Бердников Г.П. (глав.ред). История всемирной литературы в 9 томах, Том 2

Подождите немного. Документ загружается.

ЛИТЕРАТУРА ПЕРИОДА ФЕОДАЛЬНОЙ РАЗДРОБЛЕННОСТИ

431

того

же периода наблюдались сходные по типу

внутрижанровые противоречия, но там они об-

наруживали меньшую зависимость от феодаль-

но-политических

и родовых умонастроений,

большую самостоятельность и поглощенность

спецификой худоя^ественных разногласий, свя-

занных с изобрая^ением той или иной личной те-

матики, в древнерусской литературе отсутство-

вавшей.

По сравнению со скандинавской и англосак-

сонской поэтическими традициями «Слово о

полку Игореве» представляло собой несколько

более позднюю стадию эпического развития. В

нем устное песенно-прозаическое творчество

еще

оставалось основой произведения, но по ха-

рактеру своему оно начинало приближаться к

авторско-индивидуальным признакам литератур-

ной

работы. Можно думать, что по отношению к

типологической стадиальности европейского про-

цесса «Слово» занимает промежуточное поло-

жение между устным раннефеодальным эпосом

современным ему литературным эпосом раз-

витого феодально-христианского Средневековья.

Многие эпические памятники объединялись

типологической близостью дружинно-рыцарских

идеалов, были исполнены красочных описаний

военно-феодального ритуала, воссозданием об-

разных картин сражений, гиперболизированных

подвигов героев. Военная жизнь по преимущест-

ву

служила основой в этой литературе для эпи-

ческой патетики и героики, нередко фантастиче-

ской.

Герои эпических ДЦЩ^ІОСТОЯІІНО сами декла-

рировали принципы рыцарской морали, мотиви-

ровавшие их действия. Роланд говорил: «Скорее

смерть, чем срам!»; Игорь — «Луце жъ потяту

быти, неже полонену быти». В поисках «чести и

славы» витязи постоянно вспоминали об оте-

честве. Неудавшаяся ацэессиа^арла Великого,

направленная против государств испанских мав-

ров, по логике эпоса стала осознаваться как

патриотический долг героев: «О, Франция, от-

чизна дорогая», «О, родина, о, Франция-кра-

са!» — говорится в-«П^сци о Роланде». В таком

же

духе осмысляется в «Слове» неудачное напа-

дение Игоря на его же недавних союзников -V

половцев: «О, Руская земля...», «За землю Рус\

кую...». Феодальные сюзерены независимо^

от

их возраста выступали как патриархи: «седо-}

бородый» Карл Великий (в 36 лет) и действи-І

тельно пожилой Святослав Киевский, украшен-

ный «серебряной сединой». Их вассалы, считав-

шиеся «племянниками» (Роланд, Игорь, а в бы-

линах Вольга и Добрыпя — «племянники» Вла-

димира), всегда были «молодыми» (хотя 35-лет-

ний Игорь стал уже дедом), в геройских битвах

они не могли сдержать пыла своей «юности»,

как Игорь и Всеволод или, по рассказу летопи-

си, «юннейшие» половецкие герои (Алтунопа)

при старшем хане Урусобе. Однако именно «се-

дые» патриархи персонифицировали идею госу-

дарственного или родового могущества и един-

ства. Борьба же с внешними врагами, осмысляв-

шаяся первоначально как родовая, все более на-

чинала принимать значение войн за свою «веру»

против иной «веры», т. е. для европейского эпо-

са — борьбы христиан с «язычниками» (неза-

висимо от их реального вероисповедания), на-

пример с сарацинами (мусульманами) в «Пес-

ни о Роланде», с «погаными» половцами в

«Слове», хотя киязья были в родстве с ханами

и некоторые из ханов были уже христианами.

Военные столкновения символически изобра-

жались в «Слове» и других эпических поэмах в

виде соколиной охоты, битва сравнивалась с па-

хотой или я^атвой, небесные светила и вся при-

рода участвовали в развитии сюжета, различные

знамения предопределяли течение событий.

Если героика военных подвигов получила в

«Слове» развернутое и символическое изображе-

ние, то лирическая тема повествования прозву-

чала приглушенно. Тем не менее и лирическая

тема, по обыкновению воплощавшаяся в жен-

ских образах, освещалась в «Слове» в эпически

однотипных ситуациях, имевших как бы риту-

альный характер в условиях раннефеодального

быта. В «Слове», узнав о победе половцев, «же-

ны рускыя въсплакашась»; к стихиям, как к

языческим божествам, обратилась за помощью

христианка Ярославна, стоя «на забороле» в

Путивле. В «Песни о Ролатіде» мавританская ко-

ролева Б]эамимонда (мнимая язычница) восхо-

дит на башню^'Capjamce^oHa^ стонет»,

клянет «языческих^богов», которые не защитили

ее супруга от франков. Германская героиня

Либгарда («Сказание о Вольфдитрихе») стоит

на стене замка, ожидая своего мужа Ортнита и

жалуясь на разлуку. В древнерусской литерату-

ре эта раннеэпическая личная тема не вышла за

пределы княжеско-дружипыою эпоса. Но в за-

падноевропейской поэзии она приобрела само-

стоятельное жанровое воплощение. Вслед за

рыцарями, отправлявшимися в крестовые похо-

ды, неслись французские, провансальские^

итальянские женские «песни разлуки». По сю-

Лхетной ситуации, настроению и поэтической

структуре, напоминающей четырехчастное стро-

фическое членение с единообразными зачинами,

заклинание Ярославны типологически прибли-

жается к этим западным песням и служит их

своего рода архаическим преддверием.

Великий героический эпос Средневековая не

только отражал феодальную действительность,

но и смог возвыситься над нею этически. Эпиче-

ские памятники приобретали в разных странах

общенациональное значение благодаря зарож-

432

ЛИТЕРАТУРА ДРЕВНЕЙ

РУСІІ

давшемуся в них неприятию социально-этиче-

ских и политических пороков феодализма, в осо-

бенности мея^доусобных раздоров.

Свойственная всякому средневековому эпосу

идеализация героев была связана в каждом слу-

чае с определенной исторической (или псевдо-

исторической) тематической основой повество-

вания. При этом масштабы эпической гипербо-

лизации в гораздо большей степени зависели от

идеологических факторов, чем от исторических

ообытий. В поэме «Витязь в тигровой шкуре»

действие выносилось за пределы христианско-

феодалыюго мира, в условную псевдоисторичен

кую восточную обстановку. Здесь ничто не пре-

пятствовало абсолютной идеализации героев в

духе отвлеченной эпической фантастики, так

как поведение героев определялось их внутрен-

ними качествами и гиперболическими чувствами,

а пе какими-либо конкретными политическими

идеями или реальными обстоятельствами. Герои

делились па всецело положительных или цели-

ком отрицательных только в зависимости от их

собственных побуждений (друичба, любовь,

вражда). В отличие от этого принципа эпиче-

ская идеализация в «Песни о Роланде» обнарѵ-

живала свою сильную зависимость от популяр-

ной идеологии религиозной борьбы с Востоком,

связанной с консолидацией западноевропейских

феодальных сил в связи с началом крестовых

походов.

(Идеализации героев в «Песни о_Роланде» по

сравнению с поэмой «Витязь в тигровой шкуре»

оказалась в большей мере зависимой от рели-

гиоздо-пащіоиалыіых представлений, а такяче от

феодалыюгПОщіти^еских обстоятельств как сю-

жетно-ибторическогб, так и своего времени. Ге-

рои «Песни о Роланде» выступали как верные

патриоты, сюзерены и вассалы. В свою очередь,

по сравнению с «Песнью о Роланде» в «Слове

полку Игореве» возможности эпической идеали-

зации героев оказались еще более ограниченны-

ми. Основой сюжета было военно-политическое

событие, современное созданию произведения.

Характер поэтического освещения и истолкова-

ния этого события зависел от того, что автор

обращался к своим ближайшим слушателям —

князьям и дружинникам

—

с песней о них са-

мих. Эпический пафос автора, опиравшегося па

фольклорные традиции, поднимался из глубин

отечественной старины, идеалы которой слуяш-

ли мерилом для оценки поведения реальных

князей и образцом для тех, кто придет им на

смену. Поэтому в «Слове» возникло двойствен-

ное отношение автора к его военным героям-со-

временникам. «Златым словом» Святослава Ки-

евского и содержанием всего произведения се-

паратная политика Игоря и его княжеской

группы решительно осуждалась, ио в то нее вре-

мя личная доблесть этих «молодых» князей

вызывала восхищение автора. Эти мелкие

князья преследовали свои корыстные интересы,

но изобраялались как самоотверженные борцы

«за землю Русскую», против ее внешних врагов.

При этом подлинные факты жизни и деятель-

ности Игоря, который нарушил свой союз с ха-

ном Кончаком, стал его врагом, почетным плен-

ником, родственником и снова союзником,

обстоятельства, типичные для Руси XII в. и ши-

роко отразившиеся в летописях, — в эпическом

«Слове» либо отводились на второй план (со-

хранился только намек на желание Кончака

женить Владимира Игоревича на Кончаковне),

либо замалчивались. Обычный для политических

отношений эпохи вероломный князь, совершив-

ший множество клятвопреступлений, постоян-

ный участник междоусобных войн, Святослав,

который при помощи Игоря и половцев (того

же Копчака) захватил киевский престол, высту-

пает в «Слове» в эпическом ореоле патриарха-

объединителя княжеских сил для большой про-

тивополовецкой войны.

По типу своему принцип идеализации героя

при помощи одностороннего освещения его по-

литического и военного поведения в большей

мере сближает «Слово» с «Песнью о моем Си-

де». Испанская реконкиста, сопровоя^давшаяся

внешней и внутренней феодальной борьбой,

войнами и союзами христиан и мусульман, не

создавала условий для такого всеобъемлющего

национально-эпического осмысления избранного

сюжета, какое наблюдалось в «Песни о Ролан-

де». Автор «Сила» пошел по пути эпического

повествования социально-локального типа. Его

героем стал отдельный прославленный народной

молвой феодал, действовавший самостоятельно

в противоречивой воетшо-политической обста-

новке. Прототип Сида, знатный аристократ Род-

риго Диас де Бивар, был полководцем то у

кастильского короля, то у мусульманского госу-

даря, он воевал и с ними, и со своими соотечест-

венниками-феодалами, стремился стать влады-

кой Валенсии, отвоевал ее у мавров и жестоко

разгромил. Однако «Песнь» рисует Сида только

как патриота, как незнатного рыцаря, всегда

отстаивающего общие интересы Испании.

«Песнь» еще свободна от двойственного отно-

шения к своему военному герою, какое харак-

терно для «Слова о полку Игореве», так как речь

в ней идет не о живой современности, а о полу-

вековом прошлом, начавшем обрастать эпиче-

ской легендой.

В «Слове» по сравнению с «Песнью о Ролан-

де» и отчасти с «Песиыо о моем Сиде» значи-

тельно слабее выступает идеология религиозной

войны с иноверцами. Его эпические герои, кото-

рых тоже не следует смешивать с их историче-

ТРАДИЦИИ КИЕВСКОЙ РУСИ В ЛИТЕРАТУРЕ XIII—XIV ВВ.

433

сними прототипами, борются не столько «за

христьяны», сколько «за землю Русскую». «Сло-

во» характеризуется феодальной демократично-

стью своих идейных устремлений и поэтических

форм. Старые патриотические идеалы автора

«Слова», весьма сходные с ушедшими в прошлое

идеалами Владимира Мономаха, заставляют его

заботиться о благополучии «ратаев» (пахарей),

более всех страдавших от внутренней борьбы

князей, а фольклорные его образы символически

опираются на изображение войны как сельского

труда (жатва, молотьба). По сравнению с эпи-

ческими памятниками Запада и Востока «Слово

о полку Игореве» обладает меньшей эпической

«беллетристичностыо», в нем нет развитого по-

этического сюжета и весьма ограничена «личная

тема», но стиль его необычайно насыщен метафо-

рической символикой. Такая модификация ста-

рого дружинного эпоса в наиболее широком пла-

не может быть следствием осознанной поэтом

попытки сюжетно опереться на «былины сего

времени» и воспротивиться политической дейст-

вительности с идеализированных патриархаль-

но-государственных позиций. По этой же причи-

не «Слово» превосходит другие эпические па-

мятники Средневековья своим гражданским па-

фосом.

Высокие идеи и поэтические формы «Слова о

полку Игореве» не могли получить продолжения

и развития в эпоху распада Киевской Руси. Но

они по-новому были использованы, хотя и с не-

избежным разрушением неповторимой поэзии

памятника, в иных исторических условиях, в

Московской Руси, когда в литературе возникла

тема обращенного к будущему и становящегося

политически реальным объединения феодальных

сил для освобождения от монголо-татарского

ига («Задонщина», XV в.).

ГЛАВА ПЯТАЯ

ТРАДИЦИИ КИЕВСКОЙ РУСИ

в ЛИТЕРАТУРЕ XIII—XIV ВВ.

В 1237—1240 гг. на ослабевшие от внешних и

внутренних войн русские княжества обруши-

лось монголо-татарское нашествие. Уже первое

столкновение русских с татарами заставило ле-

тописца в повести о битве на Калке (1223) при-

помнить из «Откровения» Мефодия Патарского

предсказание, что к «скончанию времен» придут

из пустыни неведомые народы и покорят все

страны от Ефрата до Черного моря. Развитие

русской литературы было задержано и ослабле-

но. В летописных повестях об этом нашествии

усилились религиозные мотивы: события пони-

мались как «гнев божий» за «грехи». Но в Га-

лицко-Волынской летописи взятие Киева изобра-

жалось в эпических тонах.

Монголо-татарское завоевание Руси получило

наиболее полное осмысление в патриотических

сочинениях владимирского епископа Серапиона

(70-е годы XIII в.). Серапион стремился пере-

нести в Северо-Восточную Русь лучшие литера-

турные традиции киевского ораторского искус-

ства. Проповеди его, обращенные к народу, бы-

ли лаконичны и образны, отличались своеобраз-

ной ритмической певучестью.

В самом начале монголо-татарского завоева-

ния, немецкой и шведской агрессии в русской

литературе возникает стремление пробудить

патриотические чувства читателей. Этой теме

посвящаются в Северо-Восточной Руси «Слово

погибели Русской земли» и «Житие Александра

Невского». С глубоким чувством автор «Слова

о погибели...» славит отечество: «О, светло свет-

лая и украсно украшена земля Руськая! И мно-

гими красотами удивлена еси: озеры многыми

удивлена еси, реками [...] горами крутыми,

холми высокыми, добровами чистыми». Земля

эта когда-то была могущественной под единой

властью Владимира Мономаха, которым полов-

цы пугали детей «в колыбели», а византийский

император Мануил будто бы «великие дары» по-

сылал ему. Русь славилась «князьями грозными,

бояры честными». Но потом наступила «бо-

лезнь» христианам — видимо, усобицы князей

и монголо-татарское иго. Идеи «Слова о погибе-

ли...», обращенные к прошлому Киевской Руси,

перекликались с идеями «Слова о полку Игоре-

ве». «Слово о погибели...» типологически соотно-

сится с некоторыми из античных и средневеко-

вых памятников, воспевавших в более или менее

сходных обстоятельствах и близких образах свое

отечество. Таковы описания Италийского полу-

острова в «Естественной истории» Плиния Стар-

шего (I в.), Галилеи — в греческом тексте и в

древнерусском переводе «Истории иудейской

войны» Иосифа Флавия (I в.), Испании в «Ис-

панской истории и великой общей истории»

(XIII в.). В «Слове о погибели...» на общем

фоне патриотической хвалы «Русской земле» вы-

ступают идеализированные исторические воспо-

минания и политические идеи. Точно так жѳ

как «Слово о полку Игореве» опиралось на ухо-

дящий в прошлое, в эпоху феодальной раздроб-

28 История всемирной литературы, том 2

434

ЛИТЕРАТУРА ДРЕВНЕЙ

РУСІІ

ленности идеал единства княжеского рода и как

бы провидело его грядущее возрождение, «Сло-

во о погибели...» и близкие ему по теме памят-

ники других литератур в периоды, когда отчиз-

на страдала от внутренних раздоров и внешних

войн, воспевали ее славу, могущество, а иногда

и благоденствие.

Повесть о великом князе владимирском Алек-

сандре Невском (ок. 1220—1263) сложилась как

дружинно-воинское произведение под пером од-

ного из придворных князя, но дошла она до нас

в обработке в виде «Жития» святого. «Житие»

прославляет Александра как полководца и вои-

на, правителя и дипломата. Оно открывается

«славой» герою, которая уподобляется славе

всех всемирно известных героев древности. Нов-

городский герой был одноименен Александру

Македонскому, подобен «царю» Ахиллесу, а так-

же библейским героям Самсону, Соломону, Да-

виду, римскому императору Веспасиану. Имя

его прославилось повсюду от моря «Варяжско-

го» (Балтийского) и даже до «великого Рима».

Был «грозен глас его, яко труба звенящи, и

бысть Александр [...] непобедим, яко един

Акрита» (византийский герой «Девгениева дея-

ния»). «Житие» выделяет основные моменты

биографии Александра, связывая их с победонос-

ными битвами со шведами на Неве (1240) и

немцами на Чудском озере (1242). Библейские

реминисценции сочетаются здесь с русским исто-

рическим преданием, литературные традиции —

с реальными наблюдениями над битвой: «восхо-

дящу солнцу, и ступишася обои. И бысть сеча

зла и труск от копий ло мления и звук от сече-

ния мечного, якоже и езеру померзъшю двиг-

нуться; и не бе видети леду, покры бо ся кро-

вию». Подчеркивается доблесть князя, который

«самому королю [шведскому королевичу JlecneJ

возложи печать на лице острымь своимь ко-

пиемь». Подвиги шести мужей, «храбрых и

сильных» (Гаврилы Алексича, Збыслава Якуно-

вича и др.) составляют взаимосвязанные эпизо-

ды, имеющие характер пересказа эпической

песни, сложившейся в княжеско-дружинной сре-

де вскоре после битвы и, очевидно, по инициати-

ве самого князя («сия вся слышахом,— пишет

автор,—от господина своего Александра»). Но

перед этими фольклорно-богатырскими эпизода-

ми развертывается картина традиционно-лите-

ратурного «видения», когда в воздухе появляют-

ся святые Борис и Глеб, чтобы помочь Алек-

сандру — «сроднику» своему. «Житие...» вос-

приняло лучшие «воинские» образцы оригиналь-

ных и переводных памятников Киевской Руси,

продолжив также стилистические традиции га-

лицкой литературы. Оно повлияло в дальней-

шем на «Повесть о Довмонте Псковском», «Сло-

во о житии и о преставлении князя Дмитрия

Донского», летописную повесть «О Манаевом

побоище».

Хотя Киевское княжество еще до монголо-

татарского нашествия вынуждено было усту-

пить свое главенствующее положение Владими-

ро-Суздальскому княячеству, севернорусские

писатели стремились опереться на богатое киев-

ское литературное наследие. В этом отношении

показательна история возникновения «Киево-

Печерского патерика», первоначальная основа

которого сложилась до монголо-татарского за-

воевания в результате сотрудничества писателей

в южном и северном княжествах. Это была ли-

тературная переписка (20-х годов XIII в.) между

владимирским епископом Симоном и киево-пе-

черским монахом Поликарпом, а также между

Поликарпом и киево-печерским игуменом Акин-

дином. «Киево-Печерский патерик» как целост-

ный памятник был составлен уже в условиях

монголо-татарского ига.

Упрекая Поликарпа в «санолюбии» и стремле-

нии к церковной карьере, Симон приводил в

назидание ему рассказы о «черноризцах печер-

ских», которые Поликарп пополнил другими

аналогичными рассказами. В этих новеллах со-

четались агиографические описания аскетичес-

ких монашеских подвигов с живыми картинами

монастырского быта. Излюбленной темой было

изображение борьбы иноков с бесами как с ре-

альными существами. Инок Федор, одолев бесов,

заставил их смолоть зерно, а в другой раз —

вместо возчиков перенести бревна для построй-

ки церкви с берега Днепра на гору. Возчпки

бревен пожаловались судье на это, он взял с

них «мзду» и велел иноку заплатить им, насме-

хаясь: «Да помогут ти беси платити, иже тебе

служат».

Источниками «Киево-Печерского патерика»

служили жития основателей монастыря Анто-

ния и Феодосия, «Печерская летопись» и устные

легенды, а также сюжеты переводных византий-

ских патериков («Синайского», «Иерусалимско-

го»). Идеалы «Киево-Печерского патерика», так

же как идеалы «Слова о полку Игореве» и «Сло-

ва о погибели Русской земли», были почерпну-

ты из давних традиций единой и сильной Киев-

ской Руси. В первые годы монголо-татарского

ига патерик рассказывал современникам о древ-

них преданиях общерусского религиозного

центра, о временах независимости Руси.

А. С. Пушкина восхищала «прелесть простоты и

вымысла» «Киево-Печерского патерика».

Литература севернорусских княжеств еще пе-

ред нашествием становится носительницей но-

вых политических идей. Традиционные пред-

ставления о единстве монархического государ-

ства во главе с Киевом, которые основывались

на идеалах единства княжеского рода и подчи-

ТРАДИЦИИ КИЕВСКОЙ РУСИ В ЛИТЕРАТУРЕ XIII—XIV ВВ.

435

нения его князю старейшему, начали сменяться

представлениями о возможности преодоления

внутрифеодальной борьбы и нового объединения

государства под властью князя сильнейшего.

«Слово о полку Игореве» и «Слово о погибели

Русской земли» с их столь конструктивной меч-

той о возрождении могучего Киева и гипербо-

лическими представлениями о силе и славе от-

дельных князей, Владимиро.тСуздальская и Га-

лицко-Волынская летописи с их патетической

оценкой своих монархов — «самовластца» (Анд-

рея Боголюбского) и «самодержца» (Романа

Галицкого), «Житие Александра Невского» с

его возвышенно-идеализированным образом ге-

роя-святого и полководца — все эти памятники

подводили общественную мысль к новой оценке

значения самодержавной власти вообще как в

свете интересов той феодальной среды, для кото-

рой эта власть была наиболее необходимой, так

в свете чаяний общенародных.

В такой идейной атмосфере русская литерату-

ра обогащается своеобразным произведением,

известным в двух вариантах, — «Словом» и

«Молением» Даниила Заточника. «Слово» (вто-

рая половина XII в.) содержит мольбу автора,

обращенную, по-видимому, к новгородскому кня-

зю Ярославу Владимировичу (правнуку Влади-

мира Мономаха), чтобы князь извлек автора и:

нищенского состояния, в котором он, человек

образованный, почему-то оказался. «Моление»,

составленное на основе «Слова» во второй чет-

верти XIII в., обращается с аналогичной прось-

бой к Ярославу Всеволодовичу (отцу Александ-

ра Невского), княжившему в Переяславе Суз-

дальском, а затем получившему от хана Батыя

«старейшинство» над русскими князьями.

При помощи искусно подобранных авторитет-

пых цитат и афоризмов оба варианта памятника

стремятся создать идеальный образ такого кня-

зя, который стал бы надежной защитой для под-

данных. Князь оживляет «вся человекы мило-

стию своею», он заступник сирот и вдов, он энер-

гичный хозяин и полководец, он резко отли-

чается от своих помощников-«тивунов», разо-

ряющих народ.

Автор «Моления» осуждает бояр, он согласен

скорее носить «лычницы» (лапти) в княжеском

доме, чем ходить «в черлене сапоге в боярском

дворе». Здесь образ князя во многом сохраняет

те представления об идеальном правителе, ко-

торые создавал Владимир Мономах в «Поуче-

нии» к детям. В отличие от литературных тра-

диций Киевской Руси, где вассальные отноше-

ния рассматривались обычно в сфере военной

деятельности и осмыслялись как княжеско-дру-

жинные поиски «чести и славы», Даниил Заточ-

ник не постеснялся даже заявить князю о себе,

что он не храбр «на рати». Зато он был силен в

«словах» и «крепок мыслию», и поэтому перед

ним открывался новый способ княжеской служ-

бы. Умело оперируя изречениями библейских

книг, «Физиолога», «Повести об Акире Премуд-

ром», «Повести временных лет», «Изборника»

Святослава (1076), «Пчелы» и других памятни-

ков, автор доказывал князю свою образован-

ность. Его остроумная речь пересыпалась пого-

ворками («Кому Переславль, а мне Гореславль»;

«Кому Боголюбово, а мне горе лютое»).

Предлагая себя князю в качестве мудрого со-

ветника, незнатный и бедный автор претендо-

вал на^то высокое место, которое занимала стар-

шая дружина, как, например, бояре — толкова-

тели «мутного» сна князя Святослава Киевско-

го в «Слове о полку Игореве». Так впервые в

русской литературе появляется представление об

«уме» как о решающем признаке достоинства

личности и профессиональной деятельности.

Автор «Моления» причислял себя к «дворя-

нам» (к служащим при «дворе» князя), он хотел,

чтобы князь оградил его от бояр страхом «гро-

зы своей». Заточник смотрел на князя как на

главного защитника отечества и молил бога

укрепить его силу, чтобы отразить завоевателей,

и в этом обнаруживались черты новой патрио-

тической концепции Северо-Восточной Руси.

Литературный жанр молений распространял-

ся преимущественно в те эпохи Развитого Сред-

невековья, когда в общественном сознании снова

начали укрепляться принципы монархической

государственности, опиравшиеся не на старые

феодально-родовые традиции, а на личную служ-

бу подданных. Новая позиция писателя, мелкого

вассала, по отношению к его первому читате-

лю — самовластному сюзерену — состояла не в

том, чтобы эпически воспеть его подвиги, как

это бывало ранее, или, напротив, публицистиче-

ски порицать его ошибки с позиций общего бла-

га Русской земли, а в том, чтобы противопо-

ставить князя его крупнейшим вассалам (боя-

рам) и предложить ему свою преданную служ-

бу, угождая при этом его политическим воззре-

ниям и личным вкусам.

Появление в древнерусской литературе жан-

ра таких политических слов и молений свиде-

тельствует о том, что она вступила в новый пе-

риод своего развития, определяемый серьезными

видоизменениями в области общественной мыс-

ли. Этот жанр был хорошо известен европейско-

му Средневековью. К нему относились проси-

тельная элегия монаха Эрмольда, посланная им

из заключения французскому принцу, сыну ко-

роля Людовика Благочестивого (IX в.), и «По-

словицы» (XIII в.), сочинение некоего итальян-

ского «заточника». Более значительными были

византийские моления — литературно изложен-

ные ходатайства о помиловании, об освобожде-

28*

436

ЛИТЕРАТУРА ДРЕВНЕЙ

РУСІІ

нии из тюрем. Содержание этих сочинений обле-

калось в форму афоризмов и притч, иногда сти-

хотворных. Поэтические образцы этого жанра

были созданы поэтом императоров Феодором

Продромом и ослепленным в тюрьме Михаилом

Гликой (XII в.), которые занимались собирани-

ем греческих литературных изречений и народ-

ных пословиц.

В творчестве этих авторов отражены обличи-

тельные по отношению к порокам духовенства

настроения феодального общества. Даниил За-

точник также насмехался над порочным поведе-

нием «блудных» монахов. Византийские поэты

уделяли много внимания ироническому изобра-

жению неурядиц семейной жизни и сварливости

женщин. Русский Заточник приводил по тому

же поводу традиционное слово о «злых женах».

На фоне таких типологических соответствий в

жанровой структуре, тематике и стилистике

молений Средневековья отчетливо выступает

своеобразие древнерусского писателя — первого

памфлетиста.

Даниилу Заточнику было далеко до историче-

ского опыта и образованности современных ему

писателей-византийцев, поэтому в отличие от

них он с наивностью неофита был преисполнен

глубочайшего уважения к авторитетам старин-

ной мудрости, восторга по отношению к «уму»

вообще и к своему собственному в особенности.

Ему казалось, что, овладев древнехристианской

книжностью, он уже в «премудрых ризу обла-

чился». Хотя он и был «скуден одеянием, зато

разумом обилен». Произошли значительные

сдвиги в мироощущении древнерусского писате-

ля. Если в старой литературной традиции Ви-

зантии и Болгарии только истинному христиан-

скому подвижнику прилично было «горе возле-

тати умом», если митрополит Никифор в грече-

ском послании к Владимиру Мономаху мог ска-

зать такому высокому адресату «ум твой быстро

летает», а в «Слове о полку Игореве» подобало

спеть о Бояне Вещем, «летая умом под облакы»,

то Даниил Заточник без всяких колебаний при-

сваивал себе такие же возвышенные характе-

ристики, он уже сам умел «парить мыслью»,

как орел по воздуху. Он даже риторически при-

глашал своих читателей «вострубить», как в

златокованую трубу, «в разум ума своего». Эта

рациональная самоуверенность писателя, обле-

ченная еще в архаические литературные формы,

имела своей основой такие новые черты фео-

дального самосознания, которые связывались с

появляющимися перспективами политической

роли незнатного «служилого» человека на исто-

рическом этапе возрождающейся древнерусской

государственности. «Моление» Заточника было

литературным предвестием дворянской публи-

цистики Московского государства.

По своему общему идейно-художественному

облику литература Киевской Руси занимала

срединное положение между литературами вос-

точного и западного христианского феодального

мира. Эта литература в новых исторических и

культурных условиях завершала длительный

путь эллинистическо-византийских и византий-

ско-славянских литературных традиций, связан-

ных с первоначальным распространением ранне-

феодальной культуры греко-славянского хри-

стианства. На своей национально-исторической

почве она стала ответвлением мирового литера-

турного развития в качестве литературы древне-

русской, а в перспективе — русской, украинской

и белорусской. Уже в литературе Киевской Руси

обозначались своеобразные идейно-художествен-

ные признаки, впоследствии вошедшие в состав

определяющих национальных особенностей этих

литератур.

Литература Киевской Руси в целом была ран-

нефеодальной (церковной и светской) литера-

турой поучительно-историографического харак-

тера. Она была лишена тех возможностей диф-

ференцированного развития, которые создава-

лись сложной корпоративно-жанровой многотип-

ностью ряда предшествовавших и современных

ей западноевропейских литератур и способство-

вали появлению в них памятников различной

социальной ориентации, обособлению светской

беллетристики от церковно-учительной книжно-

сти, возрастанию индивидуально-художествен-

ных тенденций авторского творчества. В Киев-

ской Руси, в отличие от тех западноевропейских

стран, которые раньше вступили на путь фео-

дального развития, не могли найти необходимую

для себя социально-культурную среду такие со-

словно-корпоративные по происхождению жан-

ры, как рыцарский роман и придворная лирика,

фаблио и животный эпос, ученая поэзия и куль-

товая драма. И напротив, на Руси получили

блестящее литературное развитие такие я^анры,

которые в странах Западной Европы не играли

существенной литературной роли как формы

письменности, обусловленные различными идео-

логическими и деловыми потребностями. Сюда

относятся историография (оригинальные летопи-

си и переводные хроники), агиография (жития

княжеские и монашеские), патристика — тор-

жественная проповедь, кроме того, поучение к

детям, послание-моление, паломнические хожде-

ния, естественнонаучные сочинения. Наиболь-

шее типологическое сближение в жанровом ре-

пертуаре литературы Киевской Руси с другими

современными ей литературами, включая сла-

вянские, обнаруживается применительно к

раннефеодальному героическому эпосу и к

переводным повестям международного харак-

тера.

ТРАДИЦИИ КИЕВСКОЙ РУСИ В ЛИТЕРАТУРЕ XIII—XIV ВВ.

437

В древнерусской литературе происходило на-

растающее с течением времени сближение двух

ведущих тем: принесенной вместе с византий-

ско-болгарской книжностью религиозно-учитель-

ной темы и возникшей на почве русской дейст-

вительности темы государственно-патриотичес-

кой. Это развитие сопровождалось, во-первых,

концентрацией художественных признаков сло-

весного творчества в составе практически ориен-

тированных жанров письменности (летописание,

торжественная проповедь, жития святых и др.),

а во-вторых, усилением христианской нравоучи-

тельности применительно к беллетристическому

повествованию (переводные повести). В литера-

туре господствовало распределение объектов

изображения по определенным жанрам, стили-

стических приемов — по темам. Такая жанрово-

стилистическая структура древнерусской лите-

ратуры предопределяла условия, при которых

эстетические потребности читателей удовлетво-

рялись одновременно с потребностями общест-

венно-политическими, религиозно-философски-

ми, научно-познавательными.

Этико-эстетическое отношение к изображаемо-

му или воображаемому проявлялось у древне-

русских писателей по преимуществу в виде

символическо-исторических (или псевдоистори-

ческих) обобщений. Эстетическое достоинство

произведения усматривалось не в его неповто-

римости, а в его приближенности к типовому

идеалу. Декларация автора «Слова о полку Иго-

реве», что он намерен воспеть своих героев «по

былинам сего времени, а не по замышлению

Вояню», была первым актом появляющегося

индивидуального идейно-эстетического самосо-

знания поэта.

В целом своеобразие литературы Киевской

Руси в литературном процессе Средневековья

проявлялось в преобладании поучительного на-

чала над беллетристическим. Особенно важно,

что это поучительное начало выступало не толь-

ко в области христианско-книжной тенденции

(что в той или иной мере было свойственно всем

раннефеодальным европейским литературам), но

в еще большей мере — тенденции государст-

венно-патриотической.

Литература Киевской Руси выделялась среди

других средневековых литератур тем, что интере-

сы государственно-политической и религиозно-

идеологической жизни всего общества были тесно

взаимосвязаны. В ней отсутствовал интерес к

художественному изображению взаимоотноше-

ний людей вне их официально-публичной фео-

дально-иерархической деятельности (политиче-

ской, военной, религиозной), почти не обнару-

живалось внимания к частному быту, к внутрен-

ней жизни личности, к любовной тематике. Ли-

тература рассматривалась главным образом как

дело общественно-воспитательное, а не развле-

кательно-бытовое. Постоянная поглощенность

писателей задачами обороны Русской земли от

многочисленных сменяющих друг друга внеш-

них врагов, вопросами государственного устрой-

ства и внутрифеодальной политики (с протеста-

ми против войн), проблемами вытеснения язы-

чества христианством — все эти интересы укреп-

ляли непосредственные связи литературы с дей-

ствительностью, определяли ее своеобразный

идейно-художественный облик. Но эти же важ-

ные идеологические интересы древнерусской ли-

тературы ограничивали и ее тематические воз-

можности, и ее жанрово-стилистическое разно-

образие.

В отличие от ряда литератур западноевропей-

ских, где сравнительно рано проявлялись проти-

воположные социальные тенденции (феодалы и

бюргеры), публицистические тенденции литера-

туры Киевской Руси носили іте классово-антаго-

нистический, а государственно-патриотический

характер. Нравственно-патриотические идеалы

древнерусской литературы вырастали на почве

раннефеодального монархического строя, при ко-

тором первоначально Русская земля рассматри-

валась как владение киевского князя, причем

«блюсти» эту «отчину и дедину», собирать для

нее «дань» с других народов и оберегать ее от

иноплеменных нашествий обязаны были все

князья — его родичи — в порядке вассального

долга. Но в дальнейшем своем развйтии и видо-

изменявшемся литературном выражении эти

представления феодального патриотизма объек-

тивно приобретали все более широкое значение.

Высоко вознося в своих сочинениях идеалы

Русской земли, заботясь о ее единстве и славе,

писатели Киевской Руси либо восхваляли, либо

осуждали деятельность тех или иных князей с

позиций национально-народной заботы о благе

всего отечества. Уже в древнерусской литерату-

ре начал формироваться идеологический тип пи-

сателя как морального судьи социально-полити-

ческих явлений действительности. Публицистич-

ность литературы Киевской Руси не поглоща-

лась еще правительственной официозностью,

как это наметилось впоследствии, особенно в

XVI в.

Таким образом, христианский учительный па-

фос, свойственный в той или иной мере всем

раннефеодальным европейским литературам,

приобретал в литературе древнерусской черты

средневеково-гражданские. Поэтому в целом в

истории всемирной литературы Средневековья

литература Киевской Руси остается неповтори-

мым образцом взаимосвязанного общественно-

патриотического и христианско-этического слу-

жения интересам развития раннефеодального

государства.

РАЗДЕЛ ДЕВЯТЫЙ

ЛИТЕРАТУРЫ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ

РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

ВВЕДЕНИЕ

Литературный процесс в период Раннего Сред-

невековья на Западе связан с эпохой распада

старой культурно-исторической зоны

—

эллини-

стическо-римской. Распад этот протекал посте-

пенно, поэтому начало периода нельзя непо-

средственно соотносить ни с разделением импе-

рии на западную и восточную (конец IV в.), ни

с падением Западно-Римской империи (в сере-

дине V в.), ни с распадением единой христиан-

ской церкви на католическую и православную

(что также подготавливалось на протяжении

столетий и было лишь закреплено в 1054 г.).

Как заметил Ф. Энгельс, «вместе с возвыше-

нием Константинополя и падением Рима закан-

чивается древность» (Маркс КЭнгельс Ф. Соч.

2-е изд., т. 20, с. 507). Это возвышение города

на Босфоре означало не только распадение за-

падной зоны, но и переориентацию литератур-

ных влияний и воздействий: византийский опыт

был использован в первую очередь молодыми

славянскими народностями и некоторыми на-

родами Закавказья и лишь затем, очень поздно,

стал доступен Западу. В новой западной куль-

турной зоне и в той зоне, центром которой ста-

ла Византия (обе эти зоны были наследницами

старой греко-римской культурной зоны), осо-

бенности литературного процесса, его содержа-

ние и его смысл были совершенно различны, не-

сопоставимы, во многом даже противоположны.

Западноевропейский литературный процесс в

период Раннего Средневековья (III—X вв.) про-

текает в обстановке гигантских демографичес-

ких потрясений, в обстановке мучительного и

кровавого становления феодального уклада. Он

во многом отразил это формирование новых об-

щественных отношений и возникновение госу-

дарственных образований нового типа. Он отра-

зил умирание древнеримской государственности,

ее глубокую трансформацию и сложные измене-

ния, которые претерпевала родо-племенная

структура варварских народностей. Это не мог-

ло не сказаться прежде всего на темпах литера-

турного развития. Эти темпы не только нерав-

номерны в разных частях культурной зоны Ев-

ропы, но и скачкообразны, прерывисты. Для от-

дельных регионов типичны растягивающиеся на

многие десятилетия «провалы», почти полное

прекращение литературного развития, которым

могут предшествовать или за которыми следо-

вать моменты оживления литературной жизни.

Итак, важная особенность литературного про-

цесса на Западе в период Раннего Средневе-

ковья — это отсутствие в нем единства, неравно-

мерность развития, разные его уровни и темпы,

т. е. его ярко выраженный переходный харак-

тер. Действительно, рядом с очень зрелой ла

тинской литературой, опиравшейся на антич-

ный опыт, стремящейся этот опыт сохранить и

развить, существует устная словесность моло-

дых, подчас варварских еще народностей, одни

из которых сложатся когда-то в нации и станут

обладателями развитых литератур, другие пере-

живут недолгую пору расцвета (валлийцы, от-

части провансальцы), третьи же вскоре сойдут

с исторической сцены, оставив лишь неясный

след в европейской культуре (галлы, готы).

Неравномерность развития обнаруживает себя и

в том, например, что первоначально латинская

литературная традиция существует почти вне

каких бы то ни было контактов с фольклором

молодых народностей. Это как бы два мощных

потока, никак не смешивающихся между собой,

даже если они омывают одни и те же земли.

Литературный процесс в изучаемый период

характеризуется также крайней разобщенно-

стью культурных центров, отсутствием постоян-

ных и прочных контактов между ними. Латин-

ская литература функционирует в старых, сло-

жившихся еще в древнеримскую эпоху городах

(в том числе — в Северной Африке) фольклор

молодых народностей и племен, как правило,

возникает на периферии Римской империи

—

на

Британских островах, в туманной Скандинавии,

на лесных просторах немецких земель.

В этих условиях роль латинской литературы

значительна и многообразна. Прежде всего,

она оказалась хранительницей античных куль-

турных традиций. Это выразилось не только в

сохранении античных памятников (подавляю-

щее большинство произведений античной лите-

ратуры дошло до нас именно в раннесредневеко-

вых списках, созданных в разных частях греко-

римской культурной зоны, вплоть до Закав-

казья), но, что особенно существенно для лите-

ратурной эволюции, — в сохранении опыта по-

этики и стиля. Обращение раннесредневековых

ВВЕДЕНИЕ

439

латинских писателей к книгам Цицерона, Вер-

гилия, Овидия и многих других представителей

древнеримской литературы сделало этот опыт

достоянием и возникавших молодых литератур,

что станет особенно очевидным в период зрело-

го феодализма. Итак, латинская литература в

своем развитии от античности к Раннему, а за-

тем и Зрелому Средневековью не знала переры-

вов и остановок.

Латинская литература Раннего Средневековья

стала объединяющей силой западноевропейской

культуры, способствуя налаживанию литера-

турных связей, передаче опыта молодых лите-

ратур и знакомству с античной «ученостью».

Латинская культура, таким образом, оказыва-

лась цементирующим и в известной мере циви-

лизующим началом. Следует заметить, что эту

свою роль латинская литература сохраняет и

позже, в период Зрелого Средневековья, но тогда

ее соотношение с литературами на новых язы-

ках оказывается уже иным: вместо единственно-

го представителя письменной словесности перед

нами — один из значительных участников лите-

ратурного процесса, утрачивающий все более

явственно свое ведущее положение (хотя, ска-

жем, в XII в. создаются на латинском языке

литературные памятники, отмеченные исключи-

тельным вкусом и художественной ясностью).

При всей подчиненности латинской литерату-

ры религиозной идеологии она несла в себе зна-

чительные духовные ценности, открывая и за-

щищая в человеке новые стороны его души, су-

щественным образом отличающиеся от тех цен-

ностей и тех сторон, которые были открыты ан-

тичностью. Многие памятники латинской лите-

ратуры были пронизаны этическими проблема-

ми, причем решение этих проблем было далеко

не однозначным и подчас не имело ничего об-

щего с ортодоксальной верой. Таким образом,

ученый «гуманизм» раннесредневековой латин-

ской литературы как преемственная зависимость

от античности подкреплялся (а иногда и опро-

вергался) иным «гуманизмом», который можно

было бы назвать «христианским», если бы он не

был шире и, главное, человечнее догматов хри-

! стианской церкви. Латинская литература Ран-

него Средневековья открыла в образе человека

новые грани, каких не знала античность. В этой

новой концепции личности человек выступал в

сложном противоборстве своих душевных ка-

честв, и низменных и возвышенных, он как бы

был червем, прахом и носил в себе частицу бо-

жества.

Средневековая латинская литература находи-

лась в сложном взаимодействии с народно-эпи-

ческими памятниками и с возникающими про-

изведениями письменной словесности на новых

языках (например, сведения о некоторых несо-

Музыкант

Миниатюра из рукописи XI в.

Париж. Национальная библиотека

хранившихся памятниках молодых варварских

литератур донесли до нас латинские хроники и

некоторые другие сочинения). Но возникло

эпическое творчество молодых народностей Ев-

ропы вне контактов с латинской литературой и

первое время развивалось ей параллельно, поч-

ти с нею не соприкасаясь. Народно-эпическая

литература воплотила мифологические пред-

ставления и концепцию исторического прошло-

го, этические идеалы и коллективистский (родо-

племенной в основном) пафос. Причем в наибо-

лее ранних, архаических памятниках мифоло-

гическое мировосприятие доминирует и лишь

постепенно вытесняется историческими пред-

ставлениями (и образами). Народно-эпическая

литература, возникшая в период разложения

первобытнообщинного строя, отразила склады-

вание классового общества у молодых народно-

стей, только что появившихся на европейской

арене. Происходил переход от древних богатыр-

ских сказок, от преданий о героях-первопредках

к героическим легендам о родо-племенных столк-

новениях и затем к эпическим сказаниям с ши-

440

ЛИТЕРАТУРЫ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

роким историческим фоном и сложным комплек-

сом общественных идей, что отражало многооб-

разные процессы этнической (а затем и полити-

ческой) консолидации. В период Раннего Сред-

невековья эта трансформация эпических тради-

ций лишь намечалась; в полной мере она осу-

ществилась лишь в период Высокого Средневе-

ковья, т. е. не ранее XI столетия.

Истоки народно-эпических сказаний молодых

народностей Европы уходят в доисторическую

фазу их эволюции. Вместе с принятием ими

христианства возникают контакты между народ-

ной устной словесностью и письменной латин-

ской литературой. Постепенно в последнюю на-

чинают входить отдельные мотивы и образы

фольклора, существенным образом ее обогащая.

Так среди памятников латинской литературы

начинают появляться произведения, окрашен-

ные национальными чертами.

Если на заре Средних веков художественная

словесность была представлена лишь латин-

ской литературой и зарождающимся народно-

героическим эпосом, то с VIII столетия начи-

нают появляться письменные памятники и на

новых языках. Первоначально эти памятники

носили специфически прикладной характер. Это

были грамматические справочники и словари,

всевозможные юридические и дипломатические

документы. К последним относятся, например,

так называемые «Страсбургские клятвы» —

один из первых памятников французского и не-

мецкого языков (842 г.). Это было соглашение

между Карлом Лысым и Людовиком Немецким,

причем французский король присягал по-немец-

ки, а немецкий — по-французски.

Следующим шагом в развитии словесности на

новых языках стало сложение религиозной ли-

тературы, опиравшейся главным образом на

опыт литературы латинской. Библейская образ-

ность, поэтичность, увлекательные сюжеты и

высокий морализм вдохновили поэтов на стихот-

ворные пересказы на новых языках тех или

иных эпизодов из Ветхого и Нового Заветов.

Так, по сообщениям латинских хронистов, в

VII в. слагал стихи на религиозные темы англо-

саксонский поэт Кэдмон. В следующем столетии

возникли англосаксонские анонимные поэмы на

библейские сюжеты «Исход», «Бытие» и др. В

них есть отдельные стилистические черты, род-

нящие эти произведения с англосаксонским эпо-

сом «Беовульф». Кэдмону приписывают еще не-

сколько сочинений религиозного содержания.

К IX в. относится древнегерманская поэма

«Спаситель», использующая новозаветный сю-

жет. И в пей сильны элементы дохристианской

эпики.

Все эти памятники проложили дорогу такому

популярному жанру средневековой литературы,

как агиография. И этот жанр возникает в пору

Раннего Средневековья. Наиболее примечатель-

ным из первых памятников этого жанра стала

французская «Секвенция о Святой Евлалии»

(IX в.), возникшая под сильным воздействием

аналогичных произведений латинской литера-

туры. Так, французское «Житие Святого Леоде-

гария» (X в.) непосредственно восходит к ла-

тинскому сочинению некоего монаха Урсина.

Однако в ряде других памятников агиографии,

например во французском «Житии Святого

Алексея» (XI в.), не без основания видят следы

воздействия творческих принципов жест, рас-

цвет которых приходится как раз на это время.

Более поздние памятники агиографии не были

отгорожены и от иных фольклорных влияний.

Из народных сказок в них пришел фантастиче-

ский элемент, столь ощутимый, скажем, в «Пла-

вании Святого Брендана» (XI в.), обработки ко-

торого появились на нескольких языках средне-

вековой Европы.

Таким образом, на протяжении III—X вв. за-

падноевропейская литература прошла значи-

тельный путь развития, создав немало памятни-

ков непреходящего значения в разных жанрах и

формах. Именно в это время она сложилась з

некую систему. То есть перед нами — процесс

складывания новой литературной зоны. Перво-

начально разобщенная и распыленная, она по-

степенно складывалась в достаточно обозримую

и очерчиваемую литературу с внутренними кон-

тактами и взаимовлияниями, что не исключало

и ее соприкосновений с литературами других

регионов и зон. Границы этой новой — западно-

европейской — зоны были иными, чем те, что

очерчивали западную часть эллинистическо-рим-

ского мира в Древности.

О возникновении западноевропейской куль-

турной зоны можно говорить лишь к концу рас-

сматриваемого в этом разделе периода, когда

несколько поулеглись демографические пертур-

бации и феодальный способ производства (как и

его идеологическая и политическая надстройка)

близился к завершению своего формирования,

когда уменьшились контрасты в развитии от-

дельных литератур или зональных литератур-

ных систем. В полной мере эта зона сформиро-

валась лишь в период Зрелого Средневековья.