Бисмарк Отто. Воспоминания. Том 1

Подождите немного. Документ загружается.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

СЪЕЗД ГЕРМАНСКИХ КНЯЗЕЙ

ВО ФРАНКФУРТЕ

Первые шаги по тому пути, который привел к заключению

в 1879 г. союза с Австрией

, были сделаны в то время, когда

министром-президентом и министром иностранных дел был

граф Рехберг (с 17 мая 1859 г. по 27 октября 1864 г.). Так как

личные отношения, установившиеся между нами в то время,

когда мы состояли при Союзном сейме, могли содействовать и

временами содействовали этим шагам, то я приведу два эпи-

зода, которые произошли у меня с ним во Франкфурте.

По окончании одного заседания, на котором я вызвал

недовольство Рехберга, последний, оставшись со мною в зале

наедине, горячо упрекал меня в несговорчивости: я, мол,

mauvais coucheur [беспокойный человек] и забияка; при этом

он сослался на случаи, когда я выступал против неправиль-

ных действий председательствовавшего. Я возразил ему, что

не знаю, серьезно ли он сердится или это только дипломатиче-

ский шахматный ход, но что во всяком случае выражение его

гнева носит в высшей степени личный характер. «Не можем же

мы, — сказал я, — разрешать дипломатические споры наших

государств в Бокенгеймской роще на пистолетах». Он отве-

тил с большой запальчивостью: «Поедемте туда немедленно, я

готов хоть сейчас». Считая, что разговор сошел с диплома-

тической почвы, я спокойно заметил: «Зачем же ездить;

места хватит и здесь, в саду союзного дворца; напротив

живут прусские офицеры, есть поблизости и австрийские.

Можно покончить это дело в ближайшие четверть часа. Я по-

прошу у вас только позволения набросать вкратце на бумаге

происхождение нашего спора и надеюсь, что вы подпишете эту

записку вместе со мною, так как я не хотел бы оказаться в

глазах моего короля бреттером

, который вершит дипломатию

своего государя на поединке». Я начал писать, а мой коллега,

пока я писал, быстро шагал взад и вперед у меня за спиной.

Гнев его мало-помалу улегся, и он спокойнее взглянул на

созданное им самим положение. Я ушел, сказав, что пришлю

СЪЕЗД ГЕРМАНСКИХ КНЯЗЕЙ ВО ФРАНКФУРТЕ 243

к нему господина фон-Эрцена, мекленбургского посланника,

в качестве моего секунданта, чтобы условиться о дальнейшем.

Эрцен уладил дело миром.

Не лишено также интереса, каким образом я впоследствии

приобрел доверие, а когда мы оба были уже министрами, —

пожалуй, и дружбу, этого вспыльчивого, но щепетильного

в вопросах чести человека. Однажды, когда я был у него по

делу, он вышел из комнаты, чтобы переодеться, и, уходя, пере-

дал мне депешу, только что полученную им от своего правитель-

ства, с просьбой прочитать ее. Из содержания бумаги я понял,

что Рехберг по ошибке дал мне документ, хотя и касавшийся

того дела, о котором шла речь, но предназначавшийся только

ему лично и, очевидно, сопровождавшийся другим — некон-

фиденциальным. Когда он вернулся, я возвратил ему депешу,

сказав, что он ошибся и что я забуду то, что прочел; я действи-

тельно хранил полное молчание по поводу его промаха и ни

в своих донесениях, ни в беседах, ни прямо, ни даже косвенно

не использовал ни содержания секретного документа, ни того

факта, что Рехберг ошибся. С тех пор он питал ко мне до-

верие.

Если бы соответствующие попытки, относящиеся ко вре-

мени министерства Рехберга, оказались успешными, они могли

бы привести к созданию общегерманского союза на основе

дуализма

, к образованию в Центральной Европе 70-миллион-

ной империи с двуглавым увенчанием; Шварценберг в своей

политике стремился примерно к тому же, но с единым австрий-

ским увенчанием и с низведением Пруссии на уровень среднего

государства. Последним опытом в этом направлении был съезд

князей 1863 г. Если бы политика Шварценберга в ее посмерт-

ной форме съезда князей увенчалась в конце концов успехом,

то на первый план, повидимому, выдвинулось бы прежде

всего использование Союзного сейма для репрессий в области

внутренней политики Германии по образцу того пересмотра

конституций, к которому Союз уже приступил в Ганновере,

Гессене, Люксембурге, Липпе, Гамбурге и пр. Подобная же

участь могла постигнуть и прусскую конституцию, если бы

король не считая это ниже своего достоинства.

В результате моего сближения с Рехбергом можно было бы

достичь дуалистического увенчания и равноправия Австрии

и Пруссии; и при этом нашему внутреннему конституционному

развитию не обязательно угрожало бы болото реакции Союз-

ного сейма или одностороннее поощрение абсолютистских стрем-

лений в отдельных государствах; соперничество двух великих

держав служило бы защитой конституции. При дуалистиче-

ском увенчании — Австрия, Пруссия и средние государства

должны были бы соревноваться между собой, чтобы заслу-

жить одобрение общественного мнения в пределах всей нации

244 ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

и отдельных государств; трения, которые возникали бы при

этом, предохранили бы нашу общественную жизнь от застоя,

подобного тому, какой начался со времени Майнцской след-

ственной комиссии

; период либеральной деятельности ав-

стрийской печати, соревновавшейся с Пруссией, хотя бы

только в области фразы, показал уже к началу 50-х годов, что

незавершенная борьба за гегемонию была полезна для ожив-

ления наших национальных чувств и для конституционного

развития.

Но та реформа Союза, которой добивалась Австрия при по-

мощи съезда князей в 1863 г., поставила бы узкие рамки сопер-

ничеству между Пруссией, Австрией и парламентаризмом.

Династический страх перед Пруссией и парламентской борьбой

обеспечил бы при намечавшейся тогда реформе преобладание

и господство за Австрией, у которой было бы прочное и систе-

матически обоснованное большинство в Союзе.

Внешнеполитический вес Германии при обеих системах —

дуалистической и австрийской — зависел бы от той степени

единства и сплоченности, которая была бы достижима для всей

нации при каждой из этих систем. Как показал весь ход дат-

ских осложнений

, Австрия и Пруссия, действуя заодно, пред-

ставляли собой такую силу в Европе, что ни одна из прочих

держав не была расположена легкомысленно напасть на нее.

До тех пор пока Пруссия занята была этим вопросом одна,

хотя бы и при полной поддержке общественного мнения немец-

кого народа, включая средние государства, дело не двигалось

вперед и приводило к таким итогам, как перемирие в Мальме

Ольмюцская конвенция

. Как только при Рехберге удалось

привлечь Австрию к единодушному выступлению вместе с

Пруссией, удельный вес обеих немецких держав оказался до-

статочно внушительным, чтобы удержать прочие державы от

возможных поползновений к вмешательству. На протяжении

новой истории Англия постоянно ощущала потребность в

союзе с одной из континентальных военных держав, добива-

лась этого, в зависимости от английских интересов, то в Вене,

то в Берлине и, переходя внезапно от одной опоры к другой,

как это было в Семилетнюю войну

, не придавала особого зна-

чения упрекам в том, что она покидает старых друзей. Но

когда оба двора стали действовать совместно и заключили

союз, английская политика не сочла уместным (ihres Dienstes

выступить против них в союзе с одной из опасных для нее дер-

жав — с Францией или Россией. Если бы, однако, прусско-

австрийская дружба была подорвана, то и на тот раз после-

довало бы вмешательство в датский вопрос европейского

сеньорен-конвента

под руководством Англии. Вот почему под-

держание доброго согласия с Веной было для нас чрезвычайно

важно во избежание того, чтобы наша политика не сошла снова

СЪЕЗД ГЕРМАНСКИХ КНЯЗЕЙ ВО ФРАНКФУРТЕ 245

с правильного пути; это служило нам защитой против англо-

европейского вмешательства.

4 декабря 1862 г. я раскрыл мои карты графу Карольи,

с которым был в дружеских отношениях. Я сказал ему:

«Наши отношения должны стать либо лучше, либо хуже,

чем сейчас. Я готов вместе с вами сделать попытку улуч-

шить их. Если это не удастся из-за вашего отказа, то не рас-

считывайте, что нас можно будет связать фразами о дружбе и

союзе. Вам придется иметь дело с нами, как с великой европей-

ской державой; параграфы Венского заключительного акта

не в состоянии задержать историческое развитие Германии».

Граф Карольи, человек честного и независимого характера,

несомненно, в точности доложил все то, о чем мы говорили с

ним доверительно с глазу на глаз. В Вене, однако, со времени

Ольмюца, Дрездена

и всемогущества Шварценберга устано-

вился ошибочный взгляд; нас привыкли считать более слабыми

и особенно более робкими, чем нам следует быть, и стали при-

давать в вопросах международной политики слишком большое

значение родственным узам и любви, соединявшим царствую-

щие дома. Военные выкладки прежнего времени приводили,

правда, к тому выводу, что, если бы война 1866 г. была объяв-

лена уже в 1850 г.

, наши шансы были бы сомнительными.

Но рассчитывать на нашу робость еще в 60-х годах было

ошибкой, при которой не учитывалась перемена царство-

вания

Фридрих-Вильгельм IV также легко решился бы, вероятно,

в 1850 г. на мобилизацию, как его преемник в 1859 г., но он

едва ли решился бы вести войну. При нем была опасность,

что уловки, подобные тем, к которым прибег в 1805 г. Гауг¬

виц

, поставят нас в ложное положение; в Австрии и после дей-

ствительного разрыва решительно перешли бы к порядку дня

независимо от наших колебаний и наших попыток найти ком-

промисс. Король Вильгельм был столь же не расположен рвать

с отцовскими традициями и установившимися семейными отно-

шениями, как и его брат; но если он все же считал себя обязан-

ным принять скрепя сердце какое-нибудь решение, повинуясь

чувству чести как в смысле прусского porte-eрeе [честь мунди-

ра], так и в смысле монархического самосознания, то уж тот,

кто следовал за ним, мог быть уверен, что он не будет оставлен

на произвол судьбы. С этой переменой в характере высшего ру-

ководства в Вене считались недостаточно и слишком полага-

лись на то влияние, которое можно было оказывать ранее на

берлинские решения через так называемое общественное мне-

ние, создаваемое с помощью своих агентов в прессе и суб-

сидий газетам, а равно и на то воздействие, которое хотели и

могли оказывать и впредь через державных родственников

и путем переписки членов королевского дома.

246

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

К тому же в Вене переоценивали расслабляющее действие,

какое мог оказать наш внутренний конфликт

на нашу внеш-

нюю политику и нашу боеспособность. В широких кругах

было очень сильно отрицательное отношение к тому, чтобы

разрубить мечом гордиев узел

германской политики. Об этом

свидетельствовали в 1866 г. разнообразные симптомы, начиная

с покушения Блинда

и оценки его прогрессистскими листка-

ми* и кончая открытыми демонстрациями крупных городских

корпораций и результатами выборов. Но наших полков и по-

лей брани эти течения не достигали, а ведь именно там в

конечном счете решалось дело. На ход военных действий

не оказал никакого влияния также и тот знаменательный

факт, что, еще во время первых сражений в Богемии, при

посредничестве бывшего министра иностранных дел и тогдаш-

него министра двора фон-Шлейница, в Берлине продолжали

плести дипломатические интриги, связанные с двором.

Если бы австрийский кабинет не истолковывал факты пре-

вратно, а оценил по достоинству то доверительное сообщение,

которое я сделал в 1862 г. графу Карольи, и если бы, изменив

соответственно свою политику, он стал искать сближения с

Пруссией, вместо того чтобы пытаться подавлять ее с помощью

большинства

и других влияний, то нам пришлось бы, по всей

вероятности, пережить или хотя бы испробовать в Германии

период дуалистической политики. Сомнительно, правда, могла

ли эта дуалистическая политика развиваться мирным путем, в

духе, приемлемом для немецкого национального чувства, с пре-

дотвращением надолго внутреннего раскола, если бы не дей-

ствие просветившего [нас] опыта 1866 и 1870 гг.

В Вене и при

дворах средних государств вера в военное превосходство Ав-

стрии была слишком сильна, чтобы можно было достичь1 того

или иного modus'a vivendi с Пруссией на основе равнопра-

вия. Это доказали в отношении Вены прокламации, которые

были обнаружены в ранцах австрийских солдат наряду с пред-

назначенными для вступления в Берлин новыми мундирами;

содержание этих прокламаций выдает, как велика была уве-

ренность в победоносном захвате прусских областей. Откло-

нение последних прусских мирных предложений, сделанных

через брата генерала фон-Габленца, обоснование этого отказа

соображениями министра финансов о необходимости получить

c Пруссии

контрибуцию и сделанное в то время заявление о

готовности начать переговоры после первого сражения

— все

это равным образом указывает, с какой уверенностью рассчи-

тывали на победу в этом первом сражении.

* В берлинских лавках гравюр была выставлена литография, на ко-

торой покушение было изображено таким образом: чорт перехватывает

предназначавшиеся мне пули со словами: «Он принадлежит мне!» (Ср.

Politische Reden, Bd. X, S. 123, речь от 9 мая 1884 г.)

СЪЕЗД ГЕРМАНСКИХ КНЯЗЕЙ ВО ФРАНКФУРТЕ

247

Общим результатом подобных представлений, влиявших

в одном и том же направлении, было нечто обратное готовности

венского кабинета пойти навстречу дуалистическим тенден-

циям; не отозвавшись на прусский почин (Anregung) 1862 г.,

Австрия, перейдя к очередным делам, выступила с диаметрально

противоположной инициативой созыва Франкфуртского съезда

князей, о чем в начале августа неожиданно узнали в Гаштейне

король Вильгельм и его кабинет.

Согласно сообщениям Фребеля*, считающего себя инициа-

тором съезда князей и, без сомнения, посвященного в его под-

готовку, австрийский план не был известен прочим герман-

ским князьям до получения ими приглашения, датированного

31 июля. Возможно, однако, что в известной мере тайна была

открыта фон-Варнбюлеру, который был впоследствии вюртем¬

бергским министром. Этот умный и деятельный политик выра-

зил летом 1863 г. пожелание возобновить со мной знакомство,

завязавшееся несколько ранее благодаря нашему общему другу

фон-Белову-Гогендорф. Он побудил меня к встрече с ним, ко-

торая состоялась по его желанию 12 июля в таинственной об-

становке, в маленьком богемском местечке, к западу от Карлс¬

бада. Я вынес из этого свидания лишь то впечатление, что он ско-

рее хотел позондировать меня, нежели сделать мне какие-либо

предложения по германскому вопросу. Экономические и финан-

совые проблемы, в разрешении которых он оказал мне в 1875 г.

большую помощь своими знаниями и работоспособностью,

занимали уже тогда выдающееся место в его взглядах, во вся-

ком случае в применении к великогерманской политике с соот-

ветствующим ей таможенным объединением.

2 августа 1863 г. я сидел в Гаштейне под елями в парке

Шварценберга, на краю глубокого ущелья реки Аах. Надо мной

было гнездо синиц, и я наблюдал с часами в руках, сколько

раз в минуту птичка приносила своим птенцам гусеницу или

какое-нибудь иное насекомое. Наблюдая за полезной деятель-

ностью этого существа, я заметил на другой стороне ущелья

короля Вильгельма, который сидел один на скамье на Шил¬

лерплатц**. Когда настало время одеваться к обеду у короля,

я зашел к себе и нашел там записочку от его величества, в ко-

торой он писал, что будет ожидать меня на Шиллерплатц**,

чтобы переговорить о свидании с императором. Я поспешил,

насколько это было возможно; но еще до того, как я успел

добраться до помещения, которое занимал король, беседа ме-

жду обоими государями состоялась. Если бы я не так долго

* J. Frobel, Ein Lebenslauf. Stuttgart, 1891, Theil II, S. 252—255.

** Читай на Schillerhohe (на вершине Шиллера). (Прим. нем. изд.)

248

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

задержался, наблюдая природу, и увидел короля раньше, то

первое впечатление, которое произвели на него предложения

императора, оказалось бы, может быть, иным.

Он не почувствовал сначала того унижения, которое заклю-

чалось для Пруссии во внезапности этого приглашения, этого

вызова a courte echeance [с кратким сроком явки]. Австрий-

ское предложение понравилось ему, возможно, из-за содержав-

шегося в нем элемента солидарности государей в борьбе против

парламентского либерализма, который беспокоил тогда его са-

мого в Берлине. Королева Елизавета, которую мы встретили

в Вильдбаде, на пути из Гаштейна в Баден, также настаивала

предо мной, что надо ехать во Франкфурт. Я возразил: «Если

король не примет другого решения, то я поеду и буду устраи-

вать там его дела, но я уже не вернусь в Берлин министром».

Королеву эта перспектива, повидимому, встревожила, и она

перестала оспаривать перед королем мое мнение.

Если бы я перестал оказывать сопротивление стремлению

короля ехать во Франкфурт и, согласно его желанию, сопро-

вождал его туда ради того, чтобы превратить на съезде князей

прусско-австрийское соперничество в совместную борьбу про-

тив революции и конституционализма, то Пруссия с внешней

стороны осталась бы тем же, чем она была ранее; она имела бы,

разумеется, возможность воспользоваться принятыми под

председательством Австрии решениями Союзного сейма, с тем

чтобы добиться пересмотра своей конституции, подобно тому

как были пересмотрены конституции Ганновера, Гессена,

Мекленбурга, Липпе, Гамбурга и Люксембурга; но тем самым

она закрыла бы перед собой национально-немецкий путь.

Мне было нелегко убедить короля оставаться вдали от

Франкфурта. Я занялся этим на пути из Вильдбада в Баден,

когда мы ехали в небольшом открытом экипаже и обсуждали

немецкий вопрос на французском языке, так как на козлах

сидели люди. Я считал по приезде в Баден, что мне удалось

убедить государя. Но там мы застали короля саксонского,

который возобновил от имени всех государей приглашение при-

быть во Франкфурт (19 августа). Моему государю было нелегко

противостоять этому шахматному ходу. Он многократно по-

вторял соображение: «30 правящих государей и король

в роли курьера!» К тому же он любил и уважал короля сак-

сонского, который и лично подходил более всех остальных

государей для выполнения этой миссии. Лишь около полуночи

мне удалось добиться подписи короля под отказом королю

саксонскому. Когда я покинул государя, мы оба были

совершенно измучены нервной напряженностью обстанов-

ки, и мое устное сообщение, которое я немедленно сделал

саксонскому министру фон-Бейсту, носило еще отпечаток этого

возбуждения. Тем не менее кризис миновал, и король саксон-

СЪЕЗД ГЕРМАНСКИХ КНЯЗЕЙ ВО ФРАНКФУРТЕ

249

ский уехал, не повидав еще раз моего государя, чего я опасался.

На обратном пути из Баден-Бадена (31 августа) в Берлин

король, находясь в непосредственной близости от Франк-

фурта, не заехал туда. Его твердая решимость не участвовать

[в съезде] проявилась, таким образом, явно, и большинству го-

сударей или по крайней мере наиболее могущественным из

них стало не по себе при мысли о том, что при воздержании

Пруссии задуманная реформа оставит их в союзе с одной

лишь Австрией и соперничество великих держав не будет

уже более служить прикрытием остальным государствам. Вен-

ский кабинет считал, повидимому, возможным, что остальные

союзные князья пойдут на предложение, сделанное съезду

17 августа, даже и в том случае, если при преобразовании союза

они останутся в конечном счете с одной Австрией. Иначе остав-

шимся во Франкфурте государям не было бы сделано предложе-

ние принять и осуществить на практике австрийский проект и

без согласия Пруссии. Но средние государства не хотели во

Франкфурте ни односторонне прусского, ни односторонне ав-

стрийского руководства; они стремились [создать] себе возможно

более влиятельное положение арбитров в системе такой три-

ады

, при которой обеим великим державам приходилось бы

домогаться голосов средних государств. На австрийское пред-

ложение заключить союз хотя бы и без Пруссии они ответили

указанием на необходимость новых переговоров с Пруссией и

заявили, что они сами готовы начать такого рода переговоры.

Формулировка ответа была недостаточно гладкой, чтобы не

задеть Вены. Граф Рехберг, будучи подготовлен к тому хо-

рошими отношениями, которыми завершилось наше совмест-

ное пребывание на дипломатических постах во Франкфурте,

заявил, в результате этого, что для Австрии путь в Берлин не

длиннее и не затруднительнее, нежели для средних государств.

Раздражение, вызванное отклонением австрийского пред-

ложения, главным образом и побудило, по моему мнению,

венский кабинет к тому, чтобы договориться с Пруссией во-

преки точке зрения Союзного сейма. Это новое направление

соответствовало бы австрийским интересам, даже если бы

оно было сохранено и на более долгий период. Для этого было

необходимо прежде всего, чтобы Рехберг оставался у кормила.

Если бы установлено было дуалистическое руководство

Германским союзом, то остальные германские государства

не возражали бы против него, поскольку они убедились бы,

что между обеими великими державами установилось честное

и прочное соглашение; перед лицом австро-прусского согла-

шения заглохли бы поползновения отдельных южногерман-

ских министров образовать Рейнский союз

(наиболее резко,

что бы ни говорил в своих воспоминаниях граф Бейст, это

проявлялось в Дармштадте).

250

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

III

Через несколько месяцев после Франкфуртского съезда

скончался датский король Фридрих VII (15 ноября 1863 г.)

Неудача австрийского выпада, нежелание остальных союзных

государств вступить после отказа Пруссии в более тесные от-

ношения с одной Австрией побудили Вену, в результате по-

становки вопроса о Шлезвиг-Гольштейне и престолонаследии,

призадуматься над идеей дуалистической политики обеих гер-

манских великих держав, причем на этот раз виды на осуще-

ствление этой идеи были значительно реальней, чем в декабре

1862 г. Граф Рехберг, раздраженный отказом союзных го-

сударств взять на себя какие-либо обязательства без участия

Пруссии, повернулся попросту «кругом», заявив, что Австрии

еще легче договориться с Пруссией, чем со средними государ-

ствами. В данный момент он был прав, но на длительное время

это могло бы быть справедливо только в том случае, если бы

Австрия действительно готова была обращаться с Пруссией,

как с равноправной ей в Германии державой, и если бы она

предоставила Пруссии беспрепятственно осуществлять свое

влияние по крайней мере в Северной Германии в возмещение за

поддержку европейских интересов Австрии в Италии и на Во-

стоке. Дуалистическая политика с самого начала получила бле-

стящее осуществление в совместных боях на берегах Шлея,

в совместном вступлении в Ютландию и в совместном заклю-

чении мира с Данией

. Даже при условии, что прусско-авст-

рийский союз ослаблял вызванное им раздражение в среде

остальных союзных государств, он все же оправдал себя, как

противовес, достаточный для того, чтобы обуздывать противо-

действие и недовольство других великих держав, под давле-

нием которых Дания могла позволить себе бросить перчатку

всему немецкому миру (Deutschthum).

Наше дальнейшее сотрудничество с Австрией было постав-

лено под угрозу сначала сильным натиском на короля со сто-

роны военных кругов, которые хотели побудить его перейти

границу Ютландии хотя бы и без Австрии. Мой старый друг

фельдмаршал Врангель послал королю незашифрованную те-

леграмму, полную самых грубых оскорблений по моему адресу;

имея в виду меня, он говорил там о дипломатах, заслуживаю-

щих виселицы*.

* Из-за этого эпизода у нас с ним в течение многих лет отношения

оставались натянутыми, и, встречаясь при дворе, мы молча проходили

мимо, пока однажды, когда мы оказались, как это часто бывало, сосе-

дями за столом, фельдмаршал не заговорил со мной со сконфуженной

улыбкой: «Сын мой, ты не можешь забыть?» Я отвечал: «Как мог бы

я забыть пережитое?» Помолчав довольно долго, он сказал: «А разве

ты не можешь и простить?» — «От всей души», — отвечал я. Мы пожали

друг другу руки и снова стали друзьями, как в прежние времена.

СЪЕЗД ГЕРМАНСКИХ КНЯЗЕЙ ВО ФРАНКФУРТЕ

251

Мне удалось все же убедить тогда короля, что нам не

следовало ни на волос отходить от Австрии и не следовало в

частности создавать в Вене впечатления, будто Австрия втя-

нута нами против своей воли. Добрые отношения, в которых

я находился с Рехбергом и Карольи, дали мне возможность

добиться согласия на вступление в Ютландию.

Несмотря на этот успех, дуалистическая попытка достигла

своего кульминационного и переломного пункта в совещании

обоих монархов 22 августа 1864 г. в Шенбрунне с участием

их министров, Рехберга и меня. В ходе этого совещания

я сказал австрийскому императору:

«Будучи призваны историей действовать на политическом

поприще сообща, мы устраиваем наши обоюдные династиче-

ские и политические дела лучше, если держимся вместе и ста-

новимся во главе Германии, что нам будет всегда удаваться,

пока мы едины. Если Пруссия и Австрия поставят себе зада-

чей защищать не только свои общие интересы, но и взаимно

поощрять интересы друг друга, в таком случае союз обеих

великих немецких держав может достигнуть большого влияния

и значения не только в Германии, но и в Европе. Австрия, как

государство, не заинтересована в том или ином устройстве

датских герцогств и, наоборот, весьма заинтересована в своих

отношениях с Пруссией. Разве из этого несомненного факта

не следует сделать вывода о целесообразности ведения добро-

желательной Пруссии политики, которая упрочила бы суще-

ствующий ныне союз обеих великих немецких держав и пробу-

дила бы в Пруссии признательность к Австрии? Если бы

совместные приобретения были расположены не в Гольштейне,

а в Италии, и если бы война, которую мы вели, предоставила

в распоряжение обеих держав не Шлезвиг-Гольштейн, а Лом-

бардию, то мне не пришло бы в голову настаивать перед моим

королем на том, чтобы противиться желанию нашего союзника

или требовать от него за это эквивалента, при отсутствии в

данный момент такового. Однако отдать ему за Шлезвиг-Голь-

штейн старопрусскую область вряд ли было бы возможно даже

в том случае, если бы этого хотело население; ведь в Глаце

протестовали против этого даже осевшие там австрийцы. Мне

представляется, что выгодные результаты дружбы немецких

великих держав не исчерпываются гольштейнским вопросом;

если сейчас эти выгоды находятся далеко за пределами сферы

австрийских интересов, то в другой раз они могут оказаться

значительно ближе, и Австрии было бы полезно проявить

на этот раз щедрость и предупредительность по отношению

к Пруссии».

Мне казалось, что нарисованная мною перспектива произ-

вела некоторое впечатление на императора Франца-Иосифа.

Он говорил, правда, что, учитывая общественное мнение в