Бенхабиб С. Притязания культуры. Равенство и разнообразие в глобальную эру
Подождите немного. Документ загружается.
ценностей. Достаточно лишь вспомнить о сопротивлении рабочего класса и
крестьянства наступлению промышленного капитализма на его ранней стадии.
Хотя глобализация несет с собою ускоряющееся движение через
государственные границы людей и товаров, информации и моды, вирусов и
новостей, одним из ее последствий является разнонаправленность этих
тенденций. Глобализация означает не просто распространение по всему миру
[влияния] многонациональных корпораций, прежде всего базирующихся в
США, Великобритании и Японии. Фраза Бенджамина Барбера о «джихаде
против "макдо-нальдизации" мира», несомненно, схватывает часть правды.
Также имеет место феномен «обратной глобализации», в рамках которого
люди перемещаются из отсталых регионов мира - стран Ближнего Востока,
Африки и Юго-Восточной Азии - в глобализированные города, такие как
Лондон и Париж, Франкфурт и Рим, Мадрид и Амстердам. Значительная часть
этих людей первоначально оказалась в западных странах в качестве
временных работников и иммигрантов. В последние десятилетия численность
этих групп умножилась за счет притока сюда из остальных регионов мира
беженцев и людей, ищущих убежища. Наиболее показательные
мультикультурные конфликты, ставшие достоянием общественности в
последние десятилетия, - такие как дело Салмана Рушди в Великобритании,
«дело о платках» в школах Франции или скандалы вокруг обычая женского
обрезания -затронули эти новые этнокультурные группы, поскольку они
стремились внедрить свои религиозно-культурные обычаи в правовую и
культурную среду светских, но по преимуществу протестантских,
католических или англиканских стран либеральной демократии.
После падения Берлинской стены в 1989 году и конца коммунистического
правления в странах Восточной Европы и бывшего СССР возникла и иная
форма политики различия.
Конфликты, которые обычно называют «этнонацио-нализмом» (Роджерс
Брубакер), имеют большее сходство с национализмом XIX века, чем со
стремлением сохранять различия в рамках государств с либеральной
конституцией. Хотя социально-политические движения подобного рода не
ставят под сомнение территориальные границы и государственное
устройство стран либеральной демократии, этнонационалистические
движения, типа возникших в бывшей Югославии, в Армении и
Азербайджане, в Чечне и даже среди румыно-, венгеро-, немецко- и
русскоязычных меньшинств в Венгрии, Украине и странах Балтии, таят в
себе территориальные претензии. Выступая либо за отделение, либо за
воссоединение, они стремятся перекроить политическую и культурную карту
мира таким образом, чтобы нашли отражение претензии некоторых групп
на господство.
Эта книга содержит политико-философские размышления по поводу
притязаний, возникающих в ходе борьбы за «особость», слабостей и
недостатков этой борьбы, а также ее вклада в западную либеральную
демократию. Хотя этно-национальные конфликты не рассматриваются
специально, тем не менее я уверена, что мои методологические и институ-
циональные подходы полезны и для их оценки. Конечно, для такой страны как
Россия, имеющей длительную историю и опыт культурного, религиозного и
этнического национализма, многое окажется знакомым. В конце концов,
«национальный вопрос» всегда был раздражающим для марксистского
движения. Марксистским теоретикам типа Карла Каутского, Розы Люксембург,
Владимира Ильича Ленина и даже Иосифа Сталина приходилось размышлять,
почему рабочий класс так часто оказывался неспособным реализовать на
практике ожидавшуюся от него всеобщую космополитическую солидар-ность,
поддерживая вместо этого свои «этнические движения» и «националистические
армии». Национальная романтика оказывается бесконечной сагой
современности. Вместе с тем интересно, что многие нынешние конфликты по
поводу «особости» разворачиваются не на национальной, а на культурной
почве. Культура стала сейчас повсеместно применяемым синонимом
идентичности.
Какое значение имеет культура? И какое значение она имеет или должна
иметь для политики? Я излагаю социально-конструктивистское и
нарративное понимание культуры. Социальный конструктивизм означает,
что культура групп людей не является данностью, а формируется и меняется
с течением времени через обычаи. Культуры не выступают целостностями
с четко обозначенными границами; они представляют собой смысловые
сети, вновь и вновь переопределяемые через слова и дела своих носителей.
Культуры конституируются через нарративы*: хотя для культуры также весьма
важны материальные объекты и религиозные символы, здания и
памятники, города и произведения искусства; эти объекты, памятники и
документы должны быть определены, а их цель, значение и смысл -
прояснены нарративно. В культурах нет единственных или господ-
ствующих нарративов, они есть только в умах идеологов. Все существующие
культуры характеризуются множествен-ностью и разнообразием
конкурирующих нарративов. Эти нарративы борются между собой за нашу
лояльность и самоидентификацию, за наши сердца и умы.
Культурные нарративы также устанавливают границы: они отделяют «нас» от
«них», «нас» от «других». Правда, такие границы проницаемы, непостоянны,
динамичны и изменчивы. Движения за идентичность, независимо от того,
лежат ли в их основе религиозные, национальные или этнические мотивы,
пытаются зафиксировать эти границы и заморозить во времени и
пространстве границы, разделяющие группы людей и культуры.
Культурные нарративы устанавливают рамки, делают возможными,
обусловливают и структурируют индивидуальные нарративы. Действия
людей, подобные возведению памятников и написанию документов,
требуют идентификации через интерпретацию и нарративы. Человек может
понять, горд он или самонадеян, эксцентричен или ироничен, щедр или
властен, лишь погрузившись в «паутину нарративов» (Ханна Арендт),
конституирующую повседневную жизнь. Люди не просто повествуют о том,
что делают; они также создают нарративы второго порядка, определяющие
" Нарратив (англ, narrative) — изложение фактов, повествование, рассказ. —
Пром. Ред
отношение к их действиям. Гордость может быть «уместной» или «излишней»,
щедрость могут «оценить» или «отринуть». Культуры обеспечивают оценки как
первого, так и второго порядка. Культуры задают горизонты осмысления,
через которые бесконечная череда событий разделяется на «хорошие» и
«плохие», «священные» и «нечестивые», «чистые» и «нечистые».
Демаркация границ между культурами и группами людей, выступающих их
носителями, является чрезвычайно спорным, хрупким и деликатным процессом.
Быть носителем культуры означает для человека находиться внутри нее.
Поэтому границы между культурами всегда тщательно охраняются,
соответствующие нарративы очищаются [от второстепенных деталей], а
ритуалы тщательно соблюдаются. Поскольку культуры задают горизонты,
через которые формируется образ действий, поддерживаются отношения и
сохраняется идентичность, конфликты на почве культуры сопряжены с
глубоким сопротивлением человеческой души. Культурные нарративы
формируют личность не сами по себе: для каждого отдельно взятого человека
существует то, что Фрейд называл «семейной романтикой», то есть психо-
логически-сексуальным нарративом, дополняющим профес-сионально-
педагогический. Все это делает личность такой, какая она есть. И поскольку
культура столь глубоко переплетена с идентичностью, конфликты на почве
культуры всегда вызывают множество страстей и эмоций.
Это нарративное представление культур позволяет мне выдвинуть в первых
главах книги несколько тезисов. Во-первых, движения за идентичность,
базирующиеся на требованиях признания той или иной культуры, пытаются
мобилизовать оспариваемые культурные нарративы и как-то зафиксировать
их, с тем чтобы определить положение своей группы по отношению к
остальным. Подобные движения превращаются в ревностных охранителей
определений, образов действий и ритуалов. Те, кто выступает от имени таких
групп, преподносят постороннюю культуру в своих собственных
интерпретациях и изложениях, которые остальные носители этой культуры
хотят видеть узнава-емыми и признаваемыми. Эти движения могут быть
вызваны реально существующими формами несправедливости и
неравенства: культуру группы отрицают постольку, поскольку к самой группе
относятся с презрением. Здесь приходят на ум некоторые формы
неквалифицированного труда. Культуру могут не воспринимать из-за глубоко
укоренившихся предрассудков в отношении ее носителей. Примеры - расизм и
антисемитизм. Культурные оценки могут иметь неоднозначный характер, как в
случае с женственностью и таким типично женскими чертами характера, как
заботливость, доброта и стремление помочь. Их рассматривают и как
желательные, и равным образом как источник слабости.
Мой следующий тезис состоит в том, что приверженность демократической
эгалитарности требует взаимной притирки культурных различий в рамках
политико-правовых инсти-тутов и практик. Хотя в отношении культуры в целом
бывает необходима «высшая оценка ценностей» (Ф. Ницше), я считаю, что это
задача не государства, а гражданского общества.
Центральная задача книги «Притязания культуры» -разработать
демократически-эгалитарное представление о политике в сфере культуры.
Наши суждения о взаимном приспособлении культур должны исходить из
привер-женности демократической эгалитарности и включенности, а не из
превознесения некой культурной «мистики» ради нее самой. Там, где
демократическая включенность совместима с сохранением культурных
особенностей, можно добиться и того, и другого. Когда эти цели несовместимы,
необходимо определять их приоритетность.
На мой взгляд, демократию можно лучше всего понять как модель
организации коллективного и публичного применения власти в основных
институтах общества на основе следующего принципа: решения,
затрагивающие благосостояние всех, рассматриваются как результат
процедур свободного и разумного обсуждения между людьми, считающимися
равными в нравственном и политическом отношениях. Конечно, определение
таких спорных по своей сути понятий, как демократия, свобода и
справедливость, не может быть простым. Тут всегда постулируется и форму-
лируется нормативная теория, с помощью которой обосно-вывается
определяемый термин. То же самое и в случае
вышеуказанной дефиниции. В моем понимании демократии предпочтение
отдается совещательной модели по сравнению с другими видами нормативного
подхода. Речь не идет о том, что при оценке адекватности нормативного
понимания демократии не важны материальное благосостояние,
институциональная эффективность и культурная стабиль-ность. Чтобы
демократия устойчиво функционировала, необходимо удовлетворять
запросы людей на материальное благосостояние и коллективную
идентичность. Однако достижение материального благосостояния и
реализация чувства коллективной идентичности сами по себе не
составляют нормативного базиса демократии как формы организации нашей
коллективной жизни. Дело в том, что достижение определенного уровня
материального благо-состояния может сочетаться с авторитарным
политическим строем, а антидемократические режимы могут более успешно, чем
демократические, обеспечивать чувство коллективной идентичности.
Основу легитимности в условиях демократии следует усматривать в
следующей посылке: институты, претендующие на законную власть, могут
осуществлять ее постольку, поскольку принимают решения на основе
беспристрастности, то есть в интересах всех. Эту посылку можно реализовать на
практике только тогда, когда решения в принципе открыты для должным
образом организованных процессов публичного обсуждения свободными и
равными гражданами.
Сила совещательной модели состоит в ее двухуровневом подходе к политике. С одной
стороны, двухуровневый подход сконцентрирован на существующих
представительных институтах, таких как законодательная власть, судебная
система и другие государственно-административные органы. С другой стороны,
политические действия и борьба общест-венных движений, ассоциаций и
групп рассматриваются сквозь призму теории демократической публичной
сферы. Именно в публичной сфере, находящейся внутри граждан-ского
общества, разворачиваются мультикультурные конфликты, а также
происходят политические и моральные процессы обучения и трансформации. Я
заявляю, что такой упор на разрешение мультикультурных противоречий через
процессы формирования воли и мнений в рамках граждан-ского общества
лучше всего отвечает трем нормативным
условиям:
эгалитарной взаимности,
добровольному самопричислению, свободе выхода и ассоциации.
Предлагаемая мною модель совещательной демократии является
двухуровневой. В ней признаются правовое регулирование и
вмешательство государства прямыми и косвенными методами в
мультикультурные споры. В то же время нормативный диалог и
оспаривание в рамках гражданской публичной сферы рассматриваются в
ней как существенный элемент мультикультурного демокра-тического
устройства государства. Здесь не утверждается, что моральный и
политический диалоги обязательно приведут к консенсусу относительно
норм. Однако предполагается, что даже если не будет достигнут консенсус и
для изменения границ сосуществования [культур] нам придется прибегнуть
к закону, общества, в публичной сфере которых происходит
мультикультурный диалог, сформулируют гражданственную точку зрения и
гражданственный подход с позиций «расширенной ментальности».
Процесс «публичного выдвижения убедительных аргументов» не только
определяет легитимность создаваемых таким образом норм; эти нормы будут
усиливать достоинства демократической граждан-ственности, культивируя
привычку к публичному рассужде-нию и обмену мнениями.
Приспособление к мультикультурности без активного вовлечения граждан в
свободную публичную сферу, не через институты гражданского общества
способно привести к своеобразной «холодной войне»: могут иметь место
мир, но не примирение; компромисс, но не взаимопонимание. Возможны
также тупики и патовые ситуации, оказывающиеся результатом не столько
уважения позиции других, сколько страха перед другими. Вряд ли
либеральные демокра-тические страны когда-либо смогут проводить
политику, не учитывающую этих дихотомий; ведь власть вездесуща и
останется таковой. Именно постольку, поскольку мульти-культурализм в
столь многих своих проявлениях ставит под сомнение ключевые положения
либеральной демократии, публичная сфера гражданского общества
должна транс
формировать конфликтно-взрывной потенциал мульти-
культурализма в диалог, столкновение и компромиссы между обычными
гражданами. Культура имеет [большое] значение; культурные оценки глубоко
сопряжены с нашими трактов-ками собственных потребностей, идеалами и
мечтами. Поскольку эти оценки имеют столь глубокий характер, мы как
граждане либеральных демократических государств должны научиться жить
с тем, что Майкл Уолцер назвал «либерализмом и искусством разделения». Как
граждане мы должны научиться воспринимать «особость» тех, чей образ жизни
может серьезно угрожать нашему собственному. А как еще, если не путем
подобных контактов в рамках граждан-ского общества, может происходить
нравственное и политическое обучение? В противном случае мульти-
культурализм может попросту оказаться рецептом для вуалирования
раскола [общества] на отдельные сообщества с различными мировоззрениями.
Опасность этой ситуации состоит в том, что как только распадаются
властные структуры, обеспечивающие мнимый мир между группами
(исторические примеры дает ситуация на востоке Цент-ральной Европы и
на Балканах после падения Австро-Венгерской и Оттоманской империй в
конце Первой мировой войны, а также советского коммунизма в конце 1989
года), возникают этническая ненависть, религиозные распри, культурные
вендетты и языковый остракизм. Действительно, иногда «холодная война» - это
именно то, что нужно для сдерживания этнической ненависти. Однако, как
показала история окончания настоящей «холодной войны», без
гражданского публичного пространства, где бы происходило мультикультурное
понимание и конфронтация, а также изменение смыслов и нарративов, у
демократического строя нет будущего, и не возникнет привычка к
демократической гражданственности. Право обеспечивает рамки, в которых
работает культура и развивается политика. Как знали еще древние, стенами
города являются законы. Политическое искусство и политические страсти
разворачиваются за этими стенами; и весьма часто политика ведет к их
разрушению или, по меньшей мере, демонстрации их хрупкости.
Итак, существует диалектическая связь между конституционными основами
и реалиями политического либерализма. Права [личности] и другие
принципы, на которых зиждется демократическое государство, - такие как
верховенство закона, разделение властей, судебное разбирательство -
необходимо периодически ставить под сомнение и переформулировать в
публичной сфере, для того чтобы сохранить и обогатить их изначальное
значение. Демо-кратический, так же как и юридико-герменевтический,
диалоги расширяются через изменение позиций и форму-лировки
притязаний на те или иные права, артикулируемые в рамках публичной
сферы либеральных демократий. Там, где правовые реформы идут впереди
общественного сознания и поднимают это сознание до конституционного
уровня, этот процесс управляется правом; но право можег и отставать от
общественного сознания, и тогда его развитие необходимо стимулировать.
Для обеспечения жизнеспособности либе-ральной мультикультурной
демократии нельзя с помощью правовых маневров душить культурно-
политические конфликты и обучение через эти конфликты. Не только судьи
и законодатели, но и сами граждане демократических государств должны
научиться «искусству разделения» путем проверки пределов своего, как им
кажется, перекрестного консенсуса.
Механизмы, обеспечивающие мультикультурный плюрализм, должны
учитывать следующие принципы.
а Эгалитарная взаимность. Представители культурных, религиозных,
языковых и иных меньшинств не должны по причине своей
принадлежности к этим меньшинствам ущемляться в гражданских,
политических, экономических и культурных правах по сравнению с
представителями большинства.
b. Добровольное самопричисление. В странах, где инсти-туционализирована
множественность юридических систем правления (Израиль, Индия, Канада
и, в меньшей степени, США, где американские индейцы обладают
«суверенным статусом»), человек не должен автоматически причисляться к
какой-то культурной, религиозной или языковой группе лишь по факту
своего рождения. Членство человека в группе должно
обеспечивать более
широкие формы самопричисления и самоидентификации. Будет много
случаев, когда самоидентификация подвергнется оспариванию. Тем не менее,
государство не должно просто передавать право определять и контролировать
членство самим группам в ущерб отдельному человеку.
с. Свобода въчхода и ассоциации. Нельзя ограничивать свободу человека выйти из
группы, к которой он приписан, хотя такой выход может быть сопряжен с
потерей некоторых формальных и неформальных привилегий. Остракизм и
исключение из общественной жизни являются неформальной ценой этого;
потеря прав на землю и определенных материальных благ - формальной. Что
касается последнего аспекта, либеральное демократическое государство
имеет право вмешиваться и регулировать издержки неправильного и
необоснованного выхода в соответствии с принципами равенства граждан.
Такого рода ситуации затрагивают спорные претензии различных сторон.
Здесь для разрешения противоречий нужны какие-то процедуры их
рассмотрения и вынесения решения. Более того, нельзя отвергать желание
человека оставаться членом определенной группы даже в случае брака с
представителем другой группы. Необходимо найти компромиссные решения
для межгрупповых браков и для детей, родившихся в таких браках.
В моем анализе мультикультурных конфликтов и противоречий заметная
роль отводится вопросу о правах женщин. В большинстве человеческих
культур сфера секса и продолжения жизни занимает центральное место.
Регулирование этих функций образует разделительную линию между
природой и культурой. Все живые особи должны спариваться
и
воспроизводиться, чтобы выжить. Однако регулирование брака, сексуальных
отношений и рождения детей в соответствии с «моделями родства» является,
как доказал Клод Леви-Стросс в книге «Элементарные структуры родства»,
чертой, отделяющей fusts (то, что дано от природы) от nomos (законов
человеческого общества). Природа не диктует, кто с кем должен вступать в
близкие отношения. Однако все известные человеческие общества регулируют
спаривание в целях продолжения жизни и без таковых, создавая
символическое смысловое пространство в соответствии с принятыми
моделями родства и устано-вленными сексуальными табу. Женщины
служат символической культурной «доской», на которой люди записывают свой
нравственный порядок. Благодаря своей способности к деторождению
женщины выступают в
качестве посред-ствующего звена между природой
и культурой, между животным миром, к которому мы все принадлежим, и
символическими порядками, превращающими нас в существа, обладающие [той
или иной] культурой. Вхождение человека в жизнь и уход из нее обычно
отмечены присутствием женщины: всегда и неизбежно при рождении, чаще
всего, хотя не обязательно,
в момент смерти (поскольку заклинатели,
священники и шаманы мужского пола также играют существенную роль в
церемонии, связанной со смертью).
Онтогентически, то есть в жизни отдельного человека, частная сфера
появляется раньше всего и потому оставляет в его душе наиболее глубокие и
противоречивые отметки. Поскольку процессы в этих сферах влияют на душу
человека на ранних этапах его становления, они наиболее тесно связаны с
главными вопросами идентичности. Межкультурные конфликты, ставящие
под сомнение символический порядок в этих сферах, как правило, вызывают
наиболее мощный эмоциональный отклик, так как проникают в самые ранние и
глубинные тайники души. Поэтому утрата чьей-то культуры, «выкорчевывание»
какой-то культуры и смешение культур часто подаются в сексуализированной
форме: некая культура подверглась «насилию», говорят сторонники
самобытности, со стороны навязанных ей новых и чуждых обычаев и
привычек; переплетение культур часто подается как «кровосмешение».
Использование этих метафор неслучайно: фундаменталистские движения
очень хорошо знают об уязвимости глубинных тайников души человека и метят
именно в них.
Эти взаимосвязи между духовной идентичностью, обычаями частной
сферы и культурными различиями требуют трансформации современных
либеральных демократических государств. В наших обществах частное
жестко отделено от публичного. Политическая сфера, а также экономика и
некоторые области гражданского общества
считаются «публичными» в разных смыслах: как доступные для всех, как
общие для всех или как составляющие предмет общего интереса. Семья
считается частным делом в том смысле, что строго регулируется обычаями
родства и брака и не рассматривается как предмет общего интереса.
В либеральных обществах институциональные модели регулирования
частной и публичной сфер определяются рядом исходных посылок.
Либерализм основан на убеждении, что частная сфера охватывает наиболее
глубинные убеждения относительно религии, культуры, эстетики и образов
жизни. Либерализм не только признает «частный характер» семейно-
домашней сферы; он также требует, чтобы государство воздерживалось
от регулирования религиозных, культурных и эстетических верований.
Конечно, на практике все не так просто, и граница между публичным и
частным всегда спорна. С точки зрения либерального государства семья
является публичным, институтом, в котором правила брака и развода
определяются и регулируются политическими и правовыми нормами.
Государство устанавливает налоговый и экономический статус семьи
путем определения налогового статуса тех, кто считается ее членами. Не
признавая браком однополые союзы, государство также отстаивает
определенную концепцию семьи. Таким образом, раз семья
рассматривается как институт современного государства, в ней нет
ничего «частного». Аналогичным образом, границы между религией и
государством, эстетикой и политикой всегда открыты для оспаривания.
Центральное место обычаев, записанных в понятиях гендерности, в
мультикультурных контактах приводит к требованиям, согласно которым
либеральное государство может и должно регулировать публичную сферу в
соответствии общепринятыми нормами и законами, а в частной сфере группам,
различным по культуре, религии, этнической принадлежности и образу
жизни
, следует давать возможность использовать свои специфические
представления о том, что правильно и неправильно в жизни. Иными словами,
многие мультикультурные группы настаивают на специальной защите
частной сферы и, следовательно, выступают против вмешательства со стороны
государства в положение женщин и детей. Однако это создает проблему для
феминисток, отстаивающих равенство и самостоятельность женщин
во всех
культурах: мультикультуралистские требования часто направлены на то,
чтобы оградить несправедливые, неэгалитарные и авторитарные обычаи от
вмешательства, регулирования и видоизменения. Когда такие группы
требуют особых прав, можно ожидать, что эти права будут реализовываться в
ущерб женщинам, которые останутся в «тюрьме» подавляющих личность и
неравноправных тендерных структур.
Современный феминистский дискурс по этим проблемам жестко поляризован.
Теоретиков типа Сьюзен Окин и Марты Нюсбаум, высказывающих
либеральную озабоченность по поводу равенства женщин и прав человека в
мульти-культурном контексте, обвиняют в евроцентризме, империализме,
патриархальном феминизме и попросту в высокомерии, невежестве и
бесчувственности в отношении иных культур. В свою очередь, теоретиков
мультикультурализма - как мужчин, так и женщин - обвиняют в культурном
релятивизме, моральной бессердечности, защите патриархальных порядков
и сдаче позиций в вопросе о правах женщин с целью сохранения святости
традиций.
Я предлагаю [использовать] нормы эгалитарной взаимности, добровольного
самопричисления, а также свободы выхода и ассоциации для преодоления этого
тупика, а также в качестве ориентиров для законодательства и социального
реформирования. И дискурсы в рамках либерального государства, и
дискурсы в рамках групп меньшинства, отстаивающих право на свою
культуру, ведут к маргинализации женщин, делают
их объектами, а не
субъектами политических, правовых и культурных процессов. Мне
представляется наиболее интересным вопрос о трансформации женского
самосознания через практику нарративного переосмысления
[действительности]. Чтобы проиллюстрировать эту мысль, я достаточно
подробно рассматриваю в четвертой главе ряд событий, связанных с
ношением мусульманскими девушками головного платка и получивших
известность как I'affaire foulard- («дело
о платках»).
«Дело о платках» в конечном итоге стало выражением всех противоречий
французской национальной идентичности в век глобализации и
мультикультурализма. Проблема состоит в том, как сохранить французские
традиции светскости, республиканского равенства и демократической
гражданственности в условиях интеграции Франции в Европейский Союз, с
одной стороны, и давления мультикультурализма, создаваемого проживанием
на французской земле второго и третьего поколений иммигрантов из
мусульманских стран, с другой. Окажутся ли обычаи и институты
французского гражданства достаточно гибкими и великодушными для того,
чтобы совместить мультикультурные различия с идеалом республиканского
равенства? Ясно, что это дело вовсе не закончено. В условиях
продолжающегося давления европейской интеграции и
мультикультурализма Франции придется искать новые модели правовых,
педагогических, общественных и культурных институтов, для того чтобы
справиться со стоящей перед либеральной демократией двойственной
задачей: сохранить и свободу выражения религиозного вероисповедания, и
принципы светского государства.
В социологической литературе имеется достаточно свидетельств, что не
только во Франции, но и во многих других странах мусульманские женщины
используют вуаль и чадру для прикрьггия парадоксов своей эмансипации.
Предполагать, что смысл их действий состоит только в религиозном вызове
светскому государству, - значит ограничивать возможность этих женщин самим
определять смысл своих действий, то есть, как ни странно, заключать их в
рамки патриархального смысла, от которого они стараются избавиться.
Позиция мусульман также не лишена противоречий, Исламские
фундаменталисты использовали лазейки, связанные с терпимостью
либеральных демократических обществ, для того чтобы продвигать свои идеи
и все больше политизировать своих последователей. Нам нельзя быть
наивными в отношении подобных устремлений и забывать тот факт, что в
какой
-то момент они выходят за рамки проявления личной свободы сознания
и вероисповедания, превращаясь в коллективное отрицание сущности
государства и суверенитета, как это происходит, например, в современной
Турции или в Алжире. Я уверена, что демократическая интеграция
фундаменталистских движений в публичную сферу через выборные и другие
гражданские практики заставит их прояснить смысл той большой
политической игры, которая стоит за их действиями, - тогда как репрессии и их
маргинализация лишь превратят их в опасных мучеников.
Я завершила «Притязания культуры» летом 2001 года. Последняя глава книги
называется «Что придет вслед за национальным государством?». Резюмируя в
ней некоторые тревоги по поводу неспособности национального государства
ответить на административные, экономические и культурные вызовы новой
глобальной среды, в последнем параграфе, добавленном после событий И
сентября 2001 года, я предсказала следующее. Некоторые
фундаменталистские религиозные движения могут уживаться с
плюралистическим этосом современных демократических стран, находя пути для
приспособления и компромисса. Однако другие этого сделать не могут. Не
обнаруживая в себе способности к повседневным компромиссам, что в
современном мире требуется даже от самых истовых религиозных верований,
они объявляют войну глобальной цивилизации или расточают себя в актах
апокалиптического рвения, а зачастую делают и то, и другое.
События, последовавшие после сентября 2001 года, такие как бомбардировки
Афганистана, разгром талибов и нелегитимная война США, Великобритании и
их союзников против Ирака, изменили конфигурацию мира. В США
национальное государство превращают в «государство безопасности»
путем кардинальной реорганизации разведывательных и правоохранительных
ведомств. Под лозунгом «борьбы
против терроризма» администрация Буша, и
в частности генеральных прокурор Эшкрофт, рассматривает мигрантов как
преступников, подрывает права беженцев и в целом превращает Соединенные
Штаты из открытого общества в закрытое. В то время как под давлением
последних
событии рухнули национальные государства во многих частях света - в Африке,
Индонезии и Афганистане, в Европе возникла идея многостороннего
федерализма. В противоположность этому политические представления нынешней
администрации США не являются ни космополитическими, ни федералистскими.
США делают ставку на государственный суверенитет, на ослабление
международных организаций типа ООН и на односторонние меры по
обеспечению своих национальных интересов.
Моя книга взывает против милитаризации, превознесения государственной
власти и формирования закрытого общества. Ничто сейчас так не важно, как
избавиться от публичного языка фальшивых культурных генерализаций, которые
приравнивают всех иммигрантов к террористам и всех соблюдающих обряды
мусульман - к террористам-смертниками. Чтобы сохранить открытое
общество и демократические свободы, нам нужно двигаться по пути
межкультурного диалога и взаимной притирки культур. Альтернатива этому -
политика смерти, что в свою очередь означает смерть политики. От Багдада до
Иерусалима, от Москвы до Бали террористы-смертники, убивающие
невинных людей, сеют страх в сердцах и умах обычных граждан и стимулируют
создание «государства безопасности». Можно сказать, что мы оказались в
глобальной Веймарской республике, скатывающейся к насилию против невинных
граждан со стороны международных террористических группировок. Перед
лицом террора либеральные демократические страны должны вернуться к
своим наиболее фундаментальным убеждениями и принципам. В исторической
перспективе сила идей превозмогает силу оружия. В этом смысле «Притязания
культуры» - книга, написанная в традициях утопической политической мысли,
которые предполагают, что гражданственность и справедливость,
межкультурное взаимопонимание и демократическое участие являются ценностями,
преодолевающими любые невзгоды.
Сейла Бенхабиб,
Нъю Хэйвен (Коннектикут), август 2003 года
Предисловие
В июне 1995 года президент Чехии Вацлав Гавел выступал перед студентами
выпускного курса в Гарварде. Темой его лекции стало распространение новой
глобальной цивилизации. «Это еще совсем не окрепшая цивилизация, -
сказал Гавел, - юная, новая и уязвимая... По сути, свежий покров всемирной
цивилизации едва скрывает находящееся под ним богатое разнообразие
культур, народов, религиозных миров, традиций и исторически
сформировавшихся подходов - всего того, что в определенном смысле
камуфлируется им». По иронии судьбы, отметил он, распространение
глобализации сопровождают новые формы сопротивления и борьбы, а также
требования сохранить «право поклоняться... древним богам и следовать
старым священным пророчествам». Согласно Гавелу, всемирная цивилизация
не была бы достойна собственного имени, если бы не могла должным образом
относиться к «своеобразию различных культурных и цивилизационных
сфер». Новой глобальной цивилизации следует осознать себя как
«цивилизацию мультикультурную и многополярную» (Havel 1995)*.
В самом деле, современность, как напоминает нам Гавел, отмечена
появлением во всем мире новых форм политики, [направленной на
укрепление] идентичности. Они усугубляют и усиливают вековые
противоречия между универсалистс-
' Здесь и далее воспроизведена система ссылок на библиографические
источники, использованная в оригинале. В (хлювном тексте указаны только
фамилия автора и год издания книги/статьи (а где необходимо, также номера
страниц и в квадратных скобках — год первой публикации). Полные
выходные данные соответствующей книги/статьи приведены в разделе
«Библиография
».- Прим.ред
кими принципами [защиты фундаментальных прав], провозглашенными в
ходе американской и французской революций, и [необходимостью учета]
национальной, этнической, религиозной, тендерной, «расовой» и языковой
специфики. Конфликты, в основе которых лежит проблема идентичности,
происходят отнюдь не только на внешних границах новых национальных
государств, возникших в ходе дезинтеграции региональных режимов,
подобных коммунизму советского типа в Восточной и Центральной Европе, в
Центральной Азии, или на африканском континенте, где национальные
государства представляют собой хрупкую институцию с менее чем полу-
вековой историей и рушатся сейчас в Руанде, Уганде и Конго, если приводить
только некоторые примеры. Подобные конфликты случаются и в пределах
зрелых либеральных демократий. С конца 1970-х годов требования признать
тендерные, расовые, языковые, этнические признаки, а также сексуальную