Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв 3 тт. Том 2. Игры обмена

Подождите немного. Документ загружается.

грандиозные ярмарки у самых границ города, на площади Революции. На этом обширном пустом

пространстве автор представляет себе аллеи, разбитые в шахматном порядке, обрамленные лавками и

огромными загонами для скота и для непременных лошадей

?. К несчастью, прожект плохо

аргументирован, когда доходит до изложения экономических выгод операции. Может быть, автору они

представлялись настолько само собой разумеющимися, что он не счел необходимым разъяснить это?

ХРАНИЛИЩА, ПАКГАУЗЫ, СКЛАДЫ, АМБАРЫ

Медленный, зачастую неощутимый (а порой и спорный) упадок ярмарок ставит еще немало проблем.

Рихард Эренберг полагал, что они пали, не выдержав конкуренции бирж. Андре Сэйу раздраженно

возразил: тезис, не выдерживающий критики

370

. Тем не менее, если ярмарки в Пьяченце были центром

торговой жизни в конце XVI и в начале

___________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА ВЕРХНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 65

XVII в., новым центром мира вскоре станет Амстердамская биржа. Одна форма, один приводной

механизм одержал верх над другим. Не важно, что биржи и ярмарки сосуществовали на протяжении

веков (и это не менее верно!): такая замена не совершается в один день. И потом, если Амстердамская

биржа, бесспорно, завладела обширным рынком капиталов, она также организовывала на очень

высоком уровне и движение товаров (перец или пряности из Азии, зерно и товары Прибалтики), По

мнению Вернера Зомбарта, именно на товарном «этаже» перевозят, складируют, отправляют снова и

именно здесь следует искать верных объяснений. Ярмарки существовали всегда, в XVIII в. они

оставались местом сосредоточения товаров. Последние оставляли здесь про запас. Но с ростом

населения, с уже катастрофическим разрастанием городов, с медленным улучшением потребления

оптовая торговля могла развиваться, только выйдя из русла ярмарок и организовавшись независимым

образом. Эта автономная организация с ее складами, амбарами, хранилищами и пакгаузами

обнаруживала тенденцию занять место переживавших закат ярмарок благодаря своей регулярности,

которая заставляет вспомнить о лавке

371

Это объяснение правдоподобно. Но Зомбарт, несомненно, заходит в нем слишком далеко. Для него

важно знать, будет ли оптовый склад, где скапливается товар, в двух шагах от клиентуры, постоянно

функционировать «естественным образом», naturaliter— и тогда он всего лишь хранилище, — либо

mercantaliter, т. е. как торговое учреждение. В каковом случае склад есть лавка более ьысокого ранга, и

все же лавка, хозяин которой — оптовый купец, купец-«£пш/е/», или, как станут вскоре более

благородно выражаться, «негоциант»

372

. У ворот склада товары отпускаются перекупщикам в больших

количествах, «sous cordes» («под веревками»), как принято говорить, т. е. даже не вскрывая тюки

373

Когда нача

лась оптовая торговля? Может быть, в Антвзрпене, зо времена Лудовико Гвиччардини*

(1567)?

374

Но любая строгая хронология на сей счет будет весьма спорной.

Нельзя, однако, отрицать, что с наступлением XVIII в. оптовая торговля, в особенности в имевших

активную экономику странах Севера, связанных с атлантической торговлей, получила невиданное до

того развитие. В Лондоне оптовики возобладали во всех сферах обмена. В Амстердаме в начале XVIII

в., «коль скоро каждодневно прибывает большое число судов... легко понять, что там есть великое

множество складов и подвалов, дабы помещать все товары, кои эти корабли достав-

* Гвиччардини Лудовико (1523-1589) — флорентийский дипломат и историк. Был послан Козимо Медичи в

Нидерланды, где стал приближенным герцога Альбы. Автор «Описания Нидерландов», ценного источника по

экономической истории Нидерландов XVI в. — Примеч. пер.

66 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

ляют. Так что город ими хорошо обеспечен, имея целые кварталы, каковые составляют только склады или

амбары от пяти до восьми этажей, да сверх того большинство домов, что стоят на каналах, имеют два-три

склада и подвал». Это оснащение не всегда бывало достаточным, и случалось, что грузы оставались на

кораблях «долее, нежели того бы хотелось». Так что на месте расположения старых домов принялись

строить множество новых складов, «приносящих очень хорошие доходы»

375

И действительно, концентрация товаров к выгоде пакгаузов и складов стала в Европе XVIII в. всеобщим

явлением. Так, хлопок-сырец, «хлопковая шерсть» («colon en lame»), сосредоточивался в Кадисе, если он

поступал из Центральной Америки; в Лиссабоне, если был бразильского происхождения (в порядке

убывания цены — хлопок из Пернамбуку, из Мараньяна, из Пары)

376

; в Ливерпуле, если его доставляли из

Индии

377

, в Марселе — при поступлении с Леванта

378

. Майнц на Рейне был для Германии крупным пунктом

прибытия для поступавших из Франции вин

379

. Лилль еще до 1715 г. располагал очень большими складами,

где скапливались разные сорта водки, предназначенной для Нидерландов

380

. Марсель, Нант, Бордо были во

Франции главными складскими пунктами в торговле с островами Индийского океана и Карибского бассейна

(сахар, кофе), которая обеспечила торговое процветание королевства во время Людовика XV. Даже среднего

масштаба города — Мюлуз

381

, Нэнси

? _ множили число пакгаузов разного размера. За этими примерами

стоят сотни других. Тогда-то и обрисовалась Европа перевалочных складов, пришедшая на смену Европе

ярмарок.

Следовательно, для XVIII в. все подтверждает правоту Зомбарта. Ну а ранее? Приемлемо ли для того

времени различение двух способов — mercantaliter и naturaliter? Всегда существовали склады и пакгаузы —

storehouses, warehouses, Niederlager, magamni di trafico, ханы Ближнего Востока, амбары Московии

383

. И

существовали даже «города-склады» (образец такого рода — Амстердам), ремеслом и привилегией которых

было служить местом хранения для товаров, которые затем надлежало отправить дальше. Во Франции XVII

в. - это Руан, Париж, Орлеан, Лион

384

; таким был и «перевалочный склад Нижнего города» в Дюнкерке

385

Всякий город располагал своими складами, частными или общественными. В XVI в. крытые рынки (как то

было в Дижоне или Боне) обычно «бывали, по-видимому, одновременно оптовыми складами, пакгаузами и

перевалочными пунктами»

386

. А если обратиться дальше в глубь веков, то сколько муниципальных складов

предназначалось для зерна или для соли! Очень рано, вне сомнения до XV в., Сицилия располагала около

своих гаваней для грузоотправителей (caricatori) огромными складами, где хранилось зерно; владелец

получал расписку (cedola), и эти cedole служили предметом торговли

387

. В Барселоне с XIV в. в прекрасных

каменных домах купцов в квартале Монтхуич «на первом этаже устраивали

___________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА ВЕРХНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 67

склады, жилище же [купца], согласно инвентарным описям, располагалось на втором»

388

. В Венеции около

1450 г. в центре торговой жизни города, вокруг площади Риальто, размещались улицы, где лавки, специа-

лизированные на определенном товаре, следовали одна за другой. «Над каждой из них имеется зал

наподобие монастырского дортуара, так что каждый венецианский купец имеет свой собственный склад,

полный товаров, пряностей, дорогих тканей, шелков»

389

Ни одна из этих деталей сама по себе не представляет неопровержимого доказательства. Ни одна не говорит

о различении, именно о различении, просто-напросто складирования и оптовой торговли, которые,

несомненно, смешивались очень рано. Пакгауз, промежуточный склад, усовершенствованное орудие

обмена, необходимо существовал издавна в разных формах — простых и смешанных, — потому что отвечал

всегда очевидной потребности, а на самом деле слабостям экономики. Хранить товары на складах

заставляли слишком долгий цикл производства и торговой жизни, медлительность перевозок и поступления

информации, риск отдаленных рынков, нерегулярность производства, не поддающиеся учету капризы

сезонов... Впрочем, доказательство налицо, поскольку с того момента, как в XIX в. возрастут скорость и

объем перевозок, с момента, когда производство сконцентрируется на крупных заводах, старинная торговля

через склад должна будет значительно видоизмениться, порой совершенно, и исчезнуть

390

БИРЖИ

«Новый негоциант» («Le Nouveau Negociant») Самюэля Рикара в 1686 г. определял биржу как «место

встречи банкиров, торговцев и негоциантов, биржевых маклеров и агентов банков, комиссионеров и прочих

лиц». Слово будто бы родилось в Брюгге, где эти сборища происходили «возле особняка Бурсе (Hotel des

Bourses), названного так по и\;ени одного сеньора из древнего и благородного рода ван дер Бурсе, который

приказал его построить и украсил его фронтон своим гербовым щитом с изображением трехкошелей...

каковой еще и сегодня видишь на сем здании». Некоторые сомнения, которые вызывает это объяснение,

несущественны. Во всяком случае, это слово имело успех, не вытеснив, однако, иные названия. В Лионе

биржа именовалась «Площадью обменов» («Place des Changes»); в ганзейских городах — Купеческой

коллегией; в Марселе — Ложей; в Барселоне, как и в Валенсии, — Лонхой (Lonja). Она не всегда имела

собственное здание, отчего и происходило частое смешение названий места, где сходились купцы, и самой

биржи. В Севилье сбор купцов происходил каждый день на gradas — ступенях кафедрального собора

391

, в

Лиссабоне — на Новой улице (Rua Nova) — самой широкой и самой длинной в городе, упоминаемой уже в

1294 г.

392

, в Кадисе — на Калье Нуэва (Calk Nueva),

68 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

проложенной, вне сомнения, после разграбления города в 1596 г.*-

393

, в Венеции — в галереях Риальто

394

и в

Лоджии купцов (Loggia del Mercanti), построенной в готическом стиле на этой площади в 1459 г. и перестро-

енной в 1558 г., во Флоренции — на Новом рынке (Mercato Nuovo)*

на нынешней Пьяцца Ментана

396

, в

Генуе

397

— в 400 метрах от Новой улицы (Strada Nuova) на Банковской площади (Piazza dei Banchi)

, в Лил-

ле — на площади Борегар

399

, а в Льеже — у Дома общественных весов, построенного в конце XVI в., или на

набережной La Beach, или в просторных галереях епископского дворца, а то и в трактире по соседству

400

; в

Ла-Рошели же — на открытом воздухе «между улицей Пти-Бак и улицей Адмиро», на месте, именуемом

«Кантоном фламандцев», вплоть до постройки в 1761 г. специального здания

401

. Во Франкфурте-на-Майне

сборища также проходили под открытым небом (unterfreiem Himmel) на Рыбном рынке (Fischmarkt)

402

. В

Лейпциге очень красивую биржу построили в 1678-1682 гг. на Рынке сластей («aufdem Naschmarkt»), прежде

же негоцианты собирались под какой-нибудь аркадой, в ярмарочной лавке или на открытом воздухе возле

больших весов

403

. В Дюнкерке «все негоцианты в полуденный час [ежедневно собираются] на площади

перед Домом сего города [читай: перед ратушей]. И именно там на глазах у всех... вспыхивают ссоры между

важными персонами... из-за грубых слов»

404

. В Палермо галерея (loggia) на нынешней площади Гарафелло

была местом сбора купцов, и в 1610 г. им было запрещено появляться там, как только «отзвонят к обедне в

церкви св. Антония» («sonata I'avemaria di Santo Antonio»)®

. В Париже биржа, долгое время

располагавшаяся на старинной Плас-о-Шанж возле Дворца правосудия, по постановлению Совета от 24

сентября 1724 г. обосновалась в Отель де Невер на улице Вивьенн. В Лондоне биржа, основанная Томасом

Грешэмом, стала затем называться Ройял Иксчейндж (Royal Exchange). Она располагалась в центре города,

так что, согласно письму одного иностранца

406

, в ходе мер, принимавшихся против квакеров в мае 1670 г.,

войска были стянуты в то место, «где собираются купцы» (dove si radunano li mercanti), дабы иметь

возможность в случае необходимости достигнуть любого пункта.

В сущности, было вполне естественно, чтобы-каждый город имел свою биржу. Некий марселец, делая в

1685 г. общий обзор, отмечал, что если названия варьируют («в некоторых местах — рынок, а в гаванях

Леванта — базар»), то действительность везде одна и та же

407

. Понятно поэтому удивление англичанина

Лидса Бута, сделавшегося русским консулом в Гибралтаре, который в своем большом докладе графу

Остерману от 14 февраля 1782 г. писал: «[В Гибралтаре] у нас нет биржи, где купцы собираются для ведения

дел, как в больших торговых городах. Да, откро-

* Речь идет о захвате и разграблении Кадиса английской эскадрой графа Эссекса. — Примеч. пер.

_____________________ ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА ВЕРХНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 69

венно говоря, у нас и есть в сем городе лишь весьма немногие купцы. И тем не менее, хотя город весьма мал

и ничего не производит, здесь в мирное время ведется очень крупная торговля»

408

. Гибралтар, как и Ли-

ворно, был городом, где процветали сомнительные сделки и контрабанда. Для чего бы ему понадобилась

биржа?

К какому времени относятся первые биржи? На сей счет хронология может ввести в обман: дату постройки

зданий не следует смешивать с датой создания торгового института. В Амстердаме сооружение здания

датируется 1631 г., тогда как новая биржа была создана в 1608 г., а старая восходила к 1530 г.

Следовательно, зачастую приходится довольствоваться традиционными датами, принимая их такими, какие

они есть. И не нужно считать неверным хронологический перечень, согласно которому биржи зародились в

северных странах: в Брюгге — в 1409 г., в Антверпене — в 1460 (здание возведено в 1518 г.), в Лионе — в

1462, в Тулузе — в 1469, в Амстердаме — в 1530, в Лондоне — в 1554, в Руане — в 1556, в Гамбурге — в

1558, в Париже — в 1563, в Бордо — в 1564, в Кёльне—в 1566, в Гданьске — в 1593, в Лейпциге — в 1635, в

Берлине — в 1716, в Ла-Рошели — в 1761 (постройка здания), в Вене — в 1771 г., в Нью-Йорке — в 1772 г.

Невзирая на видимость, этот список лауреатов не устанавливает никакого «северного приоритета». В самом

деле, в своей реальности биржа распространилась в Средиземноморье по меньшей мере с XIV в. — в Пизе,

Венеции, Флоренции, Генуе, Валенсии, Барселоне, где постройка Лонхи, испрошенной у Педро

Церемонного', была завершена в 1393 г.

409

Ее обширный готический зал, существующий и поныне, говорит

о древности ее создания. К 1400 г. «целая команда маклеров снует там между колонн и небольших групп

[торговцев], это посредники уха (corredors d'orella)», чья миссия — слушать, докладывать, сводить между

собой заинтересованных лиц. Каждый день барселонский купец верхом на муле отправляется в Лонху,

улаживает там свои дела, а затем с приятелем добирается до фруктового сада биржи, где можно хорошо

отдохнуть

410

. И вне сомнения, это биржевая (или имеющая облик биржевой) деятельность более древняя,

чем на то указывают обычные наши ориентиры. Так, в Лукке'в 1111г. возле церкви св. Мартина уже

сходились менялы, а вокруг них теснились тор*-говцы, нотариусы; разве это уже в потенции не биржа?

Достаточно было, чтобы вмешалась торговля на дальние расстояния, и она вскоре вмешивается, идет ли

речь о пряностях, перце или же в дальнейшем о бочках с северной сельдью

411

... Впрочем, и сама эта

первоначальная биржевая деятельность в средиземноморской Европе не была создана из ничего (ex nihilo).

Если и не слово, то реальность была очень древней: она восходит к купеческим собраниям, которые очень

рано познали все крупные

* Педро IV Церемонный - король Арагонский (1336-1387). - Примеч. пер.

70 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

центры Востока и Средиземноморья и которые, по-видимому, засвидетельствованы в Риме около конца II в.

н. э.

412

Как не представить себе аналогичные встречи в любопытном городке Остии, на мозаиках которой

можно увидеть места, отведенные для купцов и хозяев иноземных судов? Биржи были похожи одна на

другую. В краткие часы активности они почти всегда, по крайней мере с XVII в., являли зрелище плотно

стиснутой шумной толпы. В 1653 г. марсельские негоцианты потребовали «места, которое служило бы им

помещением для встреч, дабы избавиться от неудобства, каковое они испытывают, пребывая на улице, кою

они столь долгое время использовали как место для ведения своих коммерческих дел»

413

. И вот в 1662 г. они

оказываются на первом этаже павильона Пюже, в «большой зале, сообщающейся с набережной четырьмя

дверями... и где с обеих сторон дверей вывешены объявления об отплытии кораблей». Но вскоре и она

окажется слишком мала. «Нужно быть из змеиной породы, чтобы туда проникнуть, — писал шевалье де

Гедан своему другу Сюару. — Какая толчея! Сколько шума! Согласитесь, что храм Плутона — странная

штука»

414

. Дело в том, что всякий добрый негоциант полагал своей обязанностью ежедневно поздним утром

зайти на биржу. Не быть там, не разузнать там новости, столь часто ложные, означало рисковать упустить

счастливый случай, а быть может, и породить неприятные слухи о состоянии ваших дел. Даниэль Дефо

торжественно предостерегал владельца товарного склада: «Отсутствовать на бирже, каковая есть его

рынок... в то время, когда купцы обычно сходятся для покупок» (« То be absent from Change, which is his

market... at the time when the merchants generally go about to buy»), означает попросту искать катастрофы

415

В Амстердаме большое здание биржи было окончено в 1631 г. на площади Дам, напротив Банка и здания

Ост-Индской компании (Oost Indische Compagnie). Во времена Жан-Пьера Рикара (1722) число лиц, которые

там толпились каждый день с полудня до двух часов, оценивали в 4500 человек. По субботам наплыв бывал

меньше, так как в этот день там не появлялись евреи

416

. Порядок здесь был строгий, каждой отрасли

коммерции отводились нумерованные места; имелась добрая тысяча маклеров, присяжных или нет. И

однако же всегда не просто было найти друг друга среди толчеи, в ужасающем «концерте» выкрикиваемых

во всю глотку цифр, в шуме непрекращавшихся разговоров.

С учетом всех пропорций биржа — это последний «этаж» ярмарки, но ярмарки непрерывной. Благодаря

встрече крупных негоциантов и тучи посредников все здесь решалось разом: товарные операции, операции

вексельные, участия, морские страховые сделки, риск которых распределялся между многочисленными

гарантами. То был также рынок денежный, рынок финансовый, рынок ценных бумаг. Естественно, что эти

виды деятельности обнаруживали склонность к самостоятельной организации. Таким вот образом с начала

XVII в. в Амстердаме образовалась

____________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА ВЕРХНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 71

отдельная зерновая биржа, которая действовала трижды в неделю с десяти утра до полудня в огромном

деревянном зале, где каждый купец имел своего комиссионера, «каковой заботится о том, чтобы доставить

туда пробные партии зерна, кои он желает продать... в мешочках, могущих содержать один-два фунта. Коль

скоро цена зерна устанавливается столь же по его удельному весу, сколь и по его доброму или худому

качеству, в задней части биржи имеются различные небольшие весы, с помощью коих, взвесив три или

четыре пригоршни зерна... узнают вес мешка»

417

. Это зерно ввозилось в Амстердам для внутреннего

потребления, но в не меньшей степени и для перепродажи, или реэкспорта. Закупки по образцам очень рано

стали правилом в Англии и вокруг Парижа, в частности при массовой закупке зерна, предназначенного для

войск.

АМСТЕРДАМ - РЫНОК ЦЕННЫХ БУМАГ

Новшеством в начале XVII в. сделалось возникновение в Амстердаме рынка ценных бумаг.

Государственные ценные бумаги, высоко ценимые акции Ост-Индской компании стали предметом

оживленных и абсолютно современных спекуляций. То, что это была первая фондовая биржа, как обычно

говорят, не вполне точно. Облигации государственного займа очень рано служили объектом торговли в

Венеции

418

, во Флоренции — еще до 1328 г.

419

, в Генуе, где существовал активный рынок расписок (luoghi) и

платежных обязательств (paghe) банка «Каса ди Сан-Джорджо»

420

, не говоря уже о куксен (Кихеп) — акциях-

«долях» германских рудников, с XV в. котировавшихся на лейпцигских ярмарках

421

, испанских хурос (juros)

— государственных рентах

422

, французских рентах на Ратушу (с 1522 г.)

423

или же о рынке рент в ганзейских

городах начиная с XV в.

424

Веронские статуты в 1318 г. узаконивают сделку на срок (mercato a termine)

425

. В

1428 г. юрист Бартоломео де Боско протестовал в Генуе против продажи обязательств (loca) на ^рок

. Вот

сколько доказательств первенства Средиземноморья!

Но что было новым в Амстердаме, так это объемы, «текучесть», открытость, свобода спекулятивных сделок.

Сюда лихорадочно вмешивалась игра, игра ради игры: не будем забывать, что около 1634 г.

«тюльпаномания», что свирепствовала в Голландии, доходила до того, что одну луковицу «без присущей ей

собственной цены» меняли на «новую карету, двух лошадей серой масти и их упряжь»!

427

Но в умелых

руках игра на акциях могла обеспечить немалые доходы. В 1688 г. один занятный купец, Йозеф де Ла Вега

(1650-1692), еврей испанского происхождения, выпустил в Амстердаме странную книгу под

двусмысленным названием «Путаница путаниц» («Confusion de confusiones»), трудную для понимания из-за

намеренно витиеватого стиля (stilo culto тогдашней испанской литературы), но богатую подробностями,

живую и единственную в своем роде

428

. Конечно же

72 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

не будем понимать его буквально, когда он намекает, будто в этой адской игре был разорен пять раз кряду.

Или когда забавляется вещами весьма давними: задолго до 1688 г. «сельдь продавали загодя к определенной

дате, еще до того, как она бывала поймана, зерно и прочие товары — до того, как зерно созрело или товары

бывали получены». Скандальные спекуляции Исаака Ле-Мера на индийских акциях, относящиеся к самому

началу XVII в., уже предполагали тысячи хитрых и даже жульнических уловок

429

. Точно так же и маклеры

давно вмешивались в биржевые дела, обогащаясь в то время, как купцы утверждали, что беднеют. Во всех

городах — Марселе или Лондоне, Париже или Лиссабоне, Нанте или Амстердаме — маклеры, которых мало

сдерживали регламенты, не очень о них беспокоились. Но вполне верно и то, что амстердамские биржевые

игры достигли такого уровня усложненности и ирреальности, который надолго сделает из этого города

исключительное место в Европе — рынок, где не довольствовались покупкой или продажей акций, играя на

повышение или понижение, но где умная игра позволяла вам спекулировать, даже не имея в руках ни акций,

ни денег. Именно здесь было раздолье маклерам. Они были разделены на группки (coteries) — их называли

rotteries. Если одна играла на повышение, то другая — «контрминеры» — будет играть на понижение. А там

уж за кем потянется рыхлая и нерешительная масса спекулянтов — в ту или другую сторону. Перебежка в

другой лагерь (а это случалось) представляла для маклера должностное преступление

430

Акции, однако, были номинальными, и Ост-Индская компания сохраняла ценные бумаги за собой:

покупатель вступал во владение акцией лишь посредством записи ее на его имя в реестре, который велся с

эюй целью. Компания поначалу думала, что сможет таким образом противостоять спекуляции (акции на

предъявителя будут приняты только позднее), но спекуляция не требует обладания. В самом деле, игрок

продает то, чем он не владеет, и покупает то, чем владеть не будет; как говорилось, это была покупка или

продажа «вхолостую* («еп Ыапс»). В конечном счете операция приносила убыток или прибыль, Эту

небольшую разницу выплачивают, и игра продолжается. Другая игра; премия, была лишь немного более

сложной

431

В действительности, коль скоро акции вовлечены в длительное повышение, спекуляция по необходимости

обосновывается в сфере краткосрочных операций. Она будет подстерегать мгновенные колебания, те,

которые легко вызывает истинная или ложная новость. Представитель Людовика XIV в Соединенных

Провинциях в 1687 г. поначалу удивлялся, что после всего того шума, какой подняли вокруг взятия Бантама

на Яве, все остановилось, как если бы известие было ложным. «Но, — пишет он 11 августа, — я не столь

удивлен этими действиями: они способствовали понижению [курса] акций в Амстердаме, и некоторые сим

воспользовались»

432

. Десятком лет позднее другой посол расскажет, что «барон

____________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА ВЕРХНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 73

Жуассо, весьма богатый еврей в Гааге», похвалялся перед ним тем, что может заработать «сто тысяч экю за

день... ежели узнает о кончине короля испанского [бедного Карла II, который, как ожидали, испустит дух с

минуты на минуту] за 5 или 6 часов до того, как она станет известна в Амстердаме»

433

. «Я в том убежден, —

добавляет посол, — ибо он и два других еврея, Тешейра и Пинто, суть самые могущественные в торговле

акциями».

Однако в эту эпоху подобная практика еще не достигла размаха, который она узнает в следующем веке,

начиная с Семилетней войны, с расширением игры на акциях английской Ост-Индской компании,

Английского банка Компании Южных морей и особенно на займах английского правительства, этом

«океане аннуитетов», как говорил Исаак де Пинто (1771)

434

. Тем не менее до 1747 г. курсы акций не будут

официально публиковаться, тогда как Амстердамская биржа публиковала товарные цены с 1585 г.

435

(для

339 видов товаров в 1585-м и 550 - в 1686-м)

436

Что объясняет масштабы и взрыв спекуляции в Амстердаме — относительно огромной с самого начала, —

так это то, что в ней всегда бывали замешаны не одни только крупные капиталисты, но и мелкота. Иные

картины заставляют вспомнить наших игроков на скачках! Йозеф де Ла Вега рассказывал в 1688 г.: «Наши

спекулянты посещают определенные дома, в коих продается питье, каковое голландцы именуют коффи, а

левантинцы — каффе». Эти «кофейные дома» («coffy huisen») «с их уютными печками и их

соблазнительными [возможностями] времяпрепровождения суть зимою большое удобство; одни из них

предлагают книги для чтения, другие — игорные столы, и во всех найдешь собеседников, чтобы поболтать.

Кто-то пьет шоколад, кто-то кофе, кто-то молоко, а кто-то чай, и все,., курят табак... Таким образом они

обогреваются, угощаются, развлекаются по дешевке, выслушивая новости... Вот в один из этих домов в часы

работы биржи входит то или иное лицо, играющее на повышение. Его расспрашивают, что стоят акции, он

добавляет к их цене на этот момент один-два процента, достает маленькую записную книжку и принимается

записывать нечто такое, что есть лишь у него в голове, дабы заставить каждого поверить, будто он

действительно это сделал, и дабы подогреть... желание купить какую-нибудь акцию из страха, как бы ее

цена не возросла еще больше»

437

Что показывает эта сцена? Если я не заблуждаюсь — способ, каким биржа черпала средства из кармана

обладателей небольших сбережений и мелких игроков. Успех операции был возможен: во-первых, потому

что еще не было, повторяю, официального курса, позволяющего легко следить за изменением котировок; во-

вторых, потому что маклер — непременный посредник — обращался в таком случае к мелкоте, людям, не

имевшим права доступа (этим правом пользовались только-купцы и маклеры) в святилище биржи, хотя бы

она и находилась в двух шагах

от всех кафе, о которых говорилось, — «Французского», «Рошельского», «Английского», «Лейденского»

438

Так о чем же шла речь? О том, что мы бы сегодня назвали мелкой биржевой сделкой, хождением по домам

возможных клиентов в поисках средств.

Спекуляция в Амстердаме — это масса мелких игроков, но и крупные спекулянты — и из самых активных!

— принимали в этом участие. По относящемуся к 1782 г. свидетельству в принципе беспристрастного

итальянца Микеле Торча, в этот поздний период Амстердам еще располагал самой активной биржей в

Европе

439

; он превосходил Лондон. И несомненно, к этому имел какое-то отношение огромный (разумеется,

в глазах современников) объем игры на акциях, тем более что в этот момент он совпал с неослабевавшей

лихорадкой займов, предоставлявшихся заграничным клиентам, — еще одна спекуляция, которая тоже не

имела себе равных в Европе и к которой мы еще вернемся.

Бумаги Луи Греффюля

440

, обосновавшегося в Амстердаме с 1778 г. в качестве хозяина значительной

банкирской конторы

441

, дают достаточно живое представление о таком двойном расширении. Мы часто

будем возвращаться к деяниям и подвигам этого нувориша, склонного к риску и осторожного, к его

проницательным свидетельствам. В 1778 г., накануне вступления Франции в войну на стороне английских

колоний в Америке, в Амстердаме развернулись безудержные и безумные спекуляции. Момент

представлялся благоприятным для того, чтобы под прикрытием нейтралитета обратить обстоятельства себе

на пользу. Но стоило ли рисковать, играя на колониальных товарах, недостаток которых предвидели, либо

позволить себе соблазниться английскими, потом французскими займами или же финансировать

повстанцев? «Ваш старый служащий Брингли, — пишет Греффюль А. Гайяру в Париж, — по самые уши

увяз в делах с американцами»

442

. Что до него, Греффюля, то, хватаясь за все доступные дела, какие ему

казались хороши, он в больших масштабах предавался биржевым спекуляциям на комиссионных началах.

Он играл за себя и за других: за Рудольфа Эммануэля Халлера (особенно за него, взявшего в свои руки

старинный банк Телюссонов-Неккеров), за Жана Анри Гайяра, за Перре-го, за занимавшегося всем Паншо

— банкиров в Париже, а в Женеве —

Быстрый рост французских банков

Карта составлена Ги Антониетти (Antonietli G. Une maison de Banque a Paris аи XVII

siecle, Greffulhe Monlz ei Compagnie (1789-1793).

1963, приложение). Надлежит заметить, что банк Греффюля был тогда самым значительным парижским банком, что французская

столица сделалась финансовым центром, оказывавшим широкое влияние на Европу, и что заштрихованные круги соответствуют, по

занятной номенклатуре Антониетти, «шестиугольнику крупных операций» — имеются в виду шесть главных торговых центров —

Лондон, Амстердам, Женева, Лион, Бордо, Нант. Не создается ли впечатления некоего равновесия между шестью вершинами

шестиугольника?

76 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

за Александра Пикте, Филибера Крамера, Турреттини; все эти имена золотыми буквами вписаны в большую

книгу о протестантских банках, которые изучал Г. Люти

443

. Игра была трудной и рискованной, она затра-

гивала очень крупные суммы. Но если в конце концов Луи Греффюль вел ее с таким спокойствием, так это

потому, что то были чужие деньги. Когда эти другие проигрывали, он огорчался, но не приходил в отчаяние.

«Если бы в делах с ценными бумагами [имеются в виду английские фонды], как и во многих других, все

можно было предугадать, — пишет он Халлеру, — люди, дорогой мой друг, всегда делали бы удачные

дела». В другой раз он объясняет: «Медаль может обернуться другой стороной, много еше будет взлетов и

падений». Однако же он не совершал, не взвесивши все, ни закупок, ни репортов. То не был безрассудный

смельчак, отчаянная голова вроде Паншо, он выполнял распоряжения своих клиентов. Филиберу Крамеру,

который дал ему заказ купить «на 10 тыс. ливров Индий» (понимай: акций английской Ост-Индской

компании) «в счет 3/3 с г-ми Марсе и Пикте, так чтобы их можно было получить [по цене] от 144 до 145»,

Греффюль отвечает 4 мая 1779 г.: «Невозможно, ибо, невзирая на понижение, каковое испытали сии бумаги,

они стоят 154 в августе и 152 в мае. Мы до сего времени не усматриваем возможности осуществить эту

покупку, но мы имеем ее в виду»

444

Для любого амстердамского спекулянта играть — это значило угадать будущий курс на голландском рынке,

зная курс и события на рынке лондонском. Так что Греффюль приносил жертвы ради того, чтобы иметь

прямые сведения из Лондона, которые к нему поступали не только в почтовых «мешках». Он был связан в

английской столице (где играл сам за себя) со своим шурином Сарторисом, простым и скромным

исполнителем, и с крупным еврейским домом Дж. и Абрахама Гарсия, который он использовал, в то же

время его остерегаясь.

Столь оживленная переписка Греффюля открывает нам лишь узенькую щель, через которую виден верхний

уровень амстердамских спекуляций. Однако она позволяет увидеть, до какой степени голландская игра была

обращена на внешний рынок, в какой степени там существовал международный капитализм. Две книги

«встреч» (rescontre) из бухгалтерских документов Луи Греффюля могли бы нам позволить большее: подсчет

прибылей от этих сложных операций

445

. Rescontre (в Женеве говорили «rencontre»} — это ежеквартальное

собрание оперирующих акциями маклеров, которые производили компенсацию и подсчитывали убытки и

прибыли рынка срочных сделок и рынка страховых премий. Две книги Греффюля — это перечень операций,

которые он в данном случае производил за своих корреспондентов. Сегодняшний вексельный агент без-

ошибочно бы там сориентировался, но историк не раз теряется в них. Ибо от репорта к репорту операцию

зачастую приходится прослеживать через несколько rescontres, чтобы получить возможность в конце пути

____________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА ВЕРХНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 77

подсчитать доходы, которых иной раз там и не бывало. Признаюсь, у меня не хватило терпения

проследить эти расчеты до конца.

В ЛОНДОНЕ ВСЕ НАЧИНАЕТСЯ ЗАНОВО

В Лондоне, который так долго завидовал Амстердаму и копировал его, игры довольно быстро оказались

теми же самыми. С 1695 г. Королевская биржа (Royal Exchange) узнала первые сделки с государственными

бумагами, индийскими акциями и акциями Английского банка. И почти сразу же она сделалась «местом

встречи тех, кто, уже имея деньги, желал их иметь еще больше, равно как и того более многочисленного

класса людей, кои, ничего не имея, питают надежду привлечь к себе деньги тех, кто оными обладает».

Между 1698 и 1700 гг. биржа ценных бумаг, которой тесно было в Royal Exchange, обосновалась напротив,

на знаменитой Иксчейндж-алли.

Вплоть до основания Фондовой биржи в 1773 г. кафе на Иксчейндж-алли были центром спекуляций «в

сделках на срок, или же, как говорили, скачек Иксчейндж-алли»

446

. Кафе «Гарауэй» и «Джонатан» служили

местом встреч маклеров, занимавшихся государственными акциями и фондами, в то время как специалисты

по морскому страхованию посещали кафе Эдварда Ллойда, а по страхованию от пожаров — кафе «У Тома»

или «Карей». В конечном счете Иксчейндж-алли можно было, писал около 1700 г. один памфлетист,

«пройти за полторы минуты. Остановитесь у дверей «Джонатана», повернитесь на юг, пройдите несколько

шагов, затем сверните к востоку — и вы придете к дверям «Гарауэя». Оттуда дойдите до следующих ворот,

и вы окажетесь на Берчин-лейн... Засунув свой компас в футляр и обойдя кругом мир ажиотажа, вы снова

окажетесь у дверей «Джонатана»». Но крохотный этот мирок, набитый до отказа в часы пик, со своими

завсегдатаями, своими взволнованными группками людей, был гнездом интриг и центром могущества

447

Куда отправятся протестовать французские протестанты, разгневанные договором, который только что в

Утрехте (1713) восстановил мир между королевой английской и королем французским, — протестовать в

надежде возбудить против этого трактата негоциантов и таким путем помочь вигам? На биржу и в «кафе,

оглашаемые их криками» (29 мая 1713 г.)

448

Эти малые чувствительные миры возмущали другие, но и внешний мир в свою очередь непрестанно их

возмущал. Новости, которые колебали котировку, здесь, как и в Амстердаме, не всегда фабриковались

внутри. Война за испанское наследство была щедра на драматические происшествия, от которых в данный

момент, казалось, зависело все. Богатый еврейский купец Медина додумался приставить к Мальборо во всех

его походах своих людей и выплачивал этому жадному и прославленному полководцу по 6 тыс. фунтов

стерлингов в год, которые с лихвой себе возмещал, узнавая

первым, через специальных курьеров, исход знаменитых битв Мальборо: при Рамийи, Ауденарде,

Бленхейме*>

449

. Говорили же, что известие о Ватерлоо послужило к выгоде Ротшильдов! Один анекдот

стоит другого: не преднамеренно ли задержал Бонапарт известие о Маренго (14 июня 1800 г.), чтобы

сделать возможным сенсационный биржевой переворот в Париже?

450

Как и Амстердамская, Лондонская

биржа имела свои привычки и свой собственный жаргон: «оценки» («puts») и «отказы* («refusals»),

касавшие-

* В сражениях при Бленхейме( 1704), Рамийи (1706) и Ауденарде (1708) Мальборо с помощью австрийских и голландских

союзников нанес поражение франко-баварским и французским войскам во время войны за испанское наследство. — Примеч.

пер.

ся сделок на срок; «быков» («bulls») и «медведей» («bears»), т. е. покупателей и продавцов на срок, которые

на самом-то деле не имели ни малейшего желания ни продавать, ни покупать, а собирались только спекули-

ровать; «верховую езду» («riding on horse back»), что означало спекуляцию билетами государственной

лотереи, и т.п.

451

Но в целом мы находим в Лондоне, с небольшим запозданием, ту же практику, что и в

Голландии, включая и Rescounters days, прямую кальку амстердамского Rescontre-Dagen, «дней встречи».

Так, когда в 1734 г. правительственные запреты приостановили «puts» и «refusals», воспрепятствовав, по

крайней мере на какое-то время, покупке и продаже воздуха, мы видим, как и в Амстердаме, расцвет

Rescounters, которые в иной форме способствовали той же практике. И, как и в Амстердаме, в Лондоне

вмешивались и предлагали свои услуги маклеры — маклеры товарные (зерно, красители, пряности, пенька,

шелк) и маклеры фондовые (stock brokers), специалисты по игре на курсах. В 1761 г. Томас Мортимер

энергично возражал против этого отродья. «Каждый сам себе брокер» («Every man his broker») ~ так называ-

лась его книга, и в 1767 г. одна тяжба послужила поводом для облегчающих мер в этом направлении: будет

официально уточнено, что пользоваться услугами маклера не обязательно

452

. Все это, однако, только

подчеркнуло важность такого ремесла в биржевой жизни, да и тарифы были к тому же относительно

необременительными — 1/8% с 1697 г. Выше маклеров угадывалась деятельность крупных купцов и

банкиров — золотых дел мастеров, а ниже маллеров — активность, и отнюдь немаловажная, тех юрких

личностей, что назывались на профессиональном жаргоне «джобберами» («jobbers»), т. е. посредников,

официально не допущенных к этой деятельности. В 1689 г. Джордж Уайт обвинял «эту странную

разновидность насекомых, именуемых stock-jobbers», в том, что они произвольно понижают и повышают

курсы акций, дабы обогащаться за счет ближнего, и «пожирают на нашей бирже людей, как некогда саранча

— пастбища Египта». Но разве не Дефо написал в 1701 г. небольшую книжку без указания имени автора,

озаглавленную «Разоблачение злодейства сток-джобберов»?

453

Несколькими годами позднее, в 1718 г., театральная пьеса «Смелый ход ради жены» («A Bold Stroke for a

Wife») ведет зрителя в кафе «Джонатан», в среду дельцов (dealers), присяжных маклеров (sworn brokers) и

особенно джобберов. Вот образчик диалога.

«Первый джоббер: Южные моря из 7/8 [процента]! Кто купит?

Второй джоббер: Акции Южных морей, срок оплаты в день св. Михаила 1718 г. Категория лотерейных

билетов!

Третий джоббер: Акции Ост-Индской?

Четвертый джоббер: Итак, все продают, никто не покупает! Джентльмены, я — покупатель на тысячу

фунтов в следующий вторник из

[процента]!

80 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

Официант: Свежего кофе, джентльмены, свежего кофе?

М-р Трейдлав, меняла: Послушайте, Габриэл, вы не выплатите разницу с того капитала, о котором мы

договорились на днях?

Габриэл: Ну конечно, м-р Трейдлав, вот вексель на «Суорд-блейд ком-пани» («Sword Blade Company»).

Официант: Чаю, джентльмены?»

454

Может быть, стоит напомнить, что спекуляция касалась также векселей казначейства (Exchequers bills) и

векселей морского ведомства (Navy bills) плюс акций шести десятков компаний (среди которых первенст-

вовали Английский банк и Ост-Индская компания, восстановленная в своей целостности в 1709 г.). «Ост-

Индская компания была самой главной» («The East India Company was the main point»), — писал Дефо. Во

времена, когда играли эту пьесу, Южные моря еще не сделались предметом большого скандала — «Пузыря

Южных морей» (South Sea Bubble). Компания же «Суорд-блейд» {«Клинок меча») производила оружие

455

25 марта 1748 г. огонь уничтожил квартал Иксчейндж-алли и его знаменитые кафе. Приходилось менять

место размещения. Но маклеры были стеснены в средствах. После множества прожектов были собраны по

подписке необходимые суммы для постройки в 1773 г. нового здания позади Королевской биржи. Его

должны были назвать «Новым Джонатаном» (New Jonathan's), но в конечном счете окрестили Фондовой

биржей (Stock Exchange)

456

. Декорации сменились, наступило официальное признание, но едва ли надо

говорить, что игра продолжалась — такая же, как и была.

ЕСТЬ ЛИ НЕОБХОДИМОСТЬ ОТПРАВЛЯТЬСЯ В ПАРИЖ?

Если по некотором размышлении сочтешь нужным совершить путешествие в Париж, то следует

отправиться на улицу Вивьенн, где в 1724 г. в Отель де Невер, прежней резиденции Ост-Индской компании,

на месте нынешней Национальной библиотеки, обосновалась биржа. И — ничего сравнимого с Лондоном

или с Амстердамом. Да, улица Кэнканпуа в какой-то момент могла соперничать с Иксчейндж-алли во

времена Лоу, но уж никак не после этого торжества с его печальными и тормозившими дела послед-

ствиями

457

. А впрочем, по трудно объяснимой случайности документы, относящиеся к улице Вивьенн,

исчезли почти все.

Но вот в Париже Людовика XVI, спустя полсотни лет после своего основания, парижская биржа весьма

оживилась. Тогда повсеместно распространилась игорная лихорадка. «Высшее общество предается фараону,

домино, шашкам, шахматам», а то никогда не были невинные забавы. «С 1776 г. люди следят за скачками;

народ толпится в ста двенадцати бюро Официальной лотереи, открытых в Париже». И повсюду игорные

дома. Полиция, которая прекрасно об этом знала, старалась не больно-то вме-

____________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА ВЕРХНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 81

шиваться — даже вокруг биржи, в Пале-Руаяле, где столько доведенных до крайности спекулянтов,

проходимцев и жуликов грезило о сказочных спекуляциях. В таком климате пример амстердамских и

лондонских спекуляций становился неотразимым. Тем более что проводимая Неккером и Калонном

политика займов создала огромный государственный долг, распределенный между 500 или 600 тыс.

кредиторов, в большей своей части парижан. Ну, а биржа — это идеальный рынок для бумаг государствен-

ного долга. В тесном здании на улице Вивьенн комиссионеры и биржевые маклеры организовались заново:

всемогущие, они восседали на своего рода помосте (parquet). Между ними и клиентами был узкий проход,

по которому едва мог протиснуться один человек, — то была кулиса (coulisse), Мы видим, что начинает

складываться и некий словарь, что свидетельствует об очевидной активности

458

. Бок о бок фигурировали

облигации государственного долга, прежде всего они, но также и акции Ост-Индской компании,

разделенные на доли (portions), плюс акции «Кэсс д'эсконт», предшественницы Французского банка.

Признаемся, что даже с таким умным провожатым, каков был Мари-Жозеф Дезире Мартен

459

, мы не со-

риентируемся с первого взгляда в перечне курсов, который занимал «каждый день страницу в "Журналь де

Пари" и в "Аффиш"»

460

Таким вот образом возникла биржевая спекуляция. В 1779 г. «Кэсс д'эсконт» была реорганизована и ее

акции размещены среди публики. После этого, утверждал Государственный совет, «воспроизошла столь бес-

порядочная торговля акциями «Кэсс д'эсконт, что их продается вчетверо больше, чем существует на самом

деле»

461

. Следовательно, они продавались и перепродавались. Я полагаю, что любопытная успешная

спекуляция молодого графа Тилли, о которой он туманно рассказывает (ему ее присоветовала его

любовница-актриса, которая одновременно одаривала своими милостями и богатого интенданта Почт)

приходится как раз на этот момент. В результате, говорит граф, мне отсчитали 22 билета «Кэсс д'эсконт», т.

е. 22 тыс. ливров. Во всяком случае, нет сомнения, что спекуляции на срок, «надутые воздухом», делали

тогда отнюдь не первые свои шаги в завоевании Парижа. В данной связи характерно постановление от 7

августа 1785 г., текст которого Симолин, посол Екатерины II в Париже, сообщил своей государыне

463

. С

некоторого времени, объясняет постановление, «в столице получил хождение род сделок (marches) или же

компромиссов (compromis) [я выделяю эти слова], одинаково опасных как для продавцов, так и для

покупателей, по которым один обязуется поставить к отдаленному сроку ценные бумаги, коих он не имеет, а

другой соглашается на их оплату, не имея на то средств, с оговоркою, что он может потребовать [их]

передачи до истечения срока посредством дисконта... Сии обязательства служат причиною ряда коварных

маневров [sic!], коих цель — на короткое время нарушить курс государственных ценных бумаг, придать

одним [из них] преувеличенную ценность, а другие использовать

4-Бродсль, т. 2

82 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

так, чтобы их обесценить... Из сего происходит беспорядочный ажиотаж, который любой благоразумный

негоциант осуждает, который подвергает игре случая состояния тех, кто имеет неосторожность ему

предаваться, отвращает капиталы от более надежных и выгодных для национальной промышленности

вложений, возбуждает алчность в погоне за неумеренными и подозрительными прибылями... и который

может подорвать тот кредит, коим город Париж столь справедливо пользуется у остальной Европы». В

результате этого постановления были возобновлены старинные ордонансы от января 1723 г. и (создавшее

биржу) постановление от 24 сентября 1724 г. Были предусмотрены штрафы от 3 до 24 тыс. ливров в зави-

симости от обстоятельств. Разумеется, все или почти все осталось мертвой буквой, и Мирабо мог в 1787 г.

написать свое «Обличение биржевой игры» («Denunciation de I'agiotage аи roi)». Но пресечь этот ажиотаж

— значило ли это спасти монархию, в данном случае мало в чем виновную?

С учетом всего этого французы оставались в данном ремесле новичками. Наш амстердамский банкир-

комиссионер Луи Греффюль по поводу займа, выпущенного Неккером в 1781 г. — займа, на который он

подписался на крупную сумму, вернее, подписался по поручению, — пишет 11 февраля 1782 г. своему

приятелю и младшему партнеру Исааку Паншо: «Досадно, весьма досадно, что заем не был закрыт сразу же.

Он дал бы прибыль в 5-6%. У вас еще совсем не понимают те формы и те интриги, кои в финансовых делах

производят на ажиогаж и на обращение средств тот же самый эффект, какой оказывает масло на часы,

облегчая их ход»

464

. Под «обращением средств» следует понимать «перепродажу ценных бумаг». В самом

деле, в Амстердаме или в Лондоне, как только заем бывал закрыт, подписчики, зачастую с переплатой,

выкупали бумаги у других подписчиков, и курс поднимался. А руководители этой операции отважно играют

на повышение до тех пор, пока не станет весьма прибыльным избавиться от большого пакета ценных бумаг,

которые они с этой целью сохраняли. Да, Парижу, как спекулятивному рынку, еще многому надо

бЫЛО УЧИТЬСЯ... ;

БИРЖИ И ДЕНЬГИ

Определенное новшество, спекуляция на акциях наделала с XVII в. много шума. Но было бы абсурдным

сводить биржи Амстердамскую, Лондонскую и далеко позади них скромную Парижскую биржу к тому, что

сами голландцы называли «торговлей ветром» (Windhandel). Моралисты часто переступали эту черту,

смешивая кредит, банк, бумажные деньги и спекуляцию. Во Франции Ролан де ла Платьер, которого

Законодательное собрание в 1791 г. сделает министром внутренних дел, выражался без околичностей.

«Париж, — говорил он, восхитительно все упрощая, — это всего лишь продавцы денег или те, кто деньгами

ворочает, — банкиры,

____________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА ВЕРХНЕМ ПРЩЕЛЕ ОБМЕНОВ 83

люди, спекулирующие на ценных бумагах, на государственных займах, на общественном несчастье»

465

Мирабо и Клавьер тоже критиковали спекуляцию, а в 1791 г., по словам Куэдика, «ажиотаж ради того,

чтобы извлечь из небытия несколько безвестных существ, обрек на разорение несколько тысяч граждан»

466

Несомненно. Но заслугой великих бирж Амстердама и Лондона было то, что они обеспечили медленно

утверждавшийся триумф бумажных денег — всех видов бумажных денег.

Хорошо известно, что не бывает сколько-нибудь оживленной рыночной экономики без денег. Деньги текут,

падают «водопадом», деньги обращаются. Вся экономическая жизнь старается их уловить. Умножая число

обменов, деньги всегда бывают в недостаточном количестве: рудники не дают достаточно ценных металлов,

плохая монета многие годы вытесняет хорошую, и всегда открыты бездны тезаврации. Решение проблемы

— создать нечто лучшее, нежели монета-товар, зеркало, в котором отражаются и измеряются прочие

товары; создать деньга-символ. Именно это первым и сделал Китай в начале IX в.

467

. Но создать бумажные