Бердников Г.П. (глав.ред). История всемирной литературы в 9 томах, Том 2

Подождите немного. Документ загружается.

НАРОДНО-ЭПИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА 461

В ирландских сагах имеется ряд общих мест,

традиционных формул (особенно характерны в

этом отношении описания внешности и одеж-

ды), что указывает на их фольклорные истоки.

В описаниях стиль саг богат ретардирующими

подробностями, в драматических местах он ла-

пидарен и стремителен. В стихах передаются

большей частью речи героев, особенно в момент

высокого напряжения (это характерно для сме-

шанной формы в эпосе). В стихах чаще исполь-

зуются параллелизмы, украшающие эпитеты и

другие стилистические приемы.

В сложении саг, возможно в языческий пери-

од, принимали участие так называемые фили-

ды — архаические хранители светской учено-

сти, сочинители боевых песен и похоронных пла-

чей. Носителями чисто лирической традиции в

древней Ирландии были барды.

В генезисе ирландского эпоса, по-видимому,

определенную роль сыграли топонимические и

другие этиологические предания, что доказы-

вается вступительными формулами: «Почему

прозван Арт одиноким? Нетрудно сказать». —

«Как произошло изгнание сыновей Уснеха? Не-

трудно сказать». — «Вот почему один из кам-

ней на этой равнине зовется камнем Лугайда»,

и т. п.

Собственно мифологический эпос плохо со-

хранился. Его остатком, по-видимому, можно

•считать сказание о войнах, которые вели боги

племени богини Дану (верховный пантеон

кельтско-ирландских божеств) против других

мифологических существ, с которыми они встре-

тились, высадившись в Ирландии. В этом сказа-

нии отразились воспоминания о заселении Ир-

ландии кельтами. Боги племени Дану побеж-

дают мифический «народ Больг», но их король

Нуаду в этой битве теряет руку, и с таким

увечьем не может оставаться королем (надо ду-

мать, в соответствии с первобытным представле-

нием о царе-маге, силы которого призваны обес-

печить народу благополучие). Королем стано-

вится Бресс. Бресс угнетает племя Дану. Его

могущественные «представители», боги Дагде и

Огме, должны строить дворец для Бресса и за-

готовлять дрова для его двора. Без поборов в

пользу Бресса пи из одной трубы Ирландии не

ъыходит дым. Жители мерзнут и голодают и,

поскольку король не обеспечивает их благопо-

лучия (в соответствии с упомянутым представ-

лением о царе-маге), они требуют его ухода.

Снова призывают Нуаду, которому врач и куз-

нец к тому времени сделали руку из серебра.

Бресс по совету отца обращается за помощью

и королю фоморов Индеху и к островному коро-

лю Балору. Балор обладает губительным «дур-

ным глазом», который ему открывают во время

боя четыре воина. Спасителем оказывается

Каменный крест

Ирландия. X в.

юный Луг (верховный бог и культурный герой

кельтской мифологии, он — знаток всех ис-

кусств и ремесел), сын Кьяна из племени Дану

и Этне, дочери Балора. Он является предложить

свои услуги Нуаду и становится сначала воен-

ным вождем, а затем королем племени Дану.

В борьбе с фоморами племя Дану пользуется

главным образом колдовскими средствами, как

это характерно для мифологической и вообще

всякой архаической эпики; здесь мы сталкива-

емся с заклинаниями, музыкой, погружающей

врагов в сон, магическим сбрасыванием на них

гор и магическим я^е осушением озер, и т. п,;

своих воинов они излечивают, даже если у тех

отрублена голова.

В решающей битве Мойтура Луг камнем про-

бивает глаз своего деда Балора. Бресс попадает

в плен и в виде выкупа за свою голову должен

обучить племя Дану земледелию. После победы

462

ЛИТЕРАТУРЫ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

над фоморами (в битве погибли Нуаду, Огме

и др.) появляется пророчица Морриган и пред-

сказывает плохие времена и мировой катаклизм:

не будет цветов, коровы не станут давать моло-

ка, женщины потеряют стыд, а мужчины — му-

жество, воины превратятся в изменников, будет

происходить кровосмешение и т. п. Рисуемая

Морриган картина напоминает некоторые места

из знаменитого «Прорицания Вёльвы» вер-

шины древнескандинавского мифологического

эпоса. Однако соотношение этих памятников не-

ясно. Имеются ирландские сказания о мифиче-

ских персонажах, приблизившиеся по своему

характеру к сказке. Таковы «Смерть детей Тай-

ре», где Луг, мстя за отца, дает его убийцам

сказочные трудные задачи, и особенно «Смерть

детей Лера», где вторая жена Лера преследует

своих пасынков, превращает их в лебедей, и т. д.

Лер (и его сын Мананнан) первоначально мыс-

лился морским божеством. Он является прототи-

пом короля Лира древних британских хроник,

ставшего впоследствии героем шекспировской

трагедии.

Гораздо лучше сохранились собственно герои-

ческие сказания (главным образом в двух ру-

кописях XII в. — «Книга бурой коровы» и

«Лейнстерская книга»), пронизанные, однако,

мифологическими мотивами.

Богатейшая фантастика (мифологическая, а

затем сказочная) чрезвычайно характерна для

ирландского эпоса в целом. Представления о

героях как перевоплошениях богов (и связанные

с этим мотивы чудесного рождения) и о маги-

ческой основе богатырской силы являются при-

знаками весьма архаической стадии эпоса. Одна-

ко наряду с этим в ирландском эпосе находим

развитые героические характеры и отчетливые

воспоминания об исторических событиях. Прав-

да, эпические войны — это в основном межпле-

менные стычки, вызванные родовой местью, уго-

ном скота, похищением женщин. Большая роль

женщин и их активность в ирландском эпосе —

черта весьма архаическая. Вместе с тем она по-

степенно приводит к развитию романически-эро-

тического элемента, получившего дальнейшее

развитие в рыцарском романе.

Древнейший и основной цикл ирландского

эпоса — уладский. Расселению древнего племе-

ни уладов соответствует исторический Ольстер.

Поэтому цикл называется также ольстерским.

Описание материального быта в этих сказаниях

соответствует латенской археологической куль-

туре. Различные обычаи ирландских кельтов,

отраженные в этих сказаниях, во многом сход-

ны с галльскими. Общественные отношения спе-

цифичны для стадии «военной демократии», на

которой у большинства народов развивается

героический эпос. Эпическое время в сагах улад-

ского цикла — первые века н. э. Эпический ко-

роль уладов — Конхобар, согласно древнеир-

ландским хроникам, жил с 30 г. до н. э. по

33 г. н. э.

Деление Ирландии на пять областей, которого

твердо держится уладский цикл, было уничтоже-

но в 130 г., а эпическая столица уладов Эмайн-

Маха разрушена в 332 г. Исторический фон

уладского цикла — враждебные отношения

уладов с Коннахтом и другими королевствамп

Ирландии (II в. до н. э. — II в. н. э.). Во главе

коннахтов стоит королева Медб и ее муж Ай-

лйль. В облике Медб сильны мифологические

черты. «Матриархальный» образ «хозяйки» вра-

жеской стороны (могучей колдуньи) характерен

и для других эпосов (например, мать чудовища

Гренделя в англосаксонском «Беовульфе», Лоу-

хи в карело-финском эпосе, матери чудовищ в

эпосах тюрко-монгольских народов и др.).

Не исключено, что Медб — первоначально ри-

туально-мифологический персонаж. «Священ-

ный» брак с нею, возможно, символизирует ко-

ролевскую власть царя-мага.

Главным богатырем уладов и главным героем

ирландского эпоса является Кухулин (правиль-

нее — Кукулайн), живший, согласно хронике, в

I в. н. э. До получения настоящего имени, нося-

щего тотемический характер (Кукулайн — «Пес

Кулана»), он назывался Сетанта. Сетанции —

одно из кельтских племен древней Британии. В

имени его тестя (Форгал Манах), возможно,

содержится воспоминание о племени менакиев,

переселившихся в Ирландию из Галлии. Чудес-

ное оружие Кухулина

—

gae bolga

—

заставляет

вспомнить галльское племя белгов. Таким об-

разом, некоторые древние элементы сказаний о

Кухулине, видимо, ведут еще к доирландским

общекельтским истокам. Однако, если непрерыв-

ная эпическая традиция и восходит к началу

нашей эры, основное ядро уладского цикла

сложилось, вероятно, между III—VIII вв. (до

скандинавского нашествия), а его разработка в

книжной форме (включая интерполяцию христи-

анских мотивов) продолжалась в IX—XI вв.

Цикл жил и после этого. Некоторые баллады на

сюжеты сказаний об уладах относятся даже к

XV в.

Тема войны между уладами и коннахтами

наиболее полно развернута в самой обширной

из саг этого цикла — «Угон быка из Куалнге»,

которую иногда называют «ирландской «Илиа-

дой»». Поводом к войне здесь является похи-

щение по повелению Медб прекрасного коричне-

вого быка божественного происхождения, при-

надлежащего одному из уладов. Обладая этим

быком, Медб надеялась превзойти богатством

своего мужа Айлиля, владевшего прекрасным

белорогим быком. Медб начала войну в то вре-

НАРОДНО-ЭПИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА 463

мя, когда все улады, за исключением Кухулина,

были поражены магической болезненной слабо-

стью. Кухулин занял позицию у одного брода и

вынудил вражеских воинов по одному вступать

с ним в бой. Эта ситуация является своеобраз-

ным приемом выделения главного героя, она со-

ставляет раму повествования и определяет ком-

позиционную структуру саги, в принципе про-

тивоположную гомеровской «Илиаде». В «Илиа-

де» уход Ахилла от боя дает возмояшость, не

нарушая непрерывности эпического повествова-

ния и цельности эпопеи, показать подвиги дру-

гих героев и включить множество сюжетов. В

«Угоне быка из Куалнге» значительная часть

эпического материала вводится в форме вставок,

интерполяций, рассказов действующих лиц и т. п.

Отсюда

—

известная компилятивность «ирланд-

ской «Илиады»», не достигающей уровня орга-

нически единой большой эпической формы.

Итак, композиционный стержень здесь — се-

рия поединков Кухулина с вражескими богаты-

рями. Лишь учителю Кухулина — Фергусу (пе-

решедшему на службу к Медб) удалось избе-

жать такого боя. Он уговорил Кухулина добро-

вольно пуститься от него в бегство с тем, что в

другой раз он, в свою очередь, побежит от

Кухулина и увлечет за собой все войско.

Только на три дня изможденного героя заме-

няет у брода бог Луг в виде юного воина. Свою

помощь Кухулину предлагает и воинственная

фея Морриган, а когда Кухулин ее отвергает,

она, превратившись в корову, сама нападает на

него. Таким образом, мифологические существа

вмешиваются в борьбу, но исход ее целиком оп-

ределяется героизмом Кухулина.

Сражаться с Кухулином приходится и его по-

братиму Фердиаду (они когда-то вместе прохо-

дили воинское обучение у колдуньи Скатах),

могучему богатырю, имеющему роговую кожу,

подобно Зигфриду немецких сказаний. Медб

вынудила его выступить против Кухулина силой

колдовских друидических заклятий.

Во время ночного отдыха после сражений бо-

гатыри дружески обмениваются едой и целеб-

ными зельями, их возницы лежат рядом, их ко-

ни пасутся вместе. Но на третий день Кухулин

применяет ему одному известный боевой прием

«рогатого копья» (упоминавшийся выше gae

bolga) и убивает Фердиада. После смерти друга

он, однако, впадает в отчаяние:

К чему теперь мне вся твердость духа?

Тоска и безумье мной овладели

Перед этой смертью, что причинил я,

Над этим телом, что я сразил.

(Перевод А. Смирнова)

Поединок с Фердиадом составляет кульмина-

ционный пункт повествования. Вскоре проходит

Миниатюра из ирландской рукописи

VIII в.? Дублин, Тринити-колледж

срок магической болезни уладов, и они всту-

пают в бой. Фергус, выполняя свое обещание,,

бежит с поля боя, увлекая за собой войска кон-

нахтов. Коричневый бык из Куалнге убивает

белорогого быка и мчится по земле коннахтов,.

неся ужас и опустошение, пока не разбивается

о холм. Война, таким образом, становится бес-

цельной, и враждующие стороны заключают

мир: улады захватывают большую добычу.

В «Угоне быка из Куалнге» много стихотвор-

ных вставок и есть ряд эпизодов, не связанных

непосредственно с основным действием. В числе

этих эпизодов — рассказ Фергуса о героическом

детстве Кухулина: пятилетним он мог сражать-

ся против пятидесяти других детей, а в шесть

лет убил страшного пса, принадлежавшего куз-

нецу Кулану, и должен был «отслужить» у него

определенный срок вместо пса, за что и получил

имя Пес Кулана. Героика первого подвига а

наречение имени, по-видимому, отражает древ-

ний обычай посвятительных испытаний (ини-

циации) воинов.

В других сагах («Рождение Кухулина», «Сва-

товство к Эмер», «Болезнь Кухулина», «Смерть

464

ЛИТЕРАТУРЫ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

Кухулина» и др.) также содержатся различные

архаические мотивы богатырской сказки, при-

крепленные к Кухулину и как бы составляющие

в своей совокупности его поэтическую биогра-

фию. Кухулин оказывается либо сыном богн

Луга, от которого Дехтире зачала, проглотив

насекомое с глотком воды; либо сыном Дехтире

от ненамеренной кровосмесительной связи ее с

братом — королем Конхобаром (мотив крово-

смешения брата и сестры характерен для мифо-

логического эпоса о «родоначальниках», первых

царях и т. п.).

Кухулина воспитывает кузнеп (так же, как

германского Зигфрида; герои нартского эпоса

кавказских народов получают даже «закалку»

на кузнечном горне). У колдуньи Скатах Куху-

лин, как уже указывалось, вместе с другими

богатырями проходит военное обучение. В этот

период Кухулин вступает в связь с богатырской

девой Айфе. Впоследствии их сын Конлоах ищет

отца и, не зная его, вступает с ним в бой и поги-

бает от его руки. Тема боя отца с сыном являет-

ся международным эпическим сюжетом, извест-

ным греческому, немецкому, русскому, персид-

скому, армянскому и другим эпосам. Героиче-

ское сватовство составляет такой же обязатель-

ный момент поэтической биографии богатыря,

как чудесное рождение и первый подвиг. Чтоб

добиться руки Эмер, Кухулин выполняет ряд

трудных задач, поставленных ему ее отцом. Уже

будучи женатым на Эмер, Кухулин вступает

в любовную связь с сидой (феей) Фанд. Этот

мотив характерен для ирландского эпоса, но

известен также и другим (ср. ниже древнескан-

динавские песни о Хельги). Сиды не столько

покровительствуют герою, сколько сами нуж-

даются в его защите; и Кухулин отправляется в

иной мир, чтобы сразить их врагов.

Одна из самых прекрасных саг о Кухулине —

сага о его смерти. Кухулин падает жертвой соб-

ственного благородства и коварства своих вра-

гов. Не смея нарушить зарок ни в чем не отка-

зывать женщинам, Кухулин съедает предложен-

ное ему ведьмами собачье мясо и тем самым

нарушает тотемическое табу — запрет есть

своего животного «родича». Кухулин не может

допустить, чтоб коннахтские друиды спели

«злую песню», т. е. колдовское заклинание, на-

правленное против его рода и племени, и пото-

му трижды бросает древком вперед копье, от

которого, согласно предсказанию, он должен по-

гибнуть. Копье убивает сначала его возницу и

коня, а затем самого героя. После его смерти

другой уладский богатырь — Конал Победонос-

ный мстит за убийство друга. А женщины ула-

дов видят дух Кухулина, парящий в воздухе со

словами: «О, Эмайн-Маха! О, Эмайн-Маха —

Великое, величайшее сокровище!»

Героика образа Кухулина, в принципе типич-

ного эпического богатыря, выражает своеобразие

ирландского эпоса. Это своеобразие выявляется

при сравнении его с богатырями в других эпо-

сах, например в гомеровском. Кухулин лишен

пластичности Ахилла. В его облике есть черты

архаического демонизма, выражающего маги-

ческую основу его мощи. Он иногда описывает-

ся как маленький черненький человек (хотя у

древних кельтов образцом красоты считались

белокурые), у него по семь пальцев, по несколь-

ку зрачков; фантастически и гиперболически

изображается его преображение в момент боевой

ярости (как у скандинавских воинов — барсер-

ков или богатырей якутского эпоса). Он побеж-

дает с помощью чудесного оружия. Однако ге-

роика Кухулина глубоко человечна. В нем обна-

жены трагические возможности, вытекающие

из героического характера. Это весьма отчетли-

во выступает в саге о его смерти. Как человек

еще во многом первобытного общества, он опу-

тан противоречивыми запретами и магическими

предписаниями, как героическая личность, он

делает выбор между ними в пользу рода-племе-

ни, обрекая тем самым себя на смерть. Глубокое

понимание своеобразной трагической вины Ку-

хулина сквозит в данной ему эпосом характери-

стике: «Три недостатка было у Кухулина: то,

что он был слишком молод, то, что он был слиш-

ком смел, и то, что он был слишком прекрасен».

Трагизм героики Кухулина сближает его

какой-то мере с богатырями германского эпоса.

Но для последних не характерна «жертвен-

ность», которую скорее найдем, например, в ин-

дийском эпосе. Эти особенности героики ирланд-

ского эпоса сложились, возможно, не на древ-

нейшей стадии, а в период борьбы ирландцев со

скандинавскими и особенно с английскими за-

воевателями.

В саге «Пир Брикрена» повествуется о том,

как Кухулин одержал верх в соревновании

другими уладскими богатырями — Логайром и

Коналом. Кухулин не только оказывается пер-

вым в конских состязаниях, побеждает прегра-

дившего им дорогу великана и колдовское обла-

ко, но он и единственный из богатырей, кто

согласился отрубить голову волшебнику Курой,

хотя знал, что голова у Курой быстро прирас-

тает и что волшебник тем самым получит право

отрубить, в свою очередь, голову Кухулину.

Курой, покоренный его смелостью, так же.

как Айлиль, к которому раньше обращались за

разрешением спора, выносит приговор в пользу

отваяшого Кухулина. Эти споры о первенстве

происходят на пиру у Брикрена. Брикрен —

своеобразная фигура в ирландском эпосе. Он —

сеятель раздоров. Улады, зная, что Брикрен г

этой целью и затевает пир, хотят уклониться от

НАРОДНО-ЭПИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

465

приглашения, но он угрожает найти способ

рассорить их еще больше. Перед началом пира

Брикрен подстрекает каждого из трех главных

богатырей претендовать на почетный кусок уго-

щения («кусок героя»), а их жен на то, чтоб

первой войти во дворец. Брикрен отдаленно на-

поминает Терсита в «Илиаде» и еще больше —

скандинавского Локи и осетинского Сырдона.

Аналогичная ссора на пиру между уладскими и

коннахтскими богатырями — сначала из-за зна-

менитых псов короля Мак-Дато, а затем из-за

права делить тушу пиршественного кабана —

рисуется в «Повести о кабане Мак-Дато».

К уладскому циклу примыкают и некоторые

сказочно-романические повествования, в кото-

рых, как правило, образ Кухулина отсутствует.

Это, например, сага, рассказывающая о том, как

улады заставили бежать наперегонки с конями

жену улада Крунху — чудесную сиду Маха

(ср. Фанд, возлюбленную Кухулина). Ее быст-

рым бегом похвастался муж, нарушив тем са-

мым запрет. Сага близка по сюжетной схеме к

универсально распространенной сказке о чудес-

ной жене (№ 400 по указателю Аарне-Томпсо-

на). «Изгнание сыновей Уснеха» («Смерть

сыновей Уснеха») повествует о том, как из-за

девушки Дейрдре, в соответствии с предсказа-

нием мудрого Катбада, произошла кровавая рас-

пря между уладами. Конхобар растил ее, чтоб

сделать своей наложницей, но она полюбила

Найси, сына Уснеха, и бежала с ним от Конхо-

бара. Конхобар коварством заманил сыновей

Уснеха в Эмайн-Маху (обманув их поручителей)

и перебил их. Дейрдре не примирилась с наси-

лием и покончила с собой.

Сказание о любви Дейрдре и Найси принадле-

жит к той традиции кельтских сказаний о «люб-

ви сильнее смерти», из которых вырос знамени-

тый сюжет о Тристане и Изольде.

Своеобразное сочетание героического начала

со сказочным и романическим, наметившееся в

уладском цикле, еще более отчетливо выступает

в других циклах кельтской эпической литера-

туры.

Вторым по значению является цикл Финна,

сложившийся на юге Ирландии, у лагенов

(Лейнстер) и отчасти муманов (Мунстер). Со-

гласно ирландским хроникам, Финн жил прп

короле Кормаке в III в. (ум. в 252 или 286 г.).

Цикл Финна творчески разрабатывался в период

внешних нашествий вплоть до порабощения

англичанами, сначала в виде саг, а потом и в

форме баллад, получивших широкое распростра-

нение не только в Ирландии, но и в Шотландии.

Финн был вождем фенниев, особой воинской

организации, независимой от королевской вла-

сти и действовавшей по всей Ирландии, кроме

Ольстера. (Не исключено, что «первобытным»

прототипом фенниев был тайный мужской со-

юз.) Феннии жили преимущественно продукта-

ми охоты. Они должны были защищать населе-

ние от внешних нападений (отражение эпохи

скандинавских набегов) и поддерживать право-

порядок. Феннии подчинялись четырем табу:

брать жен не за богатое приданое, а за личные

качества, не совершать насилия над женщинами,

не отказывать в пище и ценностях, отступать не

менее, чем перед десятью воинами. Табу эти

носят в значительной мере нравственный ха-

рактер. Финн находится во вражде с Голлем —

главным героем Коннахта, убившим его отца

Кумала. В конце концов ему удается убить вра-

га. Месть за отца — обычная тема архаического

эпоса. Финн выступает и как победитель чудо-

вищ, и как волшебник и поэт. Воинские и охот-

ничьи приключения фенниев расцвечены ска-

зочной и романической фантастикой.

Охотничьи мотивы характерны для более

позднего этапа в истории цикла. Для него ха-

рактерно и развитие сказаний о сыне Финна —

Ойсине и внуке Осгаре. В одной из компилятив-

ных рукописей (составлена в Шотландии в кон-

це XV в. — «Книга Лисмора») рассказывается

о том, как после победы Кайрпре Лифехайра

над Ойсином и Осгаром был положен конец мо-

гуществу фенниев. Они рассеялись по стране не-

большими группами. Ойсин и Кайльте, сын Ро-

нина, нашли приют у старухи Камы, всю жизнь

опекавшей Финна. Кайльте в глубокой старости

(дожил до V в.!) встретился якобы со св. Пат-

риком, который его крестил. Воспоминания

Кайльте и Ойсина даны в стихах. (Ойсин яв-

ляется прототипом Оссиана, героя знаменитого

сборника англо-шотландского поэта XVIII в

Джемса Макферсона, который незадолго до

1760 г. познакомился в Шотландии с балладами

и сказаниями цикла Финна и подрая^ал им

«Песнях Оссиана», выдавая подрая^ание за пе-

ревод народных подлинников.)

Поэтическим шедевром является вошедшая в

цикл Финна ирландская сага «Преследования

Диармайда и Грайне». Престарелый Финн сва-

тается к Грайне, дочери короля Ирландии Кор-

мака, но она выбирает молодого богатыря Диар-

майда, усыпляет вином на пиру Финна и других

гостей и при помощи магического заклинания

(гейса) вынуждает Диармайда бежать с нею.

Они долгое время яшвут в лесу, причем Диар-

майд, владеющий чудесной силой, уничтожает

бесчисленных воинов, которых высылает против

него Финн. Сын и внук Финна и некоторые дру-

гие вожди фенниев осуждают Финна и сочув-

ствуют Диармайду, считая его невиновным, так

как на него наложены магические «оковы люб-

ви». В конце концов они добиваются примире-

ния Финна и Кормака с Диармайдом, но Финн

30 История всемирной литературы, том 2

466

ЛИТЕРАТУРЫ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

устраивает так, что колдовской вепрь убивает

Диармайда во время охоты. После этого Финн

женится на Грайне и примиряется с сыновьями

Диармайда. Сага включает целый ряд эпизодов

сказачно-авантюрного характера, в частности

добывание Диармайдом чудесных плодов с дре-

ва жизни, дарующих молодость. Сага эта одно-

типна с «Изгнанием сыновей Уснеха» из улад-

ского цикла и, по-видимому, является еще более

близкой параллелью средневекового сказания о

любви Тристана и Изольды.

За пределами уладского цикла и цикла фен-

ниев остается значительное число саг, в которых

действие нередко приурочено к «царствованиям»

и прикреплено к личностям различных ирланд-

ских королей, упоминаемых в хрониках (чаще

VI и VII вв.). Саги эти не героические. Они

представляют собой своеобразные легенды и

предания, исключительно густо насыщенные

мифологической фантастикой. К тому же в них

отражены сложные представления древних

кельтов о переселении душ и о загробном мире.

Излюбленные темы этих саг: любовь смертного

и сиды (как в «Болезни Кухулина», ср. «Исчез-

новение Кондлы, сына Конда ста битв», «Лю-

бовь к Этайн», «Смерть Муйрхертаха, сына

Эрк») и плавания смертного в «страну блажен-

ства» («Исчезновение Кондлы», «Плавание Вра-

на, сына Фебала», «Плавание Майль-Дуйна»,

«Приключения Кормака в обетованной стране»

и др.). Так, в одной из саг рассказывается, как

сида Этайн, жена бога Мидера, из-за зависти

другой сиды превращается в насекомое, а затем

возрождается в виде земной женщины, стано-

вится женой верховного короля Ирландии

Эохайда и внушает иссушающую любовь его

брату, а затем снова возвращается к богу Ми-

деру.

В замечательной саге о смерти короля Муйр-

хертаха (согласно хроникам, он умер в 526 или

533 г.; сага относится по данным языка к XI в.)

сида Син, мстя за отца, влюбляет в себя Муйр-

хертаха, отвлекает его от семьи и церкви, полно-

стью лишает воли, тешит его игрою призраков, и

когда король нарушает запрет, называя ее имя

(мотив из сказок о «чудесной жене»), застав-

ляет его сгореть в покинутом дворце. Эта поэти-

ческая сага замечательна тем, что любовная

страсть рисуется в ней как губительная болезнь,

порожденная колдовскими чарами.

В сагах о плавании в «страну блаженства»

(куда Майль-Дуйн попадает в поисках убийц

своего отца, а Бран — под влиянием манящей

песни сиды) переплетаются кельтские язычес-

кие образы счастливой страны фей (осложнен-

ные представлением о греческом элизиуме и

христианском рае) с туманными представления-

ми о далеких странах, с мотивами волшебных

сказок. В «Плавании Майль-Дуйна», в этой ми-

ниатюрной «ирландской «Одиссее»», встре-

чаются следы знакомства с мотивами настоящей

«Одиссеи», с образами Циклопа и Кирки.

Ирландская народно-эпическая литература с

ее высокой героикой, необузданной фантастикой

и поэтическим изображением губительной лю*

бовной страсти представляет ценное художест-

венное наследие, широко использованное в

дальнейшем развитии европейской литературы.

В частности, ирландский эцос оказал несомнен-

ное влияние на древнескандинавскую литера-

туру.

Кельтская литература имела исключительно

важное значение для развития западноевропей-

ского рыцарского романа, но в последнем случае

главным передатчиком кельтских традиций вы-

ступила народно-эпическая литература кельтов

Британии.

Валлийская литература в Британии родствен-

на ирландской. Но здесь хорошо сохранилась

лирическая поэзия древнеуэльских бардов и

скудно — собственно эпическая литература (так

же, как и в Ирландии со стихотворными встав-

ками) в виде так называемых mabinogion.

Оставляя в стороне намеки на древнейших

«культурных героев», научивших людей пахоте

(ср. роль Бресса в ирландском мифологическом

эпосе), следует упомянуть сказания о детях Ли-

ра—о Пуиле и его сыне Придери, о Доне, сход-

ные с ирландскими сагами о детях Лира, об

Этайн, о битве Мойтура. Изощренная сказочная

фантастика и авантюрный элемент оттесняют

героику на задний план. В одном из древнейших

мабиноги повествуется, как некий волшебник,,

мстя королю Пуилу за несправедливость, устраи-

вает так, что Придери, сын Пуила, и Манавидан*

сын Лира, вместе с женами и свитой неожидан-

но переносятся в пустыню. Там они вынуждены

жить среди диких зверей и добывать себе про-

питание охотой. С ними происходит множество

приключений. Например, Придери, преследуя

кабана, попадает к таинственному замку с чу-

десным фонтаном, берет золотой кубок, чтоб

напиться, но тут же «приклеивается»; засеянное

Манавиданом поле расхищается мышами, при-

чем мышь оказывается женой волшебника,,

мстящего Пуилу, и т. п.

Со времен англосаксонского нашествия (Ѵв.)

зарождаются сказания о короле Артуре — од-

ном из вождей бриттов, оказавших сопротивле-

ние завоевателям. Постепенно эти сказания ста-

новятся центром циклизации валлийского ска-

зочно-романического эпоса. Самым известным и*

дошедших до нас повествований этого цикла

является «Кульвох и Ольвен».

Мать Кульвоха умерла от родов. Его маче-

ха — вторая жена короля, заклинает своею па-

НАРОДНО-ЭПИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

467

сынка жениться на Ольвен, дочери коварного

колдуна Испададеиа Пенкавра; Кульвох влю-

бился в Ольвен, не видя ее, и отправился ко

двору своего двоюродного брата короля Ар-

тура — за помощью. Артур помогает ему, и,

выполнив бесчисленное количество сказочных

трудных задач, поставленных перед ним отцом

Ольвен, Кульвох, наконец, я^еиится на ней.

В «Сне Ронабуи» описывается, как некий

приближенный князя Медавка (XII в.) во сне

попадает в «ставку» короля Артура. Большая

часть повествования посвящена описанию раз-

личных героев, их одежды и коней. В бардичес-

ких уэльских поэмах, имеющих часто характер

героических элегий, и в генеалогиях й в так на-

зываемых «Триадах» упоминаются и восхва-

ляются различные исторические и легендарные

герои, в том числе король Артур. Сохранились

два стихотворных фрагмента о Тристане, кото-

рые доказывают кельтское происхождение рома-

на о Тристане и Изольде. Многие уэльские эпи-

ческие сказания, в особенности о короле Артуре,

получили отражение в написанной по-латыни

«Истории королей Британии» (ок. 1136 г.)

Гальфрида Монмутскоіо — английского клири-

ка кельтского происхоячдеиия. Гальфрид чрез-

вычайно гиперболизировал образ короля Арту-

ра, сделав его центральной фигурой «Британ-

ской» истории, верховным королем Британии,

завоевателем большей части Европы, представил

его двор как средоточие самых смелых воинов,

высшей доблести и куртуазности. Гальфридом

составлено в стихах было также «жизпеописа^

пие» волшебника и пророка Мерлина, которого

он тоже связал с темой Артура.

Сочинения Гальфрида имели большое значе-

ние для дальнейшего развития «цикла короля

Артура» не только в рамках кельтской британ-

ской литературы, но и (после перевода Васом

на французский язык) в масштабе так называе-

мого «бретонского» цикла (или «цикла Артура»)

англо-французского рыцарского романа. Не

только сочинения Гальфрида, но и кельтская

фольклорная традиция, идущая из Уэльса, Кор-

нуэльса и французской Бретани, была важней-

шим источником сюжетов, персонажей, фанта-

стических мотивов средневекового европейского

романа. В этом наиболее отчетливо сказалась

мировая роль кельтской народпо-эпической ли-

тературы.

3. СКАНДИНАВСКАЯ ЭПИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ

Древнейшие сказания различных германских

племен в большинстве случаев известны из скан-

динавских памятников, сохранившихся почти

исключительно в Исландии, поэтому раздел о

скандинавском эпосе является необходимым вве-

дением ко всей средневековой литературе гер-

манских народов.

В начале нашей эры скандинавские племена

стояли на той же ступени развития, что и другие

германские племена, но они не были втянуты в

сношения с Римом и не принимали непосредст-

венного участия в том «великом переселении

народов», которое предшествовало гибели Рим-

ской империи. В IV—VI вв. готы и западногер-

манские племена переживали период «военной

демократии», период разложения патриархаль-

но-родовых отношений и зарождения ранней

феодальной государственности. Это был своеоб-

разный «героический век», ставший эпическим

временем в эпосе германских народов.

Исторические имена и события, упоминаемые

в древних песнях германских народов, в том

числе скандинавских, относятся главным обра-

зом к этой эпохе. В Скандинавии упадок родо-

вого уклада и возникновение государства про-

исходили в IX—X вв.; военная экспансия скан-

динавов (большей частью в виде морских похо-

дов и пиратских набегов) и общественные отно-

шения «эпохи викингов» в основных чертах вос-

производят особенности исторической жизни

континентальных германцев эпохи «великого

переселения».

Процессы феодализации сильно задержались

на Севере. В особом положении при этом была

Исландия, колонизованная норвежцами. Коло-

низация приняла широкий характер после объе-

динения Норвегии в государстве Харальда Пре-

красноволосого (872). В Исландии особенно

упорно сохранялись пережитки родового строя;

не было королевской власти, и вплоть до при-

соединения к Норвегии (1262) реальной формой

правления, несмотря на наличие значительной

социальной дифференциации, было народное

собрание (тинг).

Христианизация скандинавских стран нача-

лась относительно поздно, на рубеже X и XI вв.,

а в Исландии еще в течение двух столетий после

официального принятия христианства альтин-

гом — общеисландским вече (в 1000 г.) — хри-

стианство сосуществовало с языческими верова-

ниями. Поэтому в Исландии создавались особо

благоприятные условия для сохранения архаи-

ческой народно-эпической традиции, причем не

только героического, но и мифологического эпо-

са. В XII—XIII вв., когда в Исландии получила

распространение письменность, были записаны,

а отчасти и созданы по традиционным образцам,

многочисленные песни и прозаические сказа-

ния — саги.

Наиболее архаические (по сюжету, стилю и

выраженному в них миросозерцанию) произве-

дения древнескандинавской литературы дошли

до нас в виде рукописного сборника на перга-

30*

468

ЛИТЕРАТУРЫ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

менте (так называемый «Королевский ко-

декс» — «Codex Regius»), судя по палеографи-

ческим данным, составленного в XIII в. в Ис-

ландии. Сборник это г был найден исландским

любителем древностей епископом Бриньольвом

Свейнссоном в 1643 г.

Со времен Бриньольва за анонимным сборни-

ком закрепилось название «Эдда» (или «Стар-

шая Эдда»). Произошло это по следующим при-

чинам. Первоначально именем «Эдда» называ-

лась (согласно одному из списков) знаменитая

книга исландского политического деятеля, исто-

рика и поэта Снорри Стурлусона (1179—

1241) —своего рода учебник поэтического ис-

кусства скальдов с обширным экскурсом в об-

ласть языческой мифологии. Буквальное значе-

ние слова Edda неясно («Книга из Одди» —

хутор, где провел юность Снорри? «Прабабка»?

«Поэзия»?). «Эдда» Снорри замечательное

произведение, подводящее итоги развития древ-

неисландской культуры. Написана «Эдда» в

30-х годах XIII в. и так же, как другое (истори-

ческое) сочинение Снорри, «Круг земной», яв-

ляется памятником так называемого исландско-

го возрождения XIII в. Сборник отражает инте-

рес к родной старине и скандинавским древно-

стям в период, предшествующий потере Ислан-

дией независимости. Снорри, принадлежавший

к знаменитому роду Стурлунгов, активно участ-

вовал в междоусобной распре крупнейших ис-

ландских хевдингов. В эту распрю был втянут и

норвежский король, за ослушание которого

Снорри был убит в собственном доме.

Бриньольву была известна «Эдда» Снорри

ранее, чем попал в его руки пергаментный спи-

сок с древними песнями. В «Эдде» Снорри пере-

сказываются сюжеты многих древнескандинав-

ских сказаний и песен и приводятся из них ци-

таты. Ряд словесных и сюжетных совпадений со

сборником анонимных песен заставил Бриньоль-

ва предположить, что найденная им рукопись —

источник соответствующих пересказов и цитат у

Снорри (его догадка верна в том смысле, что

подобной рукописью или рукописями Снорри,

безусловно, пользовался). Некоторые цитаты

приводятся в несколько иной редакции. Поэто-

му Бриньольв считал, что перед ним подлинная,

первоначальная «Эдда» — прообраз «Эдды»

Снорри. Авторство древней «Эдды» Бриньольв

ошибочно приписывал исландскому средневеко-

вому ученому Сэмунду Сигфуссону (1056—

1113) и потому назвал ее «Эддой Сэмунда Муд-

рого». «Эдду» Снорри, чтоб отличить ее от древ-

ней (старшей) поэтической «Эдды» стали назы-

вать «младшей» или «прозаической».

«Codex Regius» включает 19 песен. Ряд песен

или песенных фрагментов, аналогичных по ха-

рактеру, был обнаружен в других древпеислатід-

ских рукописях. В связи с этим возникло более

широкое понятие эддической поэзии как своего

рода жанрового явления, в отличие от прозаиче-

ских саг и стихотворений древних поэтов, так

называемых скальдов.

Песни «Старшей Эдды» и родственные им па-

мятники в целом весьма архаичны и на западно-

европейской почве с наибольшей полнотой со-

храняют черты древнейших этапов развития

словесного искусства. Хотя в отдельных песнях

чувствуется влияние поэзии скальдов, прозаиче-

ских саг и даже позднейших баллад, эддическая

поэзия в принципе, безусловно, предшествует

другим видам древнескандинавской литературы.

В отношении датировки песен «Эдды» как ли-

тературных произведений существуют разноре-

чивые мнения, но в общем колебания не выхо-

дят за пределы IX—XII вв.

Сопоставление эддического стихосложения и

сюя^етики героических песен «Эдды» с сохранив-

шимися памятниками эпоса западных герман-

цев убеждают в существовании непрерывной

эпической традиции, связывающей «Эдду» в ко-

нечном счете не только со сказаниями, но и с

песнями эпохи «переселения народов». Срав-

нение эддической мифологии с мифами различ-

ных народов мира подтверждает типологическую

близость эддической поэзии к древнейшему

творчеству доклассового общества.

«Романтическая» наука первой половины

XIX в. видела в эддической поэзии плод спон-

танного народного творчества, очень древнего,

притом общегерманского и в конечном счете

индоевропейского. В современной скандинави-

стике преобладает тенденция видеть в эддичес-

кой поэзии результат индивидуального литера-

турного творчества древнеисландских или древ-

ненорвежских поэтов, в основном уя^е после

христианизации. Совпадение мотивов, словесных

формул и т. п. в различных песнях «Эдды» боль-

шей частью объясняют заимствованием.

Между тем исследование как миросозерцашп

так и поэтики «Эдды», например «общие места»,

некоторое количество постоянных украшающил

эпитетов, параллелизмов, богатой синонимики,

отчетливые черты народно-эпического стиля

свидетельствуют о генезисе эддической поэзии

из фольклора. Неудивительно, что в памятнике,

отрая^ающем переход от фольклора к литерату-

ре, число постоянных эпитетов меньше, чем в

устно-поэтических произведениях, что наряду о

эпитетами известное распространение получили

метафорические иносказания, гак называемы?

кеннинги (например, вместо «Тор» «оте'

Магни», вместо «корабль» «вепрь прибоя»*

и т. п.), а наряду с подлинными параллелизма-

ми — менее строгая эпическая вариация. Стро-

гая синтаксическая и грамматическая симмет-

НАРОДНО-ЭПИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

469

рия встречается главным образом в мифологиче-

ских песнях, особенно в заговорных и дидакти-

ческих формулах. Это, возможно, указывает на

то, что не все песни имели первоначально му-

зыкальное сопровождение и пелись в букваль-

ном смысле слова.

Своеобразие стиля эддической поэзии заклю-

чается в относительной скупости описательного

элемента, столь характерного для героического

эпоса как жанра, в преобладании напряженного

диалога или лирически окрашенного монолога,

в вытекающей отсюда стремительности развития

действия.

Эддический стих так же, как и стих дошед-

ших до нас немногочисленных памятников за-

падногерманской поэзии V—VIII вв., основан

на принципе аллитерации, т. е. на системе по-

вторения начального звука (в корневых слогах)

слов, весомых по содержанию. Аллитерация со-

здает своеобразный ритм, не ослабляющий, а

усиливающий звуковые контрасты речи. Ритми-

ческой единицей древнегерманского стиха яв-

ляется так называемый короткий стих, состоя-

щий из двух длинных тактов с непостоянным

числом слогов. Два коротких стиха объединяют-

ся в длинную строку, часто с помощью аллите-

рации. Такая длинная строка составляет закон-

ченное синтаксическое целое. В эддической поэ-

зии имеется тенденция к группировке длинных

строк в строфы. В собственно эпических песнях

преобладает соответствующий эпический размер

(fornyrctislag), основанный на аллитерации в

первом ударном слоге четного стиха и любом

(первом или втором, все равно) — нечетного

стиха. В дидактике и гномических песнях три

короткие стиха объединяются в полустрофу,

причем в последней строке ударные слоги алли-

терируют между собой (размер ljodahattr).

Соответствующие жанровые показатели вклю-

чаются и в названия песен: повествовательные

стихотворения называют kvida (принято пере-

водить как песнь), а диалогические — mal —

речи. В некоторых песнях только речи героев

передаются стихами, а о ходе действия кратко

сообщается в прозе, в манере исландских про-

заических саг.

Песни «Старшей Эдды» принято делить, не

совсем точно, на мифологические и героические.

Далеко не все мифологические песни повество-

вательны. Древнескандинавский мифологичес-

кий эпос включает гномические, дидактические,

ритуально-драматические произведения или

фрагменты таких произведений. Героями мифо-

логического цикла выступают главным образом

три аса (основная категория древнескандинав-

ских боячеств): Один, Тор и Локи. Один — пат-

риархальный глава скандинавского пантеона —

бог колдовства (в нем есть и специфически ша-

манские черты), мудрости, военного искусства,

«хозяин» Вальхаллы — небесного чертога, куда

попадают после смерти смелые воины, павшие в

бою. Они там вечно пируют и сражаются. В его

образе можно прощупать весьма архаический

комплекс — «культурный герой» (он добывает

священный мед, участвует в создании людей

и т. д.) и покровитель обрядов посвящения вои-

нов.

Тор бог-громовик, особо почитавшийся

норвежскими и исландскими земледельцами. В

отличие от мудрого и коварного Одина Тор —

по преимуществу воин, силач, вооруженный ка-

менным молотом. Локи в отличие от Одина, То-

ра и некоторых других богов, по-видимому, не

имел своего культа и был чисто мифологической

фигурой, вероятно, отрицательным вариантом

«культурного героя», мифологическим озорни-

ком-плутом.

В собственно эпических сказаниях фигуриру-

ют большей частью Тор и Локи, а к образу Оди-

на как бога мудрости прикреплены в основном

песни гномического и дидактического харак-

тера.

Что касается чисто повествовательных мифо-

логических песен, то в составе «Старшей Эдды»

их, собственно, две: «Песнь о Хюмире» и

«Песнь о Трюме». В первой рассказывается о

том, как громовик Тор добыл у великана Хюми-

ра огромный котел для варки пива на пиру бо-

гов, выполнив трудные задачи великана. Цент-

ральный эпизод песни — ловля Тором со дна

океана страшного чудовища мирового змея.

В другой песне Тор с помощью хитроумного Ло-

ки возвращает свой каменный молот Мьёльпир,

похищенный великаном Трюмом. Трюм требует

взамен богиню Фрейю себе в жены. Тор пере-

одевается «невестой», а Локи — его служанкой.

Трюма поражает богатырский аппетит «невес-

ты» и ее горящий взор. Локи объясняет это тем,

что Фрейя голодала от тоски по своему жениху.

Получив в руки молот, принесенный для освя-

щения брака, Тор расправляется с великанами.

Мотив борьбы Тора с мировым змеем — излюб-

ленная тема изобразительного искусства и час-

то фигурирует в так называемых щитовых дра-

пах древнейших скальдов (т. е. стихотворениях,

описывающих рисунок на щите, подаренном по-

эту-скальду). Сама «Песнь о Хюмире» имеет

следы стилистического влияния придворной поэ-

зии скальдов (обилие метафорических иносказа-

ний — кеннингов, более точный счет слогов,

искусственная вычурная синтаксическая конст-

рукция). В «Песни о Трюме», наоборот, намече-

ны некоторые стилевые тенденции, ведущие к

балладе (обилие параллелизмов и зародыш риф-

мы при неточности аллитераций), да и сам этот

сюжет известен в балладной обработке.

470

ЛИТЕРАТУРЫ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

Несмотря на различие между песнями о Хю-

мире и Трюме, заметна их жанровая близость,

принадлежность к одной узкой жанровой разно-

видности в пределах эддической поэзии. Более

полное представление об этой жанровой разно-

видности дают пересказы ряда аналогичных сю-

жетов в «Младшей Эдде». Остается открытым

вопрос о том, существовали ли песни на все этп

сюжеты или, может быть, некоторые из них бы-

товали только в виде прозаических сказаний

(или в смешанной форме).

Кое-что в пересказах Снорри имеет характер

стилизованной «мифологической новеллы»;

встречается в «Младшей Эдде» и ряд чисто ска-

зочных мотивов. Таковы сказочные испытания,

которые Тор проходит с помощью жены велика-

на или доброй бабки-колдуньи; чудесные пред-

меты вроде корабля, вызывающего «попутный

ветер», чудесного вепря, оживающего после то-

го, как его съели, чудесного кольца, порождаю-

щего себе подобные, и т. д.; молодильные ябло-

ки Идун; некоторые анекдотические этиологи-

ческие мифы о добывании различных природных

или культурных объектов, обычно путем похи-

щения у их первоначальных хранителей (здесь

великанов-ётунов или карликов-цвергов), а так-

же борьба мифических героев с различными чу-

довищами, демоническими и хтоническими си-

лами, мешающими мирной жизни людей.

Тор выступает в сказаниях как типичный бо-

гатырь древней формации (наподобие грече-

ского Геракла, шумеро-аккадского Гильгамеша

и т. п.), защитник людей, вечно воюющий с ве-

ликанами, которые ищут случая похитить пре-

красных богинь — Фрейю, Идун, Сив. Мифоло-

гический «плут» Локи является одновременно

носителем демонизма и комической стихии, по-

добно Сырдону в нартских сказаниях осетин,

многочисленным мифологическим плутам в

фольклоре американских индейцев и т. п. Как

«возмутитель спокойствия» в эпическом мире

Локи отчасти напоминает также ирландского

Брикрена.

Повествовательные песни о Торе, Локи, Оди-

не (и соответствующие прозаические сказания)

являются в известной мере наследием весьма

архаического мифологического эпоса. В них со-

вершенно отсутствуют эсхатологические мотивы

(о конце мира) и фаталистическая концепция,

отчетливо выступающие во многих песнях

«Эдды». Юмористический колорит здесь —не

результат свободной переоценки древних мифов

на заре христианизации германского севераг а

характерная черта архаического фольклора, не

знающего еще высших форм религиозной идеа-

лизации.

Седой древностью веет и от эддических песен

дидактического типа. Свод дидактики содержит-

ся в одной из древнейших (по принятой дати-

ровке) песен «Старшей Эдды» — «Речах Высо-

кого». Сам Один, оказывается, приобрел муд-

рость и знание рун, принеся себя самого себе в

жертву и провисев на дереве девять дней. После

этого искуса, напоминающего посвящение в ша-

маны, Один и получает священный мед. Эта вер-

сия добывания меда несколько менее архаична,

чем похищение его у первоначального храните-

ля, как это рассказано у Снорри и кратко упо-

мянуто в другом месте тех же «Речей Высоко-

го». Полученную таким образом мудрость Один

передает людям.

Один перечисляет различные заклинания, но

текст самих заговорных формул не дается.

Большая же часть «Речей Высокого» содержит

поучения житейской мудрости в форме советов

некоему Лодфафниру или просто в виде погово-

рок, явно и непосредственно восходящих к чисто

народным. «Речи Высокого» написаны гномиче-

ским размером и содержат многочисленные ана-

форические параллелизмы, чрезвычайно харак-

терные для гномико-дидактической поэзии.

Обширный свод мифических сведений содер-

жится в «Речах Вафтруднира» в форме диалога

(вопросы и ответы), представляющего своеоб-

разное соревнование в мудрости между Одином

и великаном Вафтрудниром, а также в «Речах

Гримнира» в форме монолога Одина — поуче-

ния юному Агнару, подавшему мед жаждуще-

му путнику (Одину). Последнего отец Агнара

связал и похместил меж огпей (ситуация, напо-

минающая приведенное выше «подвешиваиие>

на дереве и, возможно, также имеющая характер

ритуального испытания). К этому типу мифо-

логических песен примыкают и «Речп Альвиса».

В отличие от повествовательных мифологичес-

ких песен здесь мы имеем дело с попытками си-

стематизировать древние мифы. Мифы, приве-

денные в этих песнях, все же менее архаичны,

чем в повествовательных песнях о Торе и Локи.

Возможно, что исходной формой ученой мифо-

логической поэзии являются так называемые

тулы, т. е. стихотворные перечни мифологичес-

ких имен и генеалогических сведений.

Хранителями мифологической и генеалогиче-

ской «информации», носителями мудрости и

пророческого дара в эддической поэзии высту-

пают, кроме самого Одина, также великаны (по-

скольку они якобы существовали на свете еще

раньше богов, наподобие упомянутого Вафтруд-

нира или Мимира, которому Одип отдал свой

глаз за право напиться из источника мудрости)

или люди, близкие к смерти, либо пробудившие-

ся от смертного сна, а также особые пророчи-

цы (вёльвы). Экстатическое вещание пророчи-

цы является одной из своеобразных форм си-

стематизации мифов (ср. «Песнь о Хюндле» и