
Легенды о «подлинниках» и различие между образом и личностью
349
кресте в Брауншвейге достигло кульминации
39
, следует тут оставить без вни-
мания. Зато легенда, которая поясняла культ образа, заслуживает тем больше-
го внимания, ибо она черпает сведения из восточной легенды об иконе кро-
воточащего Распятия из Берита (Бейрута), видоизменяя ее применительно
к пластическому образу из Лукки. В 975 г. византийский император Иоанн I
Цимисхий привез из Бейрута в Константинополь ту знаменитую икону Рас-
пятия, которая уже в 787 г. сыграла свою роль
40
на Вселенском соборе в Ни-
кее. Рассказывают, что один христианин забыл захватить ее однажды, когда
уезжал из города. Так ею завладел один иудей, который для того, чтобы за-
щитить себя от подозрений в тайном христианстве со стороны единоверцев,
пронзил распятого на иконе копьем. Когда икона начала кровоточить, вся ев-
рейская община обратилась в христианство, что было желанной развязкой
происшествия, а враждебность евреев к иконам самим Богом была изобличе-
на как грех.
В латинской обработке IX века легенда обогащается идеей, что икона была
будто бы собственноручно создана Никодимом, который лично присутство-
вал при Распятии Христа. В этой редакции она стала основой легенды о Volto
Santo — Святом Лике, которую нужно было лишь дополнить сообщением о
том, что он был доставлен в Лукку. Разумеется, образ более не был живопис-
ным, а стал скульптурой и Никодим был поручителем его почитания как под-
линника, так же как Лука отвечал за подлинник образа Девы Марии. Изобра-
жение и легенда имеют совершенно разное происхождение и лишь в Лукке
успешно соединяются. В XIV веке, когда возникли новые предпосылки (гл. 17)
для общего культа образов, Распятие из Лукки по важности занимало место
среди великих чудотворных образов христианства рядом с образом Луки
(гл. 4б) и платом Вероники (гл. 11в).
Доминиканец Фра Джордано да Ривальто, который в 1306 г. проповедовал
во Флоренции, приписывал «когда-то привезенным из Греции образам самый
большой авторитет» на уровне Священного Писания
41
, т. к. на них библей-
ские личности представлены будто бы «точно такими, какими они были
в действительности». Распятие Никодима, который «сам при этом присутст-
вовал», казалось хорошим доказательством этого. Матиас Янов, намеревав-
шийся писать против икон, признал, однако, в своем главном труде ок. 1390 г.,
что Volto Santo, как и плат Вероники и икона Луки, основываются на непосред-
ственном волеизъявлении Бога (Приложение, текст 36Г). Плат Вероники 17
и Volto Santo являются каждый как бы по-своему портретом Христа, один —
портретом доброго человека, другой — портретом сурового судьи. Автор,
правда, не смог увидеть в Лукке подлинника, однако он все еще приходит
в ужас при взгляде на копии на больших знаменах, которые ему напоминают
о грядущем судии.
Такие чудотворные образы, как бы сильно они ни влияли, не затрагивают
в самом деле вопроса о соотношении образа и личности, ибо они были просто
авторизованной памятью, авторитет которой заключался в большей мере в их
необычной истории, чем в способности воплотить личность. Вообще вопрос
о разнице между изображением и личностью, как бы ни желали почитать в об-
разе личность, мало занимал теоретиков Запада, поскольку они также не инте-