Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв 3 тт. Том 2. Игры обмена

Подождите немного. Документ загружается.

И вот они обречены воровать либо быстро обанкротиться. У них никогда не было бойкой торговли, и при-

скорбно видеть столько молодых людей, проедающих либо только что полученное приданое своей жены,

либо наследство своих родителей — и все сие ради занятия для домоседа и настоящего бездельника (ипа

осси-patione sedentaria et cosipollrona)»

. Тот же самый добродетельный информатор возмущается тем, что в

домах мальтийцев увеличивалось тогда число золотых и серебряных вещей — «бесполезный и мертвый»

капитал; что мужчины, женщины и дети заурядного происхождения рядятся в тонкие сукна, кружевные

накидки и, что еще более возмутительно, шлюхи (putane) прогуливаются в каретах, разодетые в шелка. По

крайней мере, добавляет он без малейшего юмора, коль скоро на сей счет имеется запрет, пусть их обложат

налогом («ип tanto al mese per dritto d'abiti»)\ Поскольку все относительно, не было ли это уже своего рода

зачатком «общества потребления»?

Но наблюдались и градации. Когда в 1815 г. Ж.-Б. Сэ вновь увидел Лондон примерно через 20 лет (первое

его посещение относилось к 1796 г.),

____________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА НИЖНЕМ ПРЦДЕЛЕ ОБМЕНОВ 43

он пришел в изумление: диковинные лавки предлагали свой товар со скидкой в цене, повсюду были

шарлатаны и рекламные плакаты — одни «неподвижные», другие «передвигающиеся», «которые пешеходы

могут прочесть, не теряя ни минуты». В Лондоне только что были изобретены «люди-сандвичи»

ПРИЧИНЫ ПОДЪЕМА

Говоря нашим сегодняшним языком, мы заключили бы, что повсюду наблюдались необычный рост

распределения, ускорение обмена (другим подтверждением этого были рынки и ярмарки), триумф (наряду с

постоянной торговлей в лавках и расширением услуг) третичного [т. е. обслуживающего] сектора,

который отнюдь не был безразличен для общего развития экономики.

Этот подъем можно было бы проиллюстрировать многочисленными цифрами, если бы было рассчитано

соотношение между численностью населения и числом лавок

222

, или же процентное соотношение лавок

ремесленников и лавок торговцев, или же средний размер и средний доход лавки. Вернер Зомбарт отметил

свидетельство Юстуса Мозера, хорошего историка и несколько мрачного наблюдателя, который в 1774 г.

констатировал по поводу города Оснабрюка, что «за столетие число лавочников определенно утроилось,

тогда как ремесленников стало меньше вдвое»

223

. Историк Ганс Мауэрсберг недавно констатировал

аналогичные факты, на сей раз — с цифрами, касающимися ряда крупных немецких городов

224

. Обращаясь

наудачу к нескольким зондажам (по инвентарным спискам имущества умерших), из которых один был

проведен в Мадриде времен Филиппа ГУ

225

, а остальные два — в лавках каталанских и генуэзских пере-

купщиков на Сицилии в XVII в.

226

, обнаруживаешь бедные лавчонки, жалкие, жившие под вечной угрозой,

после ликвидации которых остаются преимущественно долги. В этом крохотном мирке банкротство —

привычное дело. Возникает даже впечатление — это только впечатление, — что в XVIII в. было бы все

налицо для активного «пужадизма»*, если бы мелкие торговцы имели тогда возможность не стесняться в

выражениях своих чувств. В Лондоне, когда правительство Фокса попыталось в 1788 г. обложить их

налогом, ему пришлось живо дать задний ход перед «всеобщим недовольством, [которое этот акт вызвал]

среди народа»

227

. Но если лавочники — это не народ (вполне очевидная истина!), то при случае они

приводят его в движение. В Париже 1793 и 1794 гг. санкюлоты в значительной своей части рекрутировались

среди этого полупролетариата мелких лавочников

228

* Пужадизм — мелкобуржуазное правонационалистическое движение профашистского характера во Франции во второй

половине 50-х годов XX в., возглавленное владельцем книжного магазина П. Пужадом. — Примеч. пер.

44 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

Это побуждает поверить одному на первый взгляд несколько пристрастному докладу, автор которого

утверждал, будто к 1790 г. в Париже на краю банкротства находилось 20 тыс. розничных торговцев

229

С учетом этого мы при нынешнем состоянии наших знаний можем утверждать, что:

— подъем численности населения и рост экономической жизни в долгосрочном плане, желание

«розничного торговца» оставаться у себя в лавке предопределили разбухание числа посредников в сфере

распределения. То, что агенты эти были, по-видимому, слишком многочисленны, доказывает всего-навсего,

что этот рост опережал подъем экономики, чрезмерно на него полагаясь;

— постоянство точек торговли, большая продолжительность ежедневного функционирования лавок,

реклама, торги, беседы должны были идти на пользу лавке. В нее заходили столько же для того, чтобы

потолковать, сколько и для покупок. То был небольшой театр. Взгляните на забавные и правдоподобные

диалоги, какие воссоздал в 1631 г. шартрский каноник, автор «Учтивого буржуа» («Bourgeois poll»)™. Но

разве не Адам Смит в один из редких для него моментов насмешливого расположения духа сравнил

человека, который говорит, с животными, которые такого преимущества не имеют: влечение к обмену

предметами «является необходимым следствием способности рассуждать и дара речи»

231

. Для народов,

охотно болтающих, обмен словами необходим, даже если за этим не всегда следует обмен предметами;

— но главной причиной расцвета лавок был кредит. Выше уровня лавок оптовик предоставлял кредит;

розничному торговцу придется оплачивать его тем, что мы сегодня назвали бы переводными векселями.

Крупные флорентийские купцы Гвиччардини Кореи, при случае импортировавшие сицилийскую пшеницу

(они ссудили деньги Галилею, и это сегодня служит к чести этого важного семейства), на условиях

восемнадцатимесячного кредита продавали перец со своих складов бакалейщикам-перекупщикам, как о том

свидетельствуют их счетные книги

232

. И наверняка они не были в этом деле новаторами. Но лавочник и сам

предоставлял кредит своим клиентам, богачам еще охотнее, нежели прочим. Портной предоставляет кредит;

кредит предоставляет булочник (используются две деревянные дошечки, на которых ежедневно совместно

делают зарубки; одна дощечка оставалась у булочника, вторая у клиента

233

); кредит предоставляет

кабатчик

234

(клиент мелом записывает свой текущий долг на стене); предоставляв кредит мясник. «Я знал

одно семейство, говорит Дефо, доходы которого составляли тысячи фунтов в год и которое выплачивало

мяснику, булочнику, бакалейщику и торговцу сыром по 100 фунтов зараз и постоянно оставляло 100 фунтов

долга»

235

. Бьемся об заклад, что господин Фурнера — старьевщик под сводами парижского Крытого рынка

(Halles), о котором упоминает «Удобная

____________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА НИЖНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 45

адресная книга» (1692) и который, как она утверждает, снабжал человека «порядочной одеждой за четыре

пистоля в год»,— так вот, бьемся об заклад, что сей поставщик весьма специфического «готового платья» не

должен был всегда требовать, чтобы ему платили вперед

236

. И того менее — те три объединившихся

торговца-старьевщика, которые на Новой улице прихода св. Марии в Париже предлагали свои услуги в

предоставлении «любых траурных платьев, плащей, крепа и брыжей и даже черных костюмов, носимых во

время церемоний»

237

Торговец на положении мелкого капиталиста жил между теми, кто ему должен деньги, и теми, кому должен

он. Это шаткое равновесие, все время на краю крушения. Если «поставщик» (имеется в виду посредник, свя-

занный с оптовиком, или же сам этот оптовик) приставлял ему нож к горлу, это была катастрофа. Если

богатый клиент вдруг не уплатит, то вот перед нами оказавшаяся в отчаянном положении торговка рыбой

(1623). «Я начинала зарабатывать себе на жизнь, — признается она, — и единым махом оказалась вдруг

сведена набело»

238

; коль скоро «беляк» (Ыапс) ~ это мелкая монета в десять денье, это следует понимать

«осталась с последним грошем». Любой лавочник рисковал испытать подобное злоключение — получить

оплату слишком поздно или не получить ее вовсе. Франсуа Пом-мероль, оружейник и одновременно поэт,

жаловался в 1632 г. на свое положение, при котором «приходится тяжко трудиться, а что до оплаты, то

терпеливо ждать, когда с ней затягивают»

239

Это самая распространенная жалоба, когда нам удается познакомиться с письмами мелких торговцев,

посредников, поставщиков. 28 мая 1669 г.: «Мы еще раз пишем Вам сии строки, дабы узнать, когда Вы

соблаговолите нам уплатить». 30 июня 1669 г.: «Сударь, я весьма удивлен, что письма мои, столь часто

повторяемые, производят столь малое действие, а ведь порядочному человеку надлежит дать ответ..,». 1

декабря 1669 г.: «Мы никогда бы не поверили, что после TOI-O как Вы заверили нас, что явитесь к нам в дом,

дабы оплатить свой счет, Вы уедете, не дав о том знать». 28 июля 1669 г.: «Не знаю, как следует Вам писать,

ибо вижу, что Вы не обращаете внимания на письма, что я Вам пишу». 18 августа 1669 г.: «Вот уже шесть

месяцев, как я покорнейше прошу Вас выплатить мне задаток». 11 апреля 1676 г.: «Я хорошо вижу, что

письма Ваши лишь дурачат меня». Все эти письма написаны разными лионскими торговцами

240

. Я не

обнаружил того, что принадлежало некоему доведенному до отчаяния кредитору, предупреждавшему

виновника, что он отправится в Гренобль и сам насильственным путем восстановит справедливость. Один

реймсский торговец, современник Людовика XIV, неохотно дававший в долг, приводил пословицу «Как

ссужать — так брат родной, как возвращать — так шлюхин сын»

241

Эти хромающие расчеты создавали цепочку зависимостей и затруднений. На ярмарке Св. Причастия в

Дижоне в октябре 1728 г. довольно

46 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

хорошо продавались холсты, а не шерстяные или шелковые ткани. «Причины сего усматривают в том, что

розничные торговцы жалуются на свой слабый сбыт и на то, что, не быв оплачены теми, кому они продали,

они не в состоянии делать новые закупки. С другой же стороны, купцы-оптовики, кои приезжают на

ярмарки, отказываются давать дальнейш ий кредит большей части розничных торговцев, от каковых они не

получают оплаты»

242

. Но противопоставим этим картинам те, что рисует Дефо, который пространно

объясняет, что цепь кредита есть основа коммерции, что долги взаимно компенсируются и что от сего

возрастают активность и доходы купцов. Не в том ли «неудобство» архивных документов, что они со-

храняют для историка в большей степени банкротства, судебные тяжбы, катастрофы, нежели нормальное

течение дел? У удачных дел, как и у счастливых людей, нет истории.

ИЗБЫТОЧНАЯ АКТИВНОСТЬ РАЗНОСЧИКОВ

Разносчики — это торговцы, обычно полунищие, которые «носят на шее»* или попросту на спине весьма

скудный товар. И тем не менее они составляли в обороте ощутимую маневренную массу. Даже в городах, а

уж тем более в местечках и деревнях они заполняли пустые промежутки в обычной сети распределения. А

так как эти промежутки были многочисленны, то и разносчики кишмя кишели, то было знамение времени.

Повсюду их отличал длинный ряд названий: во Франции — это colporteur, contreporteur, porte-balle,

mercelot, camelotier, brocanteur; в Англии — hawker, huckster, petty chapman, pedlar, packman; в Германии в

каждой земле их именовали на свой лад — ffocke, Hueker, Grempler, Hausierer, Ausrufer (а говорили еще и

Pfuscher, т. е. «на все руки», и Bonhasen). В Италии это был merci-ajuolo, в Испании — buhonero. Свои

названия имел он и в Восточной Европе: по-турецки — сейяр сатыни {что означает одновременно и разно-

счика, и мелкого лавочника); на болгарском языке он — сергиджш (от турецкого серги), а на

сербохорватском -~ торбар (от турецкого торба — мешок) или торбар и сребар, а то и Кгатаг или Kramer

(слово явно немецкого происхождения, которое обозначает как разносчика, так и проводника каравана или

мелкого буржуа)

243

и т. д.

Этот избыток названий проистекал оттого, что ремесло разносчика, отнюдь не представлявшего единого

социального типа, было совокупностью ремесел, которые не поддавались разумной классификации. В

Страсбурге 1703 г. савое ц-точильщик был рабочим, который «носил с собой» свои услуги и бродяжничал,

как и многие трубочисты и плетельщики соломенных стульев

244

. Марагате, крестьянин с Кантабрийских

гор, —

* Французский глагол «colporter» («торговать вразнос») может быть переведен как «носить на шее». — Примеч. пер.

____________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА НИЖНЕМ ПРВДЕЛЕ ОБМЕНОВ 47

это крестьянин, который по завершении уборки урожая перевозил лес, зерно, бочарную клепку, бочонки с

соленой рыбой, грубошерстные ткани в зависимости от того, направлялся ли он с зернопроизводящих и

винодельческих плато Старой Кастилии к океану или наоборот

245

. И это был сверх того, по образному

выражению, торговец en ambulanda, странствующий торговец, так как он сам скупал для перепродажи весь

товар, который перевозил, или часть его

246

. Бесспорно, разносчиками были и крестьяне-ткачи из

промысловой деревни Андрыхов возле Кракова или по крайней мере те из них, кто отправлялся продавать

произведенное в деревне полотно в Варшаву, Гданьск, Львов, Тарнополь, на люблинскую и дубненскую

ярмарки, те, кто добирался даже до Стамбула, Смирны, Венеции и Марселя. Эти легкие на подъем крестьяне

при случае становились «пионерами навигации по Днестру и Черному морю» (1782)

247

. А вот как назвать

тех богатых манчестерских купцов или же тех «мануфактурщиков» Йоркшира и Ковентри, которые,

разъезжая верхом по всей Англии, сами доставляли свои товары лавочникам? Если, говорит Дефо,

«отвлечься от их богатства, то это разносчики»

248

. И слово это подошло бы и для так называемых

ярмарочных купцов, forains (т. е. происходящих из другого города), которые во Франции и иных местах

катили с ярмарки на ярмарку, но иной раз бывали относительно зажиточными

249

Как бы то ни было, богат ли торговец или беден, но торговля вразнос стимулировала и поддерживала обмен,

она его распространяла. Но там, где ей принадлежал приоритет, обычно наблюдалось — и это доказано —

некоторое экономическое отставание. Польша отставала от экономики Западной Европы, и потому вполне

логично: разносчик будет в ней царить. Не была ли торговля вразнос пережитком того, что на протяжении

веков было некогда нормальной торговлей? Разносчиками были сиры (syri) поздней Римской империи

250

Образ торговца на Западе в средние века — это образ запыленного, забрызганного грязью странника, каким

и был разносчик во все времена. Пасквиль 1622 г. еше описывал этого торговца былых времен с «сумкой,

висящей на боку, в башмаках, у которых кожа только на мысках»; жена следует за ним, прикрытая

«большой шляпой, опущенной сзади до пояса»

251

. Да, но в один прекрасный день эта пара бродяг

устраивается в лавочке, меняет кожу и оказывается не такой уж нищей, как это казалось. Разве в разносной

торговле, по крайней мере среди владельцев повозок, не было богатых в потенции купцов? Удачный случай

— и вот они выдвинулись. Именно разносчики создали почти повсюду в XVIII в. скромные деревенские

лавки, о которых мы говорили. Они даже пошли на штурм торговых центров: в Мюнхене владельцы 50

итальянских или савойских фирм XVIII в. вышли из преуспевших разносчиков

252

. Аналогичное внедрение

могло происходить в XI и XII вв. в европейских городах, в то время едва достигавших размера деревень.

48 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

Во всяком случае, деятельность разносчиков, кумулируясь, возымела массовый эффект. Распространение

народной литературы и альманахов в деревнях было почти целиком их делом

253

. Все богемское стекло в

XVIII в. распространяли разносчики, будь то в Скандинавских странах, Англии, России или Оттоманской

империи

254

. Просторы Швеции в XVII и XVIII вв. были наполовину безлюдны: редкие населенные пункты,

затерянные в огромном пространстве. Но настойчивость мелких странствующих торговцев родом из

Вестеръётланда или Смоланда позволяла сбывать там разом «подковы, гвозди, замки, булавки... альманахи,

книги благочестивого содержания»

255

. В Польше странствующие торговцы-евреи взяли на себя от 40 до 50%

торговли

256

и восторжествовали также и в германских землях, уже отчасти господствуя на прославленных

лейп-цигских ярмарках

257

Так что торговля вразнос не всегда шла следом, не раз она бывала расширением рынка первопроходцами,

захватом его. В сентябре 171С г. Торговый совет в Париже отверг прошение двух авиньонских евреев,

Моисея де Валлабреге и Израэля де Жазиара, которые хотели бы «продавать ткани шелковые, шерстяные и

прочие товары во всех городах королевства на протяжении шести недель в любое время года, не открывая

лавки»

258

. Такая инициатива торговцев, которые явно не были мелкими разносчиками, показалась «весьма

вредной для торговли и интересов подданных короля», неприкрытой угрозой лавочникам и местным

купцам. Обычно взаимное положение бывало обратным: оптовые купцы и крупные (или даже средние)

лавочники держали в руках нити торговли вразнос, оставляя для этих упорных распространителей

«неликвиды» [т. е. непроданные товары], которые заполняли их склады. Ибо искусство разносчика — это

продавать малыми количествами, вторгаться в плохо обслуживаемые зоны, увлекать колеблющихся. И он

для этого не жалел ни труда, ни речей своих, наподобие лоточника наших парижских бульваров, одного из

его наследников. Расторопный, смешливый, с живым умом — таким он предстает в театре; и ежели в одной

пьесе 1637 г. молодая вдова ц конечном счете не выходит замуж за слишком красивого краснобая, то вовсе

не потому, что он не казался ей соблазнительным:

Бог мой, какой он забавник! Если бы мне понадобилось И я бы этого захотела, он возжелал бы и меня. Но прибыль, о которой

он заставляет кричать сплетниц, Не смогла бы нам за год доставить и дырки в нужнике

г59

Законно или незаконно, но разносчики просачивались повсюду, вплоть до аркад площади Св. Марка в

Венеции или Нового моста в Париже. Мост в Або (Турку) в Финляндии был занят лавками, не беда —

____________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА НИЖНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 49

разносчики соберутся у обоих концов моста

260

. В Болонье потребовалась недвусмысленная регламентация,

чтобы главная площадь напротив собора, на которой по вторникам и субботам открывался рынок, не

превратилась стараниями разносчиков в рынок ежедневный

'. В Кёльне различали 36 категорий уличных

торговцев (Ausrufer)*

. В Лионе в 1643 г. постоянно звучали зазывные крики. «Вразнос торгуют всем, что

продается: пирожками, фруктами, вязанками хвороста, древесным углем, изюмом, сельдереем, вареным

горохом, апельсинами и т. д. Салат и свежие овощи развозят на тележках и криком зазывают покупателей.

Яблоки и груши продают печеными. Вишни продают на вес, по стольку-то за фунт»

263

. Эти зазывные крики

Парижа, крики Лондона, крики Рима нашли отражение в гравюрах тех времен и литературе. Мы знаем

римских уличных торговцев, рисованных Карраччи или Джузеппе Барбери; они предлагают фиги и дыни,

зелень, апельсины, соленые крендели, газеты, лук, хлебцы, старую одежду, рулоны ткани и мешки с углем,

дичь, лягушек... Можно ли вообразить себе изящную Венецию XVIII в., заполненную продавцами

кукурузных лепешек? И тем не менее в июле 1767 г. они там прекрасно продавались в больших количествах

«за грошовую цену в одно су». Дело в том, говорит наблюдатель, что «изголодавшаяся чернь [города]

непрерывно нищает»

264

. Так как же тогда избавиться от этой тучи незаконных торговцев? Это не удалось ни

одному городу. 19 октября 1666 г. Ги Патэн писал из Парижа: «Здесь начинают принимать продуманные

полицейские меры против уличных торговок, скупщиков краденого и холодных сапожников, коя стесняют

движение; улицы Парижа желают видеть весьма чистыми; король сказал, что желает сделать из Парижа то

же, что Август сделал из Рима»

265

. И разумеется, впустую: точно так же можно пытаться прогнать рой

мошек. Все городские улицы, все деревенские дороги мерили шагами эти неутомимые ноги. Даже Голлан-

дия — и довольно поздно, в 1778 г.,— была наводнена «коробейниками, рассыльными, разносчиками,

старьевщиками, кои продают бесконечное множество иностранных товаров зажиточным и богатым особам,

каковые большую часть года проводят в своих деревенских имениях»

266

. Запоздалое безумие загородных

резиденций было тогда в разгаре в Соединенных Провинциях, и мода эта, возможно, зависела от такого

притока товаров.

Зачастую торговля вразнос ассоциировалась с сезонными миграциями: так было с савоярами

267

, жителями

Дофине, которые отправлялись во Францию, а также в Германию; с овернцами из горных районов, особенно

с базальтового плато Сан-Флур, которые колесили по дорогам Испании

268

. Итальянцы являлись во Францию

провести свой «сезон», хотя иные довольствовались тем, что кружили по Неаполитанскому королевству,

французы отправлялись в Германию. Переписка торговцев вразнос из Маглана

269

(ныне в департаменте

Верхняя Савойя) позволяет про-

i-Бродсль. т. 2

50 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

следить (с 1788 по 1834 г.) передвижения странствующих «ювелиров», а на самом деле — торговцев часами,

размещавших свои товары на ярмарках Швейцарии (в Люцерне и Цурцахе)

270

и в лавках Южной Германии

во время долгих путешествий почти всегда по одним и тем же маршрутам, передаваемым от отца к сыну и

внуку. Им сопутствовал больший или меньший успех: на люцернской ярмарке 13 мая 1819 г. «едва

набралось, на что выпить вечером стаканчик»

271

Иной раз происходили внезапные «нашествия», связанные, вне сомнения, с бродяжничеством в кризисные

периоды. В Испании в 1783 г. пришлось принять целый комплекс общих мер против коробейников,

разносчиков и бродячих мелких торговцев, против тех, «что показывают прирученных животных», против

тех странных целителей, «коих именуют знахарями, salutadores, кои носят на шее большой крест и

притязают на то, чтобы молитвами исцелять болезни людей и животных»

272

. Под родовым названием

коробейников имелись в виду мальтийцы, генуэзцы и честные уроженцы. Ничего не сказано о французах, но

это, должно быть, чистое упущение. Вполне естественно, что эти бродяги по ремеслу имели связи с

бродягами без ремесла, с которыми они встречались на дорогах, и что они при случае участвовали в

жульнических проделках этого темного мира

273

. Также естественно, что они имели отношение к

контрабанде. Англия в 1641 г. полна была французских торговцев вразнос, которые, по словам сэра Томаса

Роу, члена Тайного совета короля (Privy Council), способствовали валютному дефициту в балансе

королевства

274

. Уж не были ли они пособниками тех моряков, что контрабандой грузили на английских

берегах шерсть и фуллерову землю*, а доставляли туда полку'.'

ВЫДАЛИ ТОРГОВЛЯ ВРАЗНОС АРХАИЧНА?

Обычно уверяют, будто эта разбухшая жизнь торговли вразнос угасала сама собой всякий раз, как только

какая-то страна достигала определенной стадии развития. В Англии она якобы исчезла в XVIII в., во

Франции — в XIX в. Однако же английская торговля вразнос познала подъем в XIX в., по крайней мере в

пригородах промышленных городов, плохо обслуживавшихся обычными потоками распределения

275

. Во

Франции любое фольклорное исследование вновь обнаруживает ее следы в XX в.

276

Думали, что

современные транспортные средства нанесли ей смертельный удар — но это априоризм логики. А ведь

наши странствующие маглаиские часовых дел мастера использовали повозки, дилижансы и даже паровое

судно на Женевском озере в 1834 г., притом с большим удовольствием

277

* Фуллерова земля — разновидность глины, использовавшейся в отделочных операциях сукновального

производства как обезжириватель и набивка для фильтров. — Примеч. пер.

____________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА НИЖНЕМ ПРВДЕЛЕ ОБМЕНОВ 51

Следует полагать, что торговля вразнос — это система, в высшей степени способная к адаптации. Ее мог

заставить появиться или возникнуть заново любой затор в распределении, или же любое нарастание

подпольных форм деятельности — контрабанды, воровства, скупки краденого, или любой неожиданный

случай ослабления конкуренции, надзора, обычных формальностей торговли.

Таким вот образом во времена Революции и империи Франция стала ареной огромного распространения

торговли вразнос. Поверим в этом брюзгливому судье коммерческого суда в Меце, который 6 февраля 1813

г. представил членам Высшего совета торговли в Париже пространный доклад. «Сегодняшняя торговля

вразнос, — пишет он, — не то, что такая торговля прошлых времен, с тюком за спиной. Это значительная

торговля, которая дома повсюду, хотя она и не имеет дома»

278

. А в целом это жулики, воры, бич наивных

покупателей, катастрофа для торговцев «с жилищем», имеющих собственный дом. Следовало бы срочно

положить этому конец, хотя бы ради безопасности общества. Бедное общество, где торговлю так мало

уважают, где со времен революционных лицензий и эпохи ассигнатов любой, кто уплатит скромную цену за

патент, может сделаться торговцем чем-нибудь. Единственное решение, по мнению нашего судьи, —

«восстановить корпорации». Он едва счел нужным добавить: «Избегая присущих им изначально

злоупотреблений». Не станем слушать его далее. Но верно, что в его время потоки, армии торговцев вразнос

отмечали почти повсюду. В Париже в том же самом 1813 г. префекту полиции доносили, что «лоточники»

(etalagistes) ставят свои лотки прямо на улицах везде, «от бульвара Мадлен до бульвара Тампль». Они

беспардонно устраиваются перед дверями лавок и сбывают там, к великой ярости лавочников, в первую

голову торговцев стеклом, фаянсом, изделиями из эмали и даже ювелиров, те же самые товары. Блюстители

порядка сбились с ног: «Лоточников непрестанно сгоняют с одного или другого места, они непрестанно

туда возвращаются... большое их число — для них спасение. Как можно арестовать столько лиц?» И к тому

же все они неимущие. И префект полиции добавляет: «Эта незаконная торговля, быть может, не столь

неблагоприятна для узаконенных торговцев, как полагают. Ибо почти все таким образом выставляемые

товары продаются ими лоточникам, которые чаще всего лишь их комиссионеры»

279

Совсем недавно изголодавшаяся в 1940—1945 гг. Франция узнала другой всплеск необычной торговли

вразнос — «черный рынок». В России период 1917-1922 гг. — такой трудный, с его неурядицами, его

несовершенным обращением — увидел в определенный момент, как снова появились странствующие

посредники, перекупщики, противозаконные скуп-Щики, спекулянты, торговцы вразнос — мешочники, как

их презрительно называли

380

. Но и сегодня бретонские производители, которые на грузо-

52 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

виках добираются до Парижа, чтобы там прямо продавать артишоки или цветную капусту, которыми

пренебрегли оптовики Центрального рынка (Holies), на какое-то мгновение выступают как торговцы

вразнос. Современные торговцы вразнос — это также и те живописные крестьяне, грузинские и

армянские, со своими мешками овощей и фруктов, со своими сетками, набитыми живой птицей,

которых низкие авиационные тарифы на внутренних линиях привлекают сегодня в Москву. Если

когда-нибудь угрожающая тирания магазинов стандартных цен (Uniprix), больших торговых площадей

станет нестерпимой, нельзя быть заранее уверенным, что мы не увидим, как разбушуется против них

— при прочих равных — новая торговля вразнос. Ибо торговля вразнос — это всегда способ обойти

установленный порядок святая святых рынка, надуть существующие власти.

ЕВРОПА:

МЕХАНИЗМЫ НА ВЕРХНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ

Выше рынков, лавок, торговли вразнос располагалась мощная надстройка торговли, находившаяся в

руках блистательных персонажей. То был уровень главных приводов, большой экономики —

неизбежный «этаж» капитализма, существование которого без него было бы немыслимо.

В этом вчерашнем мире важнейшими орудиями торговли на дальние расстояния были ярмарки и

биржи. Не то чтобы они аккумулировали все крупные операции. Конторы нотариусов во Франции и на

континенте (но не в Англии, где их роль состоит лишь в установлении личности) позволяли при

закрытых дверях совершать бесчисленные и весьма значительные сделки, настолько многочисленные,

что, по словам одного историка, Жан-Поля Пуассона, они могли бы послужить средством измерять

общий уровень дел

281

. И точно так же банки, эти резервуары, куда медленно откладывались деньги про

запас и откуда они не всегда выходили с надлежащими осторожностью и сдержанностью, занимали все

более заметное место

282

. А французская консульская юрисдикция* (которой к тому же будут позднее

подчинены вопросы и тяжбы, связанные с банкротствами) образовывала для товаров

привилегированную судебную власть, действовавшую «по закону торговли» (per legetn mercatoriam),

юстицию быструю и охранявшую классовые интересы. Настолько, что 17 января 1757 г. Ле-Пюи

283

, а

11 июня 1783 г. Перигё

284

настойчиво просили для себя консульской юрисдикции, которая облегчила

бы их торговую жизнь.

* Имеются в виду коммерческие суды, именовавшиеся в прошлом также консульскими судами. — Примеч. пер.

___________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА ВЕРХНЕМ ПРВДЕЛЕ ОБМЕНОВ 53

Что касается французских торговых палат XVIII в. (первая была создана в Дюнкерке в 1700 г.

285

которые были скопированы в Италии (Венеция — 1763 г.

286

, Флоренция — 1770 г.

287

), то они

стремились укрепить власть крупных негоциантов в ущерб остальным.'Именно это прямо говорил один

дюнкеркский купец 6 января 1710 г.: «Все эти торговые палаты... годны лишь на то, чтобы разрушать

всеобщую торговлю [торговлю всех], делая пять или шесть частных лиц абсолютными господами

мореходства и коммерции там, где они обосновались»

288

. Так что это учреждение оказывалось более

или менее удачным в зависимости от места. В Марселе торговая палата была сердцем торговой жизни,

а в Лионе им был совет эшевенов, так что торговая палата, в которой не больно-то нуждались, в конце

концов перестала собираться. 27 июня 1775 г. генеральный контролер финансов писал: «Мне

сообщили... что лионская торговая палата вовсе или почти не собирается, что распоряжения,

содержащиеся в решении Совета от 1702 г., совсем не исполняются и что все, что относится до

торговли сего города, рассматривается и решается синдиками» — следует понимать эшевенами

города

289

. Но достаточно ли было поднять голос, чтобы призвать это учреждение к повседневной

жизни? В 1728 г. Сен-Мало безуспешно просил короля дать городу торговую палату

290

Итак, ясно, что в XVIII в. орудия крупной торговли множились и разнообразились. Тем не менее

ярмарки и биржи еще оставались в центре большой торговой жизни.

ЯРМАРКИ, СТАРОЕ, БЕЗ КОНЦА ПЕРЕДЕЛЫВАЕМОЕ ОРУДИЕ

Ярмарки — старое учреждение, менее древнее, нежели рынки (да и то едва ли!), но тем не менее с

бесконечными корнями, глубоко уходящими в прошлое

291

. Во Франции исторические исследования,

справедливо или несправедливо, относят их происхождение к доримским временам, вплоть до далекой

эпохи великих кельтских миграций. На Западе их возрождение в XI в. не было движением с нуля, как

обычно отмечается, поскольку еще сохранялись следы городов, рынков, ярмарок, паломничеств —

короче говоря, привычки, к которым достаточно было бы обратиться вновь. О ярмарке в Ланди около

Сен-Дени говорили, что она восходит по меньшей мере к IX в., к правлению Карла Лысого

292

; о

ярмарках в Труа — что они восходят к римским временам

293

; о лионских ярмарках — что они были

учреждены около 172 г. н. э.

294

Необоснованные притязания, россказни? И да и нет, коль скоро, по всей

вероятности, ярмарки были еще более древними, чем в этих притязаниях.

Во всяком случае, их возраст не мешал ярмаркам быть живым институтом, и институтом, который

приспосабливался к обстоятельствам. Их роль заключалась в том, чтобы разрывать слишком узкий

круг обычных обменов. Некая деревня в департаменте Мёз просила в 1800 г. об учреж-

54 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

дении ярмарки, дабы заставить добираться до нее скобяной товар, которого ей недоставало

295

. Даже ярмарки

во множестве скромных местечек, кажущиеся всего лишь союзом соседней деревни и городского ремесла,

на самом деле ломали обычный круг обменов. Что же касается крупных ярмарок, то они мобилизовывали

экономику обширных регионов. Порой весь Запад целиком встречался на них, пользуясь предоставленными

вольностями и льготами, которые на короткое время снимали препятствие в виде многочисленных налогов и

дорожных пошлин. С этого момента все способствовало тому, чтобы ярмарка стала из ряда вон выходящим

сборищем. Государь, который очень рано стал прибирать к рукам эти определяющие сборища народа

(король французский

296

, король английский, император), умножал число милостей, льгот, гарантий,

привилегий. Тем не менее заметим мимоходом: ярмарки не были вольными в силу самого того факта, что

они были ярмарками, ipso facto. И ни одна из них, даже ярмарка в Бокере, не жила в режиме совершенно

свободного обмена. Например, о трех «королевских» ярмарках в Сомюре, каждая продолжительностью в

три дня, один текст гласит, что от них «мало пользы, ибо они не вольные»

297

Все ярмарки представляются как бы городами, эфемерными несомненно, но все-таки городами, хотя бы уже

по числу участвовавших в них людей. Они периодически воздвигают свои декорации, а затем, по окончании

праздника, снимаются с места. После месяца, двух или трех отсутствия они возникали снова.

Следовательно, каждая из них имела свой ритм, свой календарь, свои «позывные», иные, чем у ее соседей.

Впрочем, самой высокой частотой отличались не самые важные, а совсем простые ярмарки скота, или, как

говорили, «скоромные ярмарки» (foires grasses). Сюлли-на-Луаре около Орлеана

298

, Понтиньи в Бретани,

Сен-Клер и Бомон-де-Ломань имели каждый по восемь ярмарок в год

299

; Лектур в монтобанском

фискальном округе — девять

300

, Ош — одиннадцать

301

. «Скоромные ярмарки, кои собираются в Шенерае,

большом местечке овернской Верхней Марки, знамениты количеством откормленных животных, что там

продаются и большею частью пригоняются в Париж». Эти ярмарки происходили в первый вторник каждого

месяца. Всего, следовательно, двенадцать ярмарок

302

. Точно так же в городе Пюи «собирается двенадцать

ярмарок в году, где продают всякого рода скотину, в особенности множество мулов и лошаков, много шкур,

оптовые партии лангедокских сукон всех сортов изготовления, белые и рыжие овернские холсты, пеньку,

нитки, шерсть, всякого рода вещества для сведения шерсти с кож»

303

. Мортен в Нормандии с его

четырнадцатью ярмарками — принадлежал ли ему рекорд?

304

Не будем слишком поспешно ставить на эту

очень хорошую лошадку...

Вполне очевидно, были ярмарки и ярмарки. Существовали ярмарки деревенские, вроде крохотной

ярмарочки в Ла-Тосканелла неподалеку от

ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА ВЕРХНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 55

•""• • •

\Нев»р , /<*? Беннсои /

* ' • '

Франция 1841 г., еще усеянная ярмарками

Поданным: Dictionnaire du commerce el des marchandises. 1841,1, p. 960 sq.

Сиены, которая была всего лишь крупным шерстяным рынком: стоило только чуть затянувшейся зиме

помешать крестьянам стричь своих овец как это случилось в мае 1652 г.,- и ярмарка была упразднена

Настоящими ярмарками были те, которым открывал свои ворота целый город. Тогда либо ярмарка

затопляла все и становилась [сама] городом и даже более чем городом, либо же город бывал достаточно

силен ооы удержать ярмарку на расстоянии, - это было вопросом соотноше-

СИ

зоб п °

бЬИ

наполовин

У жертвой

своих четырех огромнейших яр-. Париж над своими господствовал, сведя их к размерам крупных

58 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

говорил: «Это уже был наш водевиль»

318

. Вскоре к этому добавится итальянская комедия, которая после

того, как минет великая мода на нее, найдет последнее свое убежище на ярмарках. На ярмарке в Карпантра в

1764 г. «Гаэтано Мерлани и его флорентийская труппа» предлагали зрителям «комедии*, Мельхиор Матьё

де Пиолан — «конные игры», а Джо-ванни Гречи — «театральные пьесы», которые он использовал для того,

чтобы в антракте продавать свои снадобья

319

Зрелиша можно было увидеть и на улицах: в Карпантра — шествие по случаю открытия ярмарки «консулов

в капюшонах, предшествуемых фурьерами в длинных одеждах, несшими серебряные булавы»

320

; офи-

циальный кортеж статхаудера в Гааге

321

; короля и королеву сардинских на ярмарках в Алессандрии

322

;

герцога Моденского «с его экипажами» на ярмарке в Реджо-нель-Эмилия и т, д. Джованни Бальди,

тосканский комиссионер, отправившийся в Польшу, дабы собрать там неуплаченные торговые долги,

прибыл в октябре 1685 г. на лейпцигскую ярмарку. И что же нам откроют его письма о ярмарках,

находившихся в ту пору в полном расцвете? Так вот, не что иное, как прибытие его высочества герцога Сак-

сонского «с многочисленной свитою из дам, сеньоров и немецких князей, приехавших повидать самые

примечательные вещи этой ярмарки. Дамы, как и сеньоры, появляются в столь великолепных костюмах, что

этому можно лишь поражаться»

323

. Они составляли часть зрелища.

Развлечение, бегство от забот, светские увеселения — были ли они логическим завершением этих обширных

представлений? Иногда — да. В Гааге, которая едва ли явилась политическим сердцем Голландии, ярмарки

были для статхаудера главным образом случаем пригласить к своему столу «благородных дам и господ». В

Венеции ярмарка Вознесения (de la Sensa), которая длится две недели, была театрализованным и

ритуализованным действом: на площади Св. Марка размещались балаганы иноземных купцов, мужчины и

женщины выходили из дому в масках, а дож, как в былые времена, обручался с морем против церкви Сан-

Никол о

324

. Но представьте себе только, что на ярмарке Вознесения ежегодно толклось больше 100 тыс.

приезжих, являвшихся сюда, чтобы развлечься и насладиться зрелищем удивительного города

325

. Точно так

же в Болонье ярмарка Поркетта сопровождалась огромным праздником, одновременно и народным, и

аристократическим. И в XVII в. каждый год на Пьяцца Маджоре (Piazza Maggiore) воздвигали по этому

случаю временные театральные декорации, всякий раз другие, о причудливости которых рассказывают

картины собрания Insignia, сохраняемые в архивах

326

. Наряду с театром возводились немногочисленные

«ярмарочные лавки» — не для крупных дел, а, по всей видимости, для скромных забав публики. В Лондоне

ярмарка св. Варфоломея (Bartholomew Fair) тоже служила местом простых народных развлечений, «без

серьезных оборотов»

327

. То была одна из тех последних настоящих ярмарок, созданных

___________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА ВЕРХНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 59

для того, чтобы вызвать в памяти — если в том была нужда! — дух народного гулянья, вседозволенности,

жизни навыворот, того, чем и были все ярмарки, более и менее оживленные. Справедливо говорит

пословица: «С ярмарки возвращаешься не так, как с рынка»

328

Напротив, сен-жерменская ярмарка в Париже, единственная в столице, где жизнь еще била ключом, при

всех своих увеселениях — вспомним хотя бы о прославленных ночных шествиях («nocturnes»), с их

тысячами факелов, куда стекалось множество публики, — сохраняла и свою торговую сторону. Она

представляла случай для массовой продажи тканей, сукон, холстов, за которой следила богатая клиентура,

чьи кареты ставились в специальном «паркинге»

329

. И этот образ более соответствует, нежели предыдущие,

обычной реальности ярмарок, бывших прежде всего местом торговых встреч. В феврале 1657 г, двое

изумленных голландских гостей замечают: «Побывав там и принимая во внимание сие великое

разнообразие дорогостоящих товаров, надобно признаться, что Париж есть центр, где находишь все, что

есть на свете самого редкого»

330

ЭВОЛЮЦИЯ ЯРМАРОК

Часто говорилось, будто ярмарки были оптовыми рынками только для купцов

331

. Это означает отметить их

главную деятельность, но изначально пренебречь огромным участием народа. На ярмарку имел доступ кто

угодно. В Лионе, по мнению трактирщиков, хороших судей для этого случая, «на одного купца, что

приезжает на ярмарки верхом и имеет деньги на расходы и на что поселиться в добром жилье, приходится

десять других, что являются пешие и счастливы устроиться в каком-нибудь кабаке*

332

. В Салерно или на

какой-нибудь другой неаполитанской ярмарке толпы крестьян пользуются случаем, чтобы продать кто

свинью, кто тюк шелка-сырца или бочонок вина. В Аквитании погонщики быков и чернорабочие

отправлялись на ярмарку просто в поисках развлечений для всей компании: «Выходили на ярмарку до

рассвета и возвращались среди ночи, засидевшись в трактирах на большой дороге»

333

В самом деле, в мире, который в основном еще был земледельческим, все ярмарки (и даже самые крупные)

были открыты для проникновения деревни в огромных масштабах. В Лейпциге ярмарки «дублировались»

значительными ярмарками скота и конскими

334

. В Антверпене, который вместе с Берген-оп-Зомом имел

около 1567 г. четыре главные ярмарки — две в одном городе, две в другом, по три недели каждая, —

действовали также и две трехдневные конские ярмарки, одна в троицын день, Другая — на сентябрьскую

Божью матерь. Речь шла о кровных лошадях, «красивых на вид и добрых в работе», доставляемых главным

образом из Дании, — в общем, об «автосалоне»

335

. В Антверпене к тому же было Разделение по породам,

была их иерархия. Но в Вероне, славном городе

60 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

венецианской Terra Ferma, материковой Венеции, все перемешивалось, и в апреле 1634 г., по словам

эксперта, ярмарка своим успехом обязана была не столько товарам, привезенным издалека, сколько

«количеству разного рода животных, коих туда пригнали»

336

С учетом этого вполне справедливо, что главное на ярмарках, говоря в экономических категориях, зависело

от крупных купцов. Именно они, усовершенствовав орудие, сделали из него место встреч, где совершались

крупные сделки. Изобрели ли ярмарки кредит впервые или возродили его? Оливер Кокс утверждает, будто

он был открытием исключительно настоящих товарных рынков, а не ярмарок, этих искусственных горо-

дов

337

. Спор более или менее бесперспективен, коль скоро кредит столь же стар, как мир. Во всяком случае,

достоверно одно: ярмарки развили кредит. Не было ярмарки, которая бы не завершалась «платежным» схо-

дом участников. Так было в Линце, на огромной австрийской ярмарке

338

. Так было в Лейпциге (с начала его

подъема) в последнюю неделю, так называемую «неделю платежей» (Zahlwoche)^. и даже в Ланчано, ма-

леньком городке Папского государства, который регулярно захлестывала ярмарка, впрочем весьма скромная

по масштабам, во множестве сходились старые векселя

340

. Точно так же в Пезенасе или в Монтаньяке, чьи

ярмарки аналогичного масштаба служили перевалочными пунктами для ярмарки в Бокере, целые серии

векселей выписывались либо на Париж, либо на Лион

341

. В самом деле, ярмарки были местом предъявления

долгов, которые взаимопогашались, тая, как снег на солнце: то были чудеса scontro — взаимного погашения.

С помощью каких-нибудь 100 тыс. «золотых экю в золоте», т. е. звонкой монетой, в Лионе можно было оп-

латить по клирингу обмены, исчислявшиеся миллионами. Тем более что немалая доля сохранявшихся

долгов покрывалась либо обещанием уплаты в каком-то месте (векселем), либо репортом платежа на

следующую ярмарку: это был deposito, который обычно оплачивался из 10% годовых (2,5% на три месяца).

Так ярмарка создавала кредит.

Если сравнить ярмарку с пирамидой, то она расположится этажами: от многообразных и незначительных

форм активности у основания, которые касались необработанных товаров, обычно скоропортящихся и деше-

вых, вплоть до предметов роскоши, привозимых издалека и дорогостоящих. На вершине находилась бы

активная денежная торговля, без которой ничто бы не сдвинулось с места или по крайней мере не двигалось

бы с такой же скоростью. Итак, эволюция крупных ярмарок, по всей видимости, была направлена на то,

чтобы дать кредиту преимущества по сравнению с товаром, вершине пирамиды — по сравнению с ее

основанием.

Во всяком случае, такова кривая, которую очень рано вычертила показательная судьба древних ярмарок

Шампани

342

. Около 1260 г., в момент их апогея, товары и деньги питали весьма оживленную торговлю.

Когда же стал ощущаться отток, товары оказались затронуты в первую очередь.

___________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА ВЕРХНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 61

Рынок капитала выстоял более длительное время и поддерживал действенные международные расчеты

вплоть до 1320 г.

343

В XVI в. еще более убедительный пример дают ярмарки в Пьяченце, так называемые

безан-сонские. Они наследовали — отсюда и оставшееся за ними название — ярмаркам, которые в 1535 г.

генуэзцы основали в Безансоне (в то время имперском городе), дабы составить конкуренцию лионским

ярмаркам, доступ на которые был им закрыт Франциском I

344

. Из Безансона эти генуэзские ярмарки с годами

переносились, как придется, в Лон-ле-Сонье, в Монлюель, в Шамбери и, наконец, в Пьяченцу (1579)

345

, где

они и процветали до 1622 г.

346

Не будем судить по видимости. Ярмарка в Пьяченце была ярмаркой,

сведенной к вершине пирамиды. Четырежды в год она была местом решающих, но неприметных встреч,

немного напоминающих собрания Международного банка в Базеле в наши дни. Сюда не везли никакого

товара, сюда привозили очень мало наличных денег, но зато массу векселей, подлинные знаки всего

богатства Европы, среди которых платежи испанской империи были самым оживленным потоком. Присут-

ствовали примерно шесть десятков людей, большей частью генуэзские «курсовые банкиры» (banchieri di

conto), несколько миланцев, остальные флорентийцы. Это были члены некоего клуба, куда нельзя было

вступить, не уплатив крупный залог (3 тыс. экю). Эти избранные устанавливали conto, т. е. обменный курс к

окончательным расчетам в конце каждой ярмарки. То был кульминационный момент таких собраний, где

присутствовали без разглашения этого купцы-менялы (cambiatori) и представители крупных фирм

347

. Всего

200 посвященных, державшихся очень незаметно, которые ворочали огромными суммами, возможно

порядка 30-40 млн экю на каждой ярмарке и даже больше, если верить хорошо документированной книге

генуэзца Доменико Пери (1638)

348

Но все имеет конец, даже изобретательный и выгодный генуэзский клиринг. Он действовал лишь в той

мере, в какой американское серебро поступало в Геную в достаточном количестве. Когда около 1610 г.

приток белого металла уменьшился, здание оказалось под угрозой. Чтобы не брать совсем уж произвольную

дату, возьмем перенос ярмарок в Нови в 1622 г., на который миланцы и тосканцы не согласились и который

служит надежной вехой этого ухудшения

349

. Но мы еще вернемся к этим проблемам.

ЯРМАРКИ И КРУГООБОРОТ

Будучи связаны друг с другом, ярмарки сообщались между собой. Шла ли речь о ярмарках просто товарных

или ярмарках кредитных, все они организовывались для облегчения кругооборота обмена. Если нанести на

карту ярмарки какого-нибудь отдаленного региона (например, Ломбардии

350

или королевства

Неаполитанского

351

в XV в., или же ярмарочные кругообороты, пересекавшиеся на Дунае у Линца: ярмарки

Кремса, Вены,

62 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

Фрайштадта, Граца, Зальцбурга, Больцано

352

), то календарь этих следовавших одно за другим сборищ

показывает, что они принимали как должное взаимную зависимость, что торговцы перебирались с одной

ярмарки на другую со своими повозками, своими вьючными животными, а то и со своим товаром на плечах,

пока круг таких странствий не замыкался и не начинался снова. Так сказать, своего рода вечное движение.

Четыре города, между которыми делились в средние века крупные ярмарки Шампани и Бри — Труа, Бар-

сюр-Об, Провен и Ланьи, — на протяжении года непрерывно передавали друг другу эстафету. Анри Лоран

утверждает, будто первым замкнутым кругооборотом (circuit) был кругооборот ярмарок Фландрии; ярмарки

Шампани, видимо, воспроизводили его

353

. Возможно, так и было. Если только движение по кругу не

возникало почти повсеместно и как бы само собой вследствие некой логической необходимости, анало-

гичной логике обычных рынков. Как и в случае с рынком, требовалось, чтобы область, чей спрос и

предложение ярмарка исчерпала, имела бы время для их восстановления. Отсюда — необходимые

перерывы. Нужно было также, чтобы календарь разных ярмарок облегчал передвижение ярмарочных

торговцев, посещавших эти ярмарки одну за другой.

В эти круговращения вовлекались товары, деньги и кредит. Деньги, вполне очевидно, одновременно

оживляли кругооборот более широкого масштаба и обычно стекались в центральном пункте, откуда они

снова уходили, дабы возобновить свое движение. На Западе, при явном оживлении начиная с XI в., во всей

системе европейских платежей станет в конечном счете господствовать единый центр. В XIII в. им были

ярмарки Шампани; после 1320 г. они приходят в упадок; отзвуки этого наблюдались везде, BHJIOI ь, ю от-

даленного Неаполитанского королевства

354

. Затем система с грехом пополам возродилась вокруг Женевы в

XV в.

355

, потом вокруг Лиона

356

. И наконец, к концу XVI в. — вокруг ярмарок Пьяченцы, т. е. генуэзских.

Ничто не может быть более показательным в отношении функций этих сменявших друг друга систем, как те

разрывы, какие отмечали переход от одной из них к другой.

Однако после 1622 г. ни одна ярмарка не будет более располагаться обязательно в центре экономической

жизни Европы, господствуя над всей этой жизнью. Дело в том, что Амстердам, который не был истинным

ярмарочным городом, начал утверждать свою роль, переняв прежнее превосходство Антверпена. Амстердам

организовывался как постоянный торговый и денежный рынок. И его фортуна знаменовала упадок если не

торговых ярмарок Европы, то по крайней мере крупных ярмарок, где господствовал кредит. Эпоха ярмарок

миновала свой апогей.

ЗАКАТ ЯРМАРОК

В XVIII в. пришлось признать, что правительственные меры, которые предоставляют «вот уже несколько

лет [свободу] вывозить в чужие страны

___________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА ВЕРХНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 63

большую часть произведенных мануфактурами товаров без уплаты пошлин и ввозить сырье без обложения,

[могут лишь] уменьшать от года к году торговлю на ярмарках, коих преимуществом как раз и были эти

привилегии, и что от года к году люди все более привыкают к прямой торговле этими товарами, не вывозя

оные на ярмарки»

357

. Это замечание фигурирует в письме генерального контролера финансов по поводу

бокерской ярмарки в сентябре 1756 года.

Именно около этого времени Тюрго напишет посвященную ярмаркам статью, опубликованную в

«Энциклопедии» в 1757 г. Для него ярмарки не были «естественными» рынками, порождением «удобств»

(«commodites»), «взаимной заитересованности покупателей и продавцов в том, чтобы найти друг друга...

Следовательно, отнюдь не за счет естественного течения торговли, воодушевляемой свободою, надлежит

относить те блистательные ярмарки, где с большими издержками сосредоточиваются изделия части Европы

и которые кажутся местом встречи наций. Выгода, каковая должна возместить эти огромные издержки,

проистекает не из [самой] природы вещей, но есть результат привилегий и вольностей, жалуемых торговле в

определенных местах и в определенное время, тогда как повсюду в иных местах она обременяема налогами

и таможенными сборами»

358

. Итак, долой привилегии, или же пусть привилегии распространяются на все

институты и практику торговли. «Стоит ли поститься круглый год ради доброй трапезы в отдельные дни?»

— вопрошал г-н де Гурнэ, и Тюрго повторил эту фразу от своего имени.

Но достаточно ли было бы избавиться от этих старых институтов, чтобы иметь трапезу каждый день?

Правда, в Голландии (исключая отклоняющийся от нормы и малозначащий пример Гааги) ярмарки

исчезают. Верно, что в Англии «сама» великая сторбриджская ярмарка, некогда «ни с чем не сравнимая»

(beyond all comparison), после 1

50 г. первой начала приходить в упадок, утратила свою оптовую

торговлю

359

. Следовательно, Тюрго, как это столь часто бывало, прав: ярмарка — это архаическая форма

обменов; в его эпоху она могла еще порождать иллюзии и даже оказывать услуги, но там, где она оставалась

без соперницы, экономика топталась на месте. Этим объясняется успех в XVII и XVIII вв. несколько

утративших свое значение, но все еще живых франкфуртских ярмарок и новых ярмарок в Лейпциге

360

;

огромных польских ярмарок

361

— в Люблине, Сандомире, Торуни, Познани, Гнезно, Гданьске, Леополе

(Львове), в Бжеге в Галиции (где в XVII в. можно было увидеть зараз больше 20 тыс. голов скота

362

); и

фантастических российских ярмарок, где в XIX в. вырастет более чем фантастическая Нижегородская

ярмарка

363

. Тем более это было верно в отношении Нового Света, где за Атлантикой вновь начиналась

Европа. Если взять лишь один «укрупняющий» пример, то могла ли существовать ярмарка одновременно и

более простая, и более колоссальная, нежели ярмарка в Номбре-де-Диос на Дарьенском перешейке, которая

с 1584 г.

64 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

переместится, оставаясь такой же колоссальной, в столь же нездоровую соседнюю гавань Портобельо?

Европейские товары обменивались там на белый металл, прибывавший из Перу

364

. «Единым

контрактом заключаются сделки на 8—10 тыс. дукатов»

365

. Ирландский монах Томас Гейдж, который

посетил Портобельо в 1637 г., рассказывает, что видел на открытом рынке кучи серебра, лежавшие, как

груды камней

366

Я охотно объяснил бы этими разрывами и этим запаздыванием неугасающий блеск ярмарки в

Больцано, на альпийских перевалах, ведущих в Южную Германию. Что же касается столь оживленных

ярмарок итальянского Юга (Afezzogiorno), то каким же скверным признаком они были для его

экономического здоровья!

367

В самом деле, если экономическая жизнь ускорялась, ярмарка, эти старые

часы, не поспевала за новым ускорением; но как только эта жизнь замедлялась, ярмарка вновь обретала

смысл существования. Именно таким образом объясняю я состояние Бокера — ярмарки, так сказать,

«исключительной», ибо она «пребывает в застое в период подъема (1724-1765)» и «переживает подъем,

когда все вокруг в упадке», с 1775 по 1790 г.

368

В течение этого унылого периода, который в Лангедоке

и, может быть, в других местах не должен был быть уже «настоящим» XVIT1 в., производство

выбрасывает на ярмарку Мадлен свои неиспользованные излишки и открывает кризис «завала», как

сказал бы Сисмонди. Но где бы в те времена мог этот завал найти другой сбыт? Я не возлагаю вину за

этот противоречащий общему течению рывок Бокера на роль иностранной торговли, но на первый

план ставлю саму экономику Лангедока и Прованса.

Несомненно, именно в такой перспективе надлежит понимать немного наивный прожект одного

француза доброй воли, некоего Тремуйе, от 1802 года. Дела идут плохо. Тысячи мелких парижских

торговцев на грани разорения. Однако же существует решение — и такое простое! Создать в Париже