возможность проследить
движение национального продукта или ее нет. Без чего любое перенесение в прошлое объяснений и догадок,
почерпнутых из современных исследований экономического роста, становилось бы иллюзорным. Ибо
именно по отношению ко всей массе национального дохода должно все сравниваться и измеряться.
Например, когда недавно один историк утверждал по поводу Западной Европы XV в., что военные расходы
колебались там между 5 и 15% национального дохода, то даже если проценты лишь намечены мельком и не
исчислены строго, это бросает свет
ВСЕПОГЛОЩАЮЩЕЕ ГОСУДАРСТВО 547
на названные выше очень старые проблемы
253
. Потому что нижний предел, 5%, составлял, грубо говоря, в
эти далекие времена норму обычного бюджета, а 15% были превышением, которое не смогло бы сохра-
няться долго без катастрофических последствий.
ПОГОВОРИМ О ФИНАНСИСТАХ
Двойное несовершенство как фискальной, так и административной системы государства, постоянное
обращение к займам объясняют то главенствующее положение, какое очень рано заняли финансисты. Они
образовали особый сектор капитализма, прочно и тесно связанный с государством, и как раз поэтому мы не
касались его в предыдущей главе. Следовало сначала представить государство.
Само это слово не лишено двусмысленности. Известно, что в языке былых времен финансист не значило
банкир. В принципе он занимался государственными средствами, тогда как банкир занимался своими соб-
ственными и в еще большей степени — средствами своих клиентов. Но проведение такого различения
оказывается довольно тщетным. Точно так же, как и разграничение задним числом финансиста
государственного и финансиста частного
254
. В действительности ни один финансист не ограничивался
только финансовым ремеслом. Всегда он занимался чем-то еще — в частности, банком, — и это что-то
включалось в глобальную игру, зачастую очень обширную и разнообразную.
И так было всегда. Жак Кёр был главным казначеем Карла VII, одновременно он был купцом,
горнопромышленником, арматором. В этом последнем качестве он вдохновлял левантийскую торговлю
через Эгморт, торговлю, стремившуюся быть независимой от венецианской монополии. Документы его
судебного процесса дают нам нескончаемый список его весьма многочисленных дел и предприятий
255
. В
последующем «откупщики» (traitants), «дольщики» (partisans), «деловые люди» (hommes d'affaires), которых
в таком множестве встречаешь на протяжении финансовой истории французской монархии, также будут
лишь наполовину вовлечены в операции с государственными финансами. Зачастую они бывали, и это даже
не требует насильственной «подгонки» терминов, банкирами на королевской службе, но в первую очередь
— на службе у самих себя. Деньги, которые они ссужали, еще следовало занять, и финансисты неизбежно
вмешивались в сложные игры кредита. Именно это делали, например, итальянские финансисты, служившие
Мазарини — Серанто-не, Ченами, Контарини, Аироли, Валенти, — которых кардинал вполне разумно
помещал либо в Генуе, либо в Лионе, что делало для него возможной непрерывную и выгодную, хоть часто
и рискованную, игру на векселях
256
. Даже когда финансист бывал «чиновником финансового ведомства»
(«officier de finances»), как то часто случалось во Франции, так
548 Глава 5. ОБЩЕСТВО, ИЛИ «МНОЖЕСТВО МНОЖЕСТВ»
что королю он ссужал те самые деньги, какие собирал с налогоплательщиков, он не довольствовался своим
ремеслом агента фиска и заимодавца. Вот, например, могущественное семейство лангедокских финансистов
Кастанье в эпоху Людовика XV
257
. Их восхождение началось вместе с войной за Испанское наследство.
Одни были сборщиками тальи в Кар-кассонне, другие — управляющими Ост-Индской компании, их
сыновья и племянники, прежде чем стать министрами, заседали в тулузском парламенте. В Каркассонне
работали мануфактуры Кастанье. В Париже существовал банк Кастанье. Арматоры Кадиса и Байонны
финансировались Кастанье. Во времена системы Лоу в Амстердаме находился банк Кастанье. Позднее
Дюплекс, проводя в Индии свою политику, будет занимать деньги у Кастанье. Другие примеры того, что
Шоссинан-Ногаре именует «купец —банкир — предприниматель — арматор — финансист» для первой
половины XVIII в.,— это семейства Жилли или Кроза. Анту-ан Кроза, один из главных кредиторов короля,
тот самый, что хотел (вместе в Самюэлем Бернаром) возродить Ост-Индскую компанию, участвовал в
образовании Компании мыса Негр, в Гвинейской компании, в заключении договора об асьенто (ввозе
негров в Испанскую Америку), в Компании Южных морей. Короче говоря, во всей крупной международной
торговле Франции. В 1712 г. он получил монополию на торговлю с Луизианой.
Но положение оказывалось иным, когда финансист, вместо того чтобы ссужать деньги государству,
подданным которого он состоял, предлагал свои услуги за границей — другим государям или другим
государств;! \; Было ли это другое, более высокое ремесло? Во всяком случае, именно это утверждал один
очевидец, излагавший в 1778 г. точку зрения Голландии. «Не следует смешивать, — говорит он, —
искусство финансиста с тем разрушительным занятием, каковое Италия некогда преподнесла как зловещий
подарок Франции; с тем занятием, что создало дольщиков, откупщиков налогов и королевских откупщиков
(fermiers), известных в Англии под именем изворотливых людей, коих ловкость подчас глупо расхваливали
и коей применение должно было запретить всякое просвещенное правительство»
258
. Этот тип финансиста
высокого класса, финансиста международного масштаба, получил в XVIII в. широкое распространение в
Генуе, Женеве и еще больше — в Амстердаме.
В этом последнем городе
259
различие между негоциантами и финансистами-банкирами стало углубляться с
конца XVII в., и открывшаяся пропасть быстро расширялась. Повинна в том была самая численность заем-
щиков, толпившихся на амстердамском рынке. Первым из крупных государственных займов с выпуском
облигаций был «австрийский заем в размере полутора миллионов флоринов у фирмы Дойц в 1695 г.»
260
. Мы
увидим быстрое развитие этой отрасли деловой активности при участии, помимо «контор», занимавшихся
делами в целом, целой толпы агентов
ВСЕПОГЛОЩАЮЩЕЕ ГОСУДАРСТВО 549
по продаже ценных бумаг и субагентов, размещавших ценные бумаги и облигации среди публики,
получая за это комиссионные. Когда заем бывал «закрыт», бумаги поступали на биржу. Тогда
начиналась обычная игра: дождаться повышения и ликвидировать по цене выше номинала ценные
бумаги, которые получали зачастую на особых и выгодных условиях, а затем заняться аналогичной
операцией, но так, чтобы не быть более «обремененным частью последнего займа». Именно таким
образом колоссальному банку Генри Хоупа, ставшему преемником фирмы Де Смет в роли заимодавца
Екатерины II, удастся разместить в 1787—1793 гг. девятнадцать русских займов на сумму 3 млн
флоринов каждый, т. е. всего на сумму 57 млн
261
. И значит, пишет Я.Г. Ван Диллен, именно с помощью
голландских денег Россия смогла отвоевать у Турции огромную территорию до самых берегов Черного
моря. Прочие фирмы — Хоггеры, Хорнека и К°, Вер-брюгге и Голль, Физо, Гран и К", Де Смет —
участвовали в размещении этих займов, которые интересовали всю или почти всю политическую
Европу. Эти удобные игры знавали, однако, и катастрофы (но то входило в понятие профессионального
риска): австрийский заем, заключенный в 1736 г. под обеспечение доходов с Силезии, потерпел крах в
1763 г. с завоеванием Силезии Фридрихом II; позднее переживут катастрофу французские займы,
предоставлявшиеся начиная с 1780 г.
Такое преобладание амстердамского финансового центра не было само по себе новшеством; со времен
средневековья всегда в той или другой стране имелась господствующая финансовая группа, навязывавшая
свои услуги всей Европе. Я довольно долго описывал Испанию Габсбургов, подчиненную власти
южногерманских купцов во времена Фуггеров, а затем, после 1552-1557 гг., власти генуэзских «деловых
людей» (hombres de negocios); Францию, бывшую на протяжении столетий добычей ловких итальянских
купцов; Англию XIV в., которую эксплуатировали луккские и флорентийские банкиры-заимодавцы. В XVIII
в. Франции окончательно подчинилась «интернационалу» протестантских банков. И в это же время в
Германии восторжествовали «придворные евреи» (Hojjuden), помогавшие развитию и функционированию
королевских финансов, порой трудному, даже для Фридриха II.
Англия, как это часто бывало, оказывается особым случаем. Взяв в свои руки финансы, государство
устранило вмешательство заимодавцев, которые некогда, как и во Франции, господствовали над кредитом.
Таким образом часть капитала нации оказалась вытеснена в деловую сферу, прежде всего — в торговлю и
банковское дело. Но в конечном счете государственный кредит не вытеснил из игры финансовые силы
прошлых времен. Несомненно, что система государственных ценных бумаг, рано сделавшаяся всеобщей как
для краткосрочных кредитов, так и для долгосрочных, была рассчитана на широкую публику. Прекрасное
исследование П.Дж.М. Диксона содержит список категорий подписчиков: они
550 Глава 5. ОБЩЕСТВО, ИЛИ «МНОЖЕСТВО МНОЖЕСТВ»
представляли все этажи социальной лестницы сверху донизу. Но этому автору не стоило труда доказать, что
под сенью такой кажущейся открытости узкая группа купцов и финансистов, поднаторевших в спекулятив-
ных играх, господствовала над операциями с государственными займами, взяв в целом реванш
262
. Прежде
всего потому, что доля многочисленных мелких подписчиков составляла лишь небольшую часть общей
суммы размещенных займов. А затем потому, что, как и в Амстердаме, денежные воротилы, которые
организовывали заем, не довольствовались размещением подписки; они покупали для себя огромные пакеты
ценных бумаг, сразу же использовали их (порой даже до завершения подписки) для спекуляции, пользуясь
новым займом, чтобы играть на бумагах займа предыдущего. Разоблачая в парламенте монополию, которую
присвоили себе в государственных финансах те, кого он презрительно именовал «гробовщиками»
(undertakers), сэр Джон Бернард в конечном счете добился того, что займы 1747 и 1748 гг. были напрямую
открыты для публичной подписки без посредничества финансистов. Но спекуляция без труда обошла новую
систему подписки, и общество еще раз увидело, что, если правительство хочет успешно разместить заем,
ему не обойтись без таких профессионалов
263
. Так что, заключает П.Дж.М. Диксон, следует признать, что
вопли тори, направленные против денежного мира, имели под собой солидное основание, а не усматривать в
этих воплях простое невежество и предубеждения обойденных
264
.
ОТ ОТКУПЩИКОВ К КОРОЛЕВСКИМ ОТКУПАМ
Монархической Франции не удалось «национализировать» свои финансы. Может быть, она и не пробовала
это сделать всерьез, невзирая на усилия аббата Террэ*, Тюрго и особенно Неккера. Но в конце концов
монархия от этою и умерла. Если Революции с самого начала удалось успешно провести финансовую
реформу, так это потому, что трудности были в первую очередь социального и институционального
характера
265
. Дж.Ф. Бошер был прав, сказав в 1970 г., что в долгой истории финансов монархии важнее всего
был не столько баланс доходов и расходов, который, конечно, играл свою роль, сколько структура системы,
в которой на протяжении столетий торжествовали частные интересы.
В самом деле, Франция не имела государственных финансов, не имела централизованной системы;
следовательно, невозможны были ни порядок, ни предвидение. Все шестерни механизма находились вне
настоящего правительственного контроля. Действительно, финансы зависели от посредников, которые
обеспечивали поступления от налогов, срочных
* Террэ Жозеф-Мари (1715-1778) — генеральный контролер финансов в 1770-1774 гг. — Примеч. пер.
ВСЕПОГЛОЩАЮЩЕЕ ГОСУДАРСТВО 551
долговых обязательств, заимствованных сумм. Посредниками этими были города, прежде всего Париж (с
рентами на Ратушу) и Лион, провинциальные штаты, Ассамблея духовенства, откупщики, что взимали кос-
венные налоги, финансовые чиновники, занимавшиеся прямыми налогами. Вы можете себе представить,
чем стало бы ныне Казначейство французского государства, если бы рядом с ним не стоял Французский
банк, а к его услугам и в его подчинении не находились сборщики налогов, контролеры и целая
администрация — несомненно, тяжеловесная, истинная цитадель бюрократии, — на улице Риволи*? Если
бы вся эта машина находилась в руках частных или получастных предприятий? Как раз в таком положении
находилась монархия; она пользовалась целой серией касс, сотней их. Через кассу королевского
казначейства, бывшую в принципе центральной, проходила самое большее половина доходов короля. Когда