Бережнова М.Л. (отв. ред.). Интеграция археологических и этнографических исследований сборник научных трудов. Часть 1
Подождите немного. Документ загружается.
121
что отражает сам факт функционирования курганной группы Мусохраново-1. Погребальные сооруже-
ния и конструкции отождествляет собой дом, в котором проживают члены его семьи, представители
разных этнокультурных общин, где фиксируются уступки в традициях характерных для каждой из них.
Так, ров традиционный для АЭК погребенных по обряду ингумации с тушей или шкурой коня, который
ограждает са
кральное пространство, заменяется изгородью. Возведение земляной курганной насыпи без
сооружения рва, является характерной чертой для АЭК погребенных по обряду кремации на стороне.
Сам факт появления новых форм культуры не привнесенных извне на территории Кузнецкой котло-
вины, отражает процессы взаимной интеграции и аккультурации аборигенов и мигрантов, которые
стимулировали появление многочисленных инноваций в различ
ных сферах жизнедеятельности, в том
числе и в погребальном обряде.
Подводя итоги анализа новых материалов можно сделать вывод о том, что они подтверждают
сделанные ранее выводы о сложных этнокультурных процессах, которые имели место на территории
Кузнецкой котловины в период развитого средневековья. Ведущую роль играли процессы интеграции и
аккультурации, которые однов
ременно проходили на разных уровнях социальной структуры (семья,
род, этнографическая группа, племя) через коммуникацию межличностных отношений, что обуслав-
ливало появление новых культурных форм, этносоциальных образований и трансформации культурной
системы в целом. В качестве стимулирующих факторов активного протекания этих процессов высту-
пают территориальное (Кузнецкая котловина), языковое (тюркский язык) и религиозное (язычество)
единство, что в целом сп
особствовало создания новой локальной этнической культуры, которая вхо-
дила в более масштабную культуру, ассоциируемую с Восточным Дашт-и Кыпчак.
Список литературы
1. Илюшин А.М. Две категории – два подхода в изучении социокультурного комплекса // Интеграция
археологических и этнографических исследований. – Алматы; Омск: Издат. дом «Наука», 2004. – С. 44–45.
2. Илюшин А.М. Курганный могильник Ишаново – памятник культуры аз-кыштымов в Кузнецком
Присалаирье // Сохранение и изучение культурного наследия Алтая: Материалы регион. науч.-практ. конф. –
Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2005. – Вып.
XIV. – С. 77–79.
3. Илюшин А.М. Новые материалы по средневековой истории аборигенов Кузнецкой котловины //
Проблемы археологии и истории Северной Азии: Сб., посв. юбилею Л.А. Чиндиной. – Томск: Аграф-Пресс,
2009. – С. 118–124.
4. Илюшин А.М. Новые открытия в этнокультурной истории развитого средневековья Кузнецкой котло-
вины // Известия Алт. ун-та. – 2009. – № 4/2. – С. 83
–94.
5. Илюшин А.М. Об использовании огня в погребальном обряде средневекового населения Кузнецкой
котловины (по материалам раскопок курганной группы Мусохраново-1) // Известия Алт. ун-та. – 2009. –
№ 4/2. – С. 71–82.
6. Илюшин А.М. Результаты раскопок Кузнецкой комплексной археолого-этнографической экспедиции
в 2008 г. // Вестник Кузбасс. гос. тех. ун-та. – 2009. – № 1. – С. 95–105.
7. Илюшин А.М. Этнокуль
турная история Кузнецкой котловины в эпоху средневековья. – Кемерово:
Изд-во Кузбасс. тех. ун-та, 2005. – 240 с.
8. Илюшин А.М. Этнокультурное взаимодействие на территории Кузнецкой котловины в развитом
средневековье (на примере моделирования и изучения археолого-этнографических комплексов) // Культура
как система в историческом контексте: Опыт Западно-Сибирских археолого-этнографический совещаний:
Материалы XV Междунар. Зап.-Сиб. ар
хеолого-этнограф. конф. – Томск: Аграф-Пресс, 2010. – С. 342–344.
9. Илюшин А.М. Этнокультурные процессы на территории Кузнецкой котловины в развитом средне-
вековье // Вестник Том. ун-та. История. – 2009. – № 1. – С. 30–35.
10. Илюшин А.М., Борисов В.А., Сулейменов М.Г. Исследования Кузнецкой комплексной археолого-
этнографической экспедиции // Археологические открытия 2004 г. – М.: Наука, 2005. – С. 441–443.
11. Илю
шин А.М., Борисов В.А., Бутьян В.А., Сулейменов М.Г. Исследования Кузнецкой комплексной
археолого-этнографической экспедиции в 2006 г. // Вестник Кузбасс. гос. тех. ун-та. – 2007. – № 1. – С. 98–
100.
12. Илюшин А.М., Бутьян В.А., Сулейменов М.Г., Роговских В.С. Исследования Кузнецкой комплекс-
ной археолого-этнографической экспедиции в 2007 г. // Вестник Кузбасс. го
с. тех. ун-та. – 2007. – № 6. –
С. 163–168.
122
Н.В. Кабакова
Россия, Омск, Сибирская государственная автомобильно-дорожная академия
ПЕРВОПОСЕЛЕНЦЫ ЛОГИНОВСКОГО ПОГОСТА
ТАРСКОГО УЕЗДА ТОБОЛЬСКОЙ ГУБЕРНИИ В XVIII в.:
СОЦИАЛЬНО-ДЕМОГРАФИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ*
Старинная деревня Логиново, основанная на берегу Иртыша, в исторических документах долгое
время именуется «погостом». Именно такое название присутствует в Дозорной книге Тарского уезда
1701 г., ревизиях XVIII в. Само наименование данной административно-территориальной единицы
пришло в землю Сибирскую из Новгородчины, а там, в свою очередь, было установлено издревне, еще
княгиней Ольгой, утвердившей в X в. новую си
стему сбора дани – уроки. Князья, собиравшие эти
уроки, останавливались на «погостах». В дальнейшем погостами стали называть населенные пункты –
деревни с церквями и кладбищами при них.
А вот само наименование погоста – Логиновский – было получено от фамилии одного из перво-
основателей поселения, татарского толмача, Митки Иванова сына Логинова, то есть Дм
итрия Ивано-
вича Логинова. Помимо самого Логинова, Дозорная книга Тарского уезда в 1701 г. упоминает и глав
семейств, других жителей Логинова погоста – первопоселенцев Петрушку Прокопьева сына Ненилина,
Алешку Прокопьева сына Ненилина, Андрюшку Семенова сына Немчинова, Алешку Семенова сына
Немчинова, Гришку Иванова сына Коршунова и Федку Семенова сына Неупокоева [3, л. 194об.–197]. В
общем же, в Логи
ново зафиксировано в 1701 г. 7 семейств, включавших 22 душ мужсколго пола (далее
– д.м.п.), в списке перечислено 5 фамилий. Все они, как будет показано далее – люди служивые.
На протяжении последующих ста лет, в течение XVIII в., Логиновский погост будет разрастаться
(табл. 1). Так, ревизия Сибирской губернии 1747 г., проводимая генерал-майором и ле
йб-гвардии
майором Чернцовым и ревизором Сибирского гарнизона Тобольского пехотного полка подпоручиком
Лукой Разумным, зарегистрировала здесь 20 семейств, включавших 60 д.м.п., перечислила уже 16
фамилий [4, л. 78об.–81об.]. Через 16 лет, в ходе переписи 1763 г., отмечено наличие 21 семейства с 80
д.м.п. (количество фамилий осталось неизменным) [5, л. 197 об.–202]. В 1781 г. (по материалам IV
ревизии) в се
лении проживало 34 семьи, 135 д.м.п. и 21 фамилия. И, наконец, в 1794 г. Логиновский
погост включал 38 семейств со 118 д.м.п., при этом указаны 22 фамилии [6, л. 629–655].
Таблица 1
Динамика численности семей, фамилий и мужского населения Логиновского поста
Логиновской волости Тарского уезда Тобольской губернии в течении XVIII в.
Динамика численности
Год
семей фамилий д.м.п.
1701 7 5 22
1747 20 16 60
1763 21 16 80
1781 34 21 135
1794 38 22 118
Итак, сведения Дозорной книги Тарского уезда 1701 г. и последовавших в XVIII в. ревизских пере-
писей свидетельствуют, что на протяжении столетия численность семей, проживавших в Логиновском
погосте, увеличилась в 5,4 раза, тогда как количество фамилий, зафиксированных документами, повы-
силось в 4,4 раза, а мужское население превзошло изначально имевшееся в 5,3 раза. В данной статье мы
не ста
вим целью подробно изучать причины подобных изменений, поскольку такое исследование нами
уже было проведено ранее [7]. В настоящей работе наше внимание будет обращено на изменения
социально-демографического порядка, происшедшие в течении XVIII в., исключительно в семьях пер-
вопоселенцев, являвшихся основоположниками Логиновского погоста. Это, как уже отмечено ранее,
7 семей – Логиновы, 2 семьи Ненилиных, 2 семьи Не
мчиновых, Коршуновы и Неупокоевы.
Дозорная книга Тарского уезда сообщает, что Митка Логинов был сыном конного казака, родился
в Таре. В 1701 г. У него было 4 сына. Трое из них – служивые люди – Нефедка – «в пятидесятниках»,
«Митка да Петрушка – в литве». Возраст этих сыновей документ не сообщает. Но, судя по тому, что в
послед
нюю очередь (как это было принято – по порядку) назван четвертый сын Митки – «Илюшка
* Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ № 10-01-00498а.
123
пятнадцати лет», старшие сыновья были уже достаточно зрелые люди. К тому же у них самих имелись
дети: у Нефеда – Ивашко девяти лет, Митка шести лет, у Митки – Оска семи лет.
Помимо четырех сыновей и трех внуков, у Дмитрия Ивановича Логинова имелись дворовые люди
– Якушко Петров кабальной колмычанки, Ивашка Нефедев 12 лет, Оска Пет
ров, 6 лет. В целом же,
вместе с главой семейства, двор Логинова включал 11 душ мужского пола.
Основательным выглядело и хозяйство Дмитрия Логинова. Это 10 лошадей, 30 единиц рогатого
скота, 20 овец, «под пашни земли и под пустоши … поскотин и лесных и болотных мест сто десятин.
Сенных у него покосов на той земле на пят сот ко
пен…» [3, л. 194об.]. Помимо этого Логинов «…в
межах вверх по Нюхоловке речке от бухарского места по чистое болото и по Нюхоловку речку и по
нюхоловские розвилины владеет по подписной челобитной и по отводной памяти у него ж вверх по
Иртышу реке от Сухова озера Улунбаевского от речки до Белого озера и по горо
довую болшую дорогу
и подле речки Иртыша владеет по выписи с 1685 году…» [3, л. 195].
Будучи служилыми, Дмитрий Логинов и его сыновья получали государево жалование – «девять
рублев с четвертью» – Митка, «семь рублев с полтиной» – Нефедка, «семь рублев» – Петрушка [3,
л. 194об.].
В ревизии 1747 г. зафиксировано уже 3 семейства Логиновых. Главой первого из них назва
н Осип
Петров сын Логинов, 55 лет, у которого к тому времени имелся сын Семен, 30 лет [4, л. 78]. Возможно,
Осип был сыном Петрушки и, следовательно, внуком Митки Логинова. Однако, существует и другая
вероятность. Как было отмечено ранее, в семействе Логиновых в 1701 г. были дворовые. И среди них –
Оська Петров, шести лет. Поэтому если предпол
ожить, что дворовый Оська был отпущен из дворовых,
крещен и, как это нередко случалось в подобных случаях, получил фамилию Логиновых, то именно он
и возглавил одно из семейств Логиновых в сер. XVIII в. Несовпадение возраста, а эта разница состав-
ляет 3 года, не может являться поводом для отрицания подобной возможности, ибо в док
ументах той
поры такие огрехи встречались нередко.
О том, что такие ситуации не были редкостью, свидетельствуют материалы, приводимые в работах
М.М. Громыко [1], Н.А. Миненко [10]. Специальные исследования, посвященные иноэтническим
корням русских семейств Тарского Прииртышья, осуществляет в настоящее время А.А. Крих, которая,
на основании анализа списков ревизий ряда населенных пунктов, п
риводит примеры крещения дворо-
вых калмыков и получения ими фамилий своих хозяев [9, c. 55–56].
Глава второго семейства Логиновых – Федор Ильин сын, 30 лет, так же внук Дмитрия. О детях
Федора в этой ревизии не говорится ничего, но указано, что у того имеется племянник Александр,
10 лет (сын его младшего брата Ивана Логинова, о котором Доз
орная книга не упоминает, поскольку
он, очевидно, появился на свет позже 1701 г.).
Наконец, третья семья – Ивана Петрова сына Логинова, 39 лет, у которого был в 1747 г. сын Иван,
4-х лет.
Таким образом, в течение 46 лет, прошедших между переписями, из семьи первооснователя Логи-
новского погоста выделилось 3 семьи Логиновых. И, если первоначально, в 170
1 г., в составе семьи
имелось 8 д.м.п., то в 1747 г. составе трех семейств было 6 д.м.п.
III ревизия, проводимая в Российской империи, учла в Логиновском погосте в 1763 г. 4 семьи
Логиновых. В первой названы все те же Осип Петров и его сын Семен, но они отмечены как
находящиеся «…в городе Тобольску с 17
36 году…» [5, л. 197об.]. Глава второго семейства Федор Иль-
ин сын Логинов так же отсутствует в первоначальном месте своего пребывания, т.к. находится в «… по
присланной промемории ис Томского магистрата…» как живущий в Томске [5, л. 197 об.]. А вот
названный в предыдущей переписи племянником Федора Александр в 1763 г. указан уж
е как глава
отдельного семейства, имеющий жену и трехлетнего сына Петра. Четвертое семейство возглавил Иван
Иванов сын, 23 лет, холостой. Произошло это после смерти его отца Ивана Петровича в 1756 г. Иван
Иванов сын – это был правнук первооснователя семейства Митки Логинова. Вместе с ним записаны его
мать, Татьяна Иванова, 71 года, и сестра Анна, 21
года [5, л. 202].
Как видно, в 60-х гг. XVIII в. в Логиновском погосте проживало в действительности 2 семейства
Логиновых, которые возглавляли потомки первооснователя погоста, его правнуки Петр Александров
сын и Иван Иванов сын.
В 1795 г. исповедные списки жителей Логиновского села Николаевской церкви фиксируют 5 се-
мейств с фамилией Логиновы. Это, во-первых, семья отставного солдата Ивана Дмитриева сына, вдов-
ца, ко
торому 73 года, он имеет дочь Анну, 31 года [2, л. 115]. Каким образом появился Иван в
Логиновском, церковные документы не упоминают, а в ревизии он не показан.
Остальные семьи Логиновых названы как крестьянские. Все они – потомки первооснователя Мит-
ки Логинова. Это семейство Василия Семенова сына, 48 лет (внук бывшего дв
орового Оськи Петрова),
с его женой Анной Андреевой, которая родила к тому времени семерых детей (в живых остались
пятеро, из которых трое сыновей) [2, л. 117 об.]. Главой следующей семьи Логиновых исповедные
ведомости называют Никиту Иванова сына, 42-х лет, а вместе с ним его жену и трех сыновей [2, л. 119].
Семья Никиты Логинова в ре
визских документах также не упоминается. Четвертую семью Логиновых
124
составляют пять человек: Петр Александров сын, 36 лет, его жена и двое детей – Василий, 10 лет, и
Параскева, 11 лет, и брат Гаврило, 24 лет. И, наконец, пятое семейство – Ивана Ивановича Логинова,
43 лет, включающее жену и 10 детей (5 сыновей и 5 дочерей) [2, л. 120]. В то же время, ревизские сказ-
ки показывают, что семья Ивана Логинова перебралась в деревню Марты
нову Бергамацкой волости и в
ревизии 1794 г. в Логиновском уже не фиксируется [6, л. 651 об.].
Таким образом, в целом церковные документы регистрируют в Логиновском селе в 1795 г.
Логиновых 5 семейств и в них 18 д.м.п., тогда как ревизские сказки лишь 2 семьи с 7 д.м.п.
В существовании семейства Ненилиных, других пе
рвооснователей Логинова погоста, также в тече-
нии XVIII столетия произошли перемены.
Сам конный казак Петрушка Прокопьев был родом Тарского города, рейтарским сыном. В 1701 г.
Дозорная книга указывает, что у него было два сына – «Максимко, пяти лет, и Федка, трех лет» [3, л.
195]. В хозяйстве имелось «скота пять лошадей з жеребет рогатова то ж три овц
ы», а еще «…пашни у
него паханные пол трети десятины в поле а в дву потому ж. Да непаханной залежной земли и пустоши
двадцать десятин в межах … Сенных у него покосов против деревни за речкой Иртышом в лугу на сто
копен владеет по общей даной с Миткой Логиновым…» [3, л. 19
5–195об.]. Оклад, получаемый
Петрушкой составлял «… денег семь рублев с четвертью хлеба три четверти с осминой и полтора
четверика ржи два четверика с осминой …» [3, л. 195об.].
Другой Ненилин из Дозорной книги – литовского списка казак Алешка Прокопьев сын, родом Тар-
ского города, сын конного казака. Вместе с ним назван его брат Микитка дв
енадцати лет. Возможно,
что все эти Ненилины были родственниками. У Алексея в хозяйстве было три лошади и три коровы, он
владел четырьмя десятинами пашен паханых, «…да непаханной залежной земли и пустоши в лесных
месте двадцать десятин в межах та ево пашня вверх по речке Нюхоловке…», да имелись у него сенные
покосы в
сего на 300 копен. А государево жалование его составляло «семь рублев с четвертью» [3,
л. 195об.–196].
В ревизии 1747 г. указаны уже дети Петрушки – Иван Петров сын, 44 лет (с сыновьями Григорием,
12 лет, и Алексеем, 3 лет), и Алешки – Иван Алексеев сын, 26 лет (с сыновьями Яковом, 4 лет, и
Никифором, 2 лет) [4, л. 79].
Перепись 1763 г. фиксирует все те же 2 семь
и Ненилиных, но в них за истекшие 16 лет произошли
перемены. Иван Петров сын умер в 1750 г., в возрасте 47 лет. И главой семьи указана его вдова –
Наталья Ивановна, 76 лет. А вот сыновья Ивана, по-прежнему пребывая в составе отцовской семьи,
сами уже женились и обзавелись детьми. У Григория – сын Ив
ан, 4-х лет, и 2 дочери – Овдотья и
Марья. А у Алексея – две дочери – Овдотья и Марфа. Вторую семью Ненилиных, как и в предыдущей
ревизии, возглавляет Иван Алексеев сын, ему 45 лет, его старший сын Яков женат, а младший,
Никифор, пока еще холост. И появилось 2 дочери – Прасковья и Федосья [5, л. 198.].
В пятой ревизии 1794 г. в Логиновском погосте пе
речислено 3 семьи Ненилиных, а в исповедных
ведомостях того же времени – 5 семейств с такой фамилией. Семья Ивана Алексеева сына представлена в
сказках как неразделенная, а в церковных документах зафиксированы 2 раздельные семьи сыновей Ивана
– Якова (у которого родилось к тому моменту 10 собственных детей, из них – 5 сыновей, один из кот
орых
умер во младенчестве, а другой отправлен в рекруты) и Никифора (у которого было двое детей, причем
единственный сын Сергей обзавелся к тому времени собственной семьей, но проживал совместно с
отцом) [2]. Семейство Алексея Иванова Ненилина выглядит в документах конца XVIII в. как самостоя-
тельное и в ревизских переписях, и в исповедных сп
исках и включает жену главы семьи и четырех их до-
черей [6, л. 630 об.; 2, л. 119 об.]. Третья семья Ненилиных, по материалам ревизской сказки, возглав-
лялась Иваном Григорьевым сыном, и являлась неразделенной семьей, включавшей, помимо собствен-
ного семейства Ивана с шестью детьми (тремя сыновьями), семью его брата Семена [6, л. 631 об.]. В то же
время в испов
едных ведомостях семьи этих родных братьев показаны как раздельные.
В целом же, к концу XVIII столетия количество мужчин в семьях Ненилиных включало уже 12
душ, т.е. выросло за прошедшее с написания Дозорной книги в 2,4 раза.
Фамилия следующих первооснователей Логинова погоста – Немчиновы. Это два брата – Андрюш-
ка Семенов сын, Тарского города ко
нного казака сын, и Алешка Семенов сын, также Тарского города
конного казака сын. Оба они представлены в Дозорной книге как главы отдельных семейств. В
семействе Алексея больше мужчин не указано, а в семье Андрея назван его брат Матешка «осми лет».
Помимо этого, Дозорная книга свидетельствует, что у литовской сотни казака Андр
юшки «…скота две
лошади рогатого то ж а оклад ему … Великого Государя жалованья денег семь рублев с четвертью слу-
жит с хлебным окладом … Сенных у него покосов за рекой Иртышом в лугу на сто копен владеет…». А
у черкасской сотни казака Алешки «... две лошади две коровы а оклад ему … Великого Государя
жалова
ния денег семь рублев с четвертью. А за хлебной полный оклад служит с пашни а пашни у него
паханые за рекою Иртышем в дуброве полторы десятин в поле а в дву потому ж да непаханой залежной
земли и пустоши и с лесных мест двенадцать десятин в межах та его пашня подле речки Н
юхоловки в
межах … Сенных покосов за рекою Иртышем против деревни в лугу на сто копен владеет…» [3, л. 196–
196об.].
125
Однако в дальнейших переписях ни сам Алешка Немчинов, ни его потомки не упоминаются. В то
же время Андрюшка и его брат Матешка положили начало многочисленному роду Немчиновых в
Логиновском погосте. В переписи 1747 г. назван сын Андрюшки – Осип Андреев сын, 31 года, а, кроме
того, Матвей Семенов сын (по-видимому, ошибочно записано, что ему 70 лет) с собств
енными
сыновьями Ильей, 18 лет, и Федором, 16 лет [4, л. 79–79об.].
В III ревизии (1763 г.) Немчиновы представлены следующим образом. Осип Андреев сын,
умерший в 1755 г., оставил двоих сыновей – Алексея, 16 лет, Ивана, 9 лет, и дочь Домну, 8 лет. Матвей
Семенов сын так же умер в 1763 г. Его старший сын Илья переехал жить в Та
ру в 1757 г., а вот
младший Федор, которому исполнилось 35 лет, имел свою семью, включавшую жену Марью Андрееву,
троих детей – сына Мартына и дочерей Федосью и Вассу, а также племянника Ефима, 11 лет [5, л.
198об.–199].
В V ревизии (1794 г.) названо 2 семьи Немчиновых – Алексея Осипова сына и Федора Матвеева
сына (6, л. 632об.–633об.), а в исп
оведных списках за 1795 г. – пять семей. Численность мужского
населения по мужской линии среди Немчиновых к концу XVIII в. составила в целом 17 душ, что
демонстрирует рост в 8,5 раз по сравнению с 1701 г.
Еще одна фамилия, зафиксированная в Дозорной книге по Логиновскому погосту Тарского уезда –
Коршунов. О нем сказано следующее: «Литовской сотни казак Гр
ишка Иванов сын Коршунов сказался
родом де он Гришка Тарского города конного казака сын. Скота у него две лошади рогатова то ж две
овцы а оклад ему Гришке Великого Государя жалованья денег семь рублев с четвертью. А за хлебной
полной оклад служит с пашни а пашни у него паханые на Митки
ной земле Логинова полторы десятины
в поле а в дву потому ж. Сенных у него покосов за рекой Иртышем на сто копен…» [3, л. 196 об.].
Спустя 46 лет в Логиновском проживал Иван Григорьев сын Коршунов, 36 лет, у него сын Петр, 2
месяца [4, л. 81]. А в 1758 г. Иван Григорьев умер, оставив жену, двоих сыновей – Петр
а (19 лет) и
Козму (17 лет) и дочь Матрену (6 лет) [5, л. 202–202 об.]. Однако, ни в последующих ревизиях, ни в
церковных документах фамилия Коршуновых в списках жителей данного населенного пункта более не
встречается. Причиной подобного исчезновения мог стать переезд всего семейства на новое место.
И, наконец, пятая фамилия, упоминающаяся в Дозорной книге Тарского уезда 170
1 г. по Ло-
гиновскому погосту – Неупокоевы. Главой семьи назван казачий сын Федка Семенов сын Неупокоев,
родом он из Тарского города. У него был трехлетний сын Стенка (?). Хозяйство Федки составляли две
лошади, корова, три десятины пашни в поле, 20 десятин – в межах, сенных покосов – 100 копен [3,
л. 196 об.–197].
В ревизии 1747 г. названо уже пять Н
еупокоевых, но среди нет ни самого Федки, ни его сына
Стенки. Очевидно, глава семьи Алексей Васильев сын, 51 года, – какой-то родственник первоос-
нователя погоста. Возможно, что появился он в Логиново после 1701 г. и потому в Дозорную книгу не
попал. У Алексея назван сын Гаврило и внуки – Егор, Алексей и Осип [4, л. 79 об.]. А в 17
63 г., после
смерти Алексея Васильева сына, последовавшей в 1760 г., у него осталась большая семья, состоящая из
восьмерых детей, из которых сыновей – семеро, и трое сами имели уже свои семьи, находясь в составе
большой неразделенной семьи [5, л. 199–199 об.]. В целом же число д.м.п. этой се
мьи составляет 9 че-
ловек (по данным третьей ревизии).
И, наконец, в пятой ревизии (1794 г.) семьи крестьян с фамилией Неупокоевы названы 2 раза (в
исповедных списках за 1795 г. – 5 раз), мужчин в них по церковным документам числилось 12 человек.
На деле, конечно же, потомков первопоселенцев Неупокоевых было существенно больше, и об этом
свидетельствуют материалы ревизий, где сказа
но, что в 1780-е гг. значительная часть Неупокоевых
перебралась на новое место жительства в деревню Неупокоеву Бергамацкой волости.
Итак, нам удалось проследить судьбы потомков первооснователей Логиновского погоста на про-
тяжении XVIII в. Для этого использовались следующие документы – Дозорная книга 1701 г., ревизские
переписи 1747, 1763, 1794 гг. и исповедные списки 1795 г. Конечно, все эти документы различн
ы по
своему содержанию [8], но они в комплексе позволяют получить представление о социально-демогра-
фических изменениях, происшедших в составе мужского населения. Картина эта позволяет убедиться в
том, что первопоселенцы – служивые люди, обосновавшись в Логиновском погосте, сумели укоре-
ниться на новом месте, дали жизнь своим детям, а потом поддерживали внуков. Расширив свои хо
зяй-
ства, все они перешли в состав новой социальной категории, превратившись из служивых в крестьян. И
документы второй половины XVIII в. – ревизские сказки и исповедные ведомости – называют потомков
первооснователей уже крестьянами.
Список литературы и источников
1. Громыко М.М. Западная Сибирь в XVIII в. Русское население и земледельческое освоение. –
Новосибирск, 1965. – С. 94.
2. ГУ ИсА (Государственное учреждение «Исторический архив Омской области»). Ф. 16. Оп. 2. Д. 28.
3. ГУ РГАДА (Государственное учреждение «Российский государственный архив древних актов»).
Ф. 214. Оп. 1. Д. 1182.
126
4. ГУ РГАДА. Ф. 350. Оп. 2. Д. 3520.
5. ГУ РГАДА. Ф. 350. Оп. 2. Д. 3521.
6. ГУТО ГАТ (Государственное учреждение Тюменской области «Государственный архив в г. То-
больске»). Ф. 154. Оп. 8. Д. 144.
7. Кабакова Н.В. Село Логиновское: некоторые аспекты демографического развития // Сибирский
субэтнос: традиции, культура, ментальность: материалы Пятой Всерос. с междунар. участием науч.-практ.
интернет-конференции 2009 г. – К
расноярск: РИО Краснояр. пед. ун-та, 2009. – Вып. 5. – С. 208–223.
8. Кабакова Н.В. Формирование населения южных уездов Тобольской губернии в конце XVIII – первой
половине XIX вв. – Омск: Изд-во Сиб. авто-дор. ин-та, 2008. – С. 32–40.
9. Крих А.А. Иноэтнические корни русских семей Тарского Прииртышья (вторая половина XVIII–
XIX вв.). – Социально-экономическое и историко-культурное наследие Тар
ского Прииртышья: материалы
IV науч.-практ. конф., посв. памяти А.В. Ваганова. – Тара: Изд-во А.А. Аскаленко, 2009. – С. 52–58.
10. Миненко Н.А. Источники пополнения и социальный состав населения западносибирской деревни в
начале XVIII в. – Социально-демографическое развитие сибирской деревни в досоветский период. – Межвуз.
сб. науч. трудов. – Новосибирск: изд-во Новосиб. пед. ин-та, 19
87. – С. 20–31.
С.Н. Корусенко
Россия, Омск, филиал Института археологии и этнографии,
государственный университет
ГРАНИЦА МЕЖДУ ГРУППАМИ:
ЭТНИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ НАСЕЛЕНИЯ МИКРОРЕГИОНА*
В данном сообщении нами будет рассмотрена небольшая территория, которая до прихода русских
была освоена тюркоязычным населением и являлась границей двух территориально-этнических групп –
тарских и курдакско-саргатских татар. Данный микрорегион расположен на части территории Знамен-
ского района Омской области на правом берегу Иртыша. В настоящее время на этой территории оста-
лось 3 на
селенных пункта, в которых проживают татары:
– Качуково. В настоящее время это центр сельской администрации, население которого является
смешанным в этническом плане, большинство составляют татары (76,6 % по данным похозяйственных
книг, 20 % – русские, 3,4 % – представители других национальностей);
– Малая Кова (60,3% татар, 37,1% русских и 2,6% – других национальностей);
– Усть-Тамак (79,0% татар, 20,5% русских и 0,5% – других национальностей).
Русские стали селиться в данных татар
ских поселениях в первой трети XX в. В статистических
источниках конца 1920-х гг. они отнесены к белорусам. Первые захоронения на русском кладбище
с. Качуково появились еще до войны. Таким образом, данные населенные пункты отличаются гетеро-
генным этническим составом. Однако еще в конце XIX в. в этих поселениях проживали только татары
[6, с. 72
–73].
Рассмотрим историю освоения данной территории тюркоязычным населением. Источниками изу-
чения являются ясачные, дозорные книги, материалы ревизий населения конца XVIII – середины
XIX в., переписи 1897 г., различные статистические и делопроизводственные документы XIX–XX вв., а
также экспедиционные материалы. Таким образом, нам представляется возможность изучения населе-
ния данного микрорегиона на протяжении почти 400 лет. Впервые упоминания о пос
елениях этой
территории встречаются в ясачных книгах, по данным которых Б.О. Долгих выделил родо-племенные
группы [4, с. 53]. Из перечисленных им деревень волости Коурдак в данном микрорегионе указаны:
«Кова, или Кау, Кочеук, Сартаул, Ош-томак, 2-й Ош-томак». Таким образом, здесь перечислено 5 дере-
вень. Название Кова не изменилось до нашего в
ремени, Кочеук по Долгих – это Качуково, Ош-томак –
в современности это Усть-Тамак.
В материалах дозорной книги Тарского уезда 1701 г. [7] имеются сведения о следующих посе-
лениях: «деревня Усть-Тамацких юрт» [7, л. 390 об.], «деревня Красноярская» [7, л. 391], «деревня
Верхняя Ковинская» [7, л. 391 об. – 392 об.], «деревня Качуцкий юрт» [7, л. 393–393 об.], «деревня
Бекшенева Верхняя Усть-Ошинских юр
т» [7, л. 393 об.–394 об.]. Данная территория в начале XVIII в.
являлась границей двух групп, т.к. в первых двух поселениях проживали ясачные татары Аялынской
волости, а в остальных – Коурдакской волости. Уже к концу XVIII в. данные поселения отнесены к
Коурдакской волости. Так, в материалах 4–10-й ревизий населения [3] указаны следующие населенные
пункты, приписанные к Коурдакск
ой волости: Уштамакская, Большая Кова, Малая Кова, Качуково.
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского
проекта РГНФ «Экспедиционные археологические и этнографические исследования локальной группы в
микрорегионе», проект № 10-01-18114е.
127
Таким образом, в материалах ревизий отсутствуют сведения о деревне Красный Яр (в дозорной книге –
Красноярская). В материалах переписи 1897 г. имеются сведения о пяти населенных пунктах, включая
Красный Яр [6, с. 72–73].
Специфика создания дозорных книг связана с тем, что основная их цель – фискальная. Поэтому
описания ясачных татар (для которых создавались отдельные ясачные книги) довольно ла
коничны. В
основном в них представлены главы семей, изредка прописаны сыновья. Учитывая тот факт, что
владения были общими, то присутствует небольшое описание этих владений, но не такое подробное,
как, например, для служилых людей. В то же время в описания присутствуют и сведения о зимниках и о
поселениях, которые отдельно в данной доз
орной книге не переписаны. Так, при описании деревни
Красноярской в Дозорной книге Тарского уезда 1701 г. читаем: «Пашни у них паханые у всех вместе
возле деревни девять десятин в поле, а в двух по стольку же. Да под пашню земли и пустошей на
пятьдесят десятин. Сенных покосов около поля на пятьс
от копен. В межах с верхней стороны – от
зимних их юрт (выделено автором – С.К.), а с нижней стороны – по речку Глухую» [7, л. 391]. При
описании угодий населения «Качуцкого юрта» говорится о деревне Сартовой, которой в дозорной книге
нет: «А та их паханая и непаханая земля и сенные покосы в межах с ве
рхней стороны Ковинских юрт с
ясачными татарами, а с нижней стороны – с деревней Сартовой с ясачными татарами» [7, л. 393 об.].
Казалось бы, само название деревни связано с так называемым бухарским компонентом, т.е. с сибир-
скими бухарцами, которые активно стали заселять Тарское Прииртышье во второй половине XVII в.
Однако при описании земель и посел
ений только бухарцев в Тарской дозорной книге [8] отсутствует
описание данного населенного пункта. В то же время в описаниях Г.Ф. Миллера по результатам его
путешествия по Иртышу в 1734 г. имеются сведения о данном населенном пункте: «Сарт-аул, летняя
деревня, на восточном берегу, в 3 верстах от последней деревни Ош-Тамак. Заселена ясачными, хотя
назва
ние означает бухарскую деревню, так как бухарцы как на их собственном национальном языке,
так и татарами называются словом сарт. Они живут зимой вместе с предыдущей зимней деревней Ош-
Тамак на озере Кисляр». Таким образом, становиться понятным, что в дозорной книге даны сведения
только о зимних постоянных поселениях.
В матери
алах 5-й ревизии населения (1795 г.) имеются сведения о браках жителей разных посе-
лений. При рассмотрении данного микрорегиона представляется интересным тот факт, что брачные
партнеры жителей Уштамакской, Б. Ковы, М. Ковы и Качуково родом были в большинстве своем из
деревень, приписанных к Коурдакской волости, а из них большинство браков было заключено между
жителями вы
шеназванных четырех поселений. В то же время имеются сведения о браках с жителями
соседних волостей: Саргатской волости (расположена севернее, составляла вместе с Коурдаксокй
волостью территорию расселения курдакско-саргатских татар), Аялынской волости (к которой были
приписаны татары другой этнотерриториальной группы – тарские), что еще раз говорит о пограничном
состоянии данной территории. Вс
е браки, за исключением одного, были заключены между ясачными
(т.е. местными) татарами, один – с бухарской дочерью.
На протяжении периода XVII – середины XIX в. в этническом плане тюркское население данного
микрорегиона было представлено местными татарами. Во второй половине XIX в. начинается приток
пришлого населения, среди которых были представители различных групп татар Европейской России.
В со
циальном плане они записывались в категорию государственных крестьян (в отличие от местных
татар-инородцев). Именно этот факт позволяет рассмотреть соотношение местных и пришлых татар в
данных населенных пунктах по материалам переписи 1897 г. Из пяти деревень, только в двух – М. Кова
и Качуково, население в этническом плане было однородным и состояло то
лько из местных татар. В
деревне Большая Кова записано 21 человек коренных тюрков и 16 – татар-крестьян, в Красном Яре –
79 коренных и 55 пришлых. Не ясна ситуация с деревней Усть-Тамакская, в которой записаны одни
татары- крестьяне, т.е. переселенцы – 198 человек.
В ходе экспедиционных работ было собрано ряд исторических преданий, связанных с населен-
ными пунктами данного региона и раз
личными местами. Так, об образовании д. Усть-Тамак рассказы-
вали о том, что «приехал голова и спросил, где хотят жить татары, они сказали, что будут жить у озера»
[2, л. 961]. В действительности, зимняя деревня в начале XVIII в., судя по дозорной книге, была
расположена на озере Кисляр. В материалах 18
97 г. также написано, что Усть-Тамакская деревня – при
озере Кисляр. В настоящее время данный населенный пункт также расположен возле названного озера.
Про деревню Качуково рассказали следующее: «В поисках лучшей жизни и пищи на левый берег
Иртыша приехали сибирские татары. Примерно в 1921 г. после потопа люди перекочевали на более
выс
окое место на правом берегу Иртыша. Первым был старик Качук, отсюда и название деревни. Эти
места были благоприятны для занятий рыболовством, охотой, собирательством. Сначала ничего не вы-
ращивали, а продукты земледелия покупали путем обмена с жителями за Иртышем. Когда из Татарии
сюда приехали казанские татары, население начало садить картошку, рожь, пшеницу. Священн
ым
местом считается роща (Бабалар) возле реки Ушайра. В роще похоронены люди, которые боролись за
свою независимость во время войны с Ермаком. Восточнее от Качуково в 4 км располагалась деревня
Малая Кова, в 3 км – Большая Кова, был татарский Красный Яр (Уртымай). Сейчас этих деревень нет,
128
осталась только Малая Кова. В ней живут в основном пенсионеры. К западу от Качуково (10 км) –
Усть-Тамак. Сначала там были только татары, потом переселились русские» [2, л. 947–948]. Другой
информатор считает, что «существует мнение, что название селения происходит от татарского слова
«качук (переехать, переселяться) либо от «кучук» (собака)…Оно образовалось примерно в 1800 году,
хот
я официально считается в 1851 г., т.к. в 2001 г. деревне праздновали 150 лет» [2, л. 945].
Также была изложена еще одна информация о происхождении деревни Качуково: «Когда-то оно
находилось на берегу Иртыша, где сейчас паромная переправа. В 1851–1853 гг. были большие навод-
нения, которые вынудили людей сняться с обжитого места. Люди облюбовали новое мест
о на опушке
леса и в 1854 г. переселились туда, где сейчас раскинулось село. Сначала в селе было 7 хозяйств, все,
как их называли раньше, инородцы (потомки хана Кучума). В 1911 г. в этих краях проходило земле-
устройство. Чтобы оставить у себя больше земли, качуковчкое общество решило принять к себе без-
земельных граждан. Из деревни Кулунды (Форпост
ская волость) переселилось в Качуково 7 семей, две
семьи прибыли из деревни Тайчи. Из Любанки, Тайги, Малиновки переехали русские. Всего в эти годы
прибыло 36 семей. Общество сохранило за собой всю землю, кроме участка Бурунчук» [2, л. 949].
Как видим, существуют расхождения по вопросу о происхождении Качуково. Ранее упоминалось,
что данный населенный пункт выявлен еще по ясачны
м книгам XVII в. Б.О. Долгих. Возможно, в
действительности в середине XIX в. было наводнение, в результате которого деревня сменила место
своего расположения, отчего и идет отсчет существования данного поселения. Тот факт, что количество
пришлых татар было велико, подтверждается собранными родословными. Среди предков современных
жителей упоминаются казанские татары, крымские татар
ы, мишари, российские татары, уфимские и
башкирские татары, пермские татары. В то же время по генеалогиям прослеживаются сведения о мест-
ном компоненте, т.к. встречаются такие названия как «курдак», «туралы», «сибирский татарин».
Большое влияние на развитие татар оказали русские переселенцы. Как отмечают исследователи,
несмотря на массовое переселение русских из Ев
ропейской России во второй половине XIX в., они
никогда не селились в татарских деревнях, а основывали свои поселения или приселялись к старожилам
[5, с. 39–40; 9, с. 168]. Тем не менее, в результате уплотнения населения наблюдалось чересполосное
расселение татар и русских в Среднем Прииртышье. Позднее, в годы советской власти, в результате
укрупнения колхозов начинается процесс об
разования национально-смешанных, русско-татарских
населенных пунктов, связанный с приселением русских в деревни татар.
Этнические образы, представления о других народах являются неотъемлемой частью этнического
самосознания любого этноса. Нами были проанализированы материалы, собранные в ходе этнографи-
ческих экспедиций в с. Качуково – населенном пункте со смешанным русско-татарским населением.
Данные материалы представляют собой в
ысказывания и суждения информаторов, которых попросили
указать разницу между различными народами (на примере русских и татар). Нашими информаторами
по данной теме выступали в основном русские жители исследуемых населенных пунктов.
Русское население с. Качуково сформировалось в середине 1940 – начале 1990-х гг. По преиму-
ществу это были потомки самоходов и российских, прибывшие из различн
ых деревень Омской, Ново-
сибирской, Курганской областей и Алтайского края. По данным похозяйственных книг Качуковской
сельской администрации в настоящее время в селе проживают 146 русских, что составляет 20% от всего
населения, татар насчитывается 557 человек (76,6%). Несмотря на то, что русские проживают в насе-
ленных пунктах со значительным преобладанием тюркского населения и их совместное проживание
чуть прев
ышает полстолетия, в среде русского населения сформировался устойчивый этнический образ
их соседей – татар.
Рассказы информаторов, в которых сконцентрированы их этнические представления, весьма про-
тиворечивы. В них соседствует два противоположных образа татар. Первый (пра-)образ выражен
фразой-характеристикой, которая достаточно часто повторяется в рассказах различных информаторов:
«татары – жестокие и вредные». Эт
о высказывание свидетельствует о напряженных отношениях между
первоначальным населением исследуемых деревень и пришлым – русскими. Пожилые информаторы
вспоминают, что в годы их молодости, которые приходились на конец 1940 – начало 1950-х гг., «рус-
ские еще не дружили с татарами» [1, л. 97].
По мере обживания русских на новом месте и знакомству с культурно-бытовыми особенностями
сосед
ей, отношения стабилизировались и начал формироваться новый этнический образ. Он был связан
с тем, что русские стали ощущать себя не «гостями» в татарских деревнях, не вынужденными пересе-
ленцами, а полноправными членами общества. Поэтому часто у информаторов фигурирует высказы-
вание, что «татары считают себя здесь (в данном населенном пункте – С.К.) хозяевами» [1
, л. 87, 90]. К
этому же, возможно, следует отнести тот факт, что между русской и татарской молодежью проис-
ходили драки.
Дальнейшее развитие этнического образа так же было связано с уверенностью русских в превос-
ходстве их культуры над культурой соседей. С этим связано отношение к татарам как ученикам, убеж-
денность в том, что то
лько с приходом русских татары стали жить лучше, «правильнее», как русские.
Информаторы пренебрежительно замечали, что татары жили в основном собирательством, «огороды не
129
садили», «не знали даже как картошку садить», «татары собирали серу, ягоды, шишки и обменивали на
картошку». Следует отметить, что нивелирование хозяйственных занятий различных народов Сибири
принадлежит скорее не русской культуре в целом, сколько позиции советской власти и реализуемой ею
экономического курса.
Из-за разницы хозяйственно-бытового уклада и, соответственно, различного темпа хо
зяйственной
жизни, у русского населения с. Качуково сформировалось устойчивое представление, что татары «мало
работают, ленивые, только отдыхают и развлекаются». Этот стереотип закрепился в фольклоре в виде
следующей частушки:
Отдай меня, мать, за татарина,
Я бы век не работала, стала барыней.
Так как этнический образ татар создавался в сравнении с представлениями русских о са
мих себе и
своей культуре, все, что так или иначе было близко к «я-образу» русских, воспринималось позитивно, а
то, что отличалось от этих представлений – негативно. Например, основываясь на антропологических
различиях сибирских и казанских татар, проживающих в с. Качуково, русские информаторы замечали,
что «…татары есть красивые, белые, как русские, а в других деревнях – узко
глазые, загорелые». Один
из информаторов, рассказывая о том, что её внучка встречалась с татарином, добавила, что «внучка
встречалась с хорошим, русым, а не черным» татарином.
Совместное проживание повлияло на формирование установок на межэтнические браки среди
русских. Установка на межэтнические браки русских с. Качуково выразилась в том, что 57,
1% опро-
шенных согласны на брак с человеком другой национальности, 21,4% – разрешили бы детям, 21,4% –
отнеслись отрицательно к межэтническим бракам. Процент опрошенных, относящихся положительно к
межэтническим бракам, высокий не только у русских, но и у татар (84,8% дали свое согласие на брак с
человеком другой национальности). По данным похозяйственных книг из 162 зафиксированных браков
43 – между татар
ами и русскими (24,5%). Такое количество смешанных браков является результатом
как длительного проживания русских и татар в одном населенном пункте (на протяжении двух поко-
лений), так и изолированного место расположения с. Качуково от других русских населенных пунктов.
Установки на межэтнические браки подтверждаются визуальными наблюдениями за антропологи-
ческими особенностями населения с. Качуково, вн
ешний вид которого носит следы брачного взаимо-
действия русских и татар.
Таким образом, на протяжении более полувека наблюдается динамичное развитие этнического
образа татар, создаваемого русским населением, который обусловлен как совместным проживанием в
одном населенном пункте, так и брачными контактами. Культура тюркского населения данного микро-
региона претерпела значительные изменения на протяжении XX в. под влияни
ем переселенцев (русских
и татар) из Европейской России.
Список литературы
1. Архив Музея археологии и этнографии Омского государственного университета (Архив МАЭ
ОмГУ). Ф. I. Д. 145-1.
2. Архив МАЭ ОмГУ. Ф. 1. П. 158-8.
3. Государственное учреждение Тюменской области «Государственный архив в г. Тобольске». Ф. 154.
Оп. 8. Д. 31, 143, 307, 354, 470, 642, 893.
4. Долгих Б.О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. – М.: Изд-во АН СССР, 1960. –
622 с. – (Тр. Ин-та этн
ографии. Нов. серия. Т. 55).
5. Корусенко С.Н. Хозяйственные взаимоотношения татар и русских в Среднем Прииртышье в конце
XIX – начале XX вв. (на примере татарского поселения Инцисс и близлежащих русских деревень Муром-
цевского района) // Русский вопрос: история и современность: Материалы докл. Второй всерос. науч. конф. –
Омск: Изд-е Ком-та по куль
туре и искусству Администрации Ом. обл., 1994. – Ч. 2. – С. 38–40.
6. Патканов С.К. Статистические данные, показывающие племенной состав населения Сибири, язык и
роды инородуев (на основании данных специальной разработки материалов переписи 1897 г.). – СПб.: тип.
Ш. Буссель, 1911. − Т. 2: Тобольская, Томская и Енисейская губернии. – 432 с.
7. РГАДА (Российский государственный архив древних актов). Ф. 214. Кн. 11
82.
8. РГАДА. Ф. 214. Кн. 1199.
9. Сатлыкова Р.К. Культурно-бытовые взаимодействия населения Среднего Прииртышья // Этнокуль-
турные процессы в Западной Сибири: Сб. ст. – Томск: Изд-во Том. ун-та, 1983. – С. 163–174.
130
Е.В. Куприянова
Россия, Челябинск, Южно-Уральский государственный университет
РЕЗУЛЬТАТЫ ЭКСПЕРИМЕНТОВ ПО МОДЕЛИРОВАНИЮ ТАФОНОМИЗАЦИИ
КОМПЛЕКСОВ УКРАШЕНИЙ В ПОГРЕБЕНИЯХ ЭПОХИ БРОНЗЫ
Археологическая тафономия занимается исследованием трансформаций, которые претерпевают
любые материалы, объекты и артефакты при их превращении в археологический источник [3; 11].
Тафономические процессы, происходящие в археологических комплексах, в частности, погребениях, во
многом остаются загадкой. Зачастую при раскопках трудно определить, находится ли предмет на своем
изначальном месте, определенном ему в процессе свершения ритуала, либо он был пере
мещен позже
под воздействием каких-то факторов. Особенно актуален этот вопрос при изучении положения укра-
шений и аксессуаров костюма, которые в подавляющем большинстве археологических памятников
являются единственным источником реконструкции костюма и одежды.
В частности, до сих пор не получили однозначной интерпретации исследователей сложные
комплексы женских украшений находимые в погребениях эпохи бронзы Юж
ного Урала и Казахстана. В
ряде женских погребений были зафиксированы сходные по принципам компоновки комплексы
украшений, находящиеся, как правило, в перемещенном состоянии, по разному интерпретированные
исследователями. О.А. Кривцова-Гракова реконструировала украшение из погребения 13 могильника
Алексеевский как обшивку ворота платья [5, рис. 8], Н.Б. Виноградов подобный комплекс украшений
из погребения 1 кургана 4 мо
гильника Кулевчи-6 называет декором шапочки или венчика [2, с. 200].
Между тем, несколько находок подобных комплексов в положении in situ (могильник Балыкты, огр. 14,
могильник Степное-7, погребение 17, могильник Спиридоновский, погребение 13 и пр.) неоднозначно
указывают на то, что данный вид украшения являлся челюстно-лицевой подвеской (мнение, выска-
занное Э.Р. Усмановой, и поддержанное автором данной статьи) [
6. с. 69–75; 8. с. 32–50; 9. с. 80]. Столь
же неопределенная ситуация характерна и для низок бус, находимых в районе щиколоток, которые
интерпретируются одними исследователями как обшивка штанов или обуви [4, с. 120; 7, с. 169], други-
ми как завязки обуви [6, с. 100–102; 10, с. 161]. Приводятся также различные варианты реконструкции
скоплений низок бус в районе груди как ожерелий [4, с. 125] либо нагрудников [6, с. 92
–93] и т.д.
Даже тщательная фиксация наборов украшений в погребениях не всегда может дать однозначные
ответы на возникающие вопросы, поскольку невозможно умозрительно определить, насколько совре-
менное положение украшения в могиле смещено относительно первоначального. В связи с этим нами
был задуманы и осуществлены эксперименты, имеющие целью моделирование тафонимизации комп-
лексов украшений в проц
ессе разрушения мягких тканей тела погребенного. Для достижения цели было
сформулировано несколько конкретных задач:
1. Установить различие перемещения в процессе разрушения «тела погребенного» украшений, за-
крепленных на общей основе (низок бус, сцепок обойм, накосников) и украшений, нашитых отдельно
(обшивка венчика, ворота);
2. На конечном этапе пронаблюдать разницу в положении украшений, ра
сполагавшихся на разных
сторонах тела/головы погребенной;
3. Сравнить соответствие внешнего вида тафономизированных остатков, полученных в ходе экспе-
римента и древних комплексов украшений;
4. Зафиксировать разницу в перемещении украшений при медленном и более быстром разрушении
«тела».
Для экспериментов были подобраны и сконструированы упрощенные копии древних украшений:
накосник и лицевая подвеска (металлические детал
и крепились на бумажной основе и нитях), бисер и
бронзовые бусины, бляшки. Поскольку наблюдение за разрушением трупа в реальности неосущест-
вимо, нами было избрано два пути, способных так или иначе смоделировать разрушение основы (тела),
при сохранении находящихся на нем украшений.
Эксперимент № 1 «Снежная кукла» (рис. 1, 1–3).
Из снега была смоделирована верхняя часть тела человека (го
лова и туловище), соответствующая
по размерам телу ребенка 6–7 лет (рис. 1.1). На теле были закреплены украшения: накосное украшение
обвито вокруг «косы», челюстно-лицевая подвеска закреплена с двух сторон в районе «висков»,
обрамляя «лицо», бронзовые бусы закреплены вокруг «головы», моделируя обшивку венчика, бисер
закреплен на «груди» вокруг «шеи», маркируя обшивку во
рота одежды, в центре закреплена бронзовая
бляха – пуговица на вороте. С целью моделирования медленного разрушения «тела» макет был уложен
при комнатной температуре на бок – соответственно положению тел в погребениях эпохи бронзы. В
процессе постепенного таяния проводилась фотофиксация происходящих перемещений украшений
через 1,5–2,5 часа. От начала эксперимента до полного таяния снега прошло в общей сложн
ости около 9