Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв 3 тт. Том 2. Игры обмена
Подождите немного. Документ загружается.
деньги и укоренить их в жизни — это не одно и то же. Деньга из бумаги не сыграли в Китае той роли
ускорителя капитализма, какая им принадлежала на Западе.
В самом деле, Европа очень рано нашла решение, и даже несколько решений. Так, в Генуе, Флоренции,
Венеции великим новшеством стал с XIII в. вексель, который внедрялся в оборот мелкими шажками, но все
же внедрялся. В Бове первые наследства, в которых упомянуты векселя, датируются не ранее 1685 г., года
отмены Нантского эдикта
468
. Но Бове — всего лишь провинциальный город. Другой вид денег, рано
созданный в Венеции, — облигации государственного займа. Мы видели, как в Амстердаме, Лондоне,
Париже в биржевые котировки включались акции компаний. Добавьте к этому «банковские» билеты
различного происхождения. Вся эта бумага представляла огромную массу. В те времена мудрецы
утверждали, что она не должна превосходить более чем в три-четыре раза массу металлических денег
469
. Но
в Голландии или Англии в определенные периоды было вполне вероятным соотношение 1 к 15 и более
470
.
Даже в такой стране, как Франция, где «бумага» приживалась плохо (а после опыта Лоу даже считалась
опозоренной), где позднее билет Французского банка долгое время будет обращаться с трудом и только в
Париже, «торговые векселя, которыми измеряется объем кредита... в пять—шесть раз превышали накануне
1789 г. сумму обращавшейся металлической монеты»
471
.
В этом вторжении бумажных денег, необходимых для обменов, биржи, а также банки играли крупную роль.
Выбрасывая всю эту бумагу на рынок, они создавали возможность в одно мгновение перейти от облигации
государственного займа или акции к оплате наличными. Я думаю, что в этом пункте, где прошлое
смыкается с экономической современностью, не требуется дополнительных объяснений. Но по контрасту
мне кажется заслуживающим внимания один французский текст начала XVIII в. — мемуар не
84 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА
датированный, но который мог быть написан около 1706 г., следовательно, за два десятка лет до нового
открытия биржи на улице Вивьенн. Ренты на Ратушу, датируемые с 1522 г., могли бы сыграть во Франции
ту же роль, что и английские annuities (аннуитеты
1
). Но ведь они остались помещением капитала главы
семейства, надежной ценностью, зачастую в неизменном виде передаваемой по наследству, к тому же их
трудно было продавать. Продажа предполагала уплату пошлины и «бесконечную волокиту» с участием
нотариуса. Вследствие этого, поясняет французский мемуар, «городские ренты суть для коммерции мертвое
богатство, коим те, что ведут дела, могут воспользоваться не более, нежели своими домами и своими
землями. Плохо понятый интерес частных лиц в сем отношении весьма повредил интересу общественному».
Дело станет ясным, продолжает автор, ежели сравнить эту ситуацию с положением в Италии, Англии и
Голландии, где «государственные акции [продаются и передаются], как всякая недвижимость, без издержек
и без восковых печатей [нотариусов]»
472
.
Быстрый переход от бумаг к деньгам и наоборот — это, бесспорно, одно из существеннейших преимуществ
фондовых бирж. Английские annuities были не только Wmdhandel («торговлей ветром»). Они были также
вторыми деньгами, достаточно обеспеченными и имевшими то достоинство, что одновременно приносили
процент. Если владелец нуждался в наличности, он мгновенно получал ее на бирже в обмен на свои бумаги.
Легкая ликвидность, обращение — не в этом ли заключался секрет голландских или английских деловых
успехов, один из их секретов? Если поверить в том полному энтузиазма итальянцу, в 1782 г. англичане
располагали на «Чейндж-алли» «более богатыми копями, чем те, какими Испания владеет в Потоси и в
Мексике» («ипа mina piu doviziosa di quetta che la Spagna possiede nel Potosi e nel Messico»)
413
. Пятнадцатью
годами раньше, в 1766 г., Ж. Аккариас де Серионн тоже писал в своей книге «Интересы европейских
наций»: «Биржевая игра на государственных ценных бумагах есть одно из великих средств... которое
поддерживает в Англии кредит; курс, который ажио придает им на лондонском рынке, определяет их цену
на иностранных биржах»
474
.
А ЧТО ЖЕ МИР ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЕВРОПЫ?
Спросить себя, была или не была Европа на той же стадии развития обменов, что и другие плотно
заселенные регионы мира, привилегированные, как и она, группы человечества, означает задать себе
решающий вопрос. Но производство, обмен, потребление на том уровне, на каком мы их до
' Выплаты по государственным займам, обеспечивавшие фиксированную сумму годового дохода. — Примеч. пер.
А ЧТО ЖЕ МИР ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЕВРОПЫ? 85
сего времени описывали, суть элементарные обязанности для всех людей. Они не зависят ни от древнего или
недавнего выбора, сделанного их цивилизацией, ни от отношений, которые они поддерживают со своей
средой, ни от характера их обществ, ни от их политических структур, ни от прошлого, которое тяготеет над
их повседневной жизнью. Эти простейшие правила не имеют границ. И следовательно, как раз на таком
уровне сходства должны быть более многочисленны, нежели различия.
РЫНКИ И ЛАВКИ ВЕЗДЕ
Вся ойкумена цивилизаций пронизана рынками, усеяна лавками. Даже полузаселенные страны вроде
Черной Африки или Америки времен появления первых европейцев.
В Испанской Америке примерам тому несть числа. В Сан-Паулу, в Бразилии, лавки располагались уже на
перекрестке первых улиц города в конце XVI в. После 1580 г., воспользовавшись объединением двух корон,
испанской и португальской, португальские посредники буквально наводнили Испанскую Америку,
обременяя ее своими услугами. Лавочники, торговцы вразнос, они добирались до самых богатых центров и
до быстро выраставших городов, от Лимы до Мехико. Их лавки, как и лавки первых мелочных торговцев
Европы, предлагали все товары разом, как самые заурядные и обычные — муку, вяленое мясо, фасоль,
импортные ткани, — так и дорогие товары, вроде черных рабов или сказочных драгоценных камней. Даже в
дикой Аргентине XVIII в. к услугам гаучо воздвигаласьpulperia, огражденная решеткой лавка, где
продавалось все, в особенности спиртное, и которая снабжала караваны погонщиков и возчиков
475
.
Зона ислама — это по преимуществу забитые народом рынки и тесные городские лавочки, сгруппированные
по улицам и по видам товара, какие еще и сегодня можно увидеть на знаменитых суках (рынках) крупных
городов. Здесь сосуществовали все вообразимые виды рынков: одни за пределами городских стен, широко
раскинувшиеся и образовывавшие огромные пробки перед монументальными воротами городов «на своего
рода "ничьей земле", которая была уже не совсем городом, так что крестьяне отваживались являться сюда,
не испытывая чрезмерной неуверенности, и которая находилась, однако, не настолько далеко от города,
чтобы горожанин не чувствовал себя в безопасности»
476
. Другие рынки помещались внутри города,
втискивались как могли в узенькие улочки или устраивались на площадях, когда не занимали обширных
строений вроде стамбульского Бешистана. Внутри городских стен рынки были специализированными.
Известно об очень рано возникших рынках рабочей силы в Севилье и Гранаде, еще со времен
мусульманского владычества, и в Багдаде. Бесчисленны были прозаические рынки пшеницы, ячменя, яиц,
шелка-сырца, хлопка, шерсти, рыбные, дровяные, кисломолочных продуктов... По дан-
86 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА
ным ал-Макризи, в Каире было не менее тридцати пяти внутренних рынков
477
. Играл ли хоть один из них
роль биржи по крайней мере для менял? Именно это утверждает одна недавно появившаяся (1965) работа
478
.
Короче говоря, налицо все черты европейского рынка: крестьянин, который приходит в город, стремясь
получить деньги, необходимые для уплаты налога, и который лишь проходит по рынку, ничего не покупая;
деятельный, расторопный перекупщик, который, невзирая на все запре-
Юньфэнчжан
Чунцзинчжань
Цзиньхо-чжань
Дайбин-чжань
10км
Пример рынков Китая
Карта одного из районов провинции Сычуань с 19 местечками {из которых 6 в ранге городов), расположенными на расстоянии от 35 до
90 км к северо-востоку от города Чэнду. Эта карта и последующие две схемы заимствованы из: Skinner G.W. Marketing and social
structure in rural China. — «Journal of Asian Studies», november 1964, p. 22-23. Первая схема (с. 87, вверху): в каждой вершине
изображенных жирной линией многоугольников следует представить деревню-«клиента» местечка или города, лежащего в центре.
Выше этой первичной геометрической картины лежат шесть городских рынков, занимая центры более обширных многоугольников,
очерченных пунктиром. Каждая вершина последних образована каким-то местечком.
Вторая схема (с. 87, внизу): та же самая схема, но упрощенная и представляющая хорошую иллюстрацию теоретических моделей
«математизирующей» географии по Вальтеру Кристаллеру и Аугусту Лёшу. Объяснения см. в тексте, с. 88.
Фу.цэинь-I чжань l Санхбчжань
—^ Границы зон основных рынков -------- Границы зон вторичных рынков
О Основные рыночные центры
Ф Важнейшие города
88 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА
ты, отправляется навстречу и перехватывает деревенского продавца; оживление и привлекательность рынка
как центра общественной жизни, где можно в свое удовольствие отведать приготовленных тут же блюд, ко-
торые предложит вам торговец, — «мясные фрикадельки, блюда из турецкого гороха или жареные
пирожки»
479
.
В Индии, очень рано оказавшейся во власти денежной экономики, не было ни одной деревни, которая бы не
имела своего рынка, — вещь любопытная, но, при зрелом размышлении, нормальная. Дело в том, что
повинности общины в пользу живших в городах господ и Великого Могола (последний был таким же
ненасытным, как и первые) предварительно должны были быть обращены в деньги, затем уже выплачены
кому полагается. Для этого приходилось продавать или пшеницу, или рис, или красящие растения — и
всегда готовый услужить торговец- бания был тут как тут, чтобы облегчить операцию и мимоходом извлечь
из нее прибыль. Города кишели рынками и лавками. И повсюду предоставлял свои услуги бродячий
ремесленник на китайский манер. Еще и сегодня странствующие кузнецы ездят с семьями в тележках и
предлагают свой труд в обмен на горстку риса или другой пищи
480
. Бесчисленны были и бродячие торговцы,
индийские и чужеземные. Неутомимые торговцы вразнос, гималайские шерпы доходили до Малаккского
полуострова
481
.
В целом, однако, мы плохо осведомлены об обычных рынках Индии. Напротив, иерархия китайских рынков
предстает в ярком свете. Китай с его огромной массой населения лучше многих других обществ сохранял
тысячи черточек своей древней жизни, по меньшей мере вплоть до 1914 г. и даже до первых лет после
второй мировой войны. Вполне очевидно, что сегодня было бы поздно разыскивать эти архаичные черты.
Но в 1949 г. в Сычуани Дж. Уильям Скиннер наблюдал еще живое прошлое, и его обстоятельные и точные
заметки дают превосходную информацию о традиционном Китае
482
.
В Китае, как и в Европе, деревенский рынок встречался редко, практически не существовал, Зато все
местечки имели свои рынки, и для Китая слова Кантийона — «местечко характеризуется наличием
рынка»
483
— столь же действительны, как и для Франции XVIII в. Рынок в местечке собирался два или три
раза в неделю (трижды, когда «неделя», как то было в Южном Китае, насчитывала десять дней). Это был
ритм, который не могли нарушить ни крестьяне пяти или шести деревень-«спутников» местечка, ни
клиентура рынка, чьи ресурсы были ограничены. Обычно лишь один крестьянин из пятерых бывал на
рынке, т. е. один на домохозяйство, или на очаг. Несколько простейших лавочек поставляли мелкий товар, в
котором нуждался деревенский житель: булавки, спички, масло для фитильных ламп, свечи, бумагу,
благовония, метлы, мыло, табак... Дополним эту картину чайным домиком, кабаками, где продавалось
рисовое вино, фокусниками, акробатами, сказителями, наемным пис-
А ЧТО ЖЕ МИР ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЕВРОПЫ? 89
цом, и не забудем лавки ссудные и ростовщические (в тех случаях, когда эту роль не брал на себя помещик).
Эти простейшие рынки были связаны друг с другом, о чем свидетельствует традиционный календарь
рыночных дней. Он составлен с таким расчетом, чтобы рынки разных местечек как можно меньше
взаимопере-крывались и чтобы ни один из них не собирался в тот день, когда происходит рынок в городе, от
которого эти местечки зависят. Это позволяло многочисленным странствующим агентам торговли и ремесла
составить свой собственный календарь. Разносчики, возчики, перекупшики, ремесленники, пребывавшие в
постоянном движении, переходили с рынка на рынок, из города — в местечко, в другое местечко и т. д. с
тем, чтобы потом возвратиться в город. Нищие кули несли на спине товары, которые они продавали, чтобы
наверняка купить другие, играя на разнице невысоких, зачастую смехотворных цен. Рынок труда постоянно
перемещался: мастерская ремесленника так или иначе странствовала. Кузнец, плотник, слесарь, столяр,
цирюльник и многие другие нанимались прямо на рынке и затем добирались до места своей работы в
«холодные* дни, разделявшие «горячие», рыночные дни. Этими встречами рынок в общем задавал ритм
деревенской жизни, незаметно навязывал ей свои периоды активности и свои паузы. Странствование
определенных экономических «агентов» отвечало простейшим потребностям: именно в той мере, в какой
ремесленник не находит в городке или даже в деревне, где он живет, достаточной клиентуры, которая бы
ему позволила работать все время, он передвигается, «чтобы выжить». И часто также, будучи продавцом
того, что сам изготовил, он нуждается в паузах для восстановления своих товарных запасов и знает по
календарю рынков, на которых бывает, к какому сроку должен быть готов.
В городе, на центральном рынке, обмены приобретали иное измерение. Товары и продовольствие
прибывали туда из ьюстечек. Но и город в свою очередь был связан с другими городами, которые его
обрамляли или «нависали» над ним. Город — то был элемент, который начинал становиться откровенно
чуждым для местной экономики, который выходил за ее узкие рамки и связывался с широким общемировым
движением, который получал от этого мира ценные редкие товары, неизвестные на местах, и
перераспределял их по рынкам и лавкам низшего уровня. Местечки пребывали в крестьянском обществе,
крестьянской культуре, крестьянской экономике; города вырастали из нее. Эта иерархия рынков на самом
деле обрисовывала иерархию общества в целом. Так что Дж.У. Скиннер мог утверждать, что китайская
цивилизация сформировалась не в деревнях, но в группах деревень, включая сюда и местечко, которое
такую группу венчало и до определенного порога ее регулировало. В этой матричной геометрии не
следовало бы заходить слишком далеко, но тем не менее она сыграла определенную роль.
90 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА
А ЧТО ЖЕ МИР ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЕВРОПЫ? 91
ВАРЬИРУЮЩАЯ ПЛОЩАДЬ ПРОСТЕЙШИХ РЫНОЧНЫХ АРЕАЛОВ
Но самое важное замечание Дж.У. Скиннера касается вариабельности средней площади базового
элемента, т. е. пространства, на какое распространялось влияние рынка данного местечка. Он
продемонстрировал это в общем виде на примере Китая около 1930 г. В самом деле, если
наложить базовую модель на всю территорию Китая, то получается, что площадь таких
«шестиугольников» (или псевдошестиугольников) варьировала в зависимости от плотности
населения. Если плотность на 1 кв. км оказывалась меньше 10 человек, их площадь, по крайней
мере в собственно Китае, удерживалась в пределах 185 кв. км; плотности в 20 человек
соответствовал шестиугольник примерно в 100 кв. км и т. д. Эта корреляция проясняет многое:
она говорит о разных стадиях развития. Жизненные центры рынков, видимо, бывали более или
менее близки одни к другим, завися от плотности населения, от тонуса экономики (я имею в виду
прежде всего «перевозки»). И быть может, это способ более верно поставить проблему, которая
волновала французских географов во времена Видаль де Лаблаша и Люсьена Галлуа. Франция
разделялась на некоторое число «земель» — элементарных единиц, на самом же деле — групп из
нескольких шестиугольников. И ведь эти земли примечательны в такой же мере своей длительной
устойчивостью, как и подвижностью и неопределенностью своих границ. Но разве не было бы
логичным, чтобы их площадь варьирована в такой же степени, в какой на протяжении столетий
изменялась плотность их населения?
МИР МЕЛКИХ ТОРГОВЦЕВ ИЛИ НЕГОЦИАНТОВ?
И совсем в другой мир приводят нас те торговцы, каких Я.К. Ван Люр, крупный историк, которого
война отняла у нас совсем молодым, описывал как pedlars, заурядных торговцев вразнос в
бассейне Индийского океана и Индонезии; я же со своей стороны увидел бы в них действующих
лиц наверняка более высокого ранга, подчас даже негоциантов
484
. Разница в оценке так огромна,
что может удивить: это примерно то же, как если бы на Западе мы колебались, следует ли
отличать рынок в местечке от биржи под открытым небом. Но были торговцы вразнос и торговцы
вразнос. Были ли и в самом деле обычными торговцами вразнос (pedlars) те, кого парусники,
подгоняемые муссоном, доставляли с одного берега безграничного Индийского океана на другой и
в окраинные моря Тихого океана, чтобы возвратить их (в принципе через полгода) в порт
отплытия обогащенными или разоренными? А ведь именно это и утверждает Я.К. Ван Люр, сразу
же делая отсюда вывод о незначительности и даже об иммоби-
лизме торговли в Индонезии и во всей Азии. Порой испытываешь соблазн ответить
утвердительно. Образ этих торговцев, столь необычный в глазах человека Запада, конечно же
побуждает слишком легко отождествить их с незначительными масштабами торговли вразнос.
Так, 22 июня 1596 г. четыре корабля голландца Хаутмана, которые обогнули мыс Доброй Надеж-
ды, после долгого плавания вошли в порт Бантам на Яве. Туча торговцев взобралась на борт, они
уселись на корточках вокруг своих товаров, разложенных так, «как если бы это происходило на
рынке»
485
. Яванцы привезли свежие плоды земли, птицу, яйца, фрукты; китайцы — роскошные
шелка и фарфор; турецкие, бенгальские, арабские, персидские, гуджаратские торговцы — все
изделия Востока. Один из них, турок, погрузится на суда голландской эскадры, чтобы
возвратиться домой, в Стамбул. Для Ван Лю-ра именно таков облик коммерции в Азии,
коммерции странствующих торговцев, везущих далеко от дома свой тючок товаров, — совсем как
во времена Римской империи. Ничто якобы не сдвинулось с места. Ничто и не должно было
сдвинуться еще долго.
Эта картина, вероятно, обманчива. Прежде всего, она не учитывает все потоки торговли «из
Индии в Индию». С XVI в. наблюдался сенсационный рост этих так называемых неизменных
обменов. Корабли Индийского океана перевозили все больше и больше тяжеловесных и дешевых
товаров: пшеницу, рис, лес, простые хлопчатые ткани, предназначавшиеся для крестьян
монокультурных зон. Следовательно, речь шла отнюдь не об одних только немногих драгоценных
товарах, доверенных одному-единст-венному человеку. К тому же португальцы, потом голландцы,
а позднее и англичане с французами, живя в этих местах, с удовольствием познакомились с
возможностями обогатиться посредством торговли «из Индии в Индию». И очень поучительно,
например, проследить в докладе Д. Брамса, возвратившегося из Индии в 1687 i: после тридцати
пяти лет, проведенных там на службе голландской Ост-Индской компании, подробное описание
всех этих перекрещивавшихся друг с другом и друг от друга зависевших коммерческих путей в
системе обменов, столь же обширной, как некоторые другие, в которую голландцы сумели
включиться, но которую не они изобрели*^.
Не будем также забывать, что скитания дальневосточных торговцев имели простую и четкую
причину: огромную даровую энергию, даваемую муссонами, которые сами собой организовывали
плавания парусников и встречи купцов, притом с надежностью, какой в ту эпоху не знали никакие
другие морские перевозки.
Будем внимательны и к уже капиталистическим, хотели бы мы того или нет, формам этой
торговли на дальние расстояния. Купцы всех наций, которых Корнелиус Хаутман видел сидящими
на корточках на палубах своих кораблей в Бантаме, принадлежали не к одной и той же и не к
единственной категории торговцев. Одни — вероятно, наименее
92 Глава!. ОРУДИЯ ОБМЕНА
А ЧТО ЖЕ МИР ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЕВРОПЫ? 93
многочисленные — путешествовали за свой счет и в крайнем случае могли бы быть отнесены к простой
модели, какую вообразил себе Ван Люр, — модели «пыльноногих» раннего Средневековья (хотя даже они, и
мы еще к этому вернемся, напоминают скорее другой тип торговца, если о том судить по некоторым точно
описанным случаям). Других же почти всегда отличала особенность, которую отмечает сам же Ван Люр: за
ними стояли крупные участники коммандитных товариществ, с которыми торговцы были связаны
договором. Но и здесь — типы договора были разные!
В Индии, Индонезии в начале своего бесконечного маршрута pedlars Ван Люра прибегали к займу либо у
богатого купца или судовладельца, бания или мусульманина, либо же у землевладельца или
высокопоставленного чиновника, занимая суммы, необходимые им для торговли. Обычно они обязывались
возвратить кредитору, исключая случаи кораблекрушения, двойную сумму. Обеспечением служили они
сами и их семьи; условия договора были таковы — либо добиться успеха, либо стать рабом кредитора до
самой выплаты долга. Как в Италии и в других местах, мы имеем перед собой договор —' commenda, но его
условия более жестки: продолжительность поездки и процент огромны. Тем не менее, коль скоро эти
драконовские условия бывали приняты, это, очевидно, означало, что разница в ценах была баснословной, а
прибыли обычно очень высокими. Мы находимся в кругообороте очень крупной торговли на далекие
расстояния.
Армянские купцы, которые тоже заполняли суда, ходившие с муссонами, и во множестве разъезжали между
Ираном и Индией, зачастую бывали купцами-приказчиками крупных исфаханских негоциантов, ведших
дела разом в Турции, России, Европе и в Индийском океане. Условия договора в этом случае были другие.
Купец-приказчик со всех сделок, в которых он станет оперировать доверенным ему при отъезде капиталом
(в деньгах и товарах), будет получать четвертую часть прибыли, а все остальное пойдет его патрону,
«ходже». Но за этой простой внешностью скрывалась сложная действительность, которую примечательным
образом освещают счетная книга и дорожные записи одного такого приказчика, хранящиеся в
Национальной библиотеке в Лиссабоне; их сокращенный перевод был опубликован в 1967 г.
487
К
сожалению, текст неполон, окончательный итог операции, который дал бы нам точное представление о
прибылях, отсутствует. Но и такой, каков он есть, это исключительный документ.
По правде говоря, в путешествии армянского приказчика Ованеса, сына Давида, исключительным нам
представляется все:
— его протяженность: мы следуем за Ованесом тысячи километров, от Джульфы, армянского предместья
Исфахана, до Сурата, затем в Лхасу в Тибете, с целым рядом остановок и отклонений, прежде чем
возвратиться в Сурат;
— его продолжительность — с 1682 по 1693 г., т. е. более 11 лет, из которых пять безвыездно в Лхасе;
— самый характер его путешествия, в общем обычный, даже банальный: контракт, который связывал
Ованеса с его ходжами, — это типовой договор, который еще и в 1765 г., почти веком позднее, излагался в
Кодексе астраханских армян;
— тот факт, что повсюду, где путешественник останавливался — конечно же в Ширазе, Сурате, Агре, но
также и в Патне, и в сердце Непала, в Катманду, наконец, в Лхасе, — его принимали, ему помогали другие
армянские купцы, он торговал с ними, бывал компаньоном в их делах;
— необычно также перечисление товаров, которыми Ованес торговал: серебро, золото, драгоценные камни,
мускус, индиго и прочие красители, шерстяные и хлопчатые ткани, свечи, чай и т. д., — и размах операций:
один раз — две тонны индиго, отправленные с севера до Сурата и переправленные в Шираз; другой — сотня
килограммов серебра; третий раз — пять килограммов золота, полученных в Лхасе от армянских купцов,
добравшихся до Синина на далекой границе с Китаем, чтобы обменять там серебро на золото (одна из самых
прибыльных операций, ибо в Китае серебро оплачивалось дороже, нежели в Европе: соотношение 1 к 7,
которое указывает записная книжка Ованеса, означало отличную прибыль).
Еще более интересно то, что эти дела он вел не с одним только капиталом, доверенным ему его ходжей,
хотя Ованес оставался связан с последним и все свои операции, каковы бы они ни были, заносил в свою
счетную книгу. Он был связан личными соглашениями с другими армянами, использовал собственный
капитал (быть может, свою долю прибылей?) плюс к тому занимал деньги и даже при случае ссужал ими.
Он беспрестанно превращал наличные деньги в товар и векселя, которые переносили его достояние как бы
по воздуху; когда по пониженным тарифам — если дело шло о коротких расстояниях и товарах, более или
менее связанных с его делами, — 0,75% месячных; когда по очень высоким, если дело касалось больших
расстояний и обратного вывоза средств: скажем, от 20 до 25% за возврат из Сурата в Исфахан.
Ясность примера, его ценность как образчика, подчеркиваемая точными деталями, порождает неожиданное
представление о возможностях торговли и кредита в Индии, об очень разнообразных сетях локальных
обменов, в которые Ованес, преданный приказчик, верный слуга и ловкий купец, интегрировался с
легкостью, торгуя товарами ценными или обычными, легкими или тяжеловесными. Он, конечно,
странствовал, но что в нем есть от торговца вразнос? Если уж непременно нужно сравнение, то мне он
напоминает скорее английского торговца новой формации, торговца частного рынка (private market)
пребывающего в непрерывном движении, перемещающегося от одного постоялого двора к другому,
заключающего тут одну сделку, там — другую в зависимости от цен и слу-
94 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА
чая, выступающего в компании с тем или другим собратом и невозмутимо идущего своей дорогой. Вот этот-
то торговец, которого всегда изображают новатором, освободившимся от старинных правил средневекового
английского рынка, и являет для меня образ, наиболее близкий к тем деловым людям, которых встречаешь в
путевых записях Ованеса. С той разницей, что Англия не имеет размеров Ирана, Северной Индии, Непала и
Тибета, вместе взятых.
Благодаря этому примеру можно также лучше понять роль тех купцов из Индии — эти-то определенно не
были мелочными торговцами, pedlars, — которых обнаруживаешь в XVI-XVIII вв. обосновавшимися в
Иране, в Стамбуле
488
, Астрахани
489
или в Москве
490
. Или же тот порыв, что с конца XVI в. приводил
восточных купцов в Венецию
491
, Анкону
492
и даже в Пезаро
493
, а в следующем веке — в Лейпциг и
Амстердам. Речь идет не только об армянах: в апреле 1589 г. на борту корабля «Феррера», вышедшего из
Маламокко, аванпорта Венеции, находились наряду с итальянскими купцами (венецианцами, ломбардцами
и флорентийцами) «армяне, левантинцы, киприоты, кандиоты*, марониты, сирийцы, грузины, греки, мавры,
персы и турки»
494
. Все эти купцы наверняка занимались коммерцией по тому же образцу, что и люди Запада.
Их встречаешь в конторах венецианских и анконских нотариусов, как и в галереях Амстердамской биржи. И
они отнюдь не чувствовали себя не в своей тарелке.
БАНКИРЫ-ИНДУСЫ
В Индии все поселения имели банкиров-менял, саррафов, которые принадлежали главным образом к
могущественной купеческой касте бания. Хороший историк Ирфан Хабиб в 1960 г. сравнил сеть менял-
индусов с аналогичной сетью на Западе
495
. Формы, может быть, и различны: создается впечатление целиком
частной сети — от города к городу или скорее от менялы к меняле, без обращения к общественным
учреждениям, таким как ярмарки или биржи. Но одни и те же проблемы разрешались аналогичными
средствами: векселями (hundi), обменом монеты, платежами наличными деньгами, кредитом, морским
страхованием (Ыта).
С XIV в. Индия располагала довольно оживленной денежной экономикой, которая постоянно будет
двигаться по пути определенного рода капитализма; он, однако, не охватит все общество целиком.
Эти цепочки менял были столь эффективны, что комиссионеры английской Ост-Индской компании
(которые имели право заниматься торговлей «из Индии в Индию» как за свой личный счет, так и от имени
компании) непрерывно прибегали к кредиту саррафов, так же как голландцы, а до них португальцы
496
делали займы у японцев в Киото
497
, а испытывав-
* Жители Крита. — Примеч. ред.
А ЧТО ЖЕ МИР ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЕВРОПЫ? 95
шие затруднения христианские купцы — у мусульманских и еврейских ростовщиков Алеппо или Каира
498
.
Как и европейский «банкир», индийский меняла зачастую был торговцем, который ссужал также деньги под
залог судов или занимался перевозками. Среди них бывали сказочно богатые: например, в Сурате (около
1663 г.) Вирджи Вора будто бы обладал 8 млн рупий
499
. Мусульманский купец Абд ал-Гафур при таком же
капитале располагал веком позже 20 кораблями от 300 до 800 тонн водоизмещения каждый, и, как
утверждали, он один якобы ворочал таким же объемом дел, что и могущественная Ост-Индская компания
(India Company)
500
. И именно бания служили комиссионерами и представали как неизбежные посредники
европейцев во всех делах, какие те вели в Индии, посредники, занимавшиеся перевозками, а иной раз они и
сами занимались, например в Ахмадабаде, производством тканей, которые в XVII и XVIII вв. Индия
вывозила в огромных количествах.
Свидетельство Тавернье, французского торговца драгоценными камнями, долго ездившего по Индии и
Индонезии, об индийской организации менял и ее успехах столь же красноречиво, как и свидетельства
Ованеса, который сам пользовался сетью саррафов. Француз объясняет, с какой легкостью можно
путешествовать по всей Индии и даже за пределами Индии, так сказать, без наличных денег: достаточно
брать деньги в долг. Для путешествующего купца, кем бы он ни был,, ничего нет проще, чем сделать заем в
Голконде, например на Сурат. А там он переведет свой долг на другой город, снова взяв ссуду, и т. д.
Уплата перемещается вместе с самим заемщиком, и кредитор (или скорее цепочка кредиторов, которые
отвечают друг перед другом) получит свои деньги только на последнем этапе. Это то, что Тавернье называл
«платить старое новым» («payer le vieux de nouveau»). Само собой разумеется, что всякий раз это временное
освобождение от обязательств приходилось оплачивать. В конечном счете такие издержки напоминали
проценты, выплачивавшиеся в Европе «sur les changes» ~ по векселю: они добавлялись друг к другу, и
сумма их становилась все более высокой по мере того, как заемщик отдалялся от пункта отправления и от
обычных потоков. В самом деле, сеть бания распространяется на все рынки бассейна Индийского океана и
за его пределы. Но, уточняет Тавернье, «я всегда учитывал во время поездок, что ежели брать деньги в
Голконде на Ливорно или на Венецию, то, перевод за переводом, они по самой дешевой цене обойдутся в
95%, но чаще всего процент доходит до 100»
501
. Сто процентов — такова была ставка, обычно
выплачивавшаяся странствующим торговцем своему доверителю, будь то на Яве, в Индии или Южном
Китае. Ставка процента фантастическая, но существовавшая лишь на самых напряженных линиях
экономической жизни, в системе обменов на дальние расстояния. В Кантоне в конце XVIII в. ставка, бывшая
в ходу между купцами, составляла от 18 до^0%
502
. В Бенгалии
96 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА
А ЧТО ЖЕ МИР ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЕВРОПЫ? 97
англичане занимали деньги у местных купцов почти что под такой же низкий процент, что и
Ованес.
Еще один довод за то, чтобы не рассматривать странствующих купцов Индийского океана как
второстепенных действующих лиц: совсем как в Европе, дальняя торговля стояла в центре самого
развитого капитализма Дальнего Востока.
МАЛО БИРЖ, НО ЗАТО ЯРМАРКИ
На Востоке и на Дальнем Востоке не было бирж как института, таких как Амстердамская,
Лондонская или биржа какого-нибудь крупного активного западного города. Однако
существовали довольно регулярные собрания крупных негоциантов. Их не всегда легко было
опознать, но разве не были столь же незаметными сборища крупных венецианских купцов в
галереях Риальто, где они, эти купцы, казалось, спокойно прогуливались посреди суматохи
близлежащего рынка?
Напротив, ярмарки узнаваемы, и безошибочно. Они кишели в Индии, они играли важную роль в
странах ислама и в островной Индии; любопытно, что они были очень редки в Китае, хотя и
существовали там.
Правда, вышедшая недавно, в 1968 г., книга без обиняков утверждает, будто «в странах ислама
практически не существовало ярмарок»
503
. Однако же термин налицо: на всем пространстве
мусульманских стран слово маусим обозначало одновременно ярмарку и сезонный праздник, а
также, как известно, и периодически дующие ветры Индийского океана"
04
. Разве не муссон
безошибочно регулировал в теплых морях Дальнего Востока сроки морских путешествий в том
или другом направлении, открывая или прерывая международные встречи купцов?
Подробный отчет, датированный 1621 г., описывает одну из таких встреч в Мохе, месте сбора
участников ограниченной, но богатейшей торговли
505
. Ежегодно с муссоном в эту гавань Красного
моря (которая станет великим рынком кофе) приходило определенное число кораблей из Индии,
Индонезии и с соседнего африканского побережья, до отказа набитых людьми и тюками с
товарами; эти суда и сегодня проделывают те же плавания. В тот год пришли два корабля из
Дахбула в Индии, один с 200, другой со 150 пассажирами, которые все были странствующими
торговцами, приехавшими продать в порту прибытия небольшие количества драгоценных товаров:
перца, камеди, лака, ладана, тканей, затканных золотом или расписанных вручную, табака,
мускатного ореха, гвоздики, камфоры, сандалового дерева, фарфора, мускуса, индиго, наркотиков,
благовоний, бриллиантов, гуммиарабика... Эквивалентом выступал один-единственный
выходивший из Суэца и прибывавший на встречу в Моху корабль, который долгое время
загружали одними только испанскими «восьмерными монетами»; впоследствии к этому
прибавятся
и товары — шерстяные ткани, коралл, камлот из козьей шерсти. Стоило кораблю из Суэца по той
или иной причине не прийти вовремя, как ярмарка, которая обычно отмечала встречу, оказывалась
сорвана. Купцы из Индии и Индонезии, лишившись своих клиентов, должны будут продавать по
любой цене, так как неумолимый муссон клал предел ярмарке, даже если она на самом деле и не
имела места. Аналогичные встречи с купцами, прибывавшими из Сурата или Масулипатама,
устраивались в Басре или в Ормузе, где корабли почти ничего не грузили в обратном плавании,
кроме разве персидского вина из Шираза или серебра.
В Марокко, как и по всему Магрибу, было обилие местных святых и паломничеств. Именно под
их покровительством устраивались ярмарки. Одна из самых посещаемых ярмарок в Северной
Африке находилась у берберов-геззула к югу от Антиатласа, лицом к пустым пространствам и к
золоту пустыни*. Лев Африканский**, который сам на ней побывал, отмечает ее важность в
начале XVI в.; практически эта ярмарка просуществует до наших дней
506
.
Но самые оживленные ярмарки в мусульманских землях происходили в Египте, Аравии, Сирии —
на перекрестке, где мы бы ожидали их априори. Именно к Красному морю сдвинулся начиная с
XII в. комплекс мусульманской торговли, отклонившись от господствовавшей оси, столь долгое
время привязанной к Персидскому заливу и Багдаду, чтобы обрести главное направление своих
торговых маршрутов и своих успехов. К этому прибавился подъем караванной торговли, которая
придала блеск ярмарке в Мзебибе в Сирии, где сходилось множество караванов. Итальянский пу-
тешественник Лудовико ди Вартема в 1503 г. отправился из «Мезарибе» в Мекку с караваном,
будто бы насчитывавшим 35 тыс. верблюдов!
507
А впрочем, паломничество в Мекку было самой
большой ярмаркой ислама. Как говорит тот же очевидец, туда отправлялись «частью... ради
торговли, а частью ради паломничества» («parte... permercanz
!
e et parte per peregri-nazione»). В
1184 г. очевидец описывал ее исключительное богатство: «Нет в мире ни одного товара, коего бы
не было на этом сборище»
508
. К тому же ярмарки, связанные с великим паломничеством, очень
рано определили календарь торговых выплат и организовали их взаимное погашение
509
.
В Египте небольшие, но оживленные локальные ярмарки в том или ином городе Дельты
восходили к коптским традициям, и даже за пределы христианского Египта, к Египту языческому.
Со сменой одной религии другой святые покровители только изменяли свои имена; их праздники,
мюлид, зачастую продолжали накладывать отпечаток на время проведе-
* Золото пустыни — западноафриканское золото, доставлявшееся в Северную Африку по сахарским караванным путям. —
Примеч. пер.
" Лев Африканский (ал-Хасан ибн Мухаммед аз-Зайяти ал-Фаси, ум. ок. 1552 г.) — арабский географ, автор «Описания
Африки, третьей части света». — Примеч. пер.
98 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА
А ЧТО ЖЕ МИР ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЕВРОПЫ? 99
ния особого рынка. Так, в Танте (в Дельте) ежегодная ярмарка, которая приходится на мюлид, праздник
рождения «святого» Ахмеда ал-Бадави, до сих пор еще собирает толпы народа
5
'
0
. Но великие сборища
купцов происходили в Каире и Александрии, где ярмарки зависели от сезонов мореплавания в Средиземном
и Красном морях и к тому же были тесно связаны с взаимопереплетаюшимся календарем паломничеств и
караванов
5
'
1
. В Александрии ветры были благоприятны, а «море открыто» в сентябре и октябре. В течение
этих вот двух месяцев венецианцы, генуэзцы, флорентийцы, каталонцы, рагузинцы, марсельцы производили
свои закупки перца и пряностей. Договоры, подписанные султаном Египта с Венецией или Флоренцией, как
заметил С. Лабиб, определяли своего рода ярмарочное право, которое не может не напомнить mutatis
mutandis (с необходимыми поправками) правил западных ярмарок.
Все это не меняет того обстоятельства, что относительно ярмарка не имела в мире ислама той громкой
славы, какая была у нее на Западе. Приписывать это экономическому отставанию было бы, вероятно,
ошибкой, так как во времена наших шампанских ярмарок Египет и страны ислама наверняка не отставали от
Запада. Быть может, в том следовало бы винить самую громадность мусульманского города и его
структуру? Не было ли в нем больше рынков и, если можно употребить это выражение, суперрынков,
нежели в любом городе Запада? В особенности же его кварталы, предназначенные для чужеземцев, были в
такой же мере местом постоянных международных встреч. Фундук «франков» в Александрии, фундук
сирийцев в Каире послужили образцом для Немецкого двора (Fondaco del Tedeschi) в Венеции: венецианцы
запирали немецких купцов, как их самих запирали в их кварталах в Египте
512
. Были они тюрьмами или нет,
но эти фундуки создавали в мусульманских городах ту разновидность «постоянной ярмарки», которую
должна была знать Голландия, страна свободной крупной торговли, рано убившая у себя ярмарки, ставшие
бесполезными. Нужно ли заключать отсюда, что шампанские ярмарки в самом центре еще неразвитого
Запада служили, быть может, лошадиной дозой лекарства, призванного усиливать обмены в еще
слаборазвитых странах?
В наполовину мусульманской Индии картина была иная. Там ярмарки были настолько характерной,
вездесущей чертой, что они вошли в повседневную жизнь, и зрелище это более не удивляло
путешественников, настолько оно было естественным. Эти индийские ярмарки на деле представляли, если
можно так сказать, то неудобство, что они сливались с паломничествами, которые приводили на берега к
очистительным водам рек бесконечные вереницы странников и верующих, шедших в сутолоке запряженных
быками и раскачивающихся с боку на бок повозок. Страна чуждых друг другу рас, языков, религий, Индия,
несомненно, вынуждена была долго сохранять на границе между враждующими регионами эти
примитивные ярмарки, помещаемые под защиту божеств-покровителей и религиозных паломничеств и
таким образом изъятые из сферы непрестанных ссор между соседями. И это факт, во всяком случае, что
многие ярмарки, подчас между соседними деревнями, оставались более под знаком древней меновой
торговли, нежели денег.
Разумеется, не так обстояло дело с большими ярмарками на Ганге — в Хардваре, Аллахабаде, Сонпуре; или
в Матхуре и Батесаре на Джамне. У каждой религии были свои ярмарки: у индуистов — в Хардваре, в Бена-
ресе; у сикхов — в Амритсаре; у мусульман — в Пакпаттане, в Пенджабе. Один англичанин, генерал
Слимен, определенно преувеличивая, утверждал, что с наступлением холодного сухого сезона, когда
начинался период ритуальных омовений, большая часть жителей Индии, от склонов Гималаев до мыса
Коморин, сходилась на ярмарках, где продавалось все, включая лошадей и слонов
513
. Жизнь за рамками
обычной повседневности становилась правилом в эти дни молений и пиров, когда соединялись танцы,
музыка и благочестивые обряды. Каждые двенадцать лет, когда Юпитер вступал в созвездие Водолея, это
небесное знамение влекло за собой безумный потоп паломничеств и сопутствовавших им ярмарок. И
вспыхивали грозные эпидемии.
В Индонезии длительные скопления купцов, собиравшихся то там, то здесь в приморских городах или в их
ближайших окрестностях благодаря международному мореплаванию, приобретали облик затянувшихся
ярмарок.
На «Великой» Яве вплоть до того, как голландцы обосновались там по-настоящему с постройкой Батавии
(1619), и даже позднее, главным городом был Бантам
514
на северном побережье у западной оконечности
острова, лежавший посреди болот, зажатый в своих стенах из красного кирпича; на его укреплениях
угрожающе стояли пушки, которыми, по правде говоря, никто не умел пользоваться. Внутри стен то был
низкий безобразный город «размерами с Амстердам». От султанского дворца отходили три улицы, и
площади, куда они выходили, кишели «импровизированными» торговцами и торговками, продавцами
птицы, попугаев, рыбы, говядины, горячих сладких пирожков, арака (восточной водки), шелковых изделий,
бархата, риса, драгоценных камней, золотой проволоки... Еще несколько шагов — и вот китайский квартал с
его лавками, кирпичными домами и собственным рынком. К востоку от города, на Большой площади, с
рассвета забитой мелкими торговцами, позднее собирались крупные негоцианты, страхователи судов,
хозяева складов перца, «банкиры», ссужавшие деньги под залог судов, — люди, сведущие в самых разных
языках и деньгах; площадь, писал один путешественник, служит им биржей. Иностранные купцы, ежегодно
задерживаемые в городе ожиданием муссона, принимали участие в бесконечной ярмарке, тянувшейся
месяцами. Китайцы, уже давно появившиеся на Яве (и им
100 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА
суждено было еше долго там оставаться), играли в этом концерте важную роль. Один путешественник
отмечает в 1595 г.: «Сие суть люди корыстные, ссужающие под ростовщический процент и приобретшие
такую же репутацию, что и евреи в Европе. Они холят по стране с весами в руке, скупают весь перец, какой
найдут, и, взвесив часть его [заметьте эту деталь продажи по образцам], так что могут примерно судить о
количестве [несомненно, следует читать — о весе], предлагают за него серебро оптом, смотря по
надобности тех, кто продает перец. И таким вот способом они собирают столь большие его количества, что
у них есть чем загрузить корабли из Китая, когда те приходят, продавая за 50 тыс. caixas [сапеков] то, что не
стоило им и 12 тысяч. Корабли эти, числом восемь или десять, имеющие по 45-50 тонн [вместимости],
приходят в Бантам в январе». Таким образом, у китайцев тоже была своя «левантийская торговля», и долгое
время Китаю нечего было завидовать Европе в смысле торговли на дальние расстояния. Во времена Марко
Поло Китай, как утверждают, потреблял в сто раз больше пряностей, чем далекая Европа
515
.
Заметьте, что именно до муссона, до прихода судов, китайцы (фактически постоянно здесь жившие
комиссионеры) производили свои закупки во всех деревнях. Прибытие судов означало начало ярмарки.
Фактически как раз это и характеризовало весь индонезийский ареал: продолжительные ярмарки,
совпадающие с ритмом муссона. В Ачехе (Ачем) на Суматре Дэвис увидел в 1598 г. «три большие площади,
где каждый день происходит ярмарка всех видов товаров»
516
. Вы скажете, что это лишь слова. Но в 1603 г.
Франсуа Мартен из Сен-Мало, увидевший эти же картины, отличал большой рынок от рынков обычных,
заполненных диковинными плодами, и описывал купцов, прибывших со всех концов Индийского океана, в
их лавках — «всех одетых по-турецки», кои «пребывают в сказанном месте примерно шесть месяцев, дабы
продать свои товары»
517
. Шесть месяцев, «по истечении коих прибывают другие купцы». То есть постоянная
и возобновляющаяся ярмарка, лениво раскинувшаяся во времени и никогда не выглядевшая как
стремительный всплеск ярмарок западных. Дампир, который пришел в Ачех в 1688 г., еще более точен:
«Китайцы суть самые важные из всех купцов, что здесь торгуют; некоторые из них пребывают тут круглый
год, но прочие приезжают лишь один раз ежегодно. Последние направляются сюда иногда в июне, с 10 или
12 парусниками, кои доставляют много риса и некоторые другие виды продовольствия... Они занимают все
дома, один за другим, на краю города возле моря, и этот квартал именуют лагерем китайцев... С этим
флотом прибывают многие ремесленники, как-то: плотники, столяры, художники, и как только они
прибыли, они принимаются за работу и за изготовление сундуков, коробочек, шкафчиков и всякого рода
мелких китайских поделок»
518
. Так на протяжении двух месяцев длится «ярмарка китайцев», куда
отправляются все ради покупок или ради азартных игр. «По мере того как сбываются их
А ЧТО ЖЕ МИР ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЕВРОПЫ? 101
товары, они занимают меньше места и снимают меньше домов... Чем более сокращается их торговля, тем
более возрастает их игра».
В самом Китае дело обстояло по-иному
519
. Так как там все держало в руках вездесущее и действенное
бюрократическое правительство, бывшее в принципе противником экономических привилегий, то за
ярмарками существовал строгий надзор — в отличие от относительно свободных рынков. Однако ярмарки
появляются рано, в момент сильного подъема торговли и обменов к концу Танской эпохи (IX в.). Там они
тоже обычно бывали привязаны к буддистскому или даоистскому храму и происходили в момент
ежегодного праздника божества, откуда и родовое название храмовых собраний — miao-hui, которое за
ними закрепилось. Они имели четко выраженный характер народного развлечения. Но были в ходу и другие
названия. Так, ярмарка нового шелка, которая при династии Цин (1644-1911) проходила в Нансючене на
границе между провинциями Чжэцзян и Цзянсу, именовалась hui-ch 'ang или lang-hui. Точно так же
выражение нянши буквально равнозначно немецкому Jahrmarkte, «ежегодные рынки»; и быть может, оно
действительно обозначало скорее большие сезонные рынки (соляной, или чайный, или конный и т. п.),
нежели ярмарки в полном смысле этого слова.
Этьенн Балаж полагал, что эти крупные рынки или необычные ярмарки появлялись главным образом в
периоды раздела Китая между чуждыми одна другой династиями. И этим кускам территории необходимо
было обязательно сообщаться между собой, а ярмарки и крупные рынки способствовали этому, как и в
средневековой Европе, и, может быть, по аналогичным причинам
520
. Но как только Китай вновь обретал
политическое единство, он восстанавливал свою бюрократическую структуру, свою действенную иерархию
рынков — и внутри его территории ярмарки исчезали. Они сохранялись единственно на внешних границах.
Так, во времена династии Сун (960-1279), бывших хозяевами одного только Южного Китая, «взаимные
рынки» открывались в сторону Северного Китая, завоеванного варварами. Когда единство было
восстановлено при династии Мин (1368-1644), а затем сохранено при династии Цин (1644-1911), «окна» и
«отдушины» окажутся только по периметру, обращенные в сторону внешнего мира. Так, с 1405 г. будут
существовать конные ярмарки на границе с Маньчжурией, открываясь или закрываясь в зависимости от
отношений границы с угрожавшими ей «варварами». Иной раз у самых ворот Пекина устраивалась ярмарка,
когда туда приходил караван из Московской Руси. То было исключительное событие, ибо приходившие с
запада караваны предпочитали задерживать на ярмарках Ханчжоу и Чэнду. Точно так же мы увидим, как в
1728 г, южнее Иркутска организуется очень любопытная и важная ярмарка в Кяхте, где китайский купец
добывал для себя драгоценные сибирские меха
521
. Наконец, в XVIII в. для торговли с европейцами Кантон
располагал двумя ярмарками
522
.
102 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА
Как и другие крупные морские порты, более или менее открытые для международной торговли (Нинбо,
Амой), он знал тогда один или несколько торговых «сезонов» ежегодно. Но речь здесь идет отнюдь не о
крупных местах сосредоточения свободной торговли, как в Индии или в странах ислама. Ярмарка