Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв 3 тт. Том 2. Игры обмена
Подождите немного. Документ загружается.
гласит, что для рассудительного человека «лучше иметь друзей на рынке, чем монеты в сундуке» («valpiu
avere amid in piazza che denari nella cassa»). Для сегодняшнего дагомейского фольклора противостоять
соблазнам рынка — это признак мудрости. «Если торговец кричит: «Зайди и купи!», разумно будет
ответить: «Я не трачу сверх того, что имею!»
36
РЫНКИ МНОЖАТСЯ И СПЕЦИАЛИЗИРУЮТСЯ
Став достоянием городов, рынки растут вместе с ними. Они множатся, взрываясь в городском пространстве,
слишком стесненном, чтобы их сдержать. А так как они — сама движущаяся вперед новизна, ускоренное их
развитие почти что не ведает преград. Они безнаказанно навязывают свою
ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА НИЖНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ
толчею, свои отбросы, свои упрямо собирающиеся скопища людей. Решением проблемы было бы отбросить
рынки к воротам города, за городские стены, в предместья. Что и делали нередко, когда создавался новый
рынок — как это было в Париже на площади Сен-Бернар в Сент-Антуанском предместье (2 марта 1643 г.);
как было «между воротами Сен-Мишель и рвом нашего города Парижа, улицей д'Анфер и воротами Сен-
Жак» в октябре 1660 г.
37
Но старинные места скоплений народа в самом центре городов сохранялись, было
уже трудным делом даже слегка их потеснить, как, например, с моста Сен-Мишель к оконечности этого
моста в 1667 г.
38
или полувеком позднее, в мае 1718 г., с улицы Муффтар на близлежащий двор особняка
Патриархов
39
. Новое не изгоняло старого. А так как городские стены раздвигались по мере того, как росли
поселения, рынки, благоразумно размещенные по периметру стен, в один прекрасный день оказывались в
пределах крепостной ограды да там и оставались.
В Париже Парламент, члены городского магистрата и лейтенант полиции* начиная с 1667 г. отчаянно
пытались удержать их в надлежащих границах. Тщетно! Так, в 1678 г. улица Сент-Оноре была непроезжей
по причине «рынка, каковой противозаконно разместился вблизи приюта слепых и перед мясной лавкой по
улице Сент-Оноре, где по базарным дням некоторые женщины и перекупщицы, как сельские, так и
городские, выкладывают свои товары прямо посреди улицы и препятствуют проезду по оной, хотя и должна
она быть всегда свободна, как одна из самых многолюдных и значительных в Париже»
40
. Беззаконие явное,
но как с ним справиться? Очистить одно место означает загромоздить другое. Почти пятьюдесятью годами
позднее небольшой рынок у приюта Кэнз-Вэн существовал по-прежнему, так как 28 июня 1714 г. комиссар
Брюссель писал своему начальнику в Шатле: «Сударь, сегодня получил я жалобу от обывателей малого
рынка у Кэнз-Вэн, куда отправился я за хлебом, на торговок макрелью, кои выбрасывают жабры своих
макрелей, что причиняет немалое неудобство из-за зловония, какрвое от сего происходит на рынке. Было бы
благом... предписать сим женщинам складывать эти жабры в корзины, дабы затем их опрастывать в
тележку, как то делают с гороховой шелухой»
41
. Еще более возмутительной была — потому что про-
исходила она на Страстной неделе на паперти собора Парижской богоматери — «Сальная ярмарка» (Foire
du Lart), фактически большой рынок, на который парижские бедняки и не совсем бедняки приходили
покупать ветчину и куски шпига. Коромысло общественных весов размещалось на самой паперти собора. И
возникала неслыханная толкотня, стоило кому-то попытаться взвесить свои покупки раньше соседа. И по-
всюду насмешки, кривлянье, мелкое воровство. Королевские гвардейцы,
' Высшее должностное лицо, возглавлявшее полицию в Париже и в крупных городах. — Примеч. пер.
8 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА
наблюдавшие за порядком, и те вели себя не лучше прочих, а факельщики из расположенного по соседству
Отель-Дьё позволяли себе грубые шутовские проделки
42
. Все это не помешало в 1669 г. дать шевалье де
Грамону разрешение устроить «новый рынок между церковью Богоматери и островом Пале». Каждую
субботу возникали катастрофические заторы. Как проложить путь церковным процессиям или карете
королевы через площадь, где черно от народа?
43
Само собой разумеется, едва какое-нибудь пространство освобождается, как им завладевают рынки.
Каждую зиму в Москве, когда Москва-река замерзала, на льду размещались ларьки, балаганы и лавки
мясников
44
. Это было как раз то время года, когда благодаря удобству санных перевозок и замораживанию
прямо под открытым небом разделанного мяса и туш забитых животных на рынках накануне и сразу же
после Рождества неизменно наблюдался рост оборота торговли
45
. В Лондоне в необычно холодные зимы
XVII в. праздником бывала возможность вынести на покрытую льдом реку веселье карнавала, который «по
всей Англии длится с Рождества до Богоявления». «Будки, что служат кабачками», огромные части
говяжьих туш, что жарятся на открытом воздухе, испанское вино и водка привлекают все население, а при
случае — и самого короля (например, 13 января 1677 г.)
46
. Однако в январе и феврале 1683 г. дела обстояли
не так весело. Неслыханные холода обрушились на город; в устье Темзы огромные ледяные поля грозили
раздавить скованные льдом суда. Продовольствия и товаров не хватало, цены возросли втрое-вчетверо, а
улицы, заваленные снегом и льдом, сделались непроезжими. И тогда жизнь переместилась на замерзшую
реку: она служила дорогой для повозок, везших в город все необходимое, и для наемных карет. Купцы,
лавочники, ремесленники строили на ней палатки, балаганы. Возник громадный импровизированный рынок,
позволяющий измерить могущество числа в огромной столице, настолько громадный, что он, как писал
очевидец из Тосканы, имел вид «величайшей ярмарки». И, разумеется, тотчас же появились «шарлатаны,
шуты и мастера на всяческие штуки и проделки с целью выудить хоть сколько-нибудь денег»
47
. И память об
этом невероятном сборище сохранилась именно как память о ярмарке (The Fair on the Thames, 1683).
Неумелая гравюра воспроизводит этот случай, не передавая его живописной пестроты
48
.
Рост торгового оборота повсеместно вынудил города строить крытые рынки (halles), которые часто бывали
окружены рынками под открытым небом. Чаще всего эти крытые рынки были постоянными и специализи-
рованными. Нам известны бесчисленные суконные рынки
49
. Даже такой средней величины город, как
Карпантра, имел свой рынок
50
. Барселона устроила свой ala dels drops над Биржей
51
. Лондонский крытый
рынок Блэкуэлл-холл (Blackwell Hall), построенный в 1397 г., перестроенный в 1558-м, уничтоженный
пожаром в 1666-м и построенный заново в 1672 г., отличался исключительными размерами
52
. Продажи,
долгое время ограни-
ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА НИЖНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ
ченные несколькими днями в неделю, в XVIII в. становятся ежедневными, и сельские торговцы тканями
(country clothiers) завели обыкновение оставлять в нем на хранение непроданные штуки тканей до
следующего рыночного дня. К1660 г. Блэкуэлл-холл имел своих комиссионеров, своих постоянных
служащих и целую сложную организацию. Но и до этого расцвета Бэсингхолл-стрит, где возвышается этот
комплекс сооружений, была уже «сердцем делового квартала» в куда большей степени, чем был им для Ве-
неции Немецкий двор («Фондако деи Тедески»
53
).
Вполне очевидно, что были разные крытые рынки в зависимости от товаров, которыми там торговали. Так,
рынки бывали зерновые (в Тулузе — с 1203 г.
54
), винные, кожевенные, башмачные, меховые (Komhauser,
Pelihduser, Schuhhauser немецких городов). И даже крытый рынок для пастели в Гёрлице, районе,
культивировавшем это драгоценное красящее растение
55
. В XVI в. городишки и города Англии стали сви-
детелями строительства многочисленных рынков под разными названиями, нередко на средства какого-
нибудь богатого местного купца, оказавшегося в милостивом настроении
56
. В XVII в. в Амьене ниточный
крытый рынок располагался в самом центре города, позади церкви Сен-Фирмен-ан-Кастийон, в двух шагах
от главного, или хлебного, рынка. Каждый день ремесленники запасались здесь шерстяными нитками, так
называемыми саржевыми, «обезжиренными после чесания и, как правило, пряденными на малой прялке»;
речь шла об изделии, поставлявшемся городу прядильщиками из прилежащих к нему деревень
57
. Точно так
же тесно стоявшие одна к другой под навесом лавки мясников были, по правде говоря, крытыми рынками.
Так обстояло дело в Эврё
58
; так же было и в Труа, где они помещались под скромным навесом
59
. А в Вене-
ции, скажем, крупные мясные лавки (Beccarie) с 1339 г. были собраны в нескольких шагах от площади
Риальто, в старинном Доме Кверини (Са 'Querini), на улице и канале, носящих то же название (Beccarie), и
возле церкви Сан-Маттео, церкви цеха мясников, которая будет разрушена лишь в начале XIX в.
60
Слово Halle могло, таким образом, иметь несколько значений, от простого крытого рынка до крупного
городского сооружения и до сложной организации парижского Центрального рынка (Holies), который очень
рано стал первым «чревом Парижа». Эта огромная махина восходит ко времени Филиппа II Августа
61
.
Именно тогда был построен обширный ансамбль на пустоши Шампо по соседству с кладбищем Невинных,
которое будет упразднено лишь много позже, в 1786 г.
62
Но во время большого спада, длившегося в общем с
1350 по 1450 г., произошло и явное запустение Центрального рынка по причине, вполне естественной,
самого спада, а также по причине конкуренции соседних лавок. Во всяком случае, кризис рынка не был
только парижским явлением. Он был налицо и в других городах королевства. Заброшенные
10 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА
постройки разрушались. Некоторые становились свалками нечистот для соседних кварталов. В Париже
крытый рынок ткачей, «согласно счетам с 1484 по 1487 г., служил, по крайней мере частично, каретным
сараем для повозок артиллерии короля»
63
. Известны соображения Роберто Лопеса о той роли
«индикаторов», какую играли религиозные сооружения
64
. Когда их строительство прерывалось, как,
например, собора в Болонье в 1223 г., собора в Сиене в 1265 г. или церкви Санта-Мария-дель-Фьоре во
Флоренции в 1301-1302 гг., это было верным знаком кризиса. Можно ли возвести в тот же ранг
«индикаторов» и крытые рынки, историю которых еще не пытались рассмотреть в целом? Если да, то в
Париже новый подъем обозначился бы в период 1543-1572 гг., притом скорее в последние годы этого
периода, нежели в ранние. И в самом деле, эдикт Франциска I от 20 сентября 1543 г., зарегистрированный
Парламентом 11 октября того же года, был только первым жестом. За ним последовали другие. Их целью
явно было скорее украсить Париж, нежели дать ему мощный торговый организм. И все же возврат к более
активной жизни, рост столицы, уменьшение вследствие восстановления Крытого рынка числа лавок и
торговых точек по соседству придали этой операции исключительное торговое значение. Во всяком случае,
с конца XVI в. Крытый рынок, который предстал в новом обличье, вновь обрел свою былую активность
времен Людовика Святого. Там тоже имело место «Возрождение»
65
.
Никакой план парижского Крытого рынка не может дать верной картины этого обширного ансамбля:
крытые и открытые пространства, опоры, поддерживающие аркады соседних домов, и торговая жизнь,
захлестывающая все окрест, которая одновременно пользуется беспорядком и толчеей и создает их к своей
выгоде. По утверждению Савари (1761), этот разношерстный рынок больше не менялся с XVI в.
66
Не будем
слишком верить этому: происходили постоянное движение и внутренние перемещения. Плюс в XVIII в. два
нововведения: в 1767 г. хлебный рынок был перемещен и воссоздан на месте снесенного Отель де Суассон,
а в конце века произойдут перестройка рынка морской рыбы и кожевенного рынка и перенос винного рынка
за ворота Сен-Бернар. И не переставали появляться проекты благоустройства и — уже тогда! — переноса
Крытого рынка. Но огромный (50 тыс. кв. метров) комплекс построек остался на месте, и вполне логично.
В крытых помещениях находились только суконный, полотняный и рыбные рынки — «посольный» (соленая
рыба) и свежерыбный. Но вокруг этих построек, прилепившись к ним, поднялись под открытым небом
рынки: хлебный, мучной, сливочного масла (в кусках), свечной, кудельно-веревочный. Возле опор,
расположенных вокруг, устраивались, как могли, старьевщики, булочники, сапожники и «прочие бедные
мастера из числа парижских торговцев, которые имеют право на торговлю
____________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА НИЖНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 11
на крытых рынках (hallage*)». Первого марта [1657 г.], рассказывают два голландских путешественника,
«мы видели ветошный ряд, каковой находится возле Рынка. Это большая крытая галерея на столбах из
тесаного камня, в которой помещаются скупщики и продавцы старого тряпья... Там дважды в неделю
бывает открытый рынок... И вот тогда-то все эти старьевщики, между коими, по-видимому, немалое число
евреев, выкладывают свои товары. В какое бы время ты там ни проходил, тебе досаждают их непрерывные
крики — о добром деревенском плаще, о прекрасном камзоле — и подробности, с какими они расписывают
свой товар, хватая людей за руки, дабы затащить в свои лавки... Трудно поверить, какое громадное
количество одежды и мебели у них есть: там можно увидеть и очень красивые вещи, но покупать их опасно,
ежели ты в них не очень разбираешься, ибо торговцы, обнаруживая удивительное искусство, отчищают и
латают старье так, что оно кажется новым». Атак как лавки эти были плохо освещены, то «вы полагаете, что
купили черный кафтан, но, выйдя на яркий дневной свет, находите его зеленым или фиолетовым, [а то и]
пятнистым, как леопардовая шкура»
67
.
В 1742 г. Пиганьоль де ла Форс признавал, что прекрасный Рынок, представляя совокупность прижатых
друг к другу базаров, где скапливались отбросы, сточные воды, гнилая рыба, был «также самым мерзким и
самым грязным из парижских кварталов»
68
. И в не меньшей мере был он средоточием шумных скандалов и
«блатной музыки». Торговки, куда более многочисленные, чем торговцы, задавали тон. Они пользовались
славой «самых хамских глоток во всем Париже»: «Эй ты, бесстыдница! Поговори еще! Эй, шлюха, сука
школярская! Иди, иди в коллеж Монтегю! Стыда у тебя нет! Старая развалина, сеченая задница, срамница!
Двуличная дрянь, залила зенки-то!». Так без конца перебранивались базарные торговки в XVII в.
69
И,
несомненно, в позднейшее время.
ГОРОДУ ПРИХОДИТСЯ ВМЕШИВАТЬСЯ
Каким бы сложным, каким бы своеобразным ни был в целом этот Центральный рынок Парижа, он лишь
отражал сложности и нужды снабжения крупного города, очень рано превысившего обычные пропорции. Со
времени, когда Лондон стал таким, каким он известен, по тем же причинам, имевшим те же следствия,
английскую столицу заполонили многочисленные и неупорядоченные рынки. Будучи бессильны удержаться
в отведенном им старом пространстве, они выплескиваются на соседние улицы, каждая из которых делается
своего рода специализированным рынком: рыбным, овощным, птичьим и т. д. Во времена Елизаветы они с
каждым
* Собственно само слово «hallage* означает «рыночный сбор, рыночная пошлина». Примеч. пер.
10 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА
постройки разрушались. Некоторые становились свалками нечистот для соседних кварталов. В Париже
крытый рынок ткачей, «согласно счетам с 1484 по 1487 г., служил, по крайней мере частично,
каретным сараем для повозок артиллерии короля»
63
. Известны соображения Роберто Лопеса о той роли
«индикаторов», какую играли религиозные сооружения
64
. Когда их строительство прерывалось, как,
например, собора в Болонье в 1223 г., собора в Сиене в 1265 г. или церкви Санта-Мария-дель-Фьоре во
Флоренции в 1301-1302 гг., это было верным знаком кризиса. Можно ли возвести в тот же ранг
«индикаторов» и крытые рынки, историю которых еще не пытались рассмотреть в целом? Если да, то в
Париже новый подъем обозначился бы в период 1543-1572 гг., притом скорее в последние годы этого
периода, нежели в ранние. И в самом деле, эдикт Франциска I от 20 сентября 1543 г., зарегистриро-
ванный Парламентом 11 октября того же года, был только первым жестом. За ним последовали другие.
Их целью явно было скорее украсить Париж, нежели дать ему мощный торговый организм. И все же
возврат к более активной жизни, рост столицы, уменьшение вследствие восстановления Крытого рынка
числа лавок и торговых точек по соседству придали этой операции исключительное торговое значение.
Во всяком случае, с конца XVI в. Крытый рынок, который предстал в новом обличье, вновь обрел свою
былую активность времен Людовика Святого. Там тоже имело место «Возрождение»
65
.
Никакой план парижского Крытого рынка не может дать верной картины этого обширного ансамбля:
крытые и открытые пространства, опоры, поддерживающие аркады соседних домов, и торговая жизнь,
захлестывающая все окрест, которая одновременно пользуется беспорядком и толчеей и создает их к
своей выгоде. По утверждению Савари (1761), этот разношерстный рынок больше не менялся с XVI
в.
66
Не будем слишком верить этому: происходили постоянное движение и внутренние перемещения.
Плюс в XVIII в. два нововведения: в 1767 г. хлебный рынок был перемещен и воссоздан на месте
снесенного Отель де Суассон, а в конце века произойдут перестройка рынка морской рыбы и
кожевенного рынка и перенос винного рынка за ворота Сен-Бернар. И не переставали появляться
проекты благоустройства и — уже тогда! — переноса Крытого рынка. Но огромный (50 тыс. кв.
метров) комплекс построек остался на месте, и вполне логично.
В крытых помещениях находились только суконный, полотняный и рыбные рынки — «посольный»
(соленая рыба) и свежерыбный. Но вокруг этих построек, прилепившись к ним, поднялись под
открытым небом рынки: хлебный, мучной, сливочного масла {в кусках), свечной, кудельно-
веревочный. Возле опор, расположенных вокруг, устраивались, как могли, старьевщики, булочники,
сапожники и «прочие бедные мастера из числа парижских торговцев, которые имеют право на
торговлю
____________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА НИЖНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 11
на крытых рынках (hallage*)». Первого марта [1657 г.], рассказывают два голландских
путешественника, «мы видели ветошный ряд, каковой находится возле Рынка. Это большая крытая
галерея на столбах из тесаного камня, в которой помешаются скупщики и продавцы старого тряпья...
Там дважды в неделю бывает открытый рынок... И вот тогда-то все эти старьевщики, между коими, по-
видимому, немалое число евреев, выкладывают свои товары. В какое бы время ты там ни проходил,
тебе досаждают их непрерывные крики — о добром деревенском плаще, о прекрасном камзоле — и
подробности, с какими они расписывают свой товар, хватая людей за руки, дабы затащить в свои
лавки... Трудно поверить, какое громадное количество одежды и мебели у них есть: там можно увидеть
и очень красивые вещи, но покупать их опасно, ежели ты в них не очень разбираешься, ибо торговцы,
обнаруживая удивительное искусство, отчищают и латают старье так, что оно кажется новым». А так
как лавки эти были плохо освещены, то «вы полагаете, что купили черный кафтан, но, выйдя на яркий
дневной свет, находите его зеленым или фиолетовым, [а то и] пятнистым, как леопардовая шкура»
67
.
В 1742 г. Пиганьоль де ла Форс признавал, что прекрасный Рынок, представляя совокупность
прижатых друг к другу базаров, где скапливались отбросы, сточные воды, гнилая рыба, был «также
самым мерзким и самым грязным из парижских кварталов»
68
. И в не меньшей мере был он
средоточием шумных скандалов и «блатной музыки». Торговки, куда более многочисленные, чем
торговцы, задавали тон. Они пользовались славой «самых хамских глоток во всем Париже»: «Эй ты,
бесстыдница! Поговори еще! Эй, шлюха, сука школярская! Иди, иди в коллеж Монтегю! Стыда у тебя
нет! Старая развалина, сеченая задница, срамница! Двуличная дрянь, залила зенки-то!». Так без конца
перебранивались базарные торговки в XVII в.
69
И, несомненно, в позднейшее время.
ГОРОДУ ПРИХОДИТСЯ ВМЕШИВАТЬСЯ
Каким бы сложным, каким бы своеобразным ни был в целом этот Центральный рынок Парижа, он
лишь отражал сложности и нужды снабжения крупного города, очень рано превысившего обычные
пропорции. Со времени, когда Лондон стал таким, каким он известен, по тем же причинам, имевшим те
же следствия, английскую столицу заполонили многочисленные и неупорядоченные рынки. Будучи
бессильны удержаться в отведенном им старом пространстве, они выплескиваются на соседние улицы,
каждая из которых делается своего рода специализированным рынком: рыбным, овощным, птичьим и
т. д. Во времена Елизаветы они с каждым
" Собственно само слово «hallage» означает «рыночный сбор, рыночная пошлина». — Примеч. пер.
12 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА
днем все больше и больше загромождали самые оживленные улицы столицы. Только Великий пожар 1666 г.
(the Great Fire) позволит навести общий порядок. Тогда власти построили просторные здания вокруг
обширных дворов, чтобы освободить улицы. Таким образом, то были рынки замкнутые, но под открытым
небом; одни из них были специализированными, скорее оптовыми рынками, другие — более
разнообразными.
Именно самый большой из всех (утверждали, будто самый большой в Европе) — Леденхолл — являл взору
зрелище, сравнимое с парижским Крытым рынком. Но, несомненно, на нем было больше порядка. Леден-
холл вобрал в четыре здания все рынки, что до 1666 г. отпочковывались от него, располагаясь вокруг
прежнего его местонахождения, — рынки Грейсчерч-стрит, Корнхилл, Паултри, Нью-Фиш-стрит, Истчип. В
одном из дворов в сотне лавок мясников продавалась говядина, в другом — 140 лавок были отведены для
мяса других видов; еще в одном месте продавалась рыба, дальше сыр, масло, гвозди, скобяной товар... А в
целом — «рынок-чудище, предмет гордости горожан и одно из главных зрелищ в городе». Разумеется,
порядок, символом которого был Леденхолл, просуществовал лишь какое-то время. Продолжая расти, город
перерастал собственные разумные решения, вновь оказываясь лицом к лицу с прежними затруднениями. С
1699 г. (и, без сомнения, раньше) лавки снова заполняли улицы, размещались под порталами домов,
торговцы расползались по всему городу, несмотря на запреты, направленные против бродячих купцов.
Самыми живописными из этих уличных торгашей были торговки рыбой, чей товар находился в корзине,
которую они носили на голове. О них шла дурная слава, над ними насмехались и их же эксплуатировали.
Если день бывал удачным, вечером их наверняка можно было обнаружить в кабачке. Они, вне сомнения,
были столь же задиристы и так же сквернословили, как и торговки рыбой с парижского Крытого рынка
70
.
Но возвратимся в Париж. Чтобы обеспечить свое снабжение, Парижу пришлось организовать хозяйственное
использование огромной области вокруг столицы. Рыба и устрицы доставлялись из Дьепа, Ле-Кротуа, Сен-
Валери. Путешественник, который в 1728 г. проезжал вблизи двух последних городов, рассказывает: «Мы
встречали сплошные устричные поля (sic!). Но невозможно охватить взором, — продолжает он, — рыбу, что
следует за нами со всех сторон... Ее всю везут в Париж»
71
. Сыры привозили из Мо, сливочное масло — из
Гурнэ, возле Дьепа, или же Изиньи. Животных для забоя гнали с рынков Пуасси, Со и издалека, из Нёбура;
хороший хлеб — из Гонеса; сушеные овощи — из Кодбека, в Нормандии, где базары бывали каждую
субботу
72
. Из этого вытекала надобность в серии мер, которые нужно было без конца возобновлять и
видоизменять. Главное, надо было взять под защиту зону непосредственного снабжения города, создать
благоприятную обстановку для деятельности там производителей, скупщиков и перевозчиков, всех
скромных действующих лиц, чьими
____________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА НИЖНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 13
трудами не прекращалось снабжение рынков великого города. Посему свободная деятельность
профессиональных купцов допускалась лишь за пределами этой ближней зоны. Полицейский ордонанс
Шатле от 1622 г. довел до 10 лье радиус круга, вне которого купцы могли заниматься закупками зерна;
закупка скота разрешалась не ближе семи лье от города (ордонанс 1635 г.), а для закупки телят, выращенных
на пастбище (broutiers), и свиней была установлена граница в 20 лье (1665). С начала XVII в. за четыре лье
была отнесена зона закупок пресноводной рыбы
73
, а оптовые закупки вина разрешались не ближе 20 лье
74
.
Немало было и других проблем; одной из самых жгучих было снабжение лошадьми и скотом. Оно
производилось при посредстве шумных рынков, которые по возможности оттесняли на периферию или за
пределы городских стен. То, что впоследствии станет площадью Вогезов — заброшенный пустырь возле
Отеля де Турнель, — долгое время было конным рынком
75
. Париж был, таким образом, постоянно окружен
венцом рынков, почти что «скоромных ярмарок». Закрывался один — на следующий же день открывался
другой с тем же скоплением людей и животных. И вот в 1667 г. на одном из этих рынков, несомненно в
предместье Сен-Виктор, было, по словам очевидцев, «больше трех тысяч лошадей (зараз], и это чудо, что их
столько, ибо рынок бывает два раза в неделю»
76
. На самом деле торговля лошадьми шла во всех районах
города: были лошади «новые», которых доставляли из провинции или из-за границы, но еще больше было
лошадей «старых, т. е. таких, что уже послужили», в общем случайных, от которых «горожане хотят
отделаться [порой], не отправляя их на рынок». Отсюда — рой маклеров и кузнецов, которые выступали
посредниками на службе у барышников и купцов — хозяев конюшен. А кроме того, в любом квартале были
свои люди, сдававшие лошадей внаем
77
.
Крупные рынки скота тоже вызывали огромные сборища: в Со (каждый понедельник) и по четвергам в
Пуасси, у четырех ворот маленького городка — ворот 0-Дам, дю Пон, Конфланских и Парижских
78
. Там
была организована весьма активная торговля мясом — организована цепью «откупщиков» (traitants),
которые авансировали деньги на закупки на рынках (а потом получали возмещение), посредников,
комиссионеров (griblins или batonniers), которые затем продавали животных по всей Франции, и, наконец,
мясников, которые не все были жалкими розничными торговцами: из них иные даже основывали
буржуазные династии
7
^. Согласно одному реестру, каждую неделю на парижских рынках продавалось в
1707 г. (округленно) 1300 быков, 8200 баранов и почти 2000 телят — 100 тыс. голов в год. В 1707 г.
откупщики, «которые завладели как рынком в Пуасси, так и рынком в Со, жаловались на то, что вокруг
Парижа, например в Пти-Монтрёй, заключаются сделки [им не подконтрольные]»
80
.
14 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА
Запомним, что мясной рынок, который снабжал Париж, простирался на большую часть Франции, как и те
зоны, из которых столица регулярно или нерегулярно получала свое зерно
81
. Эта протяженность ставила
вопрос о дорогах и коммуникациях — серьезный вопрос, который невозможно изложить в нескольких
словах даже в общих чертах. Главным было, несомненно, использование для снабжения Парижа водных
путей — Ион-ны, Об, Марны и Уазы, которые впадают в Сену, и самой Сены. На Сене, протекающей через
город, существовала цепочка «портов» (всего их было 26 в 1754 г.), которые представляли также
удивительные и обширные рынки, где все стоило дешевле. Двумя самыми значительными были Гревская
пристань, куда привозили грузы с верховий реки — зерно, вино, дрова, сено (хотя, что касается последнего,
большую роль играла, видимо, Тю-ильрийская пристань), и пристань Сен-Никола, куда поступали товары с
низовий
82
. А по реке сновали бесчисленные суда, грузопассажирские, а со времен Людовика XIV —
bachoteurs, маленькие ялики, бывшие к услугам клиентов, своего рода речные фиакры
83
, аналогичные
тысячам «гондол» (на Темзе выше Лондонского моста последние часто предпочитали тряским городским
каретам)
84
.
Парижский случай, каким бы сложным он ни казался, близок к десяти или двадцати другим. Всякий
значительный город требовал зоны снабжения, соответствовавшей его собственным масштабам. Скажем,
для обслуживания Мадрида в XVIII в. была осуществлена чрезмерная мобилизация большей части
транспортных средств Кастилии, чрезмерная настолько, что она едва не подорвала всю экономику страны
85
.
В Лиссабоне, если верить Тирсо де Молине (1625), все будто бы было до чудесного просто: фрукты, снег
доставлялись с Серра д'Эштрелы, продовольствие привозили по ласковому морю: «Трапезующие жители,
сидя за столом, видят, как полнятся рыбою сети рыбаков... рыбою, пойманной у самых их дверей»
86
.
Сообщение от июля-августа 1633 г. гласит: видеть на Тежу (Тахо) сотни, тысячи рыбацких лодок — услада
взору
87
. Город-де, обжорливый, ленивый, равнодушный к удачному случаю, пожирает море. Но картина эта
слишком красива. В действительности же Лиссабон постоянно напряженно трудился, чтобы привезти зерно
для своего повседневного питания.
Впрочем, чем более населен был город, тем более его снабжение оставалось подвержено случайностям.
Венеции с XV в. приходилось покупать в Венгрии быков, которыми она кормилась
88
. Стамбул, число
жителей которого в XVI в. достигало, возможно, 700 тыс., пожирал отары овец с Балкан, пшеницу
Черноморья и Египта. Однако же, если бы крутое правительство султана не прилагало к этому рук,
огромный город познал бы и срывы в снабжении, и дороговизну, и трагические голодовки (которых он,
впрочем, с годами и не избежал)
89
.
ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА НИЖНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 15
ЛОНДОНСКИЙ СЛУЧАЙ
Случай Лондона — в своем роде показательный. Mutatis mutandis* он вводит в игру все, что мы можем
воскресить в памяти в связи с преждевременно появившимися на свет городами-спрутами. Будучи
лучше, нежели другие города, освещен в исторических исследованиях
90
, он позволяет сделать выводы,
которые выходят за рамки живописного или анекдотического. Н.С.Б. Грае был прав, усматривая в нем
типичный пример к схеме фон Тюнена, касающейся зональной организации экономического прост-
ранства
91
, организации, которая, как считают, сложилась вокруг Лондона даже столетием раньше, чем
вокруг Парижа
92
. Зона, поставленная на службу Лондону, вскоре обнаружила тенденцию к тому, чтобы
охватить все пространство английского производства и торговли. Во всяком случае, в XVI в. она
доходила на севере до Шотландии, на юге — до Ла-Манша, на востоке — до Северного моря, каботаж
по которому был жизненно важен для ее повседневной жизни, а на западе — до Уэльса и Корнуолла.
Но в этом пространстве встречались и области плохо либо мало использовавшиеся и даже упрямо
сопротивлявшиеся — скажем, Бристоль с окружающим его районом. Как и в случае с Парижем (так же
как и в схеме Тюнена), далеко отстоявшие районы — это те, что были связаны с торговлей скотом:
Уэльс участвовал в этой деятельности с XVI в., а Шотландия — с гораздо более позднего времени,
после своего объединения с Англией
в 1707 г.
Сердцем лондонского рынка были, вполне очевидно, районы, прилегающие к Темзе, — земли, близкие
к столице, легкодоступные ввиду их водных путей, и кольцо городов — перевалочных пунктов
(Аксбридж, Брентфорд, Кингстон, Хэмпстед, Уотфорд, Сент-Олбанс, Хартфорд, Кройдон, Дартфорд),
которые хлопотали на службе у столицы, занимались помолом зерна и вывозом муки, приготовлением
солода, отправкой продовольствия или мануфактурных изделий в огромный город. Если бы мы
располагали последовательными во времени изображениями этого столичного рынка, рьшка-
«метрополии», то увидели бы, как он расширяется, растет от года к году в таком же ритме, в каком
растет город (в 1600 г. — самое большее 250 тыс. жителей, в 1700 г. — 500 тыс. или даже больше).
Население Англии в целом тоже не переставая росло, но не столь быстро. Так можно ли сказать лучше,
чем сказала одна исследовательница — что Лондон съедает Англию («is going to eat up England»)?
9
*
Разве не говаривал сам Яков I: «Со временем Англия — это будет только Лондон» («With time England
will only be London»)^ Вполне очевидно, что формулировки эти одновременно и точны, и неточны. В
них есть недр-
* С необходимыми поправками (лат.). — Примеч. ред.
16 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА
оценка и есть переоценка. То, что Лондон поглощал, — это не только внутренние ресурсы Англии, но также,
если можно так выразиться, и внешние:
2
/з
по
меньшей мере или
3
/4> а то и
4
/з
ее
внешней торговли
95
. Но даже
подкрепленный утроенным аппетитом двора, армии и флота, Лондон не поглощал всего, не все подчинял
неотразимым чарам своих капиталов и своих высоких цен. И под его влиянием даже росло национальное
производство как в английских деревнях, так и в небольших городках, бывших центрами «скорее
распределения, нежели потребления»
96
. Наблюдалась определенная взаимность оказывавшихся услуг.
То, что создавалось благодаря подъему Лондона, — это на самом деле современный характер английской
жизни. В глазах путешественников делалось очевидным обогащение расположенных поблизости от него
деревень — со служанками постоялых дворов, «коих можно принять за дам, столь чисто они одеты», с их
хорошо одетыми крестьянами, едящими белый хлеб и не носящими деревянных башмаков, сабо, как
французские крестьяне, и даже ездяшими на лошади
97
. Но по всей своей протяженности Англия, а вдали и
Шотландия, и Уэльс были затронуты и трансформированы щупальцами города-с прута
98
. Весь регион, с
которым соприкасался Лондон, обнаруживал стремление специализироваться, трансформироваться,
коммерциализироваться. Правда, пока еще в ограниченном числе секторов, ибо между
модернизировавшимися районами зачастую сохранялся старый деревенский порядок с его формами и тра-
диционными культурами. Скажем, в Кенте к югу от Темзы, совсем близко от Лондона, виден расцвет
фруктовых садов и плантаций хмеля, которые снабжали столицу. Но сам Кент оставался самим собой со
своими крестьянами, своими хлебными полями, своим скотоводством, своими густыми лесами
(прибежищем разбойников с большой дороги) и обилием дичи (что служит безошибочным признаком):
фазанами, куропатками, тетеревами, перепелами, утками-мандаринками и дикими утками... и с той раз-
новидностью английской садовой овсянки — каменкой «в которой [мяса] на один укус, но ничего нет более
вкусного»
99
.
Другое следствие складывания лондонского рынка — разрыв (неизбежный, если учесть масштабы задачи)
традиционного рынка (open market), того «прозрачного» открытого рынка, что ставил лицом к лицу изго-
товителя-продавца и городского покупателя-потребителя. Расстояние между одним и другим становится
слишком велико, чтобы его преодолеть целиком «маленькому человеку». Купец, третий участник, давно
уже, самое малое с XIII в., появился в Англии между деревней и городом, особенно в хлебной торговле.
Мало-помалу протягивались посреднические цепочки между производителем и крупным купцом, с одной
стороны, и между купцом и розничными торговцами — с другой. Именно по этим цепочкам будет идти
большая часть торговли сливочным маслом, сыром, птицей, фруктами, овощами, молоком... В этой игре
утрачивались, разле-
ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА НИЖНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 17
шсь на куски предписания, привычки и традиции. Кто бы сказал, что :ву Лондона или чреву Парижа
предстоит стать революционерами! Им Достаточно было вырасти.
ЛУЧШЕ ВСЕГО БЫЛО БЫ ПОДСЧИТАТЬ
Эта эволюция предстала бы пред нашими глазами намного более ясно, если бы мы располагали цифрами,
балансовыми данными, «сериями» документов. И ведь было бы возможно собрать большое их количество,
как показывает это карта, которую мы позаимствовали из превосходной работы Алана Эверитта (1967),
рассматривающей английские и уэльские рынки с 1500 по 1640 г.
100
, или составленная нами карта рынков
Канско-го фискального округа (женералите) в 1722 г., или же перечень рынков Баварии в XVIII в., который
дает Эккарт Шреммер
101
. Но и эти исследования, и другие лишь открывают направление поиска.
Оставляя в стороне пять или шесть деревень, которые в виде исключения сохранили свой рынок, в Англии
XVI и XVII вв. насчитывалось 760 городов или местечек, имевших по одному или по нескольку рынков, а
в'
!|
Уэльсе — 50 таких пунктов, в 800 населенных мест, располагавших регулярно действующими рынками.
Если все население обоих регионов составляло что-то около 5,5 млн жителей, то каждое из таких
населенных мест затрагивало своими обменами в среднем от 6 до 7 тыс. человек, тогда как в собственных
своих границах оно охватывало — также в среднем — одну тысячу обитателей. Так что сдно торговое
поселение предполагало наличие [вокруг] шести- и семикратного числа людей по сравнению с его
собственным населением, чтобы могли существовать его обмены. Аналогичное соотношение находим мы в
Баварии в конце XVIII в.: один рынок приходился там на 7300 жителей
102
. Это совпадение не должно
наводить нас на мысль о какой-либо закономерности. Пропорции наверняка варьировали от одного периода
к другому, от одного региона к другому. К тому же не следовало бы забывать и о способе, каким велся
каждый подсчет.
Во всяком случае, мы знаем, что в Англии XIII в. было, вероятно, больше рынков, чем в Англии времен
Елизаветы, однако же вторая имела почти такое же население, что и первая. И объясняется это либо боль-
шей активностью, а следовательно, большим радиусом влияния каждой единицы в елизаветинскую эпоху,
либо «перенасыщенностью» средневековой Англии рынками: бароны, почитая это вопросом чести или же
из алчности, настойчиво основывали рынки. Во всяком случае, на этот интервал приходятся «исчезнувшие
рынки»
103
, несомненно столь же интересные сами по себе, как и «исчезнувшие деревни», вокруг которых
новейшая историография подняла такой шум, и не без резона.
С подъемом, наступившим в XVI в., особенно после 1570 г., рынки создаются заново или возрождаются из
пепла, и даже из своей спячки.
2-Бридель, т. 2
Сколько было ссор по их поводу! На свет снова извлекались старинные грамоты, дабы установить, кому
принадлежит или будет принадлежать право взимать рыночные пошлины, кто возьмет на себя расходы по
оборудованию рынка: фонарь, колокол, крест, весы, лавки, сдаваемые внаем подвалы или навесы. И далее в
том же духе.
В то же время в национальном масштабе намечалось разделение обменов между рынками в зависимости от
характера предлагаемых товаров, расстояний, удобства или неудобства доступа к рынку и транспортировки,
в зависимости от географии производства и — в не меньшей степени — географии потребления. Зона
влияния каждого из 800 городских рынков, перечисленных Эвериттом, охватывала в среднем пространство
диаметром 7 миль (11 км). Около 1600 г. зерно сухопутным путем не путешествовало далее 10 миль, а чаше
всего — и 5 миль; крупный рогатый скот перегоняли на расстояние до 11 миль; баранов — от 40 до 70 миль;
шерсть и шерстяные ткани перевозились на 20-40 миль. В Донкастер в Йоркшире, на один из самых
крупных шерстяных рынков, покупатели приезжали во времена Карла I из Гейнсборо (за 21 милю), из
Линкольна (за 40), Уор-сопа (за 25), Плесли (за 26), Блэнкни (за 50 миль). В Линкольншире Джон Хэтчер из
Керби продавал своих баранов в Стамфорде, своих быков или коров — в Ньюарке, бычков закупал в
Спилсби, рыбу — в Бостоне, вино—в Берне, а предметы роскоши — в Лондоне. Эта рассредоточенность
показательна для возраставшей специализации рынков. Из 800 городов и местечек Англии и Уэльса по