Бисмарк Отто. Воспоминания. Том 1

Подождите немного. Документ загружается.

212

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

городов

и имперских деревень

. Лишившись связующего начала,

которое заложено в сознании сословной общности владетельных

князей, немцы стали бы добычей более крепко спаянных наций.

Исторически наиболее резко выраженной племенной само-

бытностью безусловно отличаются в Германии пруссаки, и

все же никто не сумеет с уверенностью ответить на вопрос,

сохранится ли государственное единство Пруссии, если пред-

ставить себе, что династия Гогенцоллернов или какая-либо

иная, законно ей наследовавшая, исчезнет. Можно ли счи-

тать несомненным, что восточная и западная часть [Пруссии],

померанцы, ганноверцы, гольштейнцы и силезцы, что Аахен

и Кенигсберг

, объединенные в неделимом прусском нацио-

нальном государстве, продолжали бы и без династии жить

попрежнему? Сохранила ли бы Бавария, если представить

ее себе изолированно, свою крепкую сплоченность, если бы

династия Виттельсбахов

бесследно исчезла? Некоторые ди-

настии имеют кое-какие воспоминания, которые как раз не

особенно способны пробудить преданность в разнородных

частях, из коих исторически сложились эти государства.

У Шлезвиг-Гольштейна совершенно нет династических воспо-

минаний, особенно в антиготторпском духе

, и все же одна лишь

перспектива создать вновь самостоятельный маленький двор

с министрами, гофмаршалами, орденами и вести жизнь само-

стоятельного малого государства за счет выполнения Прус-

сией и Австрией своих союзных обязательств вызвала в при¬

эльбских герцогствах

довольно сильное партикуляристское

движение. Великое герцогство Баден не имеет со времен марк-

графа Людвига—героя Белграда

почти никаких династических

преданий. Быстрый рост этого маленького княжества в Рейн-

ском союзе под французским покровительством

, придворная

жизнь последних герцогов старой линии, брачная связь с до-

мом Богарне, история с Каспаром Гаузером

, революционные

события 1832 г.

, изгнание дружественно настроенного к

бюргерству великого герцога Леопольда, изгнание правящего

дома в 1849 г.

— все это не могло сломить силу повинове-

ния страны своей династии, и в 1866 г. Баден воевал против

Пруссии

и немецкой национальной идеи, потому что этого неот-

вратимо требовали династические интересы царствующего дома.

Прочие европейские народы не нуждаются в подобном

посредствующем звене для проявления своего патриотизма

и своих национальных чувств. Поляки, венгерцы, итальянцы,

испанцы, французы сохранили бы единство и сплоченность

как нация при любой династии и даже при отсутствии таковой.

Германские племена на севере, шведы и датчане, показали себя

достаточно свободными от династической сентиментальности.

В Англии внешняя почтительность перед короной составляет

признак хорошего тона, и все партии, принимавшие доселе

ДИНАСТИИ И ПЛЕМЕНА

213

участие в управлении страной, признают нужным формальное

сохранение королевской власти. Но я не думаю, чтобы народ

распался или чтобы могли на деле проявиться такие чувства,

как во времена якобитов

, если бы историческое развитие по-

казало, что смена династии или переход к республике нужны

или полезны британскому народу.

Преобладание чувства приверженности к династии и не-

обходимость иметь династию как связующее звено для

сплочения определенной части нации именем династии со-

ставляют специфическую особенность имперских немцев. От-

дельные народности, сложившиеся у нас на почве родовых

владений династий, состоят по большей части из разно-

родных элементов; их общая принадлежность основана не на

общности по племени и не на общности исторического раз-

вития, но исключительно на факте далеко не всегда без-

упречного приобретения династией, по праву сильного или

по наследству, в силу родственных отношений, наследствен-

ного побратимства (Erbverbruderung), или привилегий, полу-

ченных от императорского двора при выборах императора.

Каково бы ни было происхождение этой партикуляристской

сопринадлежности в Германии, ее результатом остается тот

факт, что немец всегда готов бороться со своим немецким

соседом и соплеменником огнем и мечом и самолично убить

его, если в силу каких-либо споров, ему самому непонят-

ных, последует соответственный приказ правящей династии.

Исследовать вопрос о том, насколько оправдана и разумна

эта особенность, не входит в задачу немецкого государствен-

ного деятеля до тех пор, пока эта черта проявляет себя на-

столько сильно, что с нею приходится считаться. Трудность

искоренить эту особенность и игнорировать ее или теоретически

поддерживать единство, не обращая внимания на эту

практическую помеху, — все это нередко оказывалось роковым

для передовых борцов за единство, особенно при попытках

использовать благоприятную обстановку национального дви-

жения с 1848 до 1850 г. Я вполне понимаю приверженность ны-

нешней партии вельфов

к старой династии и не знаю, не

принадлежал ли бы и я к этой партии, если бы родился

староганноверцем. Но и в этом случае я не мог бы избежать

влияния национального немецкого чувства и не был бы удив-

лен, если бы vis major [непреодолимая сила] общенациональ-

ного [сознания] беспощадно уничтожила мою верность и

преданность династии и личные симпатии. В политике, и не

только в немецкой, задача погибнуть с честью выпадает также

на долю и других душевных побуждений, имеющих еще

большее оправдание; неспособность выполнить эту задачу

ослабляет до известной степени симпатию, которую мне

внушает вассальная верность брауншвейгским курфюрстам

214 ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Всюду, где немецкое национальное чувство вступает

в борьбу с партикуляризмом, я вижу все же большую силу

в первом: ведь сам партикуляризм, и прусский также, возник из

возмущения против всенемецкой общности (das gesammtdeutsche

Gemeinwesen), против императора и империи, путем отпаде-

ния от обоих, при поддержке папы, а впоследствии францу-

зов — в общем при чуждом романском содействии, неизменно

и одинаково вредном и опасном для всенемецкой общности.

Для устремлений вельфов на все времена остается опреде-

ляющей первая веха на их историческом пути — отпадение

Генриха Льва перед битвой при Леньяно

, дезертирство по

отношению к императору и империи в личных и династических

интересах в момент самой тяжелой и самой опасной борьбы.

Династические интересы оправданы в Германии лишь на-

столько, насколько они приспособляются к общим националь-

ным интересам империи, с коими они прекрасно могут итти

рука об руку; владетельный герцог, по-старинному верный

империи, при определенных обстоятельствах полезнее для

общего дела (dem Ganzen), нежели непосредственные отно-

шения императора к герцогским вассалам. Но если бы ди-

настические интересы стали угрожать нам новым раздроб-

лением и бесбилием нации, то их следовало бы свести к над-

лежащим размерам. Немецкий народ и его национальная

жизнь не могут быть поделены, как частная собственность,

между отдельными князьями. Я всегда был того мнения, что

это соображение применимо в такой же мере к Бранденбург¬

ской династии, как к Баварской, Вельфской и прочим дина-

стиям. Если бы осуществление моих немецких национальных

чувств требовало разрыва с бранденбургским владетельным

домом и выступления против него, я оказался бы в отношении

к нему безоружным; но историческое предопределение было

таково, что моих талантов придворного оказалось достаточно,

чтобы привлечь короля, а тем самым и его армию на сторону

германского дела. Против прусского партикуляризма мне

пришлось выдержать, пожалуй, даже более трудную борьбу,

нежели против партикуляризма остальных немецких госу-

дарств и династий, и эта борьба осложнялась для меня еще

моей врожденной преданностью императору Вильгельму I.

И все же, несмотря на сильные династические устремления

императора, но, с другой стороны, благодаря его династи-

чески обоснованным национальным устремлениям, которые

в решающие моменты всегда усиливались, мне в конце кон-

цов всегда удавалось привлечь императора на сторону герман-

ского направления нашего развития, даже тогда, когда со

всех сторон настаивали на более династическом и партикуля¬

ристском направлении. В ситуации, создавшейся в Николь¬

сбурге

, мне удалось достигнуть этого лишь при содействии

ДИНАСТИИ И ПЛЕМЕНА

215

тогдашнего кронпринца

. Территориальный суверенитет

от¬

дельных владетельных князей в ходе немецкой истории при-

обрел неестественно большое значение; отдельные династии, не

исключая Пруссии, сами по себе никогда не обладали по отно-

шению к немецкому народу большим историческим правом на

его раздробление в своих частновладельческих интересах, на

суверенное обладание отдельными частями национального орга-

низма, нежели при Гогенштауфенах

и при Карле V. Не-

ограниченный государственный суверенитет династий, импер-

ского рыцарства

, имперских городов

и имперских деревень

представлял собой революционный захват за счет нации и ее

единства. На меня всегда производил впечатление чего-то не-

естественного тот факт, что затерявшаяся в лесах и болотах

граница отделяет нижнесаксонского жителя Альтмарка, у

Зальцведеля, от нижнесаксонца в курфюршестве Брауншвейг¬

ском, у Люхова,— относит живущих по обе стороны нижне¬

саксонцев, говорящих на одном и том же нижненемецком

наречии (plattdeutsch), к двум различным и подчас враждеб-

ным государственно-правовым образованиям, из коих одно

управлялось из Берлина, а другое — раньше из Лондона, а

затем из Ганновера

; одно стояло наготове, обратив глаза

на Восток, другое — на Запад; что одни и те же мирные

крестьяне этой местности, связанные между собою семей-

ными узами, должны были при случае стрелять друг в друга:

одни — во имя вельфско-габсбургских, другие — во имя

гогенцоллерновских интересов

. Уже одно то, что это было

вообще возможно, доказывает, с какой силой и глубиной

влияет династическая приверженность на немца. Династии

всегда оказывались сильнее прессы и парламентов; это под-

тверждено тем фактом, что в 1866 г. государства Германского

союза, династии которых находились в сфере австрийского

влияния, действовали, невзирая на национальные устремле-

ния, заодно с Австрией, и только те из них шли за Пруссией,

которые находились «под дулом прусских пушек». Из числа

последних, правда, исключение составили Ганновер, Гессен

и Нассау

, ибо они считали Австрию достаточно сильной, чтобы

победоносно отразить все притязания Пруссии. Им пришлось

за это поплатиться, ибо не удалось убедить короля Вильгельма

в том, что Пруссия, стоящая во главе Северогерманского союза

едва ли нуждается в расширении своей территории. Не под-

лежит, однако, сомнению, что и в 1866 г. материальная сила

государств Германского союза была в распоряжении династий,

а не парламентов, и что саксонцы, ганноверцы и гессенцы про-

ливали кровь не за немецкое единство, а в борьбе против него.

Династии повсюду являлись тем центром, вокруг которого

кристаллизовалось влечение немцев к обособлению в узкие

союзы.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

МИНИСТЕРСТВО КОНФЛИКТА

При распределении министерств кандидатов оказалось не-

много и назначение министра финансов отняло меньше всего

времени: оно было предоставлено уже занимавшему этот

пост при Мантейфеле с 1851 по 1858 г. господину Карлу фон-

Боделъшвингу — брату вышедшего в марте 1848 г. в отставку

министра внутренних дел Эрнста фон-Бодельшвинга. Правда,

вскоре обнаружилось, что ни он, ни граф Иценплиц, кото-

рому досталось министерство торговли, не были в состоянии

руководить своими министерствами. Оба они ограничивались

тем, что скрепляли своей подписью заключения сведущих

советников и старались по возможности сгладить расхожде-

ния между политикой короля и государственного министер-

ства и мнениями этих советников, часть которых была либе-

ралами, часть же оставалась во власти узко ведомственных

точек зрения. Весьма сведущие в делах чины финансового

ведомства в своем большинстве находились в скрытой оппо-

зиции министерству конфликта и считали его лишь кратко-

временным эпизодом в дальнейшем либеральном развитии бюро-

кратической правительственной машины; хотя наиболее дело-

витые из них были слишком добросовестными людьми, чтобы

тормозить деятельность правительства, все же они оказывали

ему, насколько это допускало чувство их служебного долга,

пассивное, но довольно упорное сопротивление. Подобное поло-

жение приводило к той несообразности, что господин фон-Бо-

дельшвинг, стоявший по своим личным убеждениям правее всех

нас, остальных министров, занимал обычно при голосовании

одно из самых левых мест.

Министр торговли граф Иценплиц также не в силах

был самостоятельно управлять своим перегруженным ведом-

ственным кораблем и плыл туда, куда его вели подчиненные.

Для тогдашнего министерства торговли с его столь различными

отраслями, пожалуй, и не найти было начальника, который

во всех подведомственных ему областях был бы способен руко-

МИНИСТЕРСТВО КОНФЛИКТА

217

водить своими подчиненными, но даже и при этих условиях

граф Иценплиц был гораздо менее знаком с подлежавшими его

разрешению задачами, чем, например, фон-дер-Хейдт, и доволь-

но беспомощно подчинялся в технических вопросах компетент-

ному руководству своих децернентов, особенно Дельбрюка.

К тому же человек он был по природе мягкий, лишенный энер-

гии, необходимой для руководства столь обширным ведомством;

этому, лично щепетильному в вопросах чести, начальнику

стоило больших усилий принять меры даже против тех очень

беспокоивших его злоупотреблений, в которых обвиняли тогда

отдельных видных сотрудников министерства торговли, так

как он считал, что технически не обойтись без подозрительных

ему самому чиновников. Мне лично не приходилось рассчиты-

вать на поддержку моей политики обоими коллегами, о коих

идет речь, и потому, что они ее не понимали, и по той доле до-

брожелательства, которую они уделяли мне, как более молодому,

не причастному ранее к делам, президенту.

На посту министра внутренних дел я застал господина фон-

Ягова, но он вскоре так восстановил против себя своих коллег

резкостью тона, многословием и самоуверенностью в спорах,

что его пришлось заменить графом Фридрихом Эйленбургом.

Его характеризует один эпизод, относящийся уже к тому

времени, когда он ушел из министерства и занял место

обер-президента

в Потсдаме. По весьма важным для го-

рода Берлина делам шли переговоры, в которых Ягов яв-

лялся по должности посредствующим звеном между прави-

тельством и городскими властями. Дело было настолько

срочным, что государственное министерство предложило обер-

бюргермейстеру отправиться в Потсдам, получить по одному

решающему пункту устное мнение обер-президента и доло-

жить об этом на специально назначенном вечернем заседании

министерства. Обер-бюргермейстер получил двухчасовую ауди-

енцию; но, явившись для доклада на заседание, он заявил,

что ничего не может доложить, так как господин обер-

президент не дал ему слова вымолвить за те два часа,

которые были в его распоряжении между приходом и отходом

поезда. Он неоднократно пытался поставить свой вопрос, ри-

скуя даже оказаться невежливым, но его начальник каждый

раз и со все возраставшей энергией останавливал его словами:

«Позвольте, я еще не кончил, дайте мне досказать». Это сообще-

ние обер-бюргермейстера вызвало по деловым соображениям

досаду, но одновременно и известное оживление, напомнив,

что и с нами бывали случаи в этом роде.

Способности моего коллеги по министерству земледелия

фон-Зелъхова не соответствовали славе, какой он пользовался

в органах провинциального управления. Король предназначал

ему важнейшее тогда министерство внутренних дел. После

218

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

довольно продолжительной беседы с господином фон-Зель¬

ховым я, познакомившись с ним, просил его величество изме¬

нить свое намерение, так как, по моему мнению, Зельхову непо-

сильна такая задача, и предложил назначить не его, а графа

Фридриха Эйленбурга. Оба они были связаны с королем как

масоны

и при тех затруднениях, с которыми сопряжено было

пополнение министерства, решились вступить в него лишь в

декабре. Король сомневался, достаточно ли подготовлен граф

Эйленбург к управлению внутренними делами, и хотел предо-

ставить ему министерство торговли, графу Иценплицу — ми-

нистерство земледелия, а Зельхову — министерство внутрен-

них дел, Я развил в ответ те соображения, что ведомственная

компетентность Эйленбурга и Зельхова, как министров торгов-

ли, стоит примерно на одинаковом уровне; в обоих случаях

этой компетентности пришлось бы искать не столько у них

самих, сколько у их советников; я в этом отношении придаю

гораздо большее значение личным способностям, ловкости и зна-

нию людей, чем технической подготовке. Я согласен с тем, что

Эйленбург не особенно трудолюбив и очень склонен к удоволь-

ствиям, но он человек умный и решительный, и если бы он, как

министр внутренних дел, оказался в ближайшее время на ли-

нии огня, то необходимость защищаться и отвечать ударами на

удары вывела бы его из состояния бездеятельности. Король,

наконец, уступил, и я по сию пору уверен, что при тогдашних

обстоятельствах мой выбор был правилен; правда, мне прихо-

дилось подчас тяжело из-за недостатка работоспособности

и слабо развитого чувства долга у моего друга Эйленбурга, но

зато, когда у него бывали приливы энергии, он был отличным

помощником и всегда обнаруживал тонкий ум, впрочем, не без

некоторого избытка честолюбия и обидчивости даже по отноше-

нию ко мне. Когда периоды отречения и напряженного труда

затягивались, он подвергался нервному недомоганию. Как бы

то ни было, он и Роон были наиболее выдающимися деятелями

министерства конфликта.

Роон был единственным из всех моих будущих коллег, кто

понимал при моем вступлении в министерство его истинное

значение и смысл, а также предстоявший нам план действий,

который он обсуждал вместе со мной. Никто не мог

сравниться с ним в верности, смелости и работоспособности,

никто ни до, ни после моего назначения не оказал такой помощи

в борьбе за преодоление кризиса, в который вверг государство

эксперимент «новой эры»

. Роон знал свое ведомство и владел

им, был лучшим оратором среди нас, человеком большого ума

и непоколебимых убеждений прусского офицера, ставящего

свою честь выше всего* В политических вопросах он разби-

рался так же хорошо, как Эйленбург, но был последовательнее

его, увереннее и осторожнее. В частной жизни он был без-

МИНИСТЕРСТВО КОНФЛИКТА

219

упречен. Я был с ним в личной дружбе еще с детства, когда он

шил в доме моих родителей (1833 г.), занимаясь топографической

съемкой, и лишь изредка терпел от его вспыльчивости, которая

легко достигала угрожавшей его здоровью степени. В то время

когда, в 1873 г., я передал ему председательствование, те же

самые карьеристы, вроде Гарри Арнима и более молодых воен-

ных, которые вместе со своими союзниками действовали против

меня в «Kreuzzeitung»

и через «Reichsglocke»

, обхаживали

Роона, с тем чтобы вызвать отчуждение между ним и мною.

Его председательствованию был положен конец без моего

содействия, по инициативе моих остальных коллег; [чем] силь-

нее возрастала с годами вспыльчивость Роона и [чем меньше]

импонировали ему наши сотоварищи в штатском, [тем острее]

чувствовали они несоблюдение им тех форм, на которых они

настаивали в коллегиальных взаимоотношениях; это привело

к тому, что они поставили передо мной, а через Эйленбурга

и перед королем, вопрос о том, чтобы я снова взял на себя пред-

седательствование. К моему сожалению, и помимо моего умысла,

главным образом в результате сплетен, это вызвало у Роона

в последние годы его жизни не прямое охлаждение, но все же

известную сдержанность по отношению ко мне, а у меня —

такое ощущение, что мой лучший друг и товарищ не высту-

пил против систематически распространявшейся обо мне лжи

и клеветы с той решительностью, какую, думаю, проявил бы

я в подобном случае.

У министра культов фон-Мюлера было в деловом отно-

шении много общего с его позднейшим преемником фон-Гос-

слером, с той лишь разницей, что на него оказывали влия-

ние любительский интерес к делам и энергия его бойкой и —

когда она хотела того — приятной жены, более сильной воле

которой он, невидимому, подчинялся; правда, вначале я знал

об этом не по непосредственным наблюдениям, но мог заключить,

что это так лишь по впечатлению, которое оба они произвели на

меня при личных встречах. Припоминаю, что уже в Гаштейне

в августе 1865 г. мне пришлось однажды настаивать, отбросив

учтивость, на том, чтобы переговорить с господином фон-Мю¬

лером с глазу на глаз по поводу одного королевского повеле-

ния, прежде чем удалось убедить супругу министра оставить

нас вдвоем. Факт подобного давления привел его в дурное рас-

положение духа, что, ввиду его служебной опытности, не по-

влияло первоначально на мое отношение [кнему] на деловой

почве, но неблагоприятно отразилось на нашем личном обще-

нии. Заимствуя свое политическое направление не у супруга,

а у королевы, госпожа фон-Мюлер заботилась больше всего

о поддержании связей с ее величеством. Придворная атмосфе-

ра, вопросы ранга, внешнее проявление высочайшего благо-

воления нередко оказывают на жен наших министров

220 ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

влияние, которое дает себя чувствовать в политике; противо-

речившая, как правило, государственным интересам личная

политика императрицы Августы находила в лице госпожи

фон-Мюлер усердного слугу, а господин фон-Мюлер, хотя

он и был благоразумным и честным чиновником, не обладал

достаточно твердыми убеждениями, чтобы не делать для под-

держания домашнего мира некоторых уступок в ущерб госу-

дарственной политике, когда это не слишком бросалось в

глаза.

Министр юстиции граф цур-Липпе, вероятно, еще со вре-

мен своей деятельности в качестве государственного прокурора

сохранил привычку говорить самые резкие вещи с улыбкой

и язвительным выражением превосходства, раздражая этим

парламент и коллег. Наряду с Бодельшвингом он занимал

среди нас крайнюю правую позицию и резче его отстаивал

свое направление, так как был в своем ведомстве достаточно

сведущим человеком, чтобы руководствоваться собственным

убеждением, тогда как Бодельшвинг не в состоянии был овла-

деть делами министерства финансов без ревностной помощи

своих компетентных советников; советники же эти стояли по

своим политическим взглядам левее своего шефа и всего мини-

стерства.

Публично-правовой вопрос, к которому сводился кон-

фликт, и взгляд, усвоенный на него кабинетом и заслуживший

одобрение короля, изложен в письме его величества к под-

полковнику барону фон-Финке из Ольбендорфа, близ Гротткау;

о письме этом упоминалось в свое время в прессе, но, сколько

мне помнится, оно не было опубликовано полностью, хотя

вполне заслуживает этого, тем более что оно объясняет пози-

цию короля в вопросе об индемнитете

Господин фон-Финке в заключение своего поздравительного

письма королю к новому, 1863 году писал: «Народ остается

верным вашему величеству, но в то же время он твердо стоит за

право, которое недвусмысленно предоставлено ему 99-й статьей

конституции

. Да отвратит господь в своем милосердии злопо-

лучные последствия крупного недоразумения».

Король ответил 2 января 1863 г.:

«Я искренне вам благодарен за ваши любезные пожелания

к Новому году. Наступающий Новый год не сулит ничего от-

радного, — доказывать это нет нужды. Но мне непонятно,

почему и вы бьете тревогу, будто я не знаю настроения значи-

тельного большинства народа; по всей вероятности, вы не чи-

тали моих ответов многочисленным депутациям, являвшимся

ко мне с выражением своих верноподданнических чувств.

Я снова и снова повторял, что мое доверие к народу непо-

МИНИСТЕРСТВО КОНФЛИКТА

221

колебимо, ибо я знаю, что народ мне доверяет; но тех,

кто хотел отпять у меня его доверие и любовь, тех я про-

клинаю, так как их планы осуществимы лишь в том случае,

если это доверие будет поколеблено. А что они считают пригод-

ными для этой цели любые пути, известно всему свету, ибо

их планы созревают лишь на почве лжи, обмана и надува-

тельства.

Вы говорите далее: народ требует соблюдения § 99 консти-

туции. Хотел бы я знать, много ли найдется людей в народе,

которые знают § 99 или когда-либо слышали о нем!!! Впрочем,

это безразлично и не меняет сущности дела, ибо для правитель-

ства этот параграф существует и подлежит соблюдению.Но кто

сделал невозможным выполнение этого параграфа? Не я ли со-

гласился между зимней и летней сессиями уступить 4 миллиона

и сообразно с этим изменил — к сожалению! — военный бюд-

жет? Не я ли пошел—к сожалению!—и на многие другие уступки,

чтобы доказать новой палате готовность правительства итти

ей навстречу? А к чему это повело? К тому, что палата депутатов

делала вид, будто я ровно ничего не сделал, чтобы пойти ей

навстречу, и требовала все новых и новых уступок, что при-

вело бы, наконец, к тому, что управлять страной стало бы не-

возможно. Кто таким образом пользуется своим правом, т. е.

урезывает бюджет так, что все в государстве прекращается,

тому место в сумасшедшем доме!. Где сказано в конституции,

что только правительство должно итти на уступки, а депу-

таты никогда??? После того как я пошел на уступки в неслыхан-

ных размерах, палате депутатов следовало бы уступить со своей

стороны. Но она ни за что не соглашалась на это, и так называе-

мый «эпизод»

доказывает ясно, как день, что нам ставили одну

ловушку за другой, в которую из-за низости Бокум-Дольфса

попали даже ваш двоюродный брат Патов и Шверин. 234 ты-

сячи рейхсталеров намечалось сократить еще на 1862 г.,

чтобы сделать бюджет приемлемым, хотя самая сущность во-

проса подлежала обсуждению лишь в 1863 г.; это было предъяв-

лено уже в печатном виде; я соглашаюсь и на это; и лишь тогда

Бокум-Дольфс заявляет, что с их стороны, т. е. со стороны его

политических друзей, эта уступка может быть принята лишь

в том случае, если в комиссии немедленно будет изъявлено со-

гласие на двухгодичный срок службы, а законопроект об этом

будет на другой же день внесен на пленарное заседание. На

это я не иду, и тогда Б[окум]-Д[ольфс] осмеивает нас в своей

прессе: «Подумать только, до чего бесстыдно правительство,

если оно воображает, что палата пойдет на мировую за 234 ты¬

сячи рейхсталеров!» Но ведь только это предложение со сто-

роны палаты и было налицо! Была ли совершена когда-либо

большая гнусность с целью осрамить правительство и сбить

с толку народ?