Бестужев-Лада И.В. Альтернативная цивилизация

Подождите немного. Документ загружается.

бы трех-четырех своих детей, “заменяя” себя с мужем новыми родителями и

“подстраховывая” бездетную соседку, либо соседку, которая перестала иметь

детей после первых-вторых родов. Иначе — выморочная деревня, вымерший

народ.

А теперь представьте себе, что распространение элементарных

сведений по санитарии и гигиене, самая немудреная медицинская помощь

резко снижают детскую смертность и родовой травматизм матерей. Что

умирает до собственной свадьбы не трое из родившихся четырех, а всего

один. Что умирает от родов не каждая четвертая, а каждая пятая, десятая,

двадцатая. Что теряет способность рожать после первых-вторых-третьих

родов не каждая вторая, а каждая третья, десятая, тридцатая. Что каждые два

родителя, в среднем, обзаведясь, скажем полудюжиной или даже более детей,

дают в конечном итоге через 18—20 лет минимум четырех будущих

родителей. Что получится?

Получится удвоение населения каждые 18—20 лет. На практике голод,

болезни, войны, урбанизация “продлевают” этот срок. Но ненадолго —

максимум лет до сорока. Именно это и происходит сегодня в развивающихся

странах мира, которые составляют три четверти мирового народонаселения, а

в первой половине грядущего столетия составят девять десятых. По оценкам

демографов,

в 1900 г. человечество насчитывало свыше 1,5 млрд. особей, а в 1950 г.

— свыше 2,5 млрд., 3-й миллиард добрали всего за 10 лет, 4-й — тоже за 10

лет, к 1990 г. добрались до 5 млрд., сегодня нас 5,5 млрд., в 2000 г. перевалим

за 6 млрд., — в 2010 г. — за 7 млрд., в 2020г. — за 8 млрд., к 2030 г.

население земного шара почти удвоится по сравнению с сегодняшним днем.

Это — как минимум. И существенно притормозить этот рост никак нельзя.

Но нужно ли притормаживать? И почему нельзя?

Притормаживать нужно по той причине — и с этого мы начинали

книгу — что никакой взрыв, в том числе демографический, не может

продолжаться бесконечно. Десять миллиардов, двадцать, сорок... Такие

цифры хорошо рисовать на бумаге, а на земной поверхности они выглядят

более чем трагично. Представьте себе деревню, каждый клочок земли вокруг

которой возделан. А в родительской хижине одна за другой — четыре

свадьбы. Ну, допустим, две пары молодоженов поселились вместе с

родительскими семьями. А остальные две куда девать? Они пополняют

население трущоб вокруг Рио-де-Жанейро, Лагоса, Каира, Бомбея,

Калькутты, Шанхая, проводят жизнь на джонках у причалов Гонконга.

Миллионы и миллионы каждое десятилетие в каждом крупном городе.

Десятки и сотни миллионов на планете в целом. Может ли это продолжаться

бесконечно? Кто будет кормить эти новые и новые сотни миллионов? Где их

будут лечить и учить? Где они найдут работу?

Иногда приходится слышать: вот ударит СПИД по “Черной Африке”, и

ее стремительно разрастающееся население быстро сократится. Или: вот

сцепится какой-нибудь новый Хомейни с каким-нибудь Саддамом Хусейном

— и положат еще миллион в бессмысленной бойне. Тоже своего рода

регулирование роста народонаселения. Но разве это выход из положения?

Это беда похуже всякого “демографического взрыва”.

Иногда приходится слышать: подождите немного, вот-вот наука

подскажет, как заранее программировать пол ребенка. В условиях

патриархальщины или ее сильнейших пережитков во всех без исключения

странах мира,

мужчины, как водится, будут, что называется, кости выламывать: дай

обязательно мальчика — такое же сокровище, как его отец. Или даже хуже.

А женщина, тоже как водится, вынуждена будет потакать ему и в этом.

Таким образом, на девять мальчиков придется в лучшем случае одна девочка,

и при таком соотношении сил “демографический взрыв” затухнет сам собой.

Мало того, сменится резким падением рождаемости.

И что же, это тоже выход из положения? Подумали ли энтузиасты

такого метода, каким будет мир, в котором девять женихов будут

соперничать меж собой за одну невесту? А подумав, не вознамерились ли, по

словам русского сатирика, руки и ноги оторвать тому научному коллективу,

который успешно разрабатывает данную проблему? Не готовы ли хотя бы

мысленно чиркнуть спичкой, чтобы зажечь костер, на котором, как во

времена инквизиции, сгорели бы эти враги рода человеческого? Кроме того,

патриархальщина, помимо погони за количеством мальчиков, всегда и

повсюду, в открытой или скрытой форме предусматривает торговлю

девочками. У нас на Кавказе и в Средней Азии этот товар лет пять-десять

назад шел тысяч по тридцать-сорок за штуку (с образованием — дешевле,

потому что капризнее), а теперь, наверное, счет идет на миллионы, как за

машину. И вы думаете, что в условиях растущего дефицита девочек не

найдется сообразительных людей, которые быстро догадаются, как именно

грести деньги лопатой? Так что рассчитывать на “мальчиковое чудо” в

смысле регулирования роста народонаселения тоже не приходится.

Чаще других успокоительные вести сообщают демографы (не все,

конечно). Манипулируя цифрами, они сообщают, что темпы роста населения

“имеют тенденцию к снижению”. В 50—60-х годах их зашкаливало за 2% в

год, в 70-х они спустились до 1,8%, а в 80-х годах — до 1,7%. При такой

тенденции есть основания предполагать, что ко второй половине грядущего

столетия рост мирового народонаселения приостановится и его численность

стабилизируется на уровне примерно 10,5—13 млрд. чел. (по разным

данным). Но, во-первых, и 10 млрд.

землян — головоломная проблема. Как их расселить, прокормить и

занять работой? Во-вторых, торможение роста происходит не равномерно по

всем странам: где-то сильнее, где-то слабее, а где-то вообще его нет,

напротив, все остается на прежнем уровне или даже перехлестывает на 3—

4% в год (а это — удвоение намного быстрее, чем каждые двадцать лет).

Способов торможения три: административный запрет иметь более

одного-двух детей в семье (типичный пример — Китай); уже упоминавшаяся

урбанизация — переселение в города, где многодетным семьям труднее

обосноваться и где сама жизнь заставляет умерить родительский пыл;

наконец, распространение элементарных сведений о противозачаточных

средствах (вместе с относительно широкой доступностью таких средств).

Нетрудно догадаться, что все три способа недостаточны для радикального

изменения положения вещей.

Административный запрет дает эффект только в условиях китайской

цивилизации, с ее конфуцианской моралью высокой рациональности и

строгой государственно-гражданской дисциплины. Выступил лет тридцать

назад японский микадо по радио, обратился к своим подданным с

увещеванием ограничиться самое большее двумя детьми, объяснил, почему

это необходимо — и вся Япония, как поезд на стрелке, тут же перешла на

другие рельсы, автоматически преодолев свою проблемную

демографическую ситуацию. В принципе такой же номер можно повторить в

Корее, Индокитае, Монголии — вообще во всем регионе древней китайской

цивилизации. Но и в самом Китае он проходит, как известно, с большим

трудом, а в условиях индийской, исламской, африканской,

латиноамериканской цивилизации не проходит вообще. Почему?

Потому что в условиях патриархальщины престиж главы семейства

измеряется прежде всего числом его сыновей — так сложилось тысячелетия

назад, когда от числа воинов зависела судьба народа. В религии индуизма

“золотой век” много тысячелетий назад рисуется как общество пышущих

здоровьем великанов, у каждого из которых — по сотне сыновей.

Сменивший его “

серебряный век” поубавил долговязость отцов и число сыновей.

Следующий за ним “бронзовый век” продолжил ту же прискорбную

тенденцию, а нынешний “железный век” — жуткая калиюга, когда все

деградирует, все катится к концу света, — демонстрирует каких-то жалких

коротышек, меньше двух метров с кепкой, у самых счастливых из которых

всего каких-то там три-четыре сына, не о чем и говорить. И вы хотите, чтобы

такая тысячелетняя идеология сменилась в одночасье? Недалеко ушли от

таких представлений и ислам, и первобытные обычаи-верования африканцев,

и христианство, особенно в его католической разновидности, осуждающее

противозачаточные средства и морально по инерции поощряющее

многодетность.

Индира Ганди попробовала было в свое время перенести китайский

опыт на индийскую почву — ей так не поздоровилось, что она поспешила

отказаться от активной демографической политики. Ни один из лидеров

мусульманских стран даже и попыток таких не делал — при существующем

умонастроении его тут же затравят, словно несчастного аллахохульника

Рушди. В немусульманской Африке таких попыток попросту некому делать,

да и не до этого — там почти повсюду нарастает политическое напряжение.

А в Латинской Америке католичество в сплаве с патриархальщиной

изначально парализует все административные потуги подобного рода.

Урбанизация, конечно, действует повсеместно и безотказно — но

слишком медленно. Как правило, требуется смена поколения — и зачастую

не одного, — чтобы сложившийся сельский стереотип многодетности

сменился городским, ориентированным на меньшее число детей. Кроме того,

многое зависит от конкретных социально-экономических условий. Если

главе многодетного семейства труднее устроиться на работу и прокормить

семью, а его детям — труднее пробиться в жизни, то поневоле начнешь

сознательно планировать число своих детей сообразно своим не только

сексуальным возможностям. А если таких ограничений не существует или

они слабее — безразлично, от избытка ли “нефтедолларов”, иностранной

помощи или других форм дотации (скажем, из

Москвы) — то откуда возьмутся стимулы отказываться от привычных

стереотипов?

В среднеазиатских республиках бывшего Советского Союза

многомиллиардные ежегодные дотации за счет России (с целью

стабилизации империи) и монопольные цены на фрукты, во много раз

превышавшие общемировые, давали те самые тысячи рублей, которые

необходимы для покупки жены и содержания многодетной семьи (включая

нескольких взрослых сыновей, годами слоняющихся без работы в ожидании

собственной свадьбы). Поэтому там рождаемость была — и остается —

одной из самых высоких в мире. Теперь положение начинает — только

начинает! — меняться, но, наверное, потребуются многие десятилетия,

прежде чем оно изменится радикально, а за это время население удвоится

там как минимум дважды. И такая же ситуация — во многих развивающихся

странах.

Противозачаточные средства — это очень гуманно, особенно по

сравнению с абортом, который, безусловно, является узаконенным

убийством ребенка. Совершенно так же, как никотин и алкоголь —

узаконенные наркотики, убивающие человека не сразу. Но мы не зря назвали

человека бесстыдным хвастуном за его чванливое самоназвание “сапиенс”,

разумный. Ах, если бы! Этнографические экспедиции дали поразительное

открытие: первобытное мышление дикарей исключает в их сознании связь

между половым актом и рождением ребенка. Приятно провести время с

женщиной — это одно, а то, что спустя какое-то время появляется ребенок —

что ж, случается! (Помните мои собственные детские представления на этот

счет? Оказывается, они имеют глубокие корни в истории развития

человеческого мышления). И мы, оказывается — не только дети, но и их

папы и мамы! — недалеко ушли от своих первобытных предков.

Мало у кого из так называемых деятелей науки и культуры в

республиках бывшего СССР жена ни разу не бегала делать аборт. А ведь эти

люди причисляют себя к сливкам интеллигенции, живут в крупных городах,

располагают исчерпывающей информацией о противозачаточных средствах

и имеют возможность купить их в

ближайшей аптеке по символической цене (правда, самые

примитивные). Но, увы, даже у деятелей культуры уровень культуры

половых — и всех прочих — отношений, как правило, таков, что о

культурных способах предохранения от беременности вспоминают только на

следующий день. Что же говорить о деятелях не науки и не культуры?

Русский мужик, в отличие от узбекского или таджикского, уже сообразил,

что многодетная семья в современных условиях — пережиток прошлого,

дикость. Однако, в отличие от германского или французского, еще не сделал

из этого открытия никаких оргвыводов для супружеских отношений.

Результат: на русскую женщину приходится, в среднем, вдесятеро, а

может быть и во многие десятки раз больше абортов, чем на германскую или

французскую. При наличии контрацептивов. А на узбекскую и таджикскую, а

также бразильскую, арабскую, нигерийскую, индийскую и т.д., у которых

стадия массового перехода к абортам еще впереди, — в несколько раз

больше родов. Тоже при наличии контрацептивов.

Конечно, все три фактора, накладываясь друг на друга, дают

определенный эффект. Как мы уже упоминали, темпы роста мирового

народонаселения постепенно — пусть даже сравнительно незначительно —

снижаются. И именно на этом отрадном факте покоятся розовые надежды

демографов на то, что численность землян на нашей планете во второй

половине грядущего столетия стабилизируется на уровне примерно 12 млрд.

(±1 —2 млрд.). Но темпы снижения рождаемости могут не поспеть за

темпами назревания проблемной ситуации, связанной с “демографическим

взрывом”. И тогда не избежать взрыва социально-политического, при

котором регулирование численности народонаселения произойдет стихийно-

хирургическими методами: войнами, болезнями, голодом. Поэтому

желательно, чтобы поспели. Достичь этого, по мнению многих компетентных

людей, возможно только одним способом: формированием мирового

общественного мнения в пользу необходимости скорейшего и повсеместного

перехода от многодетной к “среднедетной” семье (3—4 ребенка). Эта

ориентация на “среднедетность”

является одной из существенных составных частей идеологии

альтернативной цивилизации. Правда, она до крайности затрудняется рядом

обстоятельств, в том числе наличием в мире не одной, а двух

противоположных друг другу проблемных демографических ситуаций. А

также вопиющей инертностью национальных правительств при решении

вопросов демографической политики, их равнодушием к рекомендациям

авторитетных международных организаций, позволяющим избежать

дискриминации, одинаково для всех стран, для всего мира в целом.

Каковы же эти две проблемные демографические ситуации? Обратимся

сначала к развитым странам мира.

5. Что такое выморочность народа

Патриархализм вот уже более полудюжины тысяч лет и до сих пор в

той или иной мере господствует во всех без исключения странах мира.

Заметим, при моральной поддержке подавляющего большинства женщин.

Все попытки свергнуть его революционным путем, предпринимавшиеся

феминистками, разбивались именно об это “молчаливое большинство”. Но

история уже подписала патриархализму смертный приговор: порождение

традиционного сельского образа жизни (включая многодетную семью под

авторитарным владычеством мужчины), он оказывается несовместимым с

современным городским образом жизни (включая разные формы более или

менее эгалитарного сожительства людей, экономически независимых друг от

друга и детьми особенно не обремененных). Агония патриархализма, его

разложение заживо — в полном разгаре. Нет, наверное, ни одной страны

мира, которой в той или иной мере не коснулся бы этот процесс. Правда, для

большинства населения планеты он только-только начинается. Во многих

развивающихся странах положение в этом смысле почти неотличимо от того,

что было пять-шесть тысяч лет назад. Но примерно для четверти мирового

народонаселения, как любил говаривать первый и последний

президент СССР, этот процесс уже пошел, причем довольно сильно. А

для второй четверти, составляющей население развитых стран мира, он

зашел уже довольно далеко, и тут от патриархализма остались лишь жалкие,

впрочем, довольно живучие и весьма, если можно так сказать, воинствующие

рудименты.

Вот об этой четверти и речь.

Вообразите себе ситуацию, прямо противоположную описанной в

предыдущем разделе. Социальный статус и престиж человека в обществе

больше не зависит от числа сыновей. Вообще не имеет значения, есть у него

дети или нет, женат он или, страшно сказать, разведен, замужем она или —

что может быть ужаснее? — полностью одинока. Парии патриархального

общества — всеми презираемый бобыль и еще более презренная старая дева

— перестали быть пугалом для остальных. Мало того, оказывается, без детей

и даже вообще без семьи живется гораздо легче, продвижение по службе

осуществляется гораздо успешнее. Если жена представляет собой более

дешевую и менее строптивую домработницу — ее еще можно терпеть. Если

муж дает возможность сносного существования и не надо самой трудиться —

его еще можно терпеть. Если же нет — зачем тратить время и деньги на

сочетание законным браком? Провести вечер вместе можно и в ресторане.

Провести вместе ночь можно и в отеле. А появится ребенок — вполне

достаточные алименты гарантированы, а это лучше, чем служить даровой

домработницей у его отца (примечание: речь идет о цивилизованных

развитых странах мира, к которым пресловутая “шестая часть земной суши”

не относится; хотя здесь все то же самое происходит в нецивилизованных,

варварских, диких формах).

Как поведет себя “среднестатистический” человек в подобных

обстоятельствах?

Прежде всего он сделает потрясающее открытие: дети не нужны. При

традиционном сельском образе жизни они — важные помощники по

хозяйству, при современном городском — обуза. Дожив до собственной

свадьбы и обзаведясь собственными семьями, раньше они были важными

союзниками в борьбе за выживание, теперь — даже не соседи, а вполне

чужие люди, норовящие лишь

хоть чем-нибудь поживиться у родителей. Наконец, раньше это была

“живая пенсия” на старости лет, единственно возможная в те времена. Теперь

— пенсия вроде бы от детей независимая (на деле же “отовариваемая”

именно трудом следующих поколений). Конечно, против этого открытия

вопиют элементарные инстинкты материнства и отцовства. Конечно,

сказываются пережитки патриархализма, в том числе более высокий — при

прочих равных условиях — социальной престиж замужней женщины с

детьми (прежде всего, в глазах самих же женщин). Конечно, охватывает ужас

перед одиночеством, который заставляет порой выходить замуж за первого

встречного, заводить ребенка на четвертом, а то и на пятом десятке лет

вообще без мужа. Но все это не идет ни в какое сравнение с

широкомасштабными оргвыводами из только что упомянутого открытия,

которые ежедневно делают сотни миллионов людей в развитых странах

мира. Какими именно?

Внушительное меньшинство — до трети населения в возрасте от 25 до

45 лет, т.е. когда давно пора жениться (выходить замуж), а о старости

говорить еще рано — по разным причинам предпочитают вести холостяцкий

образ жизни. Среди них мало кто из женщин обзаводится ребенком, тем

более — двумя-тремя, и очень редко кто из холостяков мужчин самолично

воспитывает ребенка. В свою очередь, не менее трети из оставшихся двух

третей, сочетаясь браком, добровольно или вынужденно остаются

бездетными. Из остальных подавляющее большинство довольствуется одним

ребенком, и лишь считанные проценты имеют двоих детей, еще реже —

троих или больше. В среднем получается один ребенок на семью, даже

меньше. Такова примерно демографическая структура общества, скажем, в

Германии. За ней — страна за страной — выстраиваются в том же

направлении все развитые страны мира, а в перспективе и развивающиеся.

Что получается в результате?

Прежде всего попадает в противоестественное положение ребенок.

В естественном состоянии на 99% его воспитателями являются

конкретные образцы для подражания —

старшие братья и сестры, старшие сверстники из соседних семей,

другие взрослые, входящие в состав сложной патриархальной семьи и ее

ближайшего окружения. Отец выполняет функции ректора в этом домашнем

университете с многочисленной “профессурой”. Мать — проректор по

общим вопросам и по учебной части. Важные роли заслуженного

профессора-консультанта играет бабушка, а арбитражного судьи — дедушка.

Общими усилиями этот педагогический коллектив доводит каждого своего

подопечного лет за пятнадцать до состояния взрослого члена общества,

готового взвалить на свои плечи собственную семью.

В противоестественном состоянии на одного-единственного ребенка

приходится двое родителей, четверо бабушек и дедушек, восьмеро

прабабушек и прадедушек, бездетные тетки, холостые дядья — целый взвод

генералов на одного юнкера. Разумеется, все его балуют, откупаются

подарками и деньгами, а вот уделить любимцу хотя бы минуту — недосуг. В

результате массовым тиражом произрастает редкий прежде инфантил — 20-

летний молодой человек и даже 60-летний совсем не молодой человек с

психологией избалованного ребенка, заведомо не работник (даже если

работает), заведомо не семьянин (даже если есть собственная семья) и

заведомо не гражданин (даже если есть документ, гражданство

удостоверяющий).

Самое же главное в интересующем нас отношении — никудышный

отец и никудышная мать, даже если есть ребенок, а всего чаще — совсем не

отец и не мать. Это человек с подорванными стимулами к жизни.

Родительский дом, а также выморочные дома бабушек-дедушек ему в

наследство гарантированы, и любой из них может принести доход,

достаточный для безбедной жизни. У многих в дополнение ко всему этому —

более или менее солидные родительские и прародительские счета в банках,

которые тоже достанутся им. К чему стремиться в жизни? Куда выбиваться?

И растущий процент выбрасывается на обочину — уходит в богему,

ударяется в наркоманию, кончает самоубийством. Кажущийся парадокс: чем

благополучнее страна — тем выше в ней число самоубийц среди молодежи.

Может ли быть будущее у общества i. нарастающей в каждом новом

поколении процентной долей инфантилов? Нет, это всегда и везде

начинающаяся агония и конечная гибель.

Кроме того, катастрофически ломается возрастная структура общества.

В естественном состоянии около половины его членов составляет молодежь

до 16 лет, примерно столько же — взрослые трудоспособного возраста и

лишь считанные проценты — лица пенсионного возраста. В

противоестественном состоянии процентная доля взрослых остается

примерно такой же, молодежи — катится от половины к четверти и ниже, а

пенсионеров — от считанных процентов к четверти и выше. Даже если

прекрасно организовано “отоваривание” пенсий, разливается целое море

старческого одиночества, страна превращается в гигантский дом

престарелых. Не кто будет кормить растущую армию пенсионеров?

Здесь мы сталкиваемся с третьим последствием массового

распространения однодетной, в среднем, семьи: на производство с каждым

годом приходит все меньше новых работников, а на пенсию уходит все

больше. Наконец “уходящих” становится меньше, чем “приходящих”. Чем

закрывать “дыру?”. Ее закрывают сейчас почти во всех развитых странах

мира лимитчиками-гастарбайтерами. Тут же возникают чудовищные по

своей сложности социальные проблемы. До поры до времени пришлые

довольствуются участью батраков на самых непрестижных, самых

низкооплачиваемых рабочих местах. А затем начинают, естественно,

предъявлять претензии на равноправие. А за равноправием в экономике идет

равноправие в культуре — их культуре, наконец, в политике — кому

командовать, кому подчиняться. Это очень старая история, и всегда с

трагическим концом для туземцев.

Есть и четвертое последствие: коль скоро по нарастающей рождается

меньше, чем умирает, нетрудно вычислить год и даже, наверное, день, когда

последний Карл женится на последней Кларе и для их Адама уже не найдется

Евы... Такой волнующий год уже вычислен для Германии: 2879-й (при

современных тенденциях

соотношения рождаемости-смертности). В стране Калевалы ее

обитатели поживут чуть подольше, но при сохранении нынешнего уровня

рождаемости к 3000 г. и в Финляндии не останется ни одного финна. С 1975

г. в Австрии смертность начала превышать рождаемость, и к 2000 г. число ее

жителей сократится на 23%. Предоставляем самому читателю вычислить, в

каком году при таких темпах депопуляции (“обезлюдения”) вымрет и этот

народ. В точности то же самое относится практически ко всем народам

Западной Европы. А в более отдаленной перспективе — и ко всем

остальным.

Мои собеседники на Западе при дискуссии по этим вопросам нередко

возражают: ну и что же, что вымрут германцы, англичане, французы,

русские, белые североамериканцы и т.д.? Их место займут более плодовитые

народы — только и всего. Человечество не пострадает. Нет, пострадает!

Представим себе на минуту, что все человечество состоит из какой-либо

одной нации (в конечном счете, при рассматриваемой тенденции все должно

придти именно к такому результату). В принципе, все равно из кого — из

русских, китайцев, негров и т.д. Германцев почему-то очень смешит картина

будущего человечества, состоящего поголовно из тирольцев с их короткими

штанишками, перьями на шляпах и заливистыми песнями. Не вижу в этом

ничего смешного: это далеко не худший вариант. Так что же произойдет:

обогащение мировой цивилизации или, напротив, ее обеднение? Уверен:

катастрофическое обеднение. Мы сокрушаемся по поводу исчезнувших

цивилизаций, ищем хоть какие-то следы каждой из них, а тут вдруг

добровольно идем на гибель трех тысяч современных Атлантид с очень

туманной перспективой, что сохранится хотя бы одна... Худшую антиутопию

трудно придумать. Даже коммунистическая выглядит привлекательнее.

Но если депопуляция — выморочность столь же плоха, как и

“демографический взрыв”, если однодетная семья в массовых масштабах

имеет столь же печальный конец в отдаленной перспективе, сколь и

многодетная, — то где же выход из столь сложной проблемной ситуации,

способный обеспечить (наряду с другими глобальными

балансами, разумеется) необходимую и достаточно вы сокую

устойчивость общества?

Выход давно найден. Он называется...

6. “Демографический оптимум”

Теоретически демографическое равновесие и покоящаяся на нем

высокая устойчивость общества достигается очень просто: переходом от

многодетной и малодетрой семьи к “среднедетной” семье или, точнее, в

среднем к трем детям на каждую женщину “детородного” возраста (18—45

лет). Один ребенок идет на “замену” матери, другой — отца, а третий

“компенсирует” нехватку детей в бездетных, однодетных и двухдетных

семьях, а также преждевременную убыль людей от болезней или несчастных

случаев. Получается даже несколько больше, чем надо для простого

воспроизводства поколений, так что предусматривается медленный, очень

незначительный рост населения, “избыток” которого, после полного

заселения земной поверхности, признанного оптимальным, можно будет

направить в космические колонии на другие планеты солнечной системы или

возле них. Это все же предпочтительнее убыли, так как при депопуляции —

даже самой незначительной — начинают проявляться все те отрицательные

следствия, о которых мы только что говорили.

Демографы разработали даже примерные схемы распределения

детности семей, чтобы поддерживать “демографический оптимум”. Для

простого воспроизводства поколений (как говорится, один к одному)

достаточно иметь 2% семей с пятью и более детьми, 14% — с четырьмя, 35%

- с тремя, 35% - с двумя, 10% - с одним ребенком и 4% бездетных семей. В

итоге 100 семей дадут 241 ребенка — ровно столько, сколько необходимо (с

небольшим “запасом прочности”), чтобы не началась депопуляция. В еще

более простой схеме, которая предусматривает троих детей на каждую

“среднестатистическую” женщину соответствующего возраста, расклад

выглядит следующим образом: из каждых десяти женщин одна должна иметь

шесть детей, одна женщина — пять детей,

две — по четыре ребенка, две — по три, две — по два, одна — одного

ребенка и одна женщина остается бездетной. Как видим, разнообразие

довольно большое, но “погоду” делают “среднедетные” семьи, дающие около

половины необходимого числа детей, и более трети — многодетные (5—6

детей). В более “уравнительной” схеме, чтобы “компенсировать” одну

бездетную, одну однодетную и одну двухдетную пары, необходимо семь

семей с четырьмя детьми в каждой.

Понятно, схемы — дело сугубо относительное. Мы привели три

примерных расклада только для того, чтобы показать: без “среднедетной”

семьи с тремя-четырьмя детьми “демографического оптимума” не достичь.

“Демографический оптимум”, помимо всего прочего, хорош тем, что

устраняет впечатление дискриминации, сильно мешающее активной

демографической политике и в развивающихся, и в развитых странах (“Как

так? Кому-то рекомендуют иметь больше детей, а нам — меньше?!” или

“Зачем нам иметь больше детей, когда для спасения человечества

рекомендуют меньше?!”) Все страны, все народы выходят в оптимуме на

одинаковый уровень рождаемости, только в развивающихся странах

требуются огромные усилия, чтобы до него опуститься, а в развитых — еще

большие усилия, чтобы до него подняться.

В развивающихся странах рецепт оптимальной демографической

политики содержательно прост, но очень труден в практическом исполнении.

Опыт показывает, что для того, чтобы от массовой многодетной семьи в

сравнительно короткий срок (всего лишь за два-три поколения родителей)

перейти к столь же массовой “среднедетной” надо воспользоваться стихийно

идущим процессом урбанизации и дать возможно большему числу девочек

хорошее профессиональное образование, плюс соответствующий

культурный уровень, а затем обеспечить возможность работы по своей

профессии. Остальное происходит, можно казать, автоматически. Никакие

административные запреты, никакая просветительная работа, никакая