Большаков В.П., Завершинский К.Ф. Своеобразие культуры Нового времени в ее развитии от Ренессанса до наших дней

Подождите немного. Документ загружается.

предопределяет крайности оценок соотношения экономики и культуры. Из этого, конечно, не

следует, что экономическая жизнедеятельность не значима для человека. Она составляет

фундамент цивилизации и в максимальных для нее культурных проявлениях создает

необходимые условия для проявления духовности в сфере морали и художественной

культуры. Однако, всегда следует осознавать, что человеческая духовность в

высших своих

проявлениях не сводима к ценностям – нормам экономических взаимоотношений.

Хозяйственная деятельность может одухотворяться, окультуриваться, но в разной степени и

до известного предела.

Все эти моменты отчетливо прослеживаются при рассмотрении ценностных аспектов

хозяйствования, характерных для Нового времени. Так как трудовые отношения и отношения

собственности являются определяющими в сфере экономики, то,

по-видимому, именно здесь

следует искать основные параметры культурного потенциала хозяйственной деятельности

нововременной цивилизации.

Предпосылки принципиальных перемен в ценностном содержании хозяйственной

практики вызревают постепенно. В средневековье в общественном сознании доминирует

установка на то, что хозяйственная деятельность – это благо, если она осуществляется по

воле и нормам, устанавливаемым человеколюбивым «небесным хозяином». Средневековый

стиль

хозяйствования в своей основе имел идею «достойного содержания» в соответствии с

положением в обществе. А оно в свою очередь было освящено религиозным идеалом,

который осуждал гибельную страсть и привязанность к своему добру. Считалось, что

дворянам богатство дано для того, чтобы его тратить, для других же сословий цель

хозяйствования сводилась к

удовлетворению элементарных потребностей. Такие установки

продуцировали медленные темпы хозяйственной деятельности, отсутствие интереса к

хозяйственному труду. Стремление к обеспечению «достойного содержания»

удовлетворяется преимущественно за пределами собственно хозяйственной деятельности – в

войнах, грабежах, поборах, занятиях алхимией, дарениях и т. п. Из этого не следует, что

отдельные группы не стремились расширить дело и получить прибыль

, но это было скорее

исключением, чем нормой.

Существенные подвижки в восприятии смысла хозяйственной деятельности

прослеживаются только с XV–XVI столетий. Постепенно укореняется представление о том,

что Бог мало вмешивается в мирские дела и человек, не имея возможности рассчитывать на

божественную благодать в повседневной жизни, вынужден решать свои проблемы через

мирское хозяйствование, опираясь

на свой разум. На смену хозяйству, управляемому из

религиозного или политического центра (по сути натуральному), в Европу приходит

стихийно организующийся рынок с собственно товарным производством. Освобождение от

традиционных религиозных форм, рационализация хозяйственной жизни привели к тому, что

мотивы прибыли, выгоды, хозяйственной пользы были «реабилитированы», обрели

социальную значимость. Социальные нормы традиционного общества

оттеснялись в пользу

крепнущей самостоятельности хозяйства. Искусство божественной экономии превращается в

экономику, которая начинает развиваться согласно собственным законам. Причем громадна

роль не только умножения хозяйственных технологий, а и явлений ценностного плана.

Большинство исследователей считает поворотной точкой в этом процессе – эпоху

Возрождения, обратившуюся к земному существованию . человека, к его активности. Именно

там начинается оформление новых ценностных установок в сфере хозяйственной практики, а

бережливый хозяин, обдуманно и прибыльно ведущий свое хозяйство начинает пользоваться

уважением. Экономические успехи Италии эпохи Ренессанса достаточно известны. Уже в

XIII веке в итальянских городах появляются большие торговые компании, а веком позже

складывается городская элита, представленная выходцами из зажиточных купеческих

родов.

Почетом пользуются те горожане, которые не только преуспевают в финансовой сфере, а

отличаются образованностью и способностью к самостоятельным действиям. Имущественная

самостоятельность и предприимчивость в той или иной степени предполагает социальную

ответственность, содействует развитию индивидуальности, чувству собственного

достоинства, привносит момент творчества в профессиональную деятельность.

Одновременно, эта эпоха чревата срывами хозяйственной деятельности в откровенный

витализм, разгул продажности и беспринципности, попрание элементарных социальных прав

городских

низов. При строительстве роскошных дворцов, уничтожались постройки бедняков,

нарушавших пространственную перспективу, а хозяйственные конкуренты устранялись при

помощи наемных армий и убийц.

Поэтому, как полагают многие исследователи, работающие в контексте идей Макса

Вебера, решающий вклад в утверждение «духа капитализма» внесла Реформация. М. Вебер,

достаточно убедительно показал связь между религиозным учением протестантизма

спасении (особенно в самой радикальной его ветви – кальвинизме) и стремлением к

хозяйственному успеху, накоплению капитала. Характерно, что движение за реформу

католической веры, как раз и было порождено падением моральных устоев духовенства и

разгулом стихии личного обогащения. Поразительно, но именно Бог протестантов, не

оставлявший человеку никакой надежды на спасение посредством собственных

усилий,

стимулировал его на наилучшее выполнение мирских обязанностей. Это выглядит

нелогичным, но здесь следует учесть существенное своеобразие протестантизма по

отношению к католицизму. Католический Бог в ту эпоху олицетворял для людей не столько

личную совесть, сколько организационное единство, так как общение с ним велось через

посредников, протестантский же Бог жег им

сердца.

Как уже ранее отмечалось, великие проповедники Реформации Лютер и Кальвин учили,

что человек должен подавлять свои эгоистические интересы и полагать себя инструментом

для божественных целей. Спасение обретается не соблюдением формальных ритуалов

церкви, а внутренней верой и личной ответственностью перед Богом. Бог протестантизма

вызывал у человека не только страх наказания, но

и глубокое, личностное чувство вины. Вера

в божественное провидение, то есть в рациональность установленного Богом порядка, и

«больная» совесть стимулировали человека к поиску спасения на том месте и в той

конкретной профессии, которая была определена человеку. Все профессии, все виды

трудовой деятельности, если они совместимы с евангельскими нормами морали и

аскетическими требованиями протестантской этики, в равной степени угодны Богу и поэтому

почетны. Всюду – в мастерской или на мануфактуре, за прилавком и в море – человек обязан

был всеми своими силами служить Богу, доказывая трудом, что на нем почила благодать

Божия. В лютеранстве, как полагал М. Вебер, произошло приравнивание труда к молитве.

Со всей решительностью протестантизм превращал человека-тварь в морально

ответственного человека, требуя от него одновременно рациональной, методичной

организации хозяйственной жизни. Характерны названия многих сочинений английских

кальвинистов XVII века: «Одухотворенное мореходство», «Призвание торговца»,

«Одухотворенный сельский хозяин», «Милая торговля». Таким образом, протестантизм давал

высокую оценку труда как средства духовного возвышения. Освящал богатство, доставшееся

честным трудом. В приумножении богатства протестант находил свидетельство своего

успеха, подтверждение своей богоизбранности. Поэтому честно приобретенное богатство

надо было приумножать, а не растрачивать на наслаждение жизнью или погоню за внешними

знаками отличия. Религиозное «освящение» рынка и придало ему вид «цивилизованного

капитализма».

Основные признаки рыночного хозяйства (частная собственность, ориентация на

максимальную прибыль

и ценовой обмен) присутствовали и ранее, но эти отношения

наделялись низкой социальной значимостью и поэтому не обладали большим воздействием

на развитие общества. И если в докапиталистическом обществе хозяйственная деятельность

для большинства людей предстает как нечто вторичное, то в буржуазной системе она

приобретает достаточно высокий статус, начинает рассматриваться как долг человека перед

Богом, страной, обществом, другими людьми и самим собой. Отступление от этой нормы,

потеря работы, безработица может восприниматься как

утрата личной идентичности,

крушение всех надежд.

М. Вебер, подчеркивая своеобразие капиталистического типа хозяйствования, ставшего

доминирующим в Новое время благодаря укорененности в ценностном строе общества,

отмечал, что «капиталистическим» можно назвать такое ведение хозяйства, которое основано

на ожидании прибыли посредством использования возможностей обмена, то есть. мирного

(формально) приобретательства. Безудержная алчность в делах

наживы не тождественна

капитализму и еще менее его «духу». Капитализм пытается обуздать это стремление или, по

крайней мере, подчинить его рациональной регламентации

Рационализация хозяйственной жизни и развитие рыночных отношений вели к тому, что

материальные блага начинают рассматриваться человеком с позиций их обменной и

потребительской значимости, безотносительно к их религиозной ценности. Вещи все менее и

менее ценятся как «сокровища», а превращаются в предметы для продажи и личного

потребления. Уже в XVII веке западноевропейским обществом

начинает овладевать жажда

рыночного обмена. Не случайно суть перемен в «духе хозяйствования» XVII столетия

определяют термином «меркантилизм» (производное от итал. mercante – торговец).

Меркантилизм – хозяйственная практика, опиравшаяся на представление о приведенной в

разумный порядок торговле, которая рассматривалась как основной источник «богатства

нации» и «перводвигатель» развития экономики. Показательно, что в протестантских

странах, где на

пути безудержного стремления к обогащению стояла аскетическая

христианская мораль, меркантилизм в целом содействовал развитию более цивилизованных

форм человеческого общения, росту уровня обыденной культуры. В странах, где официально

сохранялось главенство католической церкви и абсолютного монарха, принципы рыночной

полезности часто превращались в «дух продажности». Немецкий исследователь истории

нравов Э. Фукс отмечает, что

в поисках денег французские короли пускают «в оборот»

многие, ранее привилегированные должности: мошенники и жулики за плату могли получить

место бургомистра или судьи, лакеи становились директорами театров, содержатели домов

терпимости – церковными советниками

. Не удивительно, что именно Францию начинают

сотрясать революционные бури. Рынок вне ценностных нормативов пробудил стремление к

наживе и агрессивность, которые быстро поглотили установки на царство разума. Голодная и

озлобленная масса парижских горожан, не смогла долго мириться с праздником

индивидуализма одной десятой части населения города. Теория рынка и философия разума

оказались

бессильны перед разбуженным индивидуализмом.

Стремление к рациональной организации хозяйственной деятельности в целях получения

максимальной прибыли первоначально охватило сферу торговли, а затем распространилось

на все остальные сегменты хозяйственной жизни. По-видимому, существенную роль здесь

сыграла установка на социальный прогресс. По мере затухания социальных бурь, связанных с

попыткой перестроить общества на принципах свободы

, равенства, братства, буржуазное

общество, осознав тщетность попыток достижения этого идеала, обращается к обустройству

экономической сферы. Идея экономической рациональности, сомкнувшись с идеей

прогресса, выдвинутой Просвещением, обеспечила идейный импульс развитию

производящего хозяйства. Хозяйственный прогресс, нацеленный на выпуск большего

количества товаров, повысил значимость производящей деятельности.

Рубеж XVIII–XIX века стал переломным в оформления ценностного ядра

экономической

культуры Нового времени, так как знаменуется распространением установок экономического

либерализма (от лат. liberalis – свободный). Именно либерализм стал ведущей идеологией

Нового времени в хозяйственной сфере на долгие годы. В основе изначального

(классического) либерализма лежало убеждение, что только свободное экономическое

взаимодействие людей может привести к стабильному состоянию общества, что, в конечном

счете, окажется на пользу всем и каждому. Согласно либеральному

мировосприятию

условием процветания выступает частная собственность, невмешательство государства в

экономику, отсутствие препятствий для развития личной инициативы. Характерны в этом

плане размышления одного из первых теоретиков экономического либерализма Адама Смита

(1723–1790). В «Исследованиях о природе и причинах богатства народов» (1776) отчетливо

присутствует ценностно-нормативная составляющая. А. Смит полагал, что экономическая

эффективность находится в

прямой зависимости от социальной значимости созидающего

труда и участия в нем представителей различных социальных групп, возможностей для

каждого реализовывать потребность в благосостоянии. Конечно, абстрактные рассуждения о

рынке, как способе обеспечения морально-экономического единства общества, оказались

очень далеки от реальной хозяйственной практики, но нельзя не отметить стимулирующую

роль этих идей для привнесения

культурного элемента в хозяйственную жизнь.

Экономическая свобода разрушала сословные перегородки, содействовала формированию

более справедливой договорной практики, активизировала творческое начало в

экономической деятельности. «Расколдовывание» образа общества, сняло преграды на пути

технического прогресса. От подозрения, отвращения и запретов, по религиозным и

моральным соображениям, в отношении к «сберегающим труд» машинам, общество

приходит к

безусловному признанию их значимости для умножения личного и

общественного богатства. Машина как орудие мануфактурного производства становится

моделью, объясняющей не только «работу» природного механизма, а и человека, общество,

стимулирует «дух изобретательства». Ценностные установки либерализма окончательно

утверждают в общественном сознании социальную значимость труда, частной

собственности, социально-обоснованного использования капитала.

Первоначально новые установки на

«культурную» экономизацию прослеживаются в

основном в среде землевладельцев, купцов, банкиров, мануфактуристов, выходцев из

протестантских конфессий. Но в дальнейшем они существенно «обмирщаются», обретая

юридические основания в гражданском законодательстве, которое поощряет экономическую

свободу, частное предпринимательство, выполнение договорных обязательств.

Протестантизм заложил предпосылки, а либерализм создал новый тип личности, сыгравший

громадную роль в экономическом

перевороте в Европе и Новом Свете: личности деятельной,

дисциплинированной, ответственной, готовой к суровым испытаниям и героизму

каждодневного труда. Именно с укорененностью в общественном сознании либеральных

ориентаций связывают наличие в экономической культуре Запада таких ценностных

нормативов, как частная собственность, право на труд, экономическая свобода, трудовая

дисциплина, исполнительность и профессионализм, инициативность, обеспечение равных

для всех социально-экономических возможностей в конкурентном соревновании;

«справедливая», по правилам, устанавливаемым самими людьми, конкуренция и т. п.

Таким образом, в процессе становления экономической культуры Нового времени,

происходит формирование человека экономического, нашедшего свое наиболее яркое

воплощение в особом слое людей – предпринимателях и особом сегменте хозяйственной

культуры – «деловой культуре». Точнее, наверное

, все же говорить о хозяйственной и

деловой цивилизованности.

Несомненно, что упрочение такой хозяйственной цивилизованности, при всей

противоречивости протекания этого процесса, в целом содействовало развитию человека,

сужало рамки «материальной» необходимости и открывало для большего числа людей

возможности духовного роста. Однако, нельзя не замечать и иной тенденции, которая

неизбежно сопутствует идее безудержного научно-технического прогресса и умножения

личного состояния – к принесению многих жизненных ценностей в жертву пользе, делу,

капиталу, превращению человека в «функцию» экономической целесообразности.

ЦЕННОСТНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ

Исторический фон «политической драмы» Нового времени

достаточно хорошо представлен

многочисленными научными исследованиями и художественными образами, воплощенными

в литературе, живописи, скульптуре и кинематографе. Кардинал Ришелье (1585–1642) и

Кромвель (1599–1658), Робеспьер (1758–1794) и Наполеон (1769–1821), Бисмарк (1815–1898)

и Гарибальди (1807–1882) – это только краткий перечень имен, за которым стоят революции

и войны, крушение престолов монархов и массовые политические движения. Не только

очевидцы и ближайшие потомки, но

и мы, постоянно соприкасаемся с политическим

наследием этой эпохи, ее великими «тенями» и символами.

При первом приближении за политическими бурями Нового времени стоит вековечная

человеческая жажда власти, стремление расширить поле ее действия. Что культурного, если

конечно не трактовать культуру предельно широко, можно усмотреть в политической

практике «эпохи крови и пламени» (

Н. М. Карамзин)? Каким бы странным это ни казалось,

но именно в эту эпоху масштабных политических потрясений складываются реальные

предпосылки проникновения ценностного содержания в политические отношения.

Для аксиологического подхода характерно представление, что высшие духовные ценности

проявляются в политической деятельности только опосредованно. Политическая власть

всегда связана с принуждением, и говорить о достижимости

ее одухотворенности,

очеловеченности достаточно проблематично. Поэтому вполне правомерны такие замечания,

что это «не вполне культура», «низший, витальный уровень культуры», то в культуре, что

совпадает с цивилизацией.. В сфере политики духовные ценности могут быть реализованы в

лучшем случае в нормативно-значимой форме, поэтому «культурность» политики

проявляется как некоторая оформленность», «обработанность», нормированность,

цивилизованность отношений между людьми по поводу использования институтов

публичной власти. Оформленность эта, в силу отмеченных ранее причин, не может быть

вполне устойчивой, она преимущественно внешняя.

Высшие духовные ценности проявляются в политической деятельности через систему

норм морали и права. Право в политике выступает неким компромиссом силы и

справедливости, конечно при условии, что

содержание правовых норм предполагает хотя бы

«минимум нравственности». По сути, политическая культура и есть совокупность политико-

правовых норм, включающих в себя ценностное содержание, реально влияющих на характер

политических отношений. Условия для появления таких норм, как уже было отмечено выше,

складываются именно в эпоху Нового времени, когда начинает доминировать ценностная

установка

на политико-правовое регулирование социальных отношений.

Как правило, развитые форм политической культуры, сложившиеся в эпоху Нового

времени, принято называть либерально-демократическими. Но за ними прослеживается

достаточно длительный и противоречивый процесс оформления новых политико-правовых

ценностей, не завершившийся в ряде стран мира и поныне.

В становлении политической культуры Нового времени можно

выделить три основных

политических этапа: период становления (Возрождение и Реформация), эпоха абсолютизма и

первых национальных государств, и собственно либеральная фаза – правового государства. И

хотя страны и регионы Европы проходили эти периоды отнюдь не синхронно, нельзя не

обнаружить неких общеевропейских социально-политических тенденций.

Стремление привнести в социальный строй правовые нормы, обеспечивающие

возможность самоопределения личности в политике, начинает прослеживаться в культуре

Ренессанса (Возрождения). «Поправки», которые вносит в этот процесс Реформация,

окончательно подготавливают переход к новым

способам ценностно-нормативного

оформления власти.

В эпоху Ренессанса, расцвета городской цивилизации позднего средневековья,

оформляется новый идеал человека: самостоятельного, энергичного, стремящегося к земной

любви, прижизненной славе и богатству. Возрождаются античные представления о политике,

как искусстве управления людьми. Политический идеал многих мыслителей этой эпохи –

Римская республика, в которой каждый свободный человек отвечал

за судьбу государства, а

государство – за сохранение общественного блага. Как известно, этот идеал не был вполне

реализован в античности и тем более он был нереален для Возрождения, пронизанного духом

индивидуального самоутверждения. Парадокс Ренессанса заключался в том, что

пробуждение человеческой активности происходило за счет разрушения ценностно-

нормативного содержания традиционной христианской культуры. Применительно

к сфере

государственной это означало резкое повышение политической активности городского

населения при утрате влияния традиционных форм легитимации власти. Новых, адекватных

этим формам активности, способов достижения политического согласия в обществе еще не

было, а старые уже годились. Сфера политического резко обособляется от морали и религии.

По сути, происходит политизация всей жизни,

а это, в конечном счете, приводит к «войне

всех против всех». Города-государства захлестывает волна политического «витализма», в

пожарах гражданских войн гибнут шедевры итальянского Возрождения. Очень показателен в

этом отношении такой политический типаж как кондотьеры – воины-наемники, которым

иногда воздвигали памятники известные итальянские скульпторы. Это были храбрые,

уверенные в своих силах

личности, активно участвовавшие в политике и одновременно

жестокие, беспринципные и готовые за деньги совершить любое преступление. Они могли,

обретя власть и богатства, содействовать процветанию ремесел и искусств, но могли и

превратить в кладбища города своих соперников.

В этих противоречиях ренессансной личности, по видимому, кроется и «загадка»

творчества великого мыслителя этой

эпохи Н. Макиавелли, который испытывает симпатию к

республиканскому устройству, где «граждане, соревнуясь друг с другом, заботятся как о

частных, так и об общественных интересах»

. И одновременно, в своем известном трактате

«Государь» (1532) утверждает, что забота о процветании и могуществе государства должна

доминировать над всеми действиями государственных лиц, и что для достижения этой цели

оправданы все средства. Политическая жизнь Возрождения подготавливала переход к новой,

более устойчивой форме организации обществ – абсолютной монархии с её специфическими

ценностными нормативами

Отчетливо это прослеживается в идейном наследии гения северного Возрождения Эразма

Роттердамского (1469–1536). Дорога к республиканскому, правовому идеалу и у него лежит

через преобразование теократического строя в сильную, светскую, по сути абсолютную

власть монарха. В дальнейшем, уже в ХVII–ХVIII веках, такая монархия получила очертания

«просвещенного абсолютизма». Сохраняя формально многие черты традиционной

теократии

(от греч. theos – бог и kratos – власть), монархии ряда европейских стран (Франции, Испании)

к XVII столетию приобретают принципиально новые черты.

Установка на рациональный абсолютизм получила наибольшее развитие и признание во

Франции, где абсолютизм, укрепившийся после религиозных войн XVI века и феодальной

усобицы второго десятилетия XVII, воспринимался почти всеми слоями общества как фактор

стабильности, мира и покоя. Традиционные ссылки на божественное происхождение

монархии были рассчитаны больше на необразованную публику. Для «просвещенной» части

общества более убедительно звучат рассуждения о необходимости обуздать присущие

человеку страсти силой разума, воплощением которого является государство во главе с

королем. Этот «политический разум» служит всему обществу, поэтому общество

заинтересовано в

том, чтобы король подавлял любое сопротивление, порожденное

«неразумными» страстями. Размывание представлений средневековья о слитности власти

монарха с божественной, означало не только усиление власти земного самодержца, а вело к

установлению более четких критериев собственно «государственного» и «общественного».

Политическая жизнь периода абсолютизма тяготеет к всеобщей регламентации, стремится

поставить под повседневный контроль хозяйственную

, религиозную, художественную сферу

жизнедеятельности. Все они должны быть упорядочены при безусловном приоритете

государственного начала перед частным и групповым. Поэтому этап абсолютистской

политической культуры иногда резко противопоставляют следующему – либеральному. Ведь

абсолютизм, как и теократия, подавляет в публичной жизни личностно-индивидуальное. Но

при этом, обуздывая и рационализируя стихию индивидуализма Возрождения, абсолютизм не

только закрепощал общество, а также подготавливал основу для укоренения принципиально

новых норм взаимоотношения человека и государства. Это отчетливо проявляется в

характере отношений монарха и подданных. На смену рыцарской верности приходит идеал

дворянского служения. Дворянин служит не лицу, точнее не столько лицу (монарху), сколько

стране и государству, как и самодержец. При этом

оба не забывают о собственном

самоутверждении. Государство, а не Бог стоит над ними, законы же такого служения

предполагают правовые гарантии для дворянина. Буржуа служит государству в лице монарха

как работник, дворянин, – утверждая себя как человек чести и высоких достоинств. Под

влиянием Просвещения проводятся реформы законодательства, предполагающие элементы

разделения властей и

законодательных гарантий от прямого насилия и государственного

вмешательства в частную жизнь. Этим процессам, конечно, сопутствуют и кровавые

публичные казни, массовые каторжные работы, уголовные преследования «неморального

поведения». Однако, идет и процесс секуляризации политики, нарабатываются формы

легальной регламентации общественных отношений. Регламентация, в конечном счете,

оборачивалась дифференциацией сфер культуры, противостоянием общества и государства,

сеяла

сомнения в непогрешимости и вечности монархического устройства, открывала дорогу

к преодолению резких сословных ограничений, содействовала приливу способных людей в

ранее недоступные сферы деятельности. Завершились эти процессы, как известно, Великой

французской революцией и оформлением, под ее влиянием, светского законодательства, даже

в тех странах, где формально сохранились все атрибуты традиционной монархии.

Другим «

достижением» абсолютизма можно считать оформление идеи национального

государства, выводившей общество на новый уровень нормативного регулирования

политических отношений. Уже «просвещенные» монархи все чаще вынуждены были

выступать от лица всего народа, а не как носители божественной или сословной власти.

После победы Реформационного движения и буржуазных революций в ряде стран начинают

складываться национальные государства

, где определяющим принципом политического

взаимодействия становится конституционализм, то есть идея равенства членов общества

перед законом и, соответственно, правовая фиксация границ полномочий государства в

отношениях с гражданами, его ответственность перед ними. Формы правления и характер

политического режима в таких государствах могли варьироваться (республика, монархия,

олигархия, режим личной или групповой диктатуры), но

для всех них характерна

нацеленность на правовое согласование интересов личности и общества. Характерна в этом

отношении фигура Наполеона, чья власть держалась не только на харизме или неприкрытой

силе, а и на способности выражать интересы нации как совокупности разумных эгоистов,

объединяемых рациональным законодательством. Наполеон своими военными походами

расширял не только пространство личной власти, а и правовое поле для политических и

экономических прав личности. В том числе и в тех странах, где вступали в силу кодексы

законов, созвучных духу

французских. Пока Наполеон выражал национальные интересы, он

был непобедим. Ростки политического либерализма начали пробиваться именно на почве

национальной государственности, обеспечившей более широкие возможности для

политического выбора человека.

Особое место в становлении более совершенных форм нормативного регулирования

политических отношений занимает Реформация, религиозная революция XVI века, вызванная

в немалой степени потребностью обуздать стихию

своеволия Возрождения. Характерно, что

в странах, где победило реформационное движение, переход к стадии национальной

государственности происходил значительно скорее и фактически минуя стадию абсолютизма.

Какая же связь существует между этим религиозным движением и вполне светскими

формами либерально-демократического устройства?

Как известно, в соответствии с религиозными установками реформаторов католической

церкви (протестантов), смертным не

дано проникнуть в замысел Бога и посягать на его

величие. Перед божьей милостью все равны, сословная принадлежность не может служить

свидетельством «избранности». Героизм не в рыцарских подвигах, а в каждодневном,

терпеливом труде во славу Бога и надежде на Спасение. Постепенно требование свободы

совести (освобождения от посредников в отношениях с Богом),

равенства и простоты,

распространяемые первоначально на католическую церковь, – достаточно органично стало

перерастать в требование «естественных», дарованных Богом прав, – на жизнь, распоряжения

плодами собственного труда, собственность. Из протестантского убеждения, что между

человеком и Богом нет посредников, следовало, что если власть не гарантирует свободу

совести и связанных с ней неписаных прав, то народ

обязан устранить помехи на пути

истинной веры. Так вызревает убежденность, что основа общества – не государство, а

добровольные объединения граждан, связанных обязательствами друг перед другом и перед

Богом. Государство же вторично по отношению к гражданским общинам и есть результат

земного договора между народом и королем.

Постепенно суровые нормы протестантской общины (аскетизм,

умеренность; уважение к

собственности, обретенной каждодневным, упорным трудом; личная ответственность за

взятые обязательства и т. п.) начинают влиять и на характер политических отношений. Так,

непобедимая армия Кромвеля, одного из лидеров английской революции, XVII в., подала

петицию в парламент об отмене принудительной мобилизации, аргументируя это тем, что

христианин может участвовать только в тех

политических акциях и войнах, справедливость

которых подтверждает его совесть. «С этой точки зрения войско наемников следует считать

относительно нравственным, поскольку наемный солдат ответственен за свою профессию

перед Богом и своей совестью»

. Здесь очевидно принципиальное отличие между

наемниками протестантами и кондотьерами, так как первые действуют с ориентацией на

моральные нормы, вторые же – исключительно из соображений индивидуальной выгоды.

Наделяя мирскую деятельность статусом божественного предназначения, протестантизм и

от политической деятельности требует высокого профессионализма, самоотдачи, служению

Благим целям. Конечно, протестантскими фанатиками во славу Бога было

совершено немало

кровавых злодеяний, но, освобождая человека от принудительного диктата внешней

религиозности и произвола феодальных владык, вырабатывая, первоначально в религиозной

форме, способы внутренней саморегуляции, Реформация подготавливала цивилизационное

поле для качественно новых социокультурных ориентаций в политической сфере. Очевидно

влияние Реформации на становление гражданского общества, обладающего высокой

степенью автономии по отношению к государству, а значит способного его контролировать.

На этой основе начал складываться политико-правовой порядок, учитывающий значимость

как религиозно-нравственных стремлений -личности, так и ее повседневных интересов. Со

временем, развитие способности к самопринуждению, опирающегося на строгий

гражданский контроль, позволили исключить из политической практики наиболее жесткие

формы

государственного насилия. Многие исследователи политики именно с протестантским

социокультурным наследием связывают либеральный (от лат. liberalis – свободный) характер

политических систем, сложившихся в Швейцарии, Голландии, США и ряде других стран.

Политическая организация этих стран обеспечивает достаточно высокую степень свободы

личности, но сочетает её с развитой системой контроля со стороны гражданского общества за

поведением граждан. Поэтому степень вмешательства государства в частную жизнь

относительно невелика, по сравнению с теми странами, где гражданский контроль не развит.

Тем самым, Реформация, осуждая греховность светского индивидуализма Возрождения,

сходится с ним в принципиальном моменте – в стремлении освободить человека от внешних

авторитетов, наделяя его правом, по собственному усмотрению, прислушиваясь к слову

Священного Писания, выбирать образ жизни. Это обуславливает постепенную и

мучительную эволюцию власти от «права на смерть» и телесные наказания – к надзору и к

формированию внутренней самодисциплины и самоконтроля над душевными состояниями,

полагает французский исследователь генеалогии (от греч. genealogia – родословная) власти

М. Фуко.

Нет ничего удивительного в том, что стремление к

рационализации политической жизни,

сомкнувшееся на просторах Нового Света с требованиями самореализации по высоким

христианским нормам (совестливостью, честностью, справедливостью), вернулось в XVIII

веке в Европу в виде либерально-демократического идеала человека периода Великой

французской революции.

Таким образом, в эпоху, пришедшую на смену политической стихии Возрождения и

Реформации, политика обретает новые измерения. Именно в

этот период государственность

начинает осознаваться политикой, т.е. сферой приложения способностей большого числа

людей, организующих свою социальную жизнь в соответствии со своими интересами. Власть

приобретает публичный характер, а люди из подданных превращаются в граждан. Как

отмечает Р. Гвардини, «политическая деятельность начинает представляться чем-то таким,

что заключает свои нормы лишь

в себе»

. Возникают первые республики (от лат. respublica –

общее дело), преимущественно в регионах, где победила Реформация. Даже традиционная

монархия, как уже отмечалось, пытается преобразоваться в «просвещенный» абсолютизм.

Для него характерен светский характер централизации и регламентации жизни. Монарх

стремится выступать не от имени бога или дворянства, а от лица всего общества, нации.

Политические

отношения все более приобретают «прозрачность», отделяются от иных.

Развитие рыночных отношений, разграничение функций церкви и государства,

рационализация мировоззрения привела к окончательной оформленности не только

хозяйственной сферы, а и политической. Одновременно с укреплением и

совершенствованием государственной машины возникают новые институты политики,

связанные с притязанием «человека экономического» на участие в осуществлении публичной

власти

(парламенты, конституции, партии и т. п.). Сфера политического все более

приобретает характер соревнования многообразных групп за власть. Сам же политический

процесс начинает описываться в терминах механизма, действующего по объективным

законам или в духе теории рыночного обмена: политические лидеры и активисты

рассматриваются как продавцы и покупатели политического капитала. Политический человек

рассматривается

как «разумный», «рациональный», «эгоистический» человек, преследующий

свои, в основном социально-экономические интересы и борющийся за власть с целью их

максимального удовлетворения. «Механизмы» такой политики и призваны обеспечить

оптимальную интеграцию несовпадающих групповых интересов. Чтобы столкновение

групповых интересов не привело к разгулу стихии насилия, необходимо, чтобы социальная

конкуренция подчинялась определенным правилам (законам). По отношению же к

«нарушителям» этих норм, государство вправе применять насилие. Так насилие приобретает

более цивилизованные формы. Например,

претерпевает изменения иерархия наказаний за

нарушение общественного порядка. На первый план начинает выдвигаться заключение в

тюрьму, то есть лишение свободы, как важнейшей ценности. Да и сама тюрьма начинает

рассматриваться не только как место телесных страданий, а и испытательное учреждение,

призванное вернуть к законопослушной жизни нарушителей «общественного договора».

Эффективность политической деятельность все

более ставится в зависимость от степени

рациональности организации публичной власти и «разумности» законов, используемых для

достижения целостности общества.

Постепенно меняются представления о характере взаимоотношений политической власти

и общества, что выразилось в распространении идей «естественных прав» человека,

«общественного договора», «народного суверенитета». В свете этих установок государство

рассматривается как человеческое, а не

божественное установление, а люди обладают

естественными правами на собственность, жизнь, свободу объединений. Для того, чтобы

обеспечить защиту своих неотъемлемых прав и свобод, люди договариваются (заключают

общественный договор) и создают государство, которому делегируют полномочия принятия

законов, поддержания порядка и правосудия, межгосударственных отношений. В

политических документах первых республик (американской, французской), ориентированных

на

эти идеалы, народ провозглашается в качестве безусловного источника власти (соверена).

Именно он наделяется правом изменять государственный строй в соответствии с его

представлениями о безопасности и счастье. Соответственно, важной нормой эффективности

деятельности государства и одновременно способом контроля за его деятельностью

провозглашается разделение власти на законодательную, исполнительную и судебную. Эта

норма призвана была

содействовать профессионализации политической деятельности и

одновременно противодействовать концентрации власти в руках немногих.

В Новое время появляются регулярная армия, суд присяжных (проявление народного

суверенитета в судебной власти), политические партии (посредники между обществом и

государством), «разумно» организованные «исправительные» учреждения (тюрьма и

каторга), полиция (законодательно оформленный контроль над поведением) и т. п.

Упрочение

этих норм, организаций и идеальных установок протекало на фоне

грандиозных политических потрясений: крушения монархических режимов, гражданских и

религиозных войн, террора революционеров и реставраторов монархического строя.

Участники политических процессов мучительно искали ответа на вопрос: как совместить

стремление к личностному самоопределению с политической целесообразностью и

нравственными идеалами? Как обеспечить легитимность власти, когда подорваны

традиции?

Что в этих условиях составляет основное содержание политических ценностей- норм?

Постепенно в качестве универсального механизма согласования многообразных

социальных интересов все интенсивней начинает использоваться «позитивное право»,

которое не столько запрещает, а «рекомендует» и «советует». А традиционные способы

ценностно-нормативного оправдания политического принуждения видоизменяются и

дополняются новыми, опирающимися на веру в

обязательность законодательного

установления, деловую компетентность. Конечно, такая «добровольность» не исключала

мотивов страха перед карающими органами. Может сохраняться и вера в особую миссию

государства, но все же ведущим мотивом добровольного подчинения здесь выступает

убежденность в разумности и справедливости правовых норм, учитывающих многообразие