
тем переписывал от начала до конца. Один из друзей Анри Матисса, который ему позировал, рассказал мне,
что тот имел обыкновение по десять раз снова и снова начинать свои рисунки, день за днем выбрасывая их в
корзину, чтобы остановиться только на последнем, где находил наконец, как он думал, чистоту и простоту
линий. К несчастью, я не Анри Матисс. И я даже не уверен, что последний вариант моего текста будет
самым ясным, наиболее соответствующим тому, что я думаю или пытаюсь думать. Чтобы утешиться, я
повторял себе изречение английского историка Фредерика У. Мейтленда (1887), гласящее, что «простота—
не отправная точка, а цель»
2
, порой же, при определенном везении, завершающий момент.
ПРИМЕЧАНИЯ
1
Accarias de Serionne J. Les Interets des nations de I'Europe developpes relativement аи commerce. 1766 (в частности, с. 270).
2
Maitland F. W. Domesday book and Beyond. (2nd ed.), 1921, p. 9. «Simplicity is the outcome of technical subtlety; it is the goal, not
the starting point». :
Глава 1 ОРУДИЯ ОБМЕНА
На первый взгляд экономика — это две огромные зоны: производство и потребление. В первой все
начинается и возобновляется, во второй все завершается и уничтожается. «Общество, — говорит Маркс, —
не может перестать производить, так же как оно не может перестать потреблять»
1
. Истина общеизвестная.
Прудон говорил почти то же самое, когда утверждал, что единственная очевидная цель человека — работать
и есть. Но между двумя этими мирами втискивается третий, тонкий, но живой, как речушка, и тоже
узнаваемый с первого взгляда: обмен, или, если угодно, рыночная экономика. На протяжении столетий,
которые изучаются в этой книге, она несовершенна, прерывиста, но уже навязывает себя — и она
определенно революционна. В рамках целого, которое упорно тяготеет к рутинному равновесию и выходит
из него разве только для того, чтобы снова к нему же возвратиться, она представляет зону перемен и но-
ваций. Маркс ее обозначает как сферу обращения
2
— выражение, которое я по-прежнему продолжаю
считать удачным. Несомненно, слово «обращение», пришедшее в экономику из физиологии
3
, охватывает
слишком много вещей сразу. Если верить Ж. Шеллю, издателю полного собрания сочинений Тюрго
4
,
последний подумывал о том, чтобы написать «Трактат об обращении», где шла бы речь о банках, системе
Лоу, кредите, денежном курсе и торговле, наконец, о роскоши, т. е. почти обо всей экономике, как ее тогда
понимали. Но разве термин «рыночная экономика» не приобрел сегодня также расширительный смысл,
который бесконечно превосходит простое значение обращения и обмена?
5
Итак, три мира. В первом томе этого труда мы отвели главную роль потреблению. В последующих главах
мы займемся обращением. Очередь
Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА
трудных проблем производства наступит последней
6
. Не то чтобы можно было бы оспаривать мнение
Маркса или Прудона о них как о важнейших. Но наблюдающему в ретроспективе, а именно таков историк,
трудно начинать с производства — области запутанной, которую нелегко очертить и которая еще
недостаточно описана во всех своих деталях. Напротив, обращение обладает тем преимуществом, что легко
доступно наблюдению. В нем все подвижно и говорит об этом движении. Шум рынков безошибочно
достигает наших ушей. Право же, без всякой похвальбы, я могу увидеть купцов-негоциантов и
перекупщиков на площади Риальто в Венеции около 1530г. из того же окна дома Аретино, который с
удовольствием ежедневно созерцал это зрелище
7
. Могу войти на Амстердамскую биржу 1688 г. и даже
более раннюю и не затеряться там — я едва не сказал: играть на ней, и не слишком бы при этом ошибся.
Жорж Гурвич сразу же возразил бы мне, что легко наблюдаемое рискует оказаться ничтожным или
второстепенным. Я не так в этом уверен, как он, и не думаю, что Тюрго, взявшийся за весь комплекс
экономики своего времени, был бы совершенно не прав, выделив обращение. И потом, генезис капитализма
жестко привязан к обмену — разве это не заслуживает внимания? Наконец, производство означает
разделение труда и, значит, обязательно обрекает людей на обмен.
Впрочем, кому бы пришло в голову действительно преуменьшать роль рынков. Даже простейший рынок —
это излюбленное место спроса и предложения, место обращения к услугам ближнего, без чего не было бы
экономики в обычном понимании, а только жизнь, «замкнутая» (по-английски «встроенная», embedded) в
самодостаточности, или не-экономика. Рынок — это освобождение, прорыв, возможность доступа к иному
миру: возможность всплыть на поверхность. Деятельность людей, излишки, которые они обменивают, мало-
помалу проходят через этот узкий пролом, поначалу с таким же трудом, с каким проходил через игольное
ушко библейский верблюд. Затем отверстия расширились, число их возросло, а общество в итоге сделалось
«обществом со всеобщим рынком»
8
. В конечном счете и, значит, с запозданием; и в разных областях это
никогда не случалось ни одновременно, ни в одной и той же форме. Следовательно, не существует простой
и прямолинейной истории развития рынков. Здесь бок о бок сосуществуют традиционное, архаичное, новое
и новейшее. Даже сегодня. Конечно, легко набрать наглядные картинки, но их невозможно точно соотнести
друг с другом. И это относится даже к Европе, случаю привилегированному.
Не связана ли эта в некотором роде наводящая на размышления трудность также и с тем, что поле нашего
наблюдения, время с XV по XVIII в., все еще недостаточно по своей продолжительности? Идеальное поле
наблюдения должно бы было простираться на все рынки мира с момента их зарождения до наших дней. Это
огромная область, которую в недалеком прошлом вознамерился со страстью иконоборца объяснить Карл
Поланьи
9
.
ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА НИЖНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ