воря, что "XII столетие еще не пришло к абстрактной концепции светского
государства как корпоративной единицы или "юридической личности". Он
был также прав, говоря, что "борьба за инвеституру породила более широкое
понятие функций и компетенции государства." Но он был не совсем прав,
утверждая, что "вера в священную природу и чудодейственные силы коро-
левской власти, будучи унаследована из языческого прошлого и сохраненная
ранней средневековой церковью, пережила борьбу за инвеституру".
Это утверждение может быть правильным, если XII в. сравнивается с
более поздним временем, скажем, с XIV в. и последующим периодом. Но оно
неверно, если сравнение проводится между XII столетием и столетиями, пред-
шествовавшими борьбе за инвеституру. Достаточно напомнить контраст между
"Policraticus" Иоанна Солсберийского и "Norman Anonymous". Миттайс сам
добавлял: "Верно, что правители XII в. имели склонность к принятию все
более светской позиции по отношению к политике". Понятие светского го-
сударства, считал он, отражалось в том обстоятельстве, что "должностные лица
королевского двора — особенно во Франции и в Англии — имели тен-
денцию к превращению в узкий совет специализированных постоянных ад-
министраторов". Однако речь шла о большем. Правитель сам становился кон-
ституционной фигурой, должностным лицом с юридически оформленными
функциями, imperium которого, как говорил Азо, был ограничен, по меньшей
мере теоретически, его iurasdictio, его легитимной властью. Властные полно-
мочия короля были конституционно ограничены также правом подданных на
сопротивление неправомерным приказам короля, доходящим даже до права
и обязанности убить короля-тирана (rex tirannus).
Несомненно, эти конституционные права подданного были большей ча-
стью теоретическими в том смысле, что обычно индивидуальные субъекты бы-
ли слишком слабы, чтобы отстоять их. Однако имелись существенные огра-
ничения королевской власти, частично обусловленные практическими труд-
ностями коммуникаций, способствовавшими медлительности, препирательству
и лишь внешним формам проявления повиновения, а частично связанные с
различными сообществами, в которые входили индивидуальные субъекты: фе-
одальная аристократия, горожане, купцы, духовенство, а также местными, ре-
гиональными и клановыми сообществами, которые по-прежнему требовали
верности себе своих членов. В последующие столетия эти различные сооб-
щества в конце концов стали требовать представительства в собраниях ("пар-
ламентах"), дававших советы монархам и иногда сопротивлявшихся им. Кро-
ме того, совершенно независимо от политического представительства, различ-
ные классы населения составляли "сословия", с которыми короли всегда дол-
жны были считаться. Даже там, где отстаивалась теория тирании, как в нор-
маннском Сицилийском королевстве, такие практические ограничения коро-
левской власти являлись существенными. Один из исследователей правильно
описал политический строй Сицилии в апогее королевского деспотизма как
"динамическую напряженность отношений между привилегированными клас-
сами, которая способствовала постоянному пересмотру отношений между ко-
роной и сообществом"
5
. Это описание подходит даже больше к другим свет-
ским территориальным монархиям того времени.
Обобщая сказанное, следует сделать вывод, что в большинстве частей
западного христианского мира в конце XI, в XII и XIII столетиях возник
381