Бердников Г.П. (глав.ред). История всемирной литературы в 9 томах, Том 2

Подождите немного. Документ загружается.

КЛАССИЧЕСКАЯ ДРЕВНЕИНДИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА 41

противоречат друг другу. Так, ряд рассказов (I,

24; II, 5; II, 6; V, 10 и др.) демонстрирует все-

силие рока. Но в притче о трех рыбах (I, 17)

проповедуется человеческая активность, а одна

из вставных сентенций утверждает:

Как гончар лепит из кома глины

все, что пи пожелает,

Так человек- обретает судьбу,

какую сам себе содеял.

Дидактическая рамка «Панчатантры», таким

образом, служит, по существу, только внешним

средством, призванным связать независимые

тексты. Нравоучительная функция не исклю-

чает, но предполагает функцию развлекатель-

ную, отступая часто на второй план. Правомер-

но считать, что не потребность в назидании вы-

звала к жизни «Панчатантру», а вслед за нею и

другие сборники обрамленной повести, но, на-

против, нарративные, чисто художественные за-

дачи обусловили применение рамочной техники,

позволяющей объединять в пределах одного

сборника разнородные рассказы.

Среди этих рассказов, как мы уже говорили,

можно встретить сказки и басни, мифы, притчи

и анекдоты, заимствованные в основном из

фольклорной традиции. Но, подвергнутые лите-

ратурной обработке, эти фольклорные жанро-

вые формы предстают в «Панчатантре» в

синкретическом единстве, сливаясь и переходя

одна в другую. Так, бытовой сюжет об обману-

той любовником распутнице заканчивается

притчей о шакалке, потерявшей и мясо, которое

уже было у ней в зубах, и рыбу, за которой она

погналась (IV, 8). Рассказ об обогащении лов-

кого тележника переходит в басню о верблюде,

не слушавшем советов и растерзанном львом

(IV, 10). История о корыстолюбивом цирюль-

нике, убившем моиахов-джайиов, органически

слита со сказочным сюжетом о превращении

людей в золото (рамка V книги). Своеобразие

рассказов «Панчатантры» определяется также и

тем, что многие среди них насыщены элемента-

ми мифов, и мифологические фигуры (боги, по-

лубоги и демоны) выступают активными участ-

никами описываемых событий на равных пра-

вах с героями — людьми и животными.

При всем своем сказочном колорите и мифо-

логической образности «Панчатантра», как ред-

ко какое иное произведение санскритской лите-

ратуры. рисует широкую панораму индийского

быта и социальной жизни. С помощью испыгап-

ного оружия — аллегории — ее создатели вы-

ступают иротив интриг и лицемерия царского

двора, жестокости и алчности чиновников, все-

силия богатства и т. п. В то же время, изобра-

жая представителей различных общественных

групп — царей и их советников, воинов и зем-

ледельцев, купцов и ремесленников, монахов и

гетер, — они пи одной из них не отдают своего

предпочтения. О каком бы герое ни шла речь,

степень сочувствия к нему и меру его уснеха

определяют в рассказах «Панчатантры» не его

социальное положение, а присущие ему лов-

кость, решительность, смелость, ум. И такой

угол зрения придает «Панчатантре» в целом

очевидную демократическую окраску.

Демократизм содержания, искусное сочетание

нравоучительных и развлекательных задач, мас-

терство композиции сделали «Панчатантру» об-

разцом для широкого круга произведений тина

обрамленной повести в восточных литературах

(ср. персидские и арабские «Синдбадову книгу»,

«Книгу попугая», «Тысячу и одну ночь» и др.),

а затем и на Западе (ср., например, «Декаме-

рон» Боккаччо). Сама «Панчатантра» уже в

VI в. была переложена на пехлевийский (сред-

неперсидский язык), с пехлевийского переведе-

на на сирийский и позже па арабский. В свою

очередь, арабское переложение, известное под

названием «Калила и Димна», оказалось пере-

веденным свыше двухсот раз на более чем 60

Языков Европы и Азии, в том числе на русский,

и тем самым «Панчатантре», по справедливому

замечанию выдающегося русского индолога ака-

демика С. Ф. Ольденбурга, «было суждено пос-

ле Библии стать одною из самых распростра-

ненных в мире книг».

САНСКРИТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

IV—VIII ВВ. Н. Э.

Важнейшим событием в истории раннего индий-

ского Средневековья было создание новой об-

ширной империи, объединившей на сравнитель-

но долгий срок почти всю Индию. Во главе этой

империи стояла династия Гуптов, правителей

Паталипутры в Магадхе. Основатель династии

Чандрагупта 1 (ок. 320—335) и его преемпики

Самудрагупга (ок. 335—376), Чандрагупта II

(ок. 376—414), Кумарагупта (ок. 414—455)

присоединили к территории Магадхи подавляю-

щее большинство монархий и республик Север-

ной Индии, а государства Центральной и Юж-

ной Индии были вынуждены или платить Гуп-

там дапь, или признать свою зависимость, от их

империи.

Индия в эпоху господства Гуптов получила

некоторую передышку от иноземных вторжений,

а частичное преодоление внутренних междоусо-

биц способствовало значительному подъему ее

экономики и культуры. Надписи, оставшиеся от

эпохи Гуптов, литературные памятники и, нако-

нец, записки иностранных путешественников,

посетивших Индию, рассказывают о процветаю-

щих городах, о бурном росте земледелия и реме-

ЛИТЕРАТУРЫ ЮЖНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

«сел, об оживленной торговле внутри страны и

вне ее — через морские порты — с Западом

(Римская империя) и с Востоком. Усиливается

культурная экспансия Индии в Юго-Восточную

Азию; в Бирме, Сиаме, Камбодже, на Суматре,

Яве, Бали и Борнео возникают поселения ин-

дийских колонистов; прочные связи

—

и торго-

вые, и культурные — устанавливаются с Китаем.

Однако период мира и сравнительного благо-

получия длился недолго. Уже царь Скандагупта

(ок. 455—465) был вынужден столкнуться с

вторгшимися в страну гуннами. И хотя их пер-

вая попытка захватить Северную Индию закон-

чилась неудачей, еще в течение целого века на-

следникам Скандагупты приходилось отражать

все новые и новые волны гуннских завоевателей.

Еще больше ослабляли державу Гуптов внутрен-

ние раздоры. Одна за другой стали отпадать от

нее отдельные провинции и вассальные государ-

ства, и к середине VI в. от могущественной им-

перии фактически не осталось и следа.

Однако тот творческий импульс, который по-

лучила индийская культура в годы относитель-

ного мира и единства, иссяк не сразу, идеоло-

гию, науку, искусство и литературу эпохи Гуп-

тов связывает с последующими двумя столетия-

ми столь много общего, что период IV — сере-

дину VIII в. принято в целом рассматривать

как наиболее блестящий период классической

индийской культуры.

Подобно тому как создание империи Гуптов

было политическим итогом отмеченной уже ра-

пее тенденции к внутренней консолидации ин-

дийского общества, в области религиозной жиз-

ни итогом той же тенденции была окончатель-

ная победа брахманической религии над буд-

дизмом и джайнизмом.

Рост влияния брахманической религии потре-

бовал новой письменной фиксации ее догматов,

тем более что со времени Вед они претерпели

значительные изменения. И в середине I тыс.

н. э. были заново отредактированы древние пу-

раны, ставшие священными книгами индуизма,

как принято называть возрожденный брахма-

низм.

Пураны (букв, древние сказания) тесно при-

мыкают к древнеиндийскому эпосу и по содер-

жанию, и по форме. Их можно рассматривать

как популярные энциклопедии индуизма в его

религиозном, историческом, социальном и поли-

тическом аспектах. Всего имеется 18 больших

и 18 малых пурап, содержащих в общей слож-

ности около 400 тысяч стихов. Среди больших

пуран самыми ранними и наиболее значитель-

ными считаются «Маркандея-пурана» (время

составления ок. III—V вв.), «Ваю-пурана»

(III—V вв.), «Вишну-пурана» (III—V вв.),

«Матсья-пурана» (VI—VII вв.) и «Бхагавата-

пурана» (VI—X вв.). Большинство пуран делит-

ся на вишнуитские и шиваитские в зависимости

от того, культу которого из двух главных богов

индуизма они посвящены. Но в целом все они

достаточно согласованно излагают мифологиче-

ские и космогонические представления индусов,

генеалогию богов и царских династий прошлого,

древние сказания и легенды.

Для истории древнеиндийской литературы

особенно важны этические учения пуран. Пу-

раны признают три пути конечного освобожде-

ния человека: путь действия — иеэгоистическо-

го выполнения личного долга, путь знания —

поисков истинной реальности и путь любви и

почитания бога — бхакти. Между этими тремя

путями нет антагонизма, но постепенно, в связи

с эволюцией вишнуитских и шиваитских сект,

пути бхакти отдается наибольшее предпочтение,

и именно его особенно страстно пропагандирует

«Бхагавата-пурана», в которой состояние само-

забвенной, экстатической любви к богу симво-

лизируется поэтичной легендой о любви пасту-

шек к Кришне-Вишну. Наряду с этическими

идеями для последующей индийской литерату-

ры имело большое значение и учение пуран об

аватарах (воплощениях) бога Вишну, который

в том или ином земном обличье нисходит с неба,

чтобы избавить людей от гибели.

Индуизм, кодифицированный в пуранах, был

официальной религией и Гуптов, и их преемни-

ков на Севере и Юге Индии. Однако оттеснен-

ные па второй план буддизм и джайнизм еще

не всюду утратили свою популярность. Остатки

буддийских и джайнских храмов классической

эпохи, многочисленные произведения скульпту-

ры и живописи, свидетельства китайских па-

ломников в Индии Фа-сяня (начало V в.) и

Сюаиь-цзапа (середина VII в.) говорят не толь-

ко о веротерпимости как важнейшей черте ре-

лигиозной жизни этого периода, по и о покрови-

тельстве буддистам и джайнам со стороны неко-

торых индусских правителей. Имепно на это

время приходится окончательная редакция

джайнского канона, расцвет буддийского уни-

верситета в Наланде; и если в трудах Ишвара-

кришиы, Ватсьяяны, Прашастапады, Кумарилы

и других мыслителей эпохи Гуптов окончатель-

но оформились шесть основных систем индуист-

ской философии, не меньшее значение и извест-

ность приобрели сочинения таких выдающихся

философов и логиков буддизма классического

века, как Асанга, Васубандху, Дхармакирти,

Дигнага и др.

Наряду с философией больших успехов до-

стигли и иные отрасли индийской науки. По

многим письменным памятникам мы можем

судить о значительных достижениях химии,

естествознания, медицины; грамматика и лекси-

КЛАССИЧЕСКАЯ ДРЕВНЕИНДИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Кришна, гопи и стадо на берегах Ямуны

Миниатюра XVIII в. Национальный музей Индии в Ныо-Дели

кография этого времени представлены сохра-

няющими и по сию пору свое значение трудами

Амары (вероятно, V в.), Чандрагомина (ок.

600 г.) и Бхартрихари (VII в.), а астрономия и

математика — трактатами Арьябхатты (V—

VI вв.), Варахамихиры (VI в.) и Брахмагупты

(VII в.), сникавшими себе мировую славу.

Однако период IV—VIII вв. индийской исто-

рии в первую очередь был отмечен исключи-

тельным расцветом искусства и литературы.

Подавляющее большинство произведений архи-

тектуры, скульптуры и живописи этой эпохи

безвозвратно погибли. Но и то, что уцелело, на-

пример изваяния будд и брахманических бо-

жеств в Сарнатхе, Матхуре, Эллоре и Канчи,

иидуистские храмы в Деогархе и Бхитаргаоие,

буддийские ступы в Санчи, настенные росписи

мадрасского храма Шиттаинавашала или багх-

ских пещер, говорит о многообразии, о естест-

венности и гармоничности индийского искусст-

ва той поры. Широко известны пещерные храмы

Аджанты. Эти храмы, которые буддийские мо-

нахи начали строить с III в. до н. э., представ-

ляют собой замечательный синтез архитектуры,

скульптуры и живописи; и их фрески, изобра-

жающие людей, богов, героев джатак на фопе

красочного пейзажа, обрамленные тонким орна-

ментом, стали лучшим выражением одухотво-

ренного, глубокого по замыслу и в то же время

утонченного искусства Древней Индии.

Эти же черты характеризуют и классическую

индийскую литературу. При всем разнообразии

содержания и художественных средств в драмах

Шудраки, Харши и Бхавабхути, поэмах Бхара-

ви и Магхи, лирике Амару и Бхартрихари — все

они так или иначе тесно связаны с идеологиче-

скими и эстетическими веяниями и тенденция-

ми своей эпохи. И наиболее полное воплощение

эти тенденции получили в творчестве самого

выдающегося художника классического периода

индийской литературы — Калидасы.

В 1789 г. в Калькутте появился первый пере-

вод на английский язык драмы Калидасы «Ша-

кунтала». И сразу это творение древнеиндий-

ского поэта вызвало восхищение Гете и Гердера

в Германии, Карамзина в России, было переве-

дено на многие европейские языки. С тех пор

имя Калидасы в глазах неиндийского читателя

стало как бы символом лучших достижений

44 ЛИТЕРАТУРЫ ЮЖНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

древнеиндийской литературы и — даже более

широко — индийской культуры.

Однако о самом Калидасе нам известно чрез-

вычайно мало. Определяя время его жизни, уче-

ные расходятся друг с другом иногда на 600, а

то и на 800 лет. Все же наиболее вероятно, что

Калидаса жил в эпоху Гуптов, в IV или V в.

В пользу такой датировки говорит и общий ха-

рактер его творчества, и то, что в некоторых его

произведениях можно найти следы влияния

Ашвагхоши и те завуалированные намеки на

отдельных правителей империи Гуптов, кото-

рые, как полагает ряд исследователей, удалось

обнаружить в его поэмах и драмах. Нижней гра-

ницей творчества Калидасы служит при этом

айхольская надпись 634 г., которая уже упоми-

нает его как великого поэта, и, скорее всего,

Калидаса жил не позднее 473 г., когда была

создана надпись в стихах на степе мандасор-

ского храма, перелагающая несколько строф из

поэмы Калидасы «Мегхадута».

Еще меньшим количеством сведений мы рас-

полагаем о личности Калидасы. Многочислен-

ные легенды о его жизни фантастичны и мало-

достоверны. Наиболее распространенная из них

рассказывает, что Калидаса был брахманом, в

юные годы очень бедным и невежественным.

Его жена, образованная и мудрая женщина,

прогнала его из дому. Тогда Калидаса провел

ночь в храме богини Кали, и та одарила его зна-

нием всех наук и редкостным поэтическим да-

ром. Отсюда происходит и имя поэта — Кали-

даса, что означает па санскрите «Раб Кали».

Индийская традиция приписывает Калидасе

большое число (около тридцати) художествен-

ных произведений. Однако бесспорно принадле-

жащими Калидасе обычно считаются только

шесть: лирическая поэма «Мегхадута» («Обла-

ко-вестник»), эпические поэмы «Кумарасамбха-

ва» («Рождение [бога войны] Кумары») и

«Рагхувапша» («Родословная Рагху») и три

драмы: «Малявикагнимитра» («Малявика и

Агиимитра»), «Абхиджияна-Шакуптала»

(«Признанная [по кольцу] Шакуптала») и

«Викраморваши» («Мужеством [обретенная]

Ѵрваши»).

Некоторые ученые полагают, что Калидасе

принадлежит еще одна, самая ранняя в его

творчестве поэма — «Ритусамхара» («Времена

года»), которая, хотя и уступает остальным

произведениям в оригинальности и художест-

венной силе, все-таки обнаруживает некото-

рые специфические черты его таланта и отме-

чена незаурядным поэтическим мастерством.

Лучшим образцом лирики Калидасы, а может

быть, и всей древнеиндийской лирріки в целом

является его поэма «Мегхадута». В этой поэме,

состоящей, согласно различным рукописям, из

100—140 строф, Калидаса рассказывает, как

некий якша (полубог из свиты верховного вла-

стителя богатств Куберы), сосланный далеко па

юг за какую-то провинность, передает с прохо-

дящим облаком послание любви и утешения

своей жене. Большую часть поэмы занимает

рассказ якши о пути, по которому облако дол-

жно попасть к пему на родину. Такой прием

позволяет Калидасе дать поэтичные описания

сел и городов, жителей Индии, ее рек и гор,

тонко отразить в каждой картине ландшафта

надежды и чувства своего героя. Якша тоскует

в разлуке со своей женой, и реки на пути облака

представляются ему в виде прекрасных женщин,

а само облако — страстным любовником, уте-

шающим их после долгой разлуки:

В разлуке исхудав, косою тонкой извивая струйки

II потускнев от листьев, что поблекли и с дерев

упали,

Река тоску жеиы, в разлуке любящей, тебе

представит:

Твой долг теперь ее утешить и наполнить свежей

влагой.

(Перевод П. Риттсра)

Подобного рода параллели позволяют Кали-

дасе сохранить на протяжении всей поэмы ее

основное настроение и эмоционально и логиче-

ски подвести читателя к заключительной и

кульминационной части поэмы — посланию, ко-

торое якша поручает передать облаку.

Исследователи творчества Калидасы полага-

ют, что сюжет «Мегхадуты» возник у поэта иод

влиянием эпизодов из четвертой книги «Рамая-

ны», где в качестве вестника от Рамы к Сите

отправляется на Ланку сын бога ветра Хапу-

ман. Возможно, так и было на самом деле. Но

примечательно то, что в «Рамаяне» Рама и не

пытается передать с Хапуманом личное, выра-

жающее его чувства послание, уверить Ситу в

своей любви или утешить ее в разлуке, он про-

сто хочет узнать, где она и ліва ли еще. С

эпической певозмутимостыо героя Вальмпки

резко контрастирует но; юность, пылкость, ис-

кренность послания ГІкши:

Твой взгляд подобен взгляду лани,

чело высокое — лупе.

Твой стан я узнаю в лиане,

зогиутую бровь — в волне,

А локопы — в павлиньих перьях,

а щеки — в заревом огне,

Но цельное твое подобье

еще не повстречалось мне...

Ты снишься мое, я простираю

с надеждой руки, но едва

К тебе приближусь,— обретаю

лишь призрак вместо естества,

КЛАССИЧЕСКАЯ ДРЕВНЕИНДИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

И, мне сочувствуя всем сердцем,

лесные плачут божества,—

Вот почему росой жемчужной

ноіфыты ветви и трава.

(Перевод С. Липкина)

Две эпические поэмы Калидасы — «Рагху-

ванша» и «Кумарасамбхава» — образцы того

классического жанра, который в санскритской

поэтике получил название «махакавья». Маха-

кавья, или «большая поэма», должна была,

согласно требованиям поэтических трактатов,

состоять из отдельных песен, композиционно

снизанных друг с другом, свой сюжет она заим-

ствовала из классического эпоса или пуран, ее

горою полагалось быть благородным, мудрым

и успешно преодолевать все встречающиеся на

его пути препятствия; изложение содержания

следовало украшать описаниями городов, океа-

нов, сезонов года, восходов и заходов солнца, пи-

рушек, любовных свиданий и т. д.

Всем этим требованиям так или иначе соот-

ветствуют поэмы Калидасы, но те художест-

венные приемы, которые у поэта меньшего мас-

штаба неизбежно выглядели бы искусственны-

ми и шаблонными, у Калидасы были естествен-

ны, органичны и закономерны, так что кажется,

что не он подчинялся традиционным правилам,

а сами эти правила были созданы на основе его

произведений. К тому же Калидаса не чувство-

вал себя слишком скованным жесткими рамка-

ми традиции, и хотя содержание обеих поэм он

заимствует из пурапических легенд и частично

и; «Рамаяны», в соответствии со своим замыс-

лом оп нередко разрешает себе значительные

отклонения от классических форм преданий, не

говоря уже об оригинальной трактовке поступ-

ков и характеров героев.

Из двух эпических поэм Калидасы «Рагхуваи-

ша» ближе стоит к тем формам литературного

эпоса, которые в Европе представлены «Энеи-

дой» Вергилия или позднее поэмами Камоэнса,

Роисара, Хераскова и других поэтов. Идея эпи-

ческого утверждения складывающегося обще-

индийского государства, отражеппая в «Рагху-

ваише», была неразрывно связана с основными

политическими тенденциями эпохи Гуптов. Од-

нако, если для Европы XV—XVIII вв. литера-

турный эпос был искусственным жанром, в Ин-

дии IV—V вв., как и в Риме I в. до н. э., когда

возможности эпической формы еще не были ис-

чсфпапы, он был представлен своими лучшими

образцами.

«Рагхуванша» в 19 песнях рассказывает исто-

рию легендарных цареіі «Солнечной династии»,

к которым принадлежал и национальный герой

Мидии Рама. Калидаса использует легендарный

материал, чтобы предложить свое понимание

образа идеального правителя могущественной

монархии. В первых строфах поэмы он обещает,

что будет писать о царях,

О тех, кто миру дарит благо

от дня рожденья до кончины,

О тех, кому земля подвластна,—

ее низины и вершины,

О тех, кто вплоть до океана

простер своей страны границы,

О тех, кто вплоть до небосвода

промчал победно колесницы...

О тех, кто бодрствует на страже,

о тех, кто страждущим подмога,

О тех, кто судит виноватых

спокойно, правильно и строго...

(Перевод С. Липкина)

Эта панегирическая декларация оказывается

той общей мерой, которую можно приложить

почти ко всем описанным Калидасой царям. И

тем не менее она обретает гілоть и смысл, не

кажется традиционным шаблоном, потому что

в каждом герое Калидаса стремится подчерк-

нуть его индивидуальность, личные его качест-

ва согласовать с высоким пониманием царского

долга. И вот самоотверженного и страстно жаж-

дущего сына Дилипу (I —II песни) сменяет

мужественный, дерзко бросающий вызов на

поединок самому Индре завоеватель Рагху

(III

—

IV песни), пылкого и преданного в любви

Аджу (V—VIII песни) — благочестивый Да-

шаратха (IX песнь), верного своему долгу пе-

ред страной и народом Раму (X—XV песни) —

мудрый и предусмотрительный правитель Атит-

хи (XVII песнь).

Калидаса стремится показать, что три жиз-

ненные цели, которые, как учат пураны, откры-

ты перед человеком: дхарма (религиозный долг,

закон, добродетель), артха (польза, жизненная

выгода), кама (любовь), — не противоречат

друг другу, и истинный правитель должен ра-

зумно сочетать добродетель с государственной

необходимостью, а благо народа с собственными

желаниями и склонностями. Когда же верх бе-

рет что-то одно, последствия могут быть самыми

горестными. Поэтому даже Рама, когда он, при-

слушиваясь к ропоту парода, изгоняет любимую

Ситу, тем самым наносит себе ущерб как чело-

веку, и его осуждают в поэме и его брат Лакш-

мана, и брахман Вальмики. Поэтому в послед-

ней (XIX) песне поэмы в столь неприглядных

красках описаны царствование и смерть Агни-

варны, который настолько предался беспечной и

распутной жизни, что своим подданным, если

те желали его видеть, показывал лишь ногу из

окна своего гарема.

На злосчастном царствовании Агниварны —

единственном отрицательном персонаже среди

ЛИТЕРАТУРЫ ЮЖНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

властителей «Солнечной династии» — поэма

обрывается. И остается неясным, случай ли по-

мешал Калидасе ее закончить или, может быть,

он сделал это сознательно, чтобы показать, как

по мере приближения современной ему эпохи

вырождаются славные традиции героической

Древности.

Неоконченной считается и вторая эпическая

поэма Калидасы, «Кумарасамбхава». К восьми

первым песням, сочиненным Калидасой, позднее

добавили еще девять песен, несравненно более

слабых в художественном отношении. Причи-

ной этому был, вероятно, тот парадоксальный

факт, что, посвятив поэму, если судить по ее

названию, рождению бога войны Кумары, Ка-

лидаса ни слова о Кумаре не сказал, а ограни-

чился описанием свадьбы его родителей, богов

Шивы и Парвати. Какой-то подражатель Кали-

дасы и попытался, видимо, восполнить пробел.

Но было ли это действительно пробелом? Любое

произведение Калидасы отличается редким в

древнеиндийской литературе композиционным

единством. Восемь песен поэмы посвятил Кали-

даса рассказу о сначала тщетных, а потом увен-

чавшихся успехом усилиях Парвати добиться

благосклонности великого бога-аскета. Если бы

затем Калидаса перешел к повествованию о

рождении их сына и его подвигах, как это сде-

лал его последователь, в поэме фактически бы-

ло бы два сюжета. И, может быть, почувствовав

это, Калидаса оставил поэму такой, какая она

есть, тем более что рождение Кумары предпо-

лагалось самой свадьбой Парвати и Шивы.

Любовь богов Калидаса рисует как высокий

символ человеческой любви, со всей ее самоот-

верженностью, колебаниями, отчаянием и стра-

стью. Пураническая легенда, которой пользо-

вался Калидаса, рассказывает, что свадьба Ши-

вы и Парвати была предопределена заранее, ибо

боги нуждались в появлении на свет их сына,

который один мог сокрушить демона Тараку.

Но Калидаса, хоть и упоминает о предопределе-

нии, лишает его какой бы то ни было значимо-

сти для развития сюжета. Так, когда Индра по-

сылает бога любви Каму, чтобы он поразил Ши-

ву своей стрелой, разгневанный Шива испепе-

ляет его взглядом. И не чужая помощь, не пред-

определение судьбы, а самоотверженность самой

Парвати и ее преданность Шиве венчают ее уси-

лия успехом.

В «Кумарасамбхаве» Калидаса обнаруживает

большое мастерство в описаниях мельчайших

оттенков человеческих эмоций, особенно в эпи-

зодах, где речь идет о Парвати: ее робости, с

которой она впервые приближается к Шиве, по-

степенно нарастающей влюбленности, борьбы

гордости со страстью, когда ей кажется, что Ши-

ва ее отверг, слепого подвижничества любви и

смешанного чувства страха и радости, когд

она становится невестой.

Как и всюду у Калидасы, любовные сцепі

рисуются в поэме в гармонической связи с опи

саниями природы. Поэма о силе любви откры

вается величественной картиной покрытых сне

гом и увенчанных драгоценными коронами Ги

малайских гор (I песнь), появление Камы сов

надает с чарующим началом весны (III песнь)

а рассказ об утолении страсти завершается

конце поэмы (VIII песнь) умиротворяющил

описанием вечернего неба, на котором узкая по

лоска зари напоминает окрашенный кровьк

кривой меч, оставшийся лежать на поле сраже-

ния, а появившийся месяц откидывает назал

темные волосы своей возлюбленной ночи

целует ее в уста так нежно, что она закрывает

свои глаза — ночные лотосы.

Эмоциональная насыщенность вообще была

свойственна эпической индийской поэзии клас-

сической эпохи, но лирический строй «Кумара-

самбхавы» составлял специфическую черту твор-

чества именно Калидасы, и это роднит его поэму

как с «Мегхадутой», так и с тремя его драмами.

В пьесах Калидасы нет острых драматических

конфликтов, непримиримого столкновения ха-

рактеров, нет даже неожиданных поворотов сю-

жета, ибо зритель заранее был осведомлен об их

содержании и уверен в благополучном исходе.

Это по преимуществу лирические драмы, в ко-

торых раскрываются законы человеческого

сердца, где доминируют поэзия любви и поэзия

природы. Однако обаяние этих драм не только

в красоте образов, изяществе стиля, тонкой игре

чувств и настроений героев — все это, пусть в

меньшей степени, было присуще и иным древ-

неиндийским драматургам, — но и в удивитель-

ной гармонической цельности и последователь-

ности их эстетической концепции.

«Малявикагнимитра» — драма легкой при-

дворной интриги. Ее действие происходит в бес-

печной и фривольной атмосфере царского двор-

ца. Ее герои — царь Агнимитра и его возлюб-

ленная царевна-пленница Малявика краси-

вы, галантны, пылки, но в то же время и дипло-

матичны в своей любви. Для их счастливого

соединения достаточно усилий трезвого и остро-

умного шута (видушаки) Гаутамы — централь-

ного персонажа пьесы, — который умеет и сдер-

жать нетерпение своего повелителя, и успокоить

ревность цариц Дхарини и Иравати, и устроить

при помощи хитрых уловок свидание влюблен-

ных. Это драма любви, любви искренней, ча-

рующей и изящной, но, пожалуй, не претендую-

щей на особую глубину и силу чувства.

Совсем иной характер драмы «Викраморва-

ши». Ее героиня — апсара (небесная нимфа)

Урваши ради своей любви к земному царю

*Нисхождение Ганги». Фрагмент

Махабалипурам (близ Мадраса). VII в.

ЛИТЕРАТУРЫ ЮЖНОЙ И tui о-ПОСУТОЧНОЙ АЗИИ

Пуруравасу отказывается от пребывания на не-

бе, а для царя не нужны ни радости царской

ЖРЯ ни, ни блеск величия, если рядом с ним нет

Урваши; поглощенные своей страстью, они про-

являют ее со всею полнотой и силой. Когда

Урваши из-за своей оплошности превращена в

лиану, весь мир становится для царя как бы

ареной' его горя. Почти весь четвертый акт

пьесы занят страстным монологом отчаявше-

гося Пурураваса, странствующего в поисках

пропавшей возлюбленной. В своем моноло-

ге-плаче, являющемся шедевром лирики Кали-

дасы, царь переходит от иллюзии к разочаро-

ванию, обращается за помощью и к живой и к

неживой природе, принимает за ответ на свои

заклинания эхо собственного голоса, и тоскли-

вый крик лебедя кажется ему звоном браслетов

любимой. Искренность отчаяния и стойкость на-

дежды помогают ему вновь обрести Урваши, и

даже боги склоняются перед их любовью, разре-

шая нимфе остаться во дворце царя до конца

его дней.

В «Шакунтале», наиболее известной из драм

Калидасы, нет напряжения страсти, присущего

«Викраморваши», тем более в ней нет грациоз-

ной беззаботности «Малявикагнимитры», но в

своем строгом и спокойном течении она как бы

синтезирует звучащие в двух других пьесах мо-

тивы.

Сюжет «ПІакунталы» впервые был изложен в

одном из эпических сказаний «Махабхараты»,

где царь Душьянта соблазняет девушку-отшель-

ницу, а затем отрекается от нее, потому что

боится кривотолков среди подданных, и лишь

голос с неба заставляет его признать ее женою.

В своей пьесе Калидаса снимает вину с героя:

Душьянта теряет память из-за проклятия аске-

та Дурвасаса, которого невольно оскорбила ІПа-

кунтала, и влюбленные оказываются обречен-

ными на долгую разлуку. Калидаса сознательно

очищает поведение Душьянты от каких-либо

эгоистичных или корыстных мотивов, в не-

счастье героев пет их вины, и оно представляет-

ся как бы символическим отражением того ду-

шевного разлада, той слепоты сердца, которые

для Калидасы и иных древнеиндийских поэтов

были одним из роковых законов или свойств

юбви.

Увы, мое скорбное сердце на миг задремало,

Во сне услыхало, как горестно плачет она,

По сие увидало печальные очи газели,

Проснулось, чтоб плакать и плакать и горько

жалеть.

(Перевод К. Бальмонта)

Вообще искать чыо-либо вину, пусть даже

трагическую вину в духе греческой драмы, в

•ч< Шакунтале» бессмыслеппо. Некоторые крити-

ки пытались объяснить страдания, выпавши

на долю влюбленных, тем, что они вступили

не освященный обрядами брак, не испросив з?

ранее согласия Канвы, приемного отца Шакун

талы, и повинуясь лишь голосу своего сердца

Но ни сам Канва, ни голос с неба, который оі

слышит, ни прародитель богов и людей Кашья

па не только не осуждают Душьянту и Шакун

талу, но, наоборот, одобряют и благословляют

их союз:

Царь прикоснулся лучом ней живого касанья,

Миру на благо означится тайный огопь.

(Перевод К. Бальмонта)

Поэтому неправомерно, исходя из чуждых

драме Калидасы эстетических критериев, искать

в ней какие-то проступки героев или же влия-

ние враждебных и чуждых им сил, которое яко-

бы обусловливает конфликт пьесы. Такого кон-

фликта в ней нет, а есть поэтическое осмысле-

ние внутренней жизни человека на том ее уров-

не, где бессильны и предначертания судьбы, и

чья бы то ни было злая воля.

Глубокое толкование смысла «Шакунталы»

дал Р Тагор. Он видел в ее содержании вопло-

щение того душевного пути, который прошли

герои через очистительный огонь страдания от

преходящей и случайной чувственной страсти к

возвышающей духовной любви. Однако, пожа-

луй, и это толкование не безупречно. Если

представить судьбу героев как постепенное вос-

хождение от низкой страсти к высокой, как очи-

щение от греховного, чувственного начала ради

постижения благородных и мудрых законов

любви и жизни, то становятся необъяснимыми

первые четыре акта пьесы, где герои — особен-

но Шакуитала — сразу же пленяют читателя

своей красотой, чистотой, самоотверженной при-

вязанностью друг к другу. Описывая жизнь

Шакунталы в лесной обители, Калидаса затра-

гивает одну из самых специфитаых для его

творчества тем — тему единства человека и

природы. «Мне растения — как сестры», — вос-

клицает Шакунтала, и, когда она прощается

обителью, нет, по словам ее подруги Анасуйи,

ни одного живого существа во всей роще, кото-

рое не печалилось бы, прощаясь с нею:

Лани роняют траву изо рта, не глотая,

Пляску не хочет продолжить павлин,

Желтые листья вьюнок уронил, извиваясь,

Листья, как слезы, упали, грустя о тебе...

Цесарка забыла о милом дружке,

Напрасно ее он зовет.

За лотосом прячась, он грустпо кричит:

«Услышь, я тоскую, услышь».

(Перевод К. Бальмонта)

Можно поэтому говорить не об очищении жиз-

ни героев к концу драмы, а лишь об углубле-

КЛАССИЧЕСКАЯ ДРЕВНЕИНДИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Выезд раджи

Стенопись. Аджанта. V—VI вв.

нии ее смысла. И Шакуптала-мать в седьмом

акте не противостоит Шакунтале, невинной де-

вушке в первом, а умудренный жизнью и благо-

честивый Душьянта конца пьесы — Душьяпте,

пылкому любовнику ее начала, ибо Калидаса

раскрывает их судьбы в том синтезе иногда ра-

достных, а иногда скорбных, иногда легкомыс-

ленных, а иногда исполненных мудрости поступ-

ков, побуждений и событий, которые и состав-

ляют, по убеждению поэта, человеческую жизнь.

Калидаса проводит своих героев, а вместе с

ними и читателя, через покой лесной пустыни

(первые четыре акта), блеск царского дворца

(V и VI акты), величие неба и обители божест-

венных мудрецов (VII акт). При этом жизнь на

лоне природы тяжела для брахмана Мадхавьи —

друга царя — и для царских воинов, но она ис-

полнена глубокого смысла и радости для аске-

тов. Роскошь дворца кажется суетливой и до-

кучливой для отшельников, которые привели

туда Шакунталу, но придворные поэты видят в

царском могуществе залог подавления зла и по-

мощи беднякам. А когда царь проносится с воз-

ничим Индры Матали по беспредельному эфи-

ру, то тот с восхищением восклицает: «Какое

благородное очарование в Земле!»

Калидаса сознательно использует контрасты

в описаниях места действия, как он использует

их и в построении сюжета, и в мироощущении,

и в переживаниях героев. Но в эі*их контрастах,

как мы видим, нет противоречия, различные

проявления жизни внешней и жизни внутрен-

ней не отрицают друг друга, а сливаются в

многостороннем и многоплановом единстве. И

в этом гармоническом вйдении мира, составляю-

щем основную черту мировоззрения великого

индийского поэта, неразрывно связанного и со

своей эпохой, и с многовековой религиознс^фи-

лософской и эстетической традицией Индий, за-

ключено своеобразие его творчества и его дра-

4 История всемирной литературы, том 2

ЛИТЕРАТУРЫ ЮЖНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

мы «Шакунтала», о которой, пожалуй, лучше

других сказал Гете:

Хочешь ли ранний расцвет с плодами позднего года,

Хочешь ли то, что зовет и чарует и что утоляет,

Хочешь ли в слове одном постигнуть и Небо и Землю,

Молвлю «Сакунтала» я, этим все сказано вдруг.

(Перевод К. Бальмонта)

Творчество Калидасы получило признание

уже у его современников, и его имя вплоть до

сегодняшнего дня окружено любовью и восхи-

щением индийского народа. Его произведения

переписывали в сотнях рукописей, им подража-

ли, и для многих поколений писателей они оста-

лись непревзойденными образцами всех трех

основных жанров индийской литературы: эпи-

ческой поэзии, драматургии и лирики.

Калидасе, помимо действительно ему при-

надлежащих эпических поэм, одно время при-

писывали еще две: «Налодая» («Победа Наля»)

па сюжет известной легенды из «Махабхараты»

и «Сетубандху» («Возведение моста»), или

«Раванавадху» («Убийство Раваны»), переска-

зывающую «Рамаяну». Первая из этих поэм и

своим стилем, выспренным и искусственным, и

своими образами, бледными и ходульными, со-

вершенно чужда манере Калидасы. Вторая от-

личается большими художественными достоин-

ствами, но, как было установлено, принадлежит

не ему, а некоему царю Праварасене II либо

какому-нибудь из его придворных (ок. VI в.). В

отличие от подавляющего большинства древне-

индийских поэм, «Сетубандха» паписана на

пракрите (махараштри), и создается впечатле-

ние, что одной из основных целей ее автора бы-

ло показать, что пракрит не менее, чем сан-

скрит, пригоден для высокой эпической темы и

самых сложных тропов и аллитераций.

Среди наиболее знаменитых преемников Ка-

лидасы в жанре эпической поэзии индийская

традиция называет поэтов Ментху и Бхарави,

живших, по-видимому, во второй половине VI в.

От эпоса Ментхи «Хаягривавадха» («Убийство

Хаягривы») ничего не уцелело, зато поэма Бха-

рави «Киратарджуния» («Арджуна и Кирата»)

сохранилась полностью.

В своей поэме Бхарави в восемнадцати пес-

нях перелагает рассказ третьей книги «Махабха-

раты» о поединке Арджуны с богом Шивой,

принявшим облик лесного охотника (кираты).

Отступления Бхарави от сюжета своего перво-

источника невелики и почти всякий раз связа-

ны со стремлением ввести в повествование опи-

сания природы, времен года, батальных и лю-

бовных сцен, как этого требовали законы жан-

ра махакавья. В этих отступлениях Бхарави

проявляет себя большим художником, и к луч-

шим частям его поэмы относятся, например,

описания купания апсар в 8-й песне, заход

солнца, наступления ночи, а затем рассвета

9-й песне или осени в 4-й. При этом специфв

ческой особенностью Бхарави было умени

оживлять свои пейзажные зарисовки изображе

нием людей. Так, рисуя осень, когда спелый ри

окрашивает в желтый цвет бескрайние поля

когда ясный воздух светится не от блеска мол

ний, а от капелек воды, похищенных ветром

цветов лотоса, и стая попугаев напоминает своеі

красотой радугу, Бхарави не забывает упомя

путь о танцующих пастушках, чьи развеваю

щиеся волосы напоминают порхающих вокруі

цветка пчел, пастухов с гибким, как лиаиа, те

лом, крестьян, занятых сбиванием масла илі

сидящих у своих увитых зеленью домов, — «лю-

дей, чье единственное украшение — чистые

чувства и помыслы» (IV, 19). Подобного рода

сцены, напоминающие античные пасторали, ис-

полнены у Бхарави искреннего чувства, а его

сравнения и образы, как правило, нетрадицион-

ные и неожиданные, высоко ценились древними

знатоками индийской поэзии.

Но в творчестве Бхарави уже обозначались

те тенденции, которые вскоре вызвали угасание

санскритской эпической поэзии. Если у Калида-

сы детализованные описания при всей их про-

странности и самостоятельном значении были

подчинены основной теме и усиливали ее звуча-

ние, то у Бхарави они не просто выдвигаются

на первый план, но начинают составлять цель

и смысл произведения. Сюжет постепенно ста-

новится лишь удобным средством для нанизы-

вания вставных эпизодов, стилистическое изя-

щество превращается в манерность, а мастерст-

во владения языком зачастую сводится к словес-

ной и грамматической изощренности. Бхарави

сохраняет еще достаточно естественности и непо-

средственности в своей поэзии, ему еще свойст-

венно чувство меры, но и он не может уже удер-

жаться от того, чтобы не продемонстрировать в

отдельных частях поэмы свою виртуозность во

владении формой. Так, в 15-й песне «Киратард-

жунии» нередко встречаются стихи, где исполь-

зовано лишь несколько (в 16 строфе — только

одна) согласных, стихи, в которых обе полови-

ны звучат одинаково, но имеют разный смыслг

где отдельные строки могут читаться и слева

направо, и справа налево, и т. д. В поэме Бха-

рави подобного рода стихи имеют, к счастью,

характер частных опытов, но у последующих

поэтов это нередко стало самоцелью.

Несколько позднее, чем Бхарави, вероятно в

первой половине VII в., жил автор поэмы «Ра-

ванавадха» («Убийство Раваны») Бхатти. Если

Бхарави открыл дорогу для изощренной вир-

туозности в эпическом жанре, то Бхатти был

родоначальником так называемой ученой поэ-