Бережнова М.Л. (отв. ред.). Интеграция археологических и этнографических исследований сборник научных трудов. Часть 1

Подождите немного. Документ загружается.

241

Еще один текст имеет непосредственное отношение к первому, не указывая при этом на обо-

значенные объекты впрямую, но касаясь сакральной стороны интересующей темы.

Кускуны Тевризского района Омской области: «Шайтаны водятся там, где люди выливают

грязную воду и там, где мусор. После заката солнца туда ходить нельзя».

Немецкий синолог В. Грубе не сил

ьно заблуждался, когда писал: «Насколько мне известно,

китайцы единственный народ на земле, который может похвастать богиней покровительницей отхожих

мест. Правда, мне удалось доказать ее существование только для Пекина, и я не могу сказать, известна

ли она в остальных частях Китая. Поразительно то, что под именем Мао-гу-гу она почитается так же,

как пок

ровительница рукоделия. Поэтому там, в обыкновении, что девушки вешают в отхожем месте

пару вышитых туфель как приношение по обету, причем произносят или выписывают рифмованный

заговор, характерный для интимных отношений, существующий в этой стране между людьми и богами.

Вот текст его: «Если Мао-гу-гу поможет мне стать искус

ной, я сделаю для нее пару туфель, куда она

вставит свои ноги. Если Мао-гу-гу не поможет мне стать искусной, я разрушу ее гнездо». [2, c. 213].

Дополняет данный материал китайская же легенда о туалетном духе Цзы-гу (она же Цэ-гу, Цэ-

шэнь, Сань-гу, Кэн Сань-гу), наложнице, доведенной до сам

оубийства в отхожем месте ревнивой

старшей женой. Как и в первом случае, данный дух пользовался почитанием со стороны живых, совер-

шавших ему поклонения и вызывавших его для предсказания будущего [1, с. 87].

Продолжает тему опасности японский мифологическо-летописный свод «Кодзики» («Записи о де-

лах древности», 712 г.) повествующий, что именно в туалете поплатился за обман от

ца один из сыновей

удельного царька Кейко (I–II вв.). Младший брат подкараулил и убил его по наущению отца в момент

отправления естественной надобности.

Приведенные тексты китайских и японского источников в целом характеризуют туалет обществен-

ного пользования как весьма опасное для человека место, как в прямом так и в переносном смысле.

аходясь в нем при отправлении естественных надобностей человек на некоторое время становится

время совершенно беззащитным. Очевидно эта незащищенность обусловлена сильным сближением с

потусторонним миром, вход в который символизирует любая яма, расщелина и уж тем более туалетная

или мусорная яма, через которую сбрасываются отходы реальной жизни в небытие.

Опасность другой меры скрывается в я

понском предании «Рассказывается, что великому богу

Омононуси понравилась одна девушка. Когда она отправилась в туалет, он обернулся красной стрелой,

проплывающей по ручью, над которым была устроена уборная. Девушка, конечно же, удивилась и,

несмотря на занятость, подобрала стрелу. После того как она положила ее у своей постели, у нее

родилась доч

ь…» [3, с. 61]. В этой истории в символической форме, определенно, усматривается та же

тема незащищенности человека (в данном случае женщины) в местах интимного пользования.

Почему же именно здесь происходят необычные события? Ответ на данный вопрос одинаково

находим в текстах сибирских татар, китайских и японском источниках. В каждом из них присутствуют

инаковые существа, ко

торые и определяют правила поведения в этих местах интимного пользования. В

соответствии с такой формой инаковой жизни люди выстраивают собственный свод поведения, изоли-

рующего и охранительного свойства. Особенно выпукло последнее выведено в татарской мифологии,

которая не достигла той высоты и изящества, которые демонстрирует китайская и японская культурная

традиция, выстроившая в этой части ку

льтурные мосты, дающие определенные дивиденты.

Список литературы

1. Алимов И.А. Китай: туалеты и урны. Полевые заметки. – // Сосуды тайн: туалеты и урны в культурах

народов мира. – СПб.: «Азбука-классика», «Петербургское востоковедение», 2002. – С. 78–95.

2. Грубе В. Духовная культура Китая: литература, религия, культ / пер. с нем. П.О. Эфрусси. – СПб.:

Брокгауз-Ефрон, 1912. – 237 с.

3. Мещеряков А.Н. Японские туалеты и урны // Сосуды тайн: туалеты и ур

ны в культурах народов

мира. – СПб.: «Азбука-классика», «Петербургское востоковедение», 2002. – С. 51–77.

Е.В. Перевалова, А.А. Арефьева

Россия, Екатеринбург, Институт истории и археологии УрО РАН,

Салехард, Ямало-Ненецкий музейно-выставочный комплекс

КУКЛЫ-ИГРУШКИ СЕВЕРО-ЗАПАДНОЙ СИБИРИ

(АРХЕОЛОГО-ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ АНАЛОГИИ)

Археологические раскопки Сайгатинского VI могильника (Среднее Приобье, V–VI вв., вторая

половина IX – XI вв.), городища Усть-Войкарское I (Нижнее Приобье, XIV–XVIII вв.) и поселения Ярте

VI (Средний Ямал, рубеж XI–XII вв.) на территории Северо-Западной Сибири дали уникальную

242

коллекцию кукол-игрушек из бересты, ткани и меха*. Сохранившиеся благодаря медленному процессу

разложения органики в мерзлоте или залеганию предметов рядом с изделиями из бронзы находки

имеют прямые аналоги в традиционных культурах обских угров и самодийцев.

В 2004 г. в детском погребении № 110 Сайгатинского VI могильника была найдена берестяная

кукла (№ СГ0401/502; 10,7×1,5×0,7 см). Она предста

вляет собой круглый рулон из узких полос бересты,

поверх которого навернуто еще несколько длинных полос. Под рулоном полосы прихвачены нитью,

таким образом, что сам рулон образует голову куклы, а свободно свисающие концы полос – ее

туловище (рис. 1.1). Кукла была положена на грудь погребенного вместе с бронзовой пронизкой,

которая, возможно, являлась частью игрушки или ее костюма. По

д куклой лежали бронзовая пряжка с

фрагментом кожаного ремешка и бронзовая подвеска (вероятно, обе висели на шее ребенка), что

обеспечило хорошую сохранность бересты. По сопровождающему инвентарю автором раскопа, К.Г. Ка-

рачаровым, погребение датировано второй половиной IX–Х вв. [4, с. 41–44]. По форме и размерам

сайгатинская берестяная кукла идентична ох

о – головке куклы из коллекции Тобольского государствен-

ного историко-архитектурного музея-заповедника (Тм кп 7114). Единственное их отличие – первая

выполнена из бересты, а вторая – из хлопчатобумажной ткани. По данным книги поступлений, кукла-

охо была привезена в 1925 г. с р. Югана (Сургутское Приобье) и изначально была облачена в одежды,

которые в дальнейшем были утер

яны. Отметим, что в Среднем Приобье традиция изготовления основ

кукол в виде скрутки из ткани сохраняется до сегодняшнего дня.

В 2004 и 2006 гг. при обследовании и раскопках городища Усть-Войкарское I (Войкарский

городок) были найдены три берестяных куклы. Находка 2004 г. (УВ-04/39; 4,7×1,1×0,55 см) изначально

не была идентифицирована как игрушка, т.к. обнаружена среди м

ногочисленных фрагментов бересты.

При детальном изучении артефакта выяснилось, что это основа куклы. Она представляет собой

свернутые в круглый рулон узкие полоски бересты, свободные концы которых сжаты в области шеи

(рис. 1.2а). Точных данных о датировке объекта не имеется [12, с. 26–27]. Вторая войкарская кукла

(ЯНМ-14212/628; 7,0×2,5×1,0 см) была найдена в 2006 г. Основа куклы вып

олнена из полос бересты,

сложенных и свернутых таким образом, что круглая петля образует голову, а длинные концы – тулови-

ще. Вероятно, что часть головы куклы – берестяной рулон, вкладываемый между длинными полосами

бересты, – утрачен. На куклу-основу надета одежда распашного кроя без рукавов, выполненная из Шер-

стяной ткани коричневого (полочки) и темно-зеленого (сп

инка) цветов. Полы сшиты между собой. По

вороту одежды фрагментарно сохранился мех, в области талии имеется небольшое углубление,

вероятно, след от пояса (рис. 1.2б). Датировка находки затруднена. Третья войкарская кукла (ЯНМ-

114212/613; 4,5×0,8×0,7 см) была обнаружена в том же году при раскопках каркасно-столбовой

постройки у подножья городища. Это свернутая из полос бе

ресты основа (голова и тулово) куклы. От

первой войкарской куклы ее отличает только более вытянутая форма головы (овальная, а не круглая) и

более многослойная берестяная накладка (рис. 1,2в). Н.В. Фёдорова, датировала постройку XIII–

XIV вв., а по стратиграфии и планиграфии предположительно отнесла к подсобным помещениям или

мастерской, которая размещалась ря

дом с такой же по конструкции жилой постройкой. В подсобном

помещении детская игрушка могла быть забыта или утеряна в ходе игры [11, с. 55].

Две берестяные куклы были найдены в 1990–1991 и 1993 гг. при раскопках поселения Ярте VI.

Обе игрушки утрачены при реставрации, сохранились только полевые описания и рисунки. По словам

Н.В. Фёдоровой, одна яртинская кукла (6,0×4,2 см) была о

бнаружена на полу жилища. Основа ее вы-

полнена из тонких полос бересты: круглый берестяной рулон с сердцевидной серединой, поверх

которого наложены длинные сжатые в области шеи полосы бересты образует голову, а свисающие кон-

цы – тулово. Наряд куклы – кусок ткани, скорее всего, шерстяной, обернутый вокруг тулова (рис. 1.3а).

Возможно, одежды бы

ли оторочены мехом. Вторая яртинская кукла (6,9×1,5 см) найдена в

перемешанном слое рядом с жилищем. Она также выполнена из тонких полос бересты. Основа куклы –

берестяной овальный рулон, обрамленный длинными полосами бересты, перевязанными в области шеи

и талии веревочками (рис. 1.3б). Обе куклы датированы, как и весь культурный слой памятника,

ру

бежом XI–XII вв. [1, с. 33; 12, с. 5–7].

У коренного населения Среднего и Нижнего Приобья кукла-игрушка (тунд. ненец. ңухуко, лесн.

нен. нуху, манс. акань, хант. акань, пакы/пакыт) распространена повсеместно [о куклах см.: 2, 186–196;

3, с. 393–400; 8, с. 58–65; 9, с. 88–89; 13, с. 64–65; 14, с. 205–206; 15, с. 203–205; и др.]. Существует

несколько вариантов исполнения кукольных голов-основ (рис. 2):

(1) надклювие водоплавающей птицы с пок

рывающей его шкуркой и пришитым к ней куском

сукна или ровдуги;

(2) сложенный вдвое жгут из ткани;

(3) набранный из узких полос разноцветной ткани и скрученный определенным образом свиток.

* Авторы выражают огромную признательность К.Г. Карачарову и Н.В. Фёдоровой за предоставленную

возможность использования неопубликованных материалов раскопок Сайгатинского VI могильника, горо-

дища Усть-Войкарское I и поселения Ярте VI.

243

Первая традиция в значительной мере сохраняется в основном в северной части Северо-Западной

Сибири: куклы из надклювия водоплавающих птиц (назовем ее традиция-ңухуко) распространены у

тундровых ненцев, приуральских хантов, встречаются у сынских, войкарских, куноватских, казымских,

а также васьюганских хантов. Вторая традиция известна в западной части Северо-Западной Сибири:

изготовление жгута-основы (традиц

ия-акань) характерно для сосьвинско-ляпинских манси, сынских,

войкарских, куноватских, казымских, березовских, а также салымских хантов. Третья традиция бытует

в восточной части Северо-Западной Сибири: скручивание многослойного свитка-основы (традиция-

пакы) свойственно всем группам восточных хантов, а также лесным ненцам.

Кроме общих типологических отличий у различных групп обских угров и самодийцев сущест-

вов

али локальные конструктивные особенности в изготовлении основ кукол. Например, у восточных

хантов скручивание основы выполнялось, таким образом, что перетянутый в верхней части свиток

моделировал «лицо» куклы, которое могло быть круглым (скрученные в плотный рулон полосы ткани –

рр. Пим, Юган), овальным (сложенные вдвое полосы ткани – рр. Юган, Тромъеган) или в виде «сер-

дечка» (све

рнутые сердечком полосы ткани – р. Аган) (рис. 2.3а, б, в). Эти традиции достаточно устой-

чивы. По исполнению кукольной головы-основы и ее одежде можно определить принадлежность

игрушки той или иной этнотерриториальной общности. В то же время в игровых наборах нередко

оказываются куклы, представляющие людей других локальных групп и этн

осов. Как правило, они

выполняются в соответствии с традицией того региона, который представляют. Например, в комплекте

аганских хантов могут находиться «невеста, взятая с Тромъегана» или «ненец-оленевод».

Возвращаясь к археологическим сюжетам, отметим, что по способу скручивания все шесть

описанных в статье экземпляров берестяных кукол аналогичны куклам восточных хантов и лесных

ненц

ев. Две из них можно отнести к куклам с овальным лицом (яртинская и войкарская), четыре

(сайгатинская, две войкарских и яртинская) – с круглым. Хотя, это деление весьма условное, т.к. берес-

тяные куклы деформированы, и точно определить исходную форму затруднительно. Отметим также,

что сайгатинская берестяная кукла аналогична куклам традиции-пакы как по способу ск

рутки, так и по

размерам; войкарские куклы более миниатюрны. Для изготовления сайгатинской куклы использована

очень тонкая береста, свиток скручен очень плотно. Войкарские куклы выполнены из более толстой

бересты, при небольших размерах изделия скрутка не тугая.

У самодийцев и обских угров существует ряд запретов по отношению к кукле. У кук

ол-игрушек в

отличие от изображений богов и вместилищ душ умерших нельзя было изображать глаза, рот и нос, чаще

всего у них отсутствовали руки и ноги. Запрещалось создавать персонажи «похожие на конкретных

людей», оставлять кукол без присмотра, разыгрывать похоронный обряд. По клюву водоплавающей

птицы или варианту скрутки, одежде и ее орнаментации можно ус

тановить социальный статус персонажа,

воплощенного в кукле. Облаченная в платье, халат или меховую шубу, платок, пояс кукла выступала в

роли женщины, одетая в малицу или сокуй – мужчины. Например, у тундровых ненцев кукла с головой из

клюва лебедя могла обозначать шамана, большого гуся – мужчину, маленького гуся – взрослую женщину,

утки – девушку, а из кл

юва с наростами – старуху. Наличие у куклы длинных кос и множества украшений

определяло ее как невесту, молодую сноху или вторую (младшую) жену. К сожалению, облачение

большинства берестяных кукол с археологических памятников не сохранилось, поэтому установить их

статус не возможно. Судя по остаткам одежды одной яртинской и одной войкарской игрушек, они,

вер

оятнее всего, представляли кукол-женщин (рис. 1.2б, 3а). Возможно, находки берестяных кукольных

основ без одежды не случайны. В этнографической литературе встречается информация о «временном

характере» куклы, а также существовании особых норм хранения такой игрушки. В игровой практике

обских угров кукольные одежды составляют общий инвентарь, т.е. могут быть надеты на другой объ

ект.

Тромъеганские ханты считают, что по окончанию игры кукла должна быть непременно разобрана, т.е.

одежды сняты, а головка и туловище распущены, чтобы игрушка не начала «самостоятельную жизнь» [3,

с. 396–400]. Казымские ханты перед сном убирают кукол в специальный мешочек или коробку. Укла-

дывая кукол, ребенок легонько покусывает их головки, чтобы ночью кук

лы не кусали своего маленького

хозяина или хозяйку за большой палец ноги [5, с. 33–36].

Находки средневековых вариантов кукол-игрушек из бересты опровергают высказанное

А.Н. Рейнсон-Правдиным и поддерживаемое некоторыми исследователями положение об архаичности

кукол-основ из птичьих клювов, их изначальном широком бытовании на территории Северо-Западной

Сибири, а затем замене основами из ткани [6, с. 12

2–123]. Сторонниками данной точки зрения подчер-

кивается, что конструктивная особенность кукол из ткани – это вертикаль-основа, которая выполняет

«формообразующую функцию» и, по сути, имитирует головку-клюв. Со ссылкой на фольклорные и

этнографические материалы такая кукла приравнивается к семантическому образу водоплавающей

птицы и связывается с представлениями о душе чел

овека [14, с. 205–206].

На наш взгляд, кукла с головой из птичьих клювов и кукла со скрученный из бересты головой-

основой могли бытовать на территории Северо-Западной Сибири одновременно, по крайней мере, со

второй половины IX в. Отсутствие среди археологических находок на средневековых памятниках

Северо-Западной Сибири кукольных основ из клюва птиц не по

зволяет отрицать их архаичности. Даже

244

Рис. 1. «Берестяные» куклы с

археологических памятников

Северо-Западной Сибири:

1 – Сайгатинский VI могильник.

Вторая половина IX–Х вв.;

2 – городище Усть-Войкарское I:

(а) датировка отсутствует; (б) датировка

затруднена (от XV до XIX вв.);

(в) XIII–XIV вв.

3 – поселение Ярте VI:

(а) рубеж XI–XII вв.;

(б) рубеж XI–XII вв.

Рис. 2. Куклы по

этнографическим данным:

1 – с головой из надклювия

водоплавающей птицы (северная часть

Нижнего Приобья); 2 – с головой-

основой в виде жгута из ткани (южная

часть Нижнего Приобья); 3 – с основой

в виде набранного из узких полос

разноцветной ткани и скрученного

свитка (Среднее Приобье):

(а) с круглым лицом;

(б) с овальным лицом;

(в) с лицом-«се

рдечком».

245

при хорошей сохранности археологического материала, многие игры и игрушки остаются неопредели-

мыми. А куклы-игрушки из утиных, гусиных и лебяжьих носов, птичьих хвостов, крыльев и пучков

перьев, черепов белки, зайца и глухаря, косточек оленя и беличьих шкурок в значительной мере попол-

няют «зоологические коллекции» с археологических памятников.

Средневековая западносибирская традиция изготовления скр

ученных в виде свитков кукол-основ

сохранилась только в Среднем Приобье. Использование вместо бересты ткани – более пластичного мате-

риала, дающего возможность декорирования, – привело к появлению разнообразия локальных вариантов

куклы-игрушки. В Нижнем Приобье традиция изготовления кукол претерпела изменение – свиток-основа

была заменена жгутом-основой. Не исключено, что это относительно позднее влияние ко

ми-русской

традиции изготовления кукол. Подобные трансформации сегодня происходят у различных групп восточ-

ных хантов – наблюдается замена свитков-основ на основу-жгут или основу, больше напоминающую

«русскую» куклу из ткани [см. 7, илл.]. Новая тенденция связана с тем, что кукла из игрушки прев-

ратилась в популярный сувенир. Массовое изготовление кукол-сувениров при

вело к пренебрежению

локально-территориальными конструктивными особенностям и некоторому усреднению образа.

Список литературы

1. Алексашенко Н.А. Берестяные изделия с археологических памятников Севера Западной Сибири //

Угры: Материалы VI-го Сиб. симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири». – Тобольск:

Изд-во Тобол. гос. историко-архитектур. музея-заповедника, 2003. – С. 32–37.

2. Исаева Т.А. Кукла в игре и сакральном пространстве (по материалам исследований традиционной

культуры ханты) // Миф, обряд и ритуальный пр

едмет в древности. – Екатеринбург; Сургут: Магеллан, 2007.

– С. 186–196.

3. Исаева Т.А. Куклы нёрым-ях: о специфике некоторых исследований этнолокальной культуры вос-

точных хантов середины XX в. // Три столетия академических исследований Югры: от Миллера до Штей-

ница. – Екатеринбург: НПМП «Волот», 2006. – Ч. 2: Академические исследования Северо-Западной Сибири

в XIX–XX вв.: история организации и научное наследие: Матер

иалы междун. симпозиума. – С. 393–400.

4. Карачаров К.Г. Отчет о научно-исследовательской работе «Археологические исследования на мо-

гильнике Сайгатинский VI и селище Кучиминское XXII в 2004 году». – Сургут, 2005. – Кн. 1. – 371 с. –

(Архив Ассоциации «Северная археология». Ф 1/175–176).

5. Матюков А.К., Лозямова З.Н. Ремесла обских угров (по материалам семинаров этнографического

музея «Торум Маа»). 1999–2003. – Ханты-Мансийск: ПГ «По

лиграфист», 2004. – 36 с.

6. Рейнсон-Правдин А.Н. Игра и игрушка народов Обского Севера // Сов. этнография. – 1949. – № 3. –

С. 109–133.

7. Сказки и куклы нёрым-ях / Сост. Т.А. Исаева и О.В. Стародубова. – Тюмень: Мандр. и К°, 2006. – 128 с.

8. Тахтуева А.М. Игры и игрушки в традиционном воспитании хантыйской семьи // Народы Северо-

Западной Сибир

и. – Томск: Изд-во Том. ун-та, 1996. – Вып. 3. – С. 58–65.

9. Фёдорова Е.Г. Ребенок в традиционной мансийской семье // Традиционное воспитание детей у

народов Сибири. – Л.: Наука. – С. 80–95.

10. Фёдорова Н.В. Отчет о научно-исследовательской работе «Археологические раскопки городища

Усть-Войкарского в Шурышкарском районе ЯНАО в 2004 году». – Екатеринбург; Салехард, 2005. – Кн. 1. –

39 с.

. Фёдорова Н.В. Отчет о научно-исследовательской работе «Археологические исследования городи-

ща Усть-Войкары (Войкарский городок) в Шурышкарском районе ЯНАО в 2007 г.». – Нефтеюганск; Са-

лехард, 2007. – Кн. 1–2. – 43 с.

12. Фёдорова Н.В. Семь лет Ямальской археологической экспедиции: итоги прошлого и задачи на буду-

щее // Научный вестник. – Салехард: Изд-е администрации Ямало-Ненец. авт

оном. окурга, 2000. – Вып. 3. –

С. 4–12.

13. Фёдорова Н.Н. «Когда еще не было Куклы Людей» // Северные просторы. – 2000. – № 2–3. – С. 64–65.

14. Фёдорова Н.Н. Традиционная детская кукла хантов. Типология. Семантика // Обские угры: Мате-

риалы II-го Сиб. симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири». – Тобольск; Омск: Изд-во

Омск. пед. ин-та, 1999. – С. 205–206.

15. Хомич Л.В. Ненцы: оче

рки традиционной культуры. – СПб.: Русский двор, 1995. – 336 с.

Г.М. Раздыкова

Казахстан, Павлодар, государственный университет

ТРАДИЦИОННАЯ СИСТЕМА ВОСПИТАНИЯ У КАЗАХОВ

Проблема семейного воспитания в традиционных культурах, какими является культура казахов,

представляется весьма актуальной на современном этапе. Обращение к вековой народной мудрости, к

непреходящим ценностям культуры, особенностям воспитания, образования и развития позволяет

определить принципиальные характеристики семейного воспитания в традиционных культурах.

246

Семья является одним из главных социальных институтов, призванных обеспечить воспитание

человека с высоким уровнем этнического самосознания и идентификации, а также сохранение и

развитие традиционных этнических культур. Современное воспитание не может отделяться от педаго-

гического опыта и наследия прошлого, от особенностей национального менталитета народа, его

обычаев и традиций. В современных условиях жизнедеятельности необ

ходимо переосмысление всего

воспитательного процесса и возрождения традиционной национальной культуры воспитания.

Воспитание детей осуществлялось как в школе, так и в семье. От того, какое воспитание получит

ученик в стенах школы, зависело и его будущее. Значение воспитания прекрасно выразил А. Байтурсы-

нов: «Баланы ерше тəрбиелесең, болмақшы, құлша тəрбиелесең, құл болмақшы» («Если будешь

вос

питывать ребенка как мужчину, то он станет мужчиной, если будешь воспитывать как раба, то он

станет рабом»).

В казахском народе считалось, что все: и хорошее, и плохое в человеке – от матери, воспитание

передается с молоком матери, и его основы остаются на всю жизнь (сутпен берген – суйекпен кетеди).

Казахская пословица гласит «Баланы ж

астан үйрет, Қатынды бастан үйрет» («Дитя учи смолоду, жену –

учи (приучай) сначала»). Смысл этой поговорки совершенно ясен: она советует воспитывать и учить

дитя с малых лет и приучать жену к своим жизненным требованиям – с начала супружеской жизни, для

того, чтобы была польза от этого воспитания и учения; так как по убеждению степняков-ка

захов, дитя,

на воспитание которого с малых лет его родители не обращают внимания, с возрастом, встав на ноги,

будет не в состоянии, а, может быть, и не захочет воспринять и усвоить учение о порядках и правилах

жизни.

Почитание родственников являлось одним из важных направлений воспитания в казахской семье.

Казахи строг

о придерживались священных слов Корана: «К родителям – благодеяние, и к родичам, к

сиротам, и беднякам» [5, аят 77]. Верующие казахи не ограничивались проявлением доброты к своим

родителям, детям, они точно так же относились к родственникам, разрыв связей с которыми считался

большим грехом.

В казахском обществе семья, семейные и родовые отношения считались незыблемыми и св

ятыми.

Поэтому с ранних лет детям объясняли, что причина разрушения семейных, родовых отношений

объясняется несправедливостью, завистью, высокомерием отдельных членов семьи. Таким образом, ос-

новы социальной справедливости вначале закладывались в семье, а потом распространялись на все

общество. В нравственном воспитании большое место занимало формирование умения прощать и быть

справедливым.

Большое в

нимание уделялось воспитанию девушки как будущей матери, хранительницы домаш-

него очага. Особенностью воспитания степных девушек являлось сохранение за ними определенной

свободы. Притом что родители должны были выполнять ее желания, они также должны были держать

ее строго, учить приличиям с раннего возраста. Как отмечает этнограф А.Т. Толеубаев «комплекс веро-

ваний и обря

дов» так называемого «детского цикла» в основном охватывает женскую часть населения,

а женщины являются хранительницами и исполнителями большинства семейных религиозных обрядов

[7, c. 40]. Положение женщин в семье также является одним из важных вопросов в истории семьи и

брака. Многие ученые, отмечая бесправность казашек в общественной жизни, правильно указывали на

относительно большую самостоятельность и свобод

у их в семье по сравнению с женщинами других

народов Средней Азии [1, c. 78]. В самом деле во внутрисемейных отношениях казашки принимали

активное участие, помогали мужьям по хозяйству. А в случае отсутствия мужа они должны были

решать все житейские вопросы самостоятельно, могли принимать и провожать гостей. Таких женщин в

народе очень уважали, он

и пользовались большим авторитетом не только в ауле, но и далеко за их

пределами.

Воспитание девочек-казашек отличалось от среднеазиатского, их воспитывали более свободолю-

бивыми. Уважение к девушкам было настолько велико, это отмечал профессор А. Диваев: «Девицы-

гостьи не должны садиться у порога, а садятся в передний угол – место почетное, гд

е обыкновенно са-

жают «ак-сюяк», т.е. белую кость, султанского благородного происхождения и стариков. Иначе случит-

ся несчастье с хозяином» [8, c. 3].

Большое внимание в воспитании подрастающего поколения, особенно девочек, уделялось раз-

витию чувства стыдливости, которое должно было удержать от неблагопристойных поступков. С этой

целью девочкам говорили: «Қызға қырық үйден тыю» («Воспитан

ие девочки, дело всего рода»).

В отличие от воспитания мальчиков, девочек наставляли на правильный путь очень мягко, ис-

пользуя, например, такой подход: «Қызым саған айтам, келінім сен тыңда» («Дочь, тебе говорю, сноха,

ты слушай»). Когда отец хотел сделать замечание девочке, то не мог прямо сказать это дочери, поэтому

он говорил это матери или другому пожилому человеку, в надежде, что дочь приме

т их слова к

сведению. Нравственное воспитание девушек осуществлялось следующими методами – убеждения,

личного положительного примера старших и родителей, приучения, упражнения, поощрения, похвалы,

одобрения, наказания [2, c. 14–15].

247

В семейном воспитании отводилось большая роль формированию чувства ответственности роди-

телей за своих детей. Мать и отец обязаны были окружить теплотой, любовью, добротой и заботой

своих детей. В исламе покинуть детей, оставить их без средств к существованию, обречь их на нужду и

гибель считалось преступлением. Существовало множество пословиц об огромной любви родит

елей к

детям, которые мечтают сделать их еще лучше: «Қарға баласын ағым дейді, кірпі баласын мамығым

дейді» (Ворона своего детеныша называет «мой беленький», еж называет «мой мягонький»).

В практике сложились и использовались различные методы воспитания детей: поучение, настав-

ление, намек, включение в деятельность, пример родителей и взрослых, поощрение и наказание. В

методике в

оспитания ребенка в семье важное место уделялось фактору влияния окружающей среды на

формирование личности ребенка. Поэтому казах изучал окружение своего ребенка, его интересы и

потребности. Если родители видели, что окружающая среда негативно влияла на поведении ребенка,

они старались оградить ребёнка от плохого влияния. «Ұлың өссе – үлгілімен, Қызың өссе – қылық-

ты

мен жолдас бол» («Если будет возрастать твой сын – будь товарищем с примерным человеком. Если

будет возрастать твоя дочь – води дружбу с нравственным») гласит народная мудрость, то есть когда у

тебя дети уже начали обращать внимание на действия старших и легко перенимают их поступки, то

родители должны с разбором относиться к своим знакомства

м и дружбе с людьми, ставя на первый

план пользу от хороших знакомых для воспитания детей.

Трудовое воспитание занимало огромное место в формировании ребенка. Высшим долгом роди-

телей считалось формирование у детей трудолюбия, а лень – следствием плохого семейного воспитания

(«Труд человека кормит, а лень – портит»). Родители привлекали детей к совместному тр

уду. Дети

всегда воспитывались в духе почтения к земле и хлебу как источникам жизни человека.

Родители заботились не только о физическом развитии ребенка, но и о духовном. Кроме Корана,

детям читали поучительные народные сказки, легенды, дастаны и знакомили с мудрыми поговорками и

пословицами, пели колыбельные и другие песни.

Казахи, будучи гостеп

риимным народом, воспитывали детей правильно встречать гостей и пра-

вильно вести себя в обществе. Большой интерес представляет веками выработанный запрет на позы за

дастарханом. «Нельзя сидеть, опираясь на что-либо – это поза больного человека. Нельзя сидеть, под-

перев руками

а) землю – это поза скорби и горя по умершему человеку;

б) поясницу – это поз

а означает күшi кеткен, т.е. «мужская потенция ушла» или поза плакаль-

щицы;

в) щеку или лоб (что является выражением печали или озабоченности)».

В казахских семьях большое внимание уделяли выполнению норм личной гигиены. Например,

обязательным было мытье рук перед едой и полоскание рта после еды. Не помыв руки, не садили

сь за

стол. До подачи блюда гостям и после трапезы хозяева или их родственники обходили каждого из

присутствующих с кумганом (чайником) теплой воды, чтобы они могли ополоснуть руки. Споласкивая

руки, надо было обмывать каждый палец. В соответствии с нормами ислама в казахской семье

культивировались чистота тела, порядок в одежде и устройстве жилища. Рас

пространенные некоторые

суеверия среди казахов способствовали пропаганде чистоты. Так, пить воду из ведра (пригубивши)

считалось негигиенично, к тому же было плохой приметой. Стремление к чистоте у казахов отмечает

известный историк И. Андреев, который замечает что тяга к чистоте у казахов, намного сильнее, чем у

монголов. Казахи издревле знали традицию изг

отовления мыла, которые сохранилось в литературе и в

народной памяти. Так, например, И. Андреев пишет: «Варят мыло из сала и золы в тех же котлах

чугунных, в коих варят и пищу. Мыло сие весьма черно и крепко как камень, но для мытья весьма

хорошо и мылко, ибо оным из белья выводятся всякие пятна» [1

, c. 96–97].

Известный этнограф Г.Н. Потанин в статье «Сравнение казахского и монгольского народов»

отмечает следующие особенности казахов по сравнению с другими племенами: «Монголам не известно

мытье белья; раз сделав платье, монгол носит его до износу. Монголы не делают мыла и не упот-

ребляют его. Слой грязи, накопившийся от времени на лица

х и руках, не смывается руками, а сам

собою сваливается с отшелушивающейся эпидермой, образуя по темному фону лица светлые нежинки.

Киргизы в этом отношении счастливо отличаются от монголов; киргизы моют белье и даже сами умеют

варить мыло и приготовлять поташь. Самый костюм киргизки отличается от монгольского тем, что

рассчитан на опря

тность» [6, c. 68]. Жительница Баянаульского района Павлодарской области Мука-

нова Хадиша поделилась рецептом изготовления мыла: «Қара сабын қайнату, қазақтар – «сақар»

қайнату деп те атаған. «Ала бота» деген шөпті, сиырдың тоң майын жəне күл қосады екен». («Процесс

приготовления мыла, казахи называли «сақар». Для изготовления мыла, необходимо смешать траву

«ала бота», коровий жир и золу»).

Кочев

ая жизнь казахов требовала не только физической выносливости, но и крепости духа. Поэ-

тому в семейном воспитании акцентировалось внимание на мусульманских заповедях: ни в коем случае

не опускать руки, а действовать так, чтобы изменить свое существование к лучшему, не терять само-

уважения, помнить: «кто богат, пусть будет воздержан, а кто бед

ен, пусть ест с достоинством».

248

Кочевники ежегодно перемещались со своими стадами на большие расстояния. Выращивание

скота – длительный процесс. Это сформировало в психологии кочевника особое чувство «большого»

времени, столь отличающее его от представителя земледельческих культур. И потому была необходима

система летоисчисления, позволяющая предвидеть коварные изменения климата. И она должна была

работать на много лет вперед, не меньше то

го срока, за который молодняк любого из «төрт тулiк мал»,

то есть из четырех видов скота, разводимого кочевниками (лошади, овцы, коровы, верблюды), успел бы

вырасти и дать приплод. Эта концепция «большого» времени была направлена на воспитание

долготерпения, стойкости перед испытаниями, спокойствия и игнорирование преходящих мелочей

жизни.

Основа миропонимания, священный жизненный цикл казахов с

оставлял 12 лет (мушель). Казахи,

как и все центральноазиатские номады, хорошо знали, что несет с собой каждый год – сколько влаги и

ветров, травы и солнечных дней, оттепелей и холодов. Они знали, какие годы благополучные для их

главного труда – кочевого скотоводства: сиыр, барыс, жылан, жылқы (корова, барс, змея, лошадь), а ка-

кие годы н

еблагополучные – тышқан, ұлү, мешін, тауық, доңыз (мышь, волк, плеяды, птица, кабан).

Кругам времени подчинена и жизнь отдельного человека – цепочка двенадцатилетий. У каждого

человека через 12 лет наступает «мушелi жас». Это переходный период, сопровождаемый неустойчи-

востью личных обстоятельств, ухудшением здоровья, психологических и социальных сложностей. Это

годы жизни, требующие особого внимания, осмо

трительности, осторожности. Мушелi жас совпадают с

известными современной медицине периодами перестройки гормональной системы человека, временно

выводящими организм и психику из состояния равновесия. Переход из одного мушеля в другой мыс-

лился как резкая перемена, опасный момент жизни, когда человек особенно беззащитен перед болез-

нями и всякого рода напастями. Такие переходы мифологически ос

мыслялись как смерть в одном

качестве и рождение в новом. По истечении рубежного периода у казахов принято отдавать любимую

вещь младшему родственнику или другу с пожеланием, чтобы и он благополучно миновал предстоящее

ему испытание.

Особенности нравственного воспитания и этикетного поведения казахского народа можно про-

следить в диссертационном исследовании С.К. Калиева «Научно-п

едагогические основы воспитания и

обучения в народной педагогике казахов» [3]. Так, ученый выделяет следующие группы отличий

воспитания детей в казахской народной педагогике. В первую группу отличий автор относит передачу

детям основ кочевого скотоводства, воспитание трудолюбия, выдержки, терпения, воспитание такого

качества, как защита родовой чести, родины, воинской храбрости, формирование знаний истории сво-

его рода, поч

итание предков, родителей, сохранение обычаев и традиций народа, уважение к старшим,

гостеприимство; особое почтение к соседям, воспитание чувства родства. В результате у казахов фор-

мировался особый стиль мышления и такие особенные черты характера, как защита чести и достоин-

ства ценою собственной жизни; широта души, жизнерадостность, честность, доброта. Вт

орую группу

отличий автор связывает с особенностями национальной психологии казахов с гносеологической точки

зрения, то есть с особенностями восприятия окружающей среды («Атамекен» – родная земля, земля

предков, «Родной народ» – «Ел журт») и т.д. Третья группа особенностей воспитания отражает, пред-

ставление народа в отношении родного языка. Также казахи высоко ценили искусство слова, речи,

находчив

ость, остроумие, импровизаторский дар. Это хорошо прослеживается в казахских пословицах

и поговорках. Четвертая группа отражала особенности национальной психологии казахского народа,

связанные с кочевым скотоводством. [4, с. 35]

В течение многих столетий складывалась самобытная нравственная культура казахского народа,

формировались и обогащались пути, формы, методы и средства нравственного воспитания, в целом,

выстроилась целостная система в

оспитания детей, охватывающая общечеловеческие нравственные

ценности.

Список литературы

1. Андреев И.Г. Описание Средней орды киргиз-кайсаков. – Павлодар: НПФ «ЭКО» , 2006. – Т. 26. –

210 с.

2. Даирбаева А.Е. Нравственное воспитание девушек в казахской народной педагогике: автореф. дисс.

... канд. пед. наук. – Алматы, 1993. – 22 с.

3. Калиев С.К. Научно-педагогические основы воспитания и обучения в народной педагогике казахов:

автореф. дисс. ... д-ра пед. наук. – Алма

ты, 1996. – 65 б. – (На казах. яз.).

4. Калыбекова А.Т. Теоретические и прикладные основы педагогики казахов. – Алматы: БАУР, 2005. –

200 с.

5. Коран / пер. и коммент. И.Ю. Крачковского. 2-е изд. – М.: Наука, 1986. – 727 с.

6. Потанин Г.Н. Избранные сочинения в трех томах. Труды по истории, этнографии и фольклору. –

Павлодар: ТОО НПФ «ЭКО», 2005. – Т. 3.

7. Толеубае

в А.Т. Реликты домусульманских верований в семейной обрядности казахов (XIX – начало

XX вв.). – Алма-Ата: Ғалым, 1972. – 214 с.

249

8. Этнографические материалы, собранные и переведенные А.А. Диваевым // Сборник материалов для

статистики Сыр-Дарьинской области. – Ташкент: типо-лит. торгового дома «Ф. и Г. Бр. Каменских», 1896. –

Вып. 5. – С. 91–122.

А.К. Салмин

Россия, Санкт-Петербург, Музей антропологии

и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН

ТРАДИЦИИ ПРИ УКЛАДЫВАНИИ В ГРОБ У ЧУВАШЕЙ

История прощания с умершим родственником знает три основные формы: ингумация, кремация и

воздушное захоронение; кроме того, немощных родителей могли отвезти в горы, в поле, к реке и оста-

вить там с небольшим запасом еды.

Остановимся на варианте предания тела земле. Относительно чувашей источники XVIII в. сви-

детельствуют о самом простом типе захоронения – без гроба: ог

раничивались заворачиванием трупа в

тонкий войлок, холст или полотно и погребали в таком виде [13, с. 301; 18, с. 60; 24, с. 248]. Этот ва-

риант, видимо, наиболее древний и был распространен повсеместно. Майя довольствовались завер-

тыванием умершего в дорожный плащ [13а, с. 249]. Айны заворачивали тело в циновку, которую укра-

шали орнаментом. Усложняется и способ обш

ивания: циновку загибали с ног, затем с головы. В районе

груди укрепляли с помощью шпилек. Получалась лодкообразная форма [1]. Обертывание трупа в холст

ныне сохранилось у некоторых мусульман.

Первые известные по письменным источникам гробы чуваши делали путем расщепления дерева

(дуба и др.) на две половинки, которые выдалбливались в виде корыта и по

крывались одна другой.

Конечно, они напоминали известные в этнографии гробы-лодки. Чуваши также обходились старыми

готовыми колодами, два конца которых отпиливались и заделывались досками. Наиболее распрост-

раненное название гроба – тупăк/тупăт, в некоторых районах – кистен «кистень», что говорит в

пользу существования гробов-колодок. Как и чуваши, соседние удмурты до середины XIX в. поль-

зовались выдолбленным деревом. В XVIII

в. чуваши на дно могилы клали доски, на них – перину или

ковер, потом – труп. С боков и сверху обкладывали досками. Затем появляются коробки без дна. Отсут-

ствующее дно затягивалось веревкой или льном и постилалось лыком. Такие худые гробы, в некоторой

степени напоминающие колыбели, изготовлялись, по о

бъяснению самих чувашей, чтобы покойнику не

жестко было лежать. Изготовление современного типа гробов с дном у чувашей распространено

сравнительно недавно. Наиболее подходящими считаются половые доски из сосны и ели. Желательно,

чтобы дерево было свежеспиленное, а лучше – спиленное специально для данного покойника. Перед

тем как срубить или спилить дерево, один из близких род

ственников бросал из рук топор на землю и

говорил: «Чтобы тебе провалиться в преисподнюю», что подчеркивает желание побыстрее избавиться

от покойника. В изготовлении гроба принимало участие несколько мужчин, основную работу делал

один из них, как правило, тот, кого выбирал сам умирающий. Обычно – близкий и любимый. Когда этот

человек заходит в дом для измере

ния размеров умершего, то все из дома выходят. Измерение делается

очень точно, ибо свободный гроб является приметой следующей близкой смерти в доме. Приступая

непосредственно к изготовлению, гробовщик ударяет топором об доску и говорит: «Пусть не будет

успеха в начинании этого дела» [17, с. 78; 18, с. 143; 24, с. 248].

Изготовление однотипных и простейших г

робов говорит в пользу идеи равенства всех перед

смертью. То, что чуваши в недавнем историческом прошлом гроб и тело выносили из дома отдельно,

также свидетельствует в пользу захоронения без гроба [2, л. 1об.; 4, с. 515–516].

Обрубки, щепки, стружки дерева, из которого сделан гроб, или вываливают по дороге на кладбище

в овраг, или на тр

етий день используют при приготовлении пива.

Перед внесением гроба в доме никого не должно быть. Оставшийся в доме человек, говорят, скоро

умрет. Вносят гроб вперед той стороной, где будут ноги. Тут впервые начинается массовое причитание

с напоминанием умершему, что ему изготовили дом навечно.

На дно гроба постилают веник, обычно березовый. Пр

и объяснении допускают, что этот веник

пригодится «там» париться в бане. Чтобы было мягко, иногда раскладывают только листья из веника,

сверху постилают душистую траву чабрец. Можно также использовать лен, кудель и щепки. Ровная

поверхность достигается накрыванием постилочного материала тканью.

Для подушки используется та же ткань, которая постилается на дно. Она сп

ециально готовится с

напуском, чтобы завернуть у изголовья и зашить в виде подушки. Но наволочку могут сшить и

отдельно. Готовая наволочка наполняется разными предметами: чабрецом или травой синеголовником

(thymus serpullum), стружками от гроба или бельем, в котором умер сам покойник.

250

Приготовленный гроб до укладывания тела окуривают пористым грибом; кроме того, кладут

каленый камень – все это, естественно, направлено на окончательное очищение «вечного дома» до

«вселения». Важно, чтобы голова умершего была к передней части избы, а ноги – к двери, т.е. лицом к

выходу. Перед тем как положить, труп над гробом три раза раскачи

вают и говорят: «Не бойся, не

бойся». Как видим, предпринимаются меры для устранения возможных негативных эмоций со стороны

умершего родственника, с ним обращаются практически как с живым. Расположение трупа в гробу в

непривычных позах (эмбрионная, на боку, скорченная) у чувашей неизвестно. Скорее всего, мы не

располагаем достаточным материалом. Видя родственника в гр

обу, в доме опять начинают вопить и

рыдать [5, с. 54; 9, с. 55, 186]. Конечно, все сказанное об уложении в гроб «работает» только в

вариантах, где гроб и тело не несут отдельно на кладбище.

Если у умершего глаза остаются открытыми, в гробу их трут пальцем вниз, ибо приоткрытые глаза

воспринимаются как обида на живых. Все узлы на нем до

лжны быть развязаны: во-первых, на похо-

ронах все должно быть наоборот, во-вторых, чтобы он не смог побежать за живыми с кладбища после

похорон.

Существует порядок, согласно которому все отверстия у покойника закрывают шелком: ноздри,

уши, лунки глаз, рот. Как объясняют сами чуваши, чтобы не смог понять, чт

о происходит. Подвязывание

челюсти платком через голову можно воспринимать как стремление обеспечить закрытый рот. Процедура

закрывания отверстий проводится перед вынесением из дома. Источники единогласны в мотивации. По

представлению чувашей, переселившись в иной мир, умерший должен предстать человеком не особо

разбирающимся, что происходит, ибо там могут спросить: «Кто за тобой ид

ет?». Новопреставленный

должен ответить непременно так: «Не видал, не слыхал, не знаю», ведь все органы осязания и обоняния у

него были нейтрализованы [3, с. 609; 20, л. 18; 21, л. 277]. Как видим, живые, провожая умершего, забо-

тились, прежде всего, о себе. Все действия непосредственно соответствуют фразе, коей чуваши отгова-

ривались в неприятных ситуациях (при желании в

ыставить их свидетелями какого-либо скандального

дела; когда требуют от них пересказа какого-либо неприятного события и т.д.): Курман, илтмен,

пĕлместĕп «Не видел, не слышал, не знаю». На такую параллель в обычном праве и похоронном обряде у

чувашей обратили внимание этнографы. П.В. Денисов по этому поводу пишет: «Обряд “и

золяции”

покойника и содержание предлагаемых словоназиданий таковы, что умерший не должен в предстоящей

беседе с богом допустить выпады по адресу своих сородичей, не должен давать ему возможность

совершить что-либо плохое против живых» [12, с. 50]. Едва ли правдоподобно объяснение заложения

отверстий шелком как стремление, «чтобы умерший не сгнил» [7, л. 7], ибо, наоборот, человек от

дается

земле, туда, откуда он возник. Он должен превратиться в прах. Аналогичная ситуация наблюдается у

многих народов. Вообще, пишет А.В. Головнёв, «взгляд является средством пересечения границ

различных кругов. Поэтому глаза убитого тюленя оставляют в море…, а глаза покойника накрывают

металлическими предметами, бусинами или тканью» [10, с. 203–204].

Покойнику, помимо прочего, завязывают шелк

ом руки и ноги. Этому есть и рациональное, и

иррациональное объяснения. Во-первых, чтобы он лежал прямо. Во-вторых, чтобы не смог выйти из

могилы и пугать людей. Кроме того, следят, чтобы он не брал пальцы в рот, для того «поперек гроба,

над сгибом рук в локтях мертвеца», кладут палку [16, с. 16

2–163].

Согласно традиционному верованию, зубы, ногти и волосы (особенно косы) нельзя разбрасывать и

выбрасывать, их надо собирать в определенных местах и положить вместе с хозяином в гроб. На том

свете они пригодятся, и за них надо будет отчитываться. Например, разбросанные ногти заставляют

собирать. Видимо, речь идет об идее единства человека.

Некоторые и

сточники говорят, что вещи в гроб не кладут. Но таких высказываний очень мало.

Большинство материалов свидетельствует в пользу сопровождения умершего множеством вещей.

Можно считать важным штрихом факт положения в гроб божества Йĕрĕх в виде маленькой куклы.

Но так делали не везде. Ведь Йĕрĕх принадлежал прежде всего хозяину дома и персонифицировал

предка.

В гроб умершему клали монеты: ин

огда серебряные, иногда имитации. Вместо монеты могли ис-

пользовать драгоценные камни и их имитации. Впрочем, типология мотива «Монета в гробу»

достаточно пространна [22, с. 88–92].

Среди погребального инвентаря у чувашей обязательно присутствуют мыло, гребень, ложка, нож и

прочие необходимые предметы повседневной жизни. Туда же кладут элементарные орудия тру

да. Правда,

все это невозможно увидеть в одном гробу, они присутствуют в том или ином наборе в разных гробах. В

целом создается впечатление, что умершего собрали в долгий путь. Вещи обычно клали в специальный

мешочек, называемый «мешочек спасения», что говорит о его назначении [8, с. 161; 15, с. 37; 17, с. 78].

Сопровождающая еда (в виде яиц и ку

сочков другой пищи) также говорит о запасе на дорогу.

Поскольку мужчины раньше занимались изготовлением лаптей, в гроб (рядом сбоку) им обязательно

клали кочедык, ножик для плетения, колодку и немного лыка. Кроме того, могли положить гребенку и

лапти про запас. Мужчинам старались положить в карман медные деньги, чтобы он, как и на земле, был

денежным (деньги можно было кл

асть и в кисет вместе с другими вещами) [18, с. 143; 20, л. 18].