Бибихин В.В. Другое начало

Подождите немного. Документ загружается.

день безмерно для меня счастлив, потому что Господь Бог

наш прославил через тебя, моё всё, имя свое и имя Бого-

родицы. Никогда еще благодать Божия не проявлялась

столь великолепно; никогда наши деды не получали тако-

го великаго ея проявления. Подобно тому как Бог помог

Моисею вывести Израильтян из Египта, так он вывел нас

через пустыню, помогая тебе. Слава ему, показавшему на

тебе свое бесконечное милосердие. Что мне сделать, о,

моя любовь, чтобы достойно вознаградить твои чрезвы-

чайные труды, о, моя радость, о, счастье глаз моих! Могу

ли я хоть по крайней мере думать, о, мое сердце, что я

тебя скоро опять увижу, о, мой целый свет! Для меня

будет великий день, когда я опять увижу тебя возле себя,

о, моя душа! Если бы было возможно, я желала бы, чтобы

ты вернулся как по волшебству, в несколько мгновений.

Благодаря Бога твои письма доходят благополучно; отчет

о битве при Перекопе пришел 11-го; в этот день я отпра-

вилась на богомолье в Воздвиженский монастырь, совер-

шая путь пешком; когда я подходила к Сергиевскому монас-

тырю, меня догнал твой гонец. Я не знаю даже уже, как

дошла до конца пути. Я читала в дороге. Как выразить бла-

годарение Богу, Пресвятой богородице, милосердию Святого

Сергия чудотворца! Ты советуешь мне творить милостыню

по монастырям; я все выполнила; во все я ходила на бого-

молье, как и в этот, пешком. Медали [крымской якобы по-

беды, в которую так хочется верить, при том что на самом

деле Голицын лишь разве что вышел из переделки успешнее

чем Петр выйдет на Пруте в 1711] еще не готовы, но не

беспокойтесь; как только будут готовы, я вам их пришлю.

Ты советуешь мне молиться: я так и делаю, а Господь, слы-

шащий меня, также хорошо знает, как долго я тебя не вижу, о,

мой свет, о, моя душа! Я надеюсь на его милосердие; он помо-

жет мне скоро увидеть тебя, о, вся моя надежда! Во всем что

касается армии ты можешь решать по своему усмотрению. Что

же касается меня, то я здорова, твоими, конечно, молитвами.

Мы все совершенно здоровы. Когда Бог сподобит меня увидеть

тебя, то я расскажу тебе все, мой свет; ты узнаешь о моем

жигье, о делах; но не медлите; выступайте; но тем не менее не

утруждайтесь, вы можете утомиться. Как я мота бы вас

прежде всего вознаградить за все? Никто еще не сделал

того, что ты сделал, и ты мог этого достичь только при таком

старании. Софья.

Длинное письмо Софьи дает видеть ее ритм и темп.

Выстаивание в монастырях с тогдашней многочасовой

службой было ожиданием чего? Не директив конечно;

сама Софья и Голицын, советующий ей молиться, были

слишком просвещенные люди, чтобы надеяться на прямой

божественный диктат; в письме нет и намека на магию

или самогипноз, когда от храмового стояния ожидалось

бы просветление государственного ума. Монастырь, мо-

литвенное стояние были простым предстоянием Велико-

му, что требует себе всего человека и быть к чему всегда

как можно ближе значит приобщиться к порядку мира, к

софии.

Готовность к выстаиванию долгой монастырской служ-

бы тут похоже на ожидание милости от Всеправителя. На

все время ожидания человек оставлен своему человеческо-

му смертному существу, медленно движущемуся путем

постепенного перемещения (пеший ход в монастырь, под-

черкнутый в письме), не жестом молнии во всяком случае.

Здесь уместно то наблюдение историков, что собственно

органическая перестройка России уже шла до Петра в

сторону нетоталитаризма, разделения человеческого и бо-

жественного порядков, т. е. западноевропейской, ранней

дисциплины и школы. Петр и его люди (как Иван Посош-

ков) в таком медленном движении отчаялись. Реформы

Петра были политически диктатурой, церковно — срывом

тихой русской реформации 17 века в пользу государствен-

ной религии.

Программа Петра была вся начертана людьми 17 века

(Ключевский, Лекция 61, начало). По росписи 1681 года

значительно большая часть московской рати была уже пере-

ведена на иноземный строй (89 тысяч на 164 тысячи без

малороссийских казаков). В состав 112-тысячной армии,

какую в 1689 году князь В. В. Голицын повел во второй

крымский поход, входили 63 полка иноземного строя числен-

ностью до 80 тысяч. Поэтому совсем неожиданным явля-

ется состав сил, направленных в 1695 году в первый азов-

ский поход. В 30-тысячном корпусе, который пошел с

самим Петром, тогда ротным бомбардиром Преображенс-

кого полка, можно насчитать не более 14 тысяч солдат

иноземного строя, тогда как огромное 12-тысячное опол-

чение, направленное диверсией на Крым, все состояло из

ратников русского строя, т. е. в сущности нестроевых,

«строю никакого не знавших», по выражению Григория

Карповича Котошихина, который 34-летним подьячим

Посольского приказа в 1664 году эмигрировал в Литву и

Швецию и до своей смерти там в 1667 году написал по

заказу шведского правительства сочинение о России. Дво-

ряне и нестроевое ополчение всплыли на поверхность

сразу после удаления в 1689 году реформаторов, Софьи и

Голицына. Наскоро составленные, наскоро обученные не-

мцами полки были по наблюдениям сброд самых дрянных

солдат, «самый горестный народ», побежавший под На-

рвой.

По Ключевскому, Петр взял не школой а количеством.

«После Нарвы началась неимоверная трата людей. Наско-

ро собираемые полки быстро таяли в боях, от голода, бо-

лезней, массовых побегов, ускоренных передвижений на ог-

ромных расстояниях от Невы до Полтавы, от Азова и Астра-

хани до Риги, Калиша и Висмара... Для пополнения убыли...

наборы охотников и даточных... в 1703 году забрано было

до 30 тысяч человек», грубо говоря, примерно каждый

сотый мужчина в возрастном слое, как-то пригодном для

армии. Вроде бы немного, но из года в год такие наборы

делали шансы избежать армии для каждого все меньше. По-

мимо того были наборы для копки каналов и очистки русла

в Воронеже (пришлось бросить), для прямой дороги из Пе-

тербурга в Москву (пришлось бросить в новгородских

лесах), для канала Волга — Дон (бросили), для постройки и

поддержания Петербурга постоянно.

Сравним долгое монастырское стояние Софьи с под-

вижностью Петра. Он был судорожный, т. е. буквально с

болезненными непроизвольными жестами, их описывают

как внезапную оглядку через плечо с вытягиванием назад

одной ноги. Объяснить эти судороги очень легко, если

знать что для ребенка достаточно увидеть например как

отец гоняется с топором вокруг стола в избе за матерью,

чтобы онеметь ногами до невозможности двигаться, а

потом на всю жизнь остаться тяжелым паралитиком. У де-

сятилетнего Петра из рук вырвали деда, за которого он

цеплялся, и изрубили на части на его глазах. Он постоян-

но принимал разные лекарства, никогда ни в чем не знал

чувства меры вплоть до возможного сифилиса в конце

жизни, не ведал приличий, ежедневно напивался, абсурд-

но, как двухлетний ребенок, совался в «четырнадцать ре-

месел». Переменчивый как ртуть, он не позволял дога-

даться, крайний ли он трус или храбрец, сильный или сла-

бый. Вот ему уже 45 лет, его наблюдают в 1717 во

Франции: никогда нельзя знать, что он собирается делать

завтра или через час, куда и как направится; ни одного

места, продолжительность пребывания в котором была бы

заранее определена. Иностранцы о нем в 1721: «Его ка-

чества никогда не были из числа красивых, но он стано-

вится день ото дня невыносимее, и большой счастливец

тот, кто не должен находиться постоянно возле него». Его

смерть стала облегчением для близких. Раз в теоретичес-

ком споре он закричал на генералиссимуса Шеина: «Я из-

рублю в котлеты весь твой полк, а с тебя самого сдеру

кожу, начиная от ушей».

3. Первые тетради заготовок Пушкина к истории Петра,

вообще состоящие почти из одних выписок, на первый

взгляд совсем не содержат оценок. Отдельные эскизные за-

рисовки («корабельные мастера звали его Piter Bas, и сие

название, напоминавшее ему деятельную, веселую и стран-

ную его молодость, сохранил он во всю жизнь») никогда не

показывают авторского мнения и останутся точны при

любом взгляде на Петра. Характер отбора фактов, знаки

внимания (подчеркивания, вопросы, пометы NB, etc.), фраг-

ментарные переходы от языка источника к его стилизации и

к своему письму («злодеи думали умертвить государя», «но

фоза уже готовилась», «началась реакция») позволяют ре-

конструировать мысль Пушкина. Ближе к средним тетрадкам

ему уже трудно скрывать свое недовольство тиранией, кнутом,

пытками и бестолковостью спешных царских указов. Он поз-

воляет себе замечания вроде взятого им в скобки: «27 июня, в

годовщину Полтавской победы, Петр принимал перс, посла...

на яхте и кончил день фейерверком etc. etc. ... На другой день

новог. губ. Корсакову повелел, чтоб к 1 декабрю все дворяне

от 30 до 10 лет были к смотру под опасением лишения чести

и живота (с похмелья видно)». В рассказе Пушкина о послед-

них днях Петра уже есть определенность взгляда. Она намече-

на раньше решающим суждением под 1719 годом: «Скончался

царевич и наследник Петр Петрович: смерть сия сломила на-

конец железную душу П.»

Что личность под гнетом единоличного правления, тем

более в темпе грома и молнии, будет разрушена, это мы уста-

новили как общее правило, каждое исключение из которого

нуждается в проверке. Жесты человека под нечеловечес-

ким давлением по определению неописуемы, ведь описа-

тель не имеет подобного опыта. Эти жесты для самого

деятеля не всегда понятны. Но каким бы ни было поведе-

ние раздавленной личности Петра, его примирила с Пуш-

киным отчаянная решимость быть местом встречи с нече-

ловеческим, отдать себя предельному. Такая решимость

располагается глубже личности и, странно сказать, глубже

воли. Трудно сказать даже, принадлежит ли она данному

человеку больше чем народу, стране или истории.

Медленная реформа и реформация при Алексее —

Феодоре — Софии — Голицыне была сорвана Петром.

Расслоения между человеческим порядком и божествен-

ной правдой, позволившего бы учредить на человеческом

уровне школу приготовления к встрече с другой, божест-

венной правдой, не получилось. Победила революция

, и

Слово здесь на месте. Петр жил в начале европейской революцион-

но!! эпохи, в год «славной революции » в Англии ему было 16 лет. Макси-

милиан Волошин назвал его первым большевиком. Для Пушкина он рус-

ский Робеспьер.

снова, как при Владимире, Иване Калите, Иване Грозном,

возвратились к закону — скажем по Пушкину — божией

грозы.

Определяющим в темпераменте Петра был ритм вой-

ны

. Решало не то, что Россия вела постоянные войны и

от десятилетия Петра до его последнего 53-летия военные

расходы страны возросли в 5 раз, до 5 миллионов рублей

Не столько втянутость в войну была причиной темпа,

сколько взятый предельный темп предполагал войну. Цве-

том времени были огонь и дым. Материальная война тут

скорее смягчала остроту тотальной мобилизации, вводила

ее в реалистические рамки, была родом заземления для

молнии. Трансцендентное требовало от человека неведо-

мого предельного усилия, а война в такой ситуации оказа-

лась чем-то более близким и понятным. Ею, можно ска-

зать, откупились.

Разумеется, тот темп был сорван сразу после смерти Петра

еще быстрее и резче чем Петром были сорваны медленные

реформы Софьи. Но 36 лет правления Петра остались пе-

чатью и прививкой еще на долгие времена как подтверждение

особого положения России на полюсе Европы. Петр надолго

отвадил охоту к попыткам интегрировать Россию в Европу,

подтвердив особую механику ее исторического движения. Так

последняя революция 1991 года снова подтвердила особый

путь и статус России в мире.

Характерным образом Ханна Арендт начинает свою книгу о рево-

люции темой войны: «Войны и революций — как если бы события про-

сто поспешили осуществить раннее предсказание Ленина — до сих пор

определяли лицо двадцатого столетия».

К примерной стоимости рубля: после взятия Риги Петр, заметя на

«чухонцах » худую обувь, выписал из нижегородской и казанской губер-

ний лучших лапотников для обучения рижан их искусству, дав лапотни-

кам 1 рубль в неделю кормовых денег, пасторы каждый месяц должны

были доносить выборгскому правлению об их успехах. Специалисты, вы-

писанные издалека, должны были получить приличные командировоч-

ные, т. е. рубль соответствовал одному-полутора теперешних миллионов.

В таком случае военные расходы вместе с морскими (1.5 миллиона) до-

стигли теперешних 10 триллионов при общем денежном бюджете (не на-

циональном доходе) примерно равном нашим 15 триллионам.

Россия после Петра, плакала она или радовалась его

уходу, вся осталась ждать новой молнии. Предсказание

Алексея, сына Петра, о падении Петербурга не могло не

сбыться. Всякая новая молния снова должна была быть

тотальной и сметать всё. Подтвердил расположенность к

крайности Петр, в очередной раз отменивший в России

земную терпеливую школу независимого от молнии, пусть

и послушного ей гражданствования.

Как после Владимира, как после Ивана Грозного (надо

думать, о нем Пушкин помнил, называя Петра грозой),

после Петра была невозможна плавная передача власти.

Молния не оставляет преемства, она нуждается в другом

огне. Царь, погубивший старшего сына и законодательно

закрепивший свое право назначать по воле любого преем-

ника, не сумел назвать его перед смертью, хотя другие

указы в тот же день давал. Пушкин явно обращает внима-

ние на эту неспособность. 26 января 1725 утром Петр по-

велел освободить для здравия государя всех преступников,

сосланных на каторгу, кроме двух первых пунктов (госу-

дарственные) и убийц. Указом причислил рыбу и клей к

казенным товарам. К вечеру ему стало хуже. Его миропо-

мазали. 27 дан указ о прощении неявившимся на смотр

дворянам. Осужденных на смерть по Артикулу по делам

В. колл. (кроме etc.) простить, дабы молили они о здравии

государевом. «Тогда-то Петр потребовал бумаги и перо».

Повторение этого «тогда-то» у Пушкина не случайно,

даже если им самим не замечено. В «Полтаве» двадцати-

семилетний скандинавский бродяга, как называет его

один исследователь, смущен неожиданной силой русской

армии:

И злобясь видит Карл могучий

Уж не расстроенные тучи

Несчастных нарвских беглецов,

А нить полков блестящих, стройных.

Послушных, быстрых и спокойных,

И ряд незыблемый штыков.

Тесним мы шведов рать за ратью;

Темнеет слава их знамен.

И бога браней благодатью

Наш каждый шаг запечатлен.

Тогда-то свыше вдохновенный

Раздался звучный глас Петра...

В «Истории Петра»: «Тогда-то Петр потребовал бумаги

и перо и начертал несколько слов неявственных, из коих

разобрать можно было только сии: «отдайте всё»... перо вы-

пало из рук его. Он велел к себе цесаревну Анну, дабы ей

продиктовать. Она вошла — но он уже не мог ничего гово-

рить»

. Примечательным образом Пушкин выписывает на

самом деле несколько вещей, которые после этого говорил

Петр, например об увещеваниях архим. Чудова монастыря:

«сие едино жажду мою утоляет; сие едино услаждает меня»

и подобное до последнего явственного «после». Неспособ-

ность назвать преемника была другая, не физическая. Про-

блема с наследованием общая черта роковых фигур русской

истории. Традиция идет с 1015 от князя Владимира или еще

раньше от Рюрика.

После Петра темп власти сменился. Но жизнь страны

определялась по-прежнему ожиданием грозы, гоголевско-

го крутого ревизора. Пока гром не грянул, мужик пере-

креститься не хотел. Написав эту фразу, я случайно пос-

мотрел телеинтервью с героем дня, очередным министром

финансов. Всей повадкой он упорно отстаивал свое при-

По бледному факсимиле в академическом издании я вижу что пун-

ктуация Пушкина другая чем в напечатанном тексте. Мера правки Пуш-

кина Жуковским, цензурой, издателями ужасает, но когда научное изда-

ние без предупреждения запрещает создателю русского литературного

языка иметь свою пунктуацию, то убеждаешься, что классик как он есть

существует только в одном рукописном экземпляре. Сетка ненужных зна-

ков препинания отнимает энергию пушкинской речи, ее жест: «Тогда-то

Π потребовал бумаги и перо и начертал несколько слов неявственных —

из коих разобрать было можно только сии отдайте все перо выпало из

рук его. Он велел призвать к себе цесаревну Анну, дабы ей продикто-

вать — Она вошла — но он уже не мог ничего говорить. Архиереи

Псковский и Твер-й — и Архиеп. Чудова монастыря стали его увещевать.

Π оживился — показал знак чтоб они его приподняли и возведше очи

вверх произнес... » Канцелярия велит ставить запятую перед чтобы и при-

частием, но насколько больше движения и смысла во фразе без этих коло-

док.

вычное право ничем себя не связывать, пока не грянет

гром. Грозы мы продолжаем ждать и теперь.

Предприятие Петра было спешной операцией с време-

нем. Дело шло о догонянии, о преодолении отставания. Все

должно было делаться спешно, молниеносно. Мы уже заме-

тили, что исторический выход и не может быть иным как по

способу внезапного выхода из времени. Мы пришли к этой

ясности чисто формальным путем. На историческом приме-

ре видим то же.

Летом 1711 года гвардия, она же ядро внутренних

войск, под новыми красными знаменами идет в Молда-

вию, она уже впереди Петра. 1 июня Петр с Екатериною

из Яворова поехали к молдавским границам через Львов и

Злочево. С дороги повелевал он Шереметеву непременно

упредить турков. Шереметев впереди Петра, уже на берегу

Прута. Петр подстегивает его опередить турецко-татарс-

кую армию. В то же время или в тот же день он пишет

домой, в Сенат, свое новое правительство: надо действо-

вать быстро, пропущение времени подобно смерти, невоз-

вратно. Фраза об ускорении сказана незадолго до прутско-

го котла, куда армия попала по неосмотрительности. Так

в нашей последней революции паруса ускорения были ло-

зунгом перестройки до взрыва чернобыльского атомного

реактора, происшедшего из-за ускорения перехода от од-

ного рабочего цикла к другому.

Что же, не надо было спешить? Но исторический

выход может располагаться только вне времени. Ощуще-

ния этой правды достаточно для опровержения всякой до-

лгосрочной программы. Как для Ивана Посошкова про-

грамма столетней медленной школы, так в наши дни про-

грамма «500 дней» не звучала и не могла пройти, потому

что спотыкалась о названную нами тайную правду. Или

сразу, или ничего. «Пропущение времени подобно смер-

ти».

Что надо что-то делать сразу, совершенно ясно. При

первой попытке назвать, что именно надо сразу, развер-

тывается необозримое поле работы. О детальной мелоч-

ности указов Петра все знают, вот один пример. В России

давно считалось хорошо заготовить фоб заранее, жела-

тельно выдолбленный из целого ствола дерева и лучше из

дуба. Техника выдалбливания была та же что при изготов-

лении лодок. Такие лодки были пригодны даже для морс-

кого плавания, как через Черное море армии Святослава;

из дуба в несколько обхватов получался настоящий ко-

рабль. Для фоба не обязательно дуб даже в два обхвата.

Легший в него был готов к плаванию по неведомым водам.

Река как переправа, где на другом берегу все наоборот,

ведет к другому миру. Лечь в выдолбленный дубовый или

хотя бы сосновый фоб было как уйти в незапамятную

древность. Запрет Петра на такие фобы служил вовсе не

сохранению заповедных лесов. Их лучше всего оберегала

именно надежда каждого человека, что для его фоба оста-

нется ствол. Тот же Петр определил нафаду в 2 рубля за

выявление рощ мачтовой сосны в целях порубки. Дуб был

нужен для пушечных лафетов, кораблей и свай. (Как ши-

роко шли водные работы, видно из того что всем была

понятна формула «гибнем на плотах», т. е. стоя почти в

воде вычерпываем ил, очищая и углубляя русло или заводь и

потом вбивая сваю за сваей для пристани, новой верфи или

запруды, шлюза.) Вводя должность обер-валдмейстера для

охраны стратегических лесов, Петр подтвердил запрет: дубо-

вые гробы вообще исключены, сосновые допустимы из теса,

цельные разрешаются из березы и ольхи — по существу из-

девательское разрешение в народе, на каждом шагу видя-

щем, что происходит с этим деревом от сырости. Запрет до-

лжны были провести в жизнь священники, отказываясь от-

певать и хоронить в неположенных гробах. Указ был как

обычно жесткий. С этим народом иначе нельзя. Кроме того,

этот народ все потянет и на земле нет в принципе ничего,

что он не поднял бы.

Детальность моментального руководящего указа, распи-

сывавшего каждое движение исполнителя, настраивала на

ожидание очередного распоряжения. Оно часто не поступа-

ло именно потому что главному требованию мгновенности

противоречило растяжение во времени. За щепетильно под-

робным указанием очередное даже в принципе не должно было