Бачинин В.А. Философия права и преступления
Подождите немного. Документ загружается.
В армии принципы республиканизма совершенно неуместны, так как без субординации и дисциплины
она не боеспособна. Когда в России в феврале 1917 г. на армейские подразделения попытались
перенести принципы республиканской идеологии, ограничив права командиров, учредив их
избирательность и подотчетность солдатам, армия молниеносно разложилась.
Исследуя социально-философские, культурно-исторические и морально-правовые грани
республиканской идеи, И. А. Ильин обнаруживает целый ряд ее слабых сторон и уязвимых мест. Это
заставляет его довольно сдержанно, без особого оптимизма и энтузиазма воспринимать те процессы
демократизации, что стали играть важную роль в исторических судьбах многих государств XX века.
ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКИЙ МЕТОД И ЕСТЕСТВЕННО-ПРАВОВОЕ МЫШЛЕНИЕ
(Э. ГУССЕРЛЬ)
Создателем феноменологического метода, одного из самых влиятельных в философии XX в., был
Эдмунд Гуссерль (1859—1938). Его двухтомный труд «Логические исследования» (1901) и
последующие работы оказали воздействие как на западных, так и на российских философов М.
Хайдеггера, Ж.-П. Сартра, Л. Карсавина, С. Франка, И. Ильина, Г. Шпета, А. Лосева.
Феноменология обнаружила свою общеметодологическую значимость для всех видев философского
знания, в том числе и для морально-правовой философии. Уже в 1910-е гг. у тех, кто входил в
ближайшее окружение Гуссерля и состоял в его кружке, начали выходить статьи, где
феноменологический метод применялся к исследованию морально-правовой реальности.
Европейская философия рубежа XIX и XX вв. находилась под сильным влиянием естествознания и,
особенно, физики. Пронизанная духом позитивизма и сциентизма, она злоупотребляла использованием
естественнонаучных категорий и выказывала резко негативное отношение к традиционным принципам
метафизического постижения мира.
Распространенным проявлением сциентизма в философии стал психологизм. Методы
экспериментальной психологии, опиравшиеся преимущественно на количественные, математические
подходы, проникли в философию и логику, заставили считать гносеологию частью психологии
познания.
Э. Гуссерль поставил перед собой задачу полного очищения
психологических, а также социально-исторических привнесений, от всего материального и
практического. Он хотел выйти к безусловным, самоочевидным первоначалам знания, к его чистым
структурам. К этому же стремились его российские последователи, каждый из которых избирал
определенную область духовного опыта и надеялся отыскать лежащие в ее основании чистые,
идеальные сущности. Для этого необходимо было избегать рациональных умозрительных конструкций
и предельно углубляться в опытные данные, брать их как предмет непосредственного созерцания и
скрупулезно описывать во всех подробностях.
В философско-правовой сфере у феноменологического метода обнаруживались два главных объекта.
Первый — это безусловные очевидности, предшествующие нормам права. Второй — это идеальные,
безусловно очевидные структуры, предшествующие знаниям о праве. Те и другие обнаруживали свою
данность человеку через феномены его сознания.
Наибольший интерес для феноменологии представляет не реальное поведение людей. Ей важны
чистые нормативные структуры, подчиняющие себе человеческое сознание и поведение. Из философов
прошлого наиболее близки были к такому подходу Р. Декарт и И. Кант, которые стремились
рассматривать любую предметность не саму по себе, а как данную через сознание, через его
формообразующие усилия.
Для феноменологического подхода к чистым нормативным структурам, лежащим в основании
правосознания, неприемлем психологизм, поскольку вместе с ним в понимание предмета исследования
проникали субъективизм и релятивизм. А это, по сути, возрождало древний принцип софистов о
человеке как мере всех вещей и позволяло каждому считать истинным то, что ему представлялось,
казалось истинным. Но для феноменологии истина является таковой лишь тогда, когда она имеет
всеобщий характер. Истинным знанием является не то, что обретается путем логических доказательств,
ибо доказать можно все, что угодно. Таковым выступает лишь то, что дано как доопытная
непосредственная очевидность, отличающаяся предельной ясностью своих смысловых очертаний.
Истина для всех одна, всеобща и абсолютна. Пребывая вне времени, не возникая и не поддаваясь
уничтожению, она находится за пределами сферы существования и принадлежит миру чистых
сущностей. Ее основания следует искать не в трансцендентной реальности, не там, где обитают идеи
Платона или христианский Бог, а в глубинах человеческого «Я». Феноменологии оказался близок завет
Августина Блаженного,
который писал: «Не обольщайся внешним, обратись к самому себе: в сердце человеческом живет
истина».
Истина приходит к человеку из сфер, где все для него ясно, очевидно и предельно достоверно. Ей ни к
чему рационализирующие усилия философского разума, так как она способна самораскрываться и
помимо их. Самообнажаясь, она демонстрирует каждому свою всеобщую обязательность, абсолютную
нормативность, безусловную императивность. Этими своими качествами она наводит людей на мысли
и предположения о существовании особого, отделенного от вещной реальности, мира, который еще не
познан людьми и, вероятно, никогда не будет ими познан в достаточной мере. Феноменология при
этом не идет по стопам Платона и не придает этому миру трансцендентного характера, не превращает
его в некое запредельное вместилище чистых сущностей, пребывающее обособленно от человека.
Феноменологический метод предполагает, что всеобщая истина познается отнюдь не через осознание
ее содержания, которое не всегда и не сразу открывается человеку. Она познается через постижение ее
обязательности, универсальной нормативности, непререкаемой императивности. Преимущество таких
истин, как «дважды два четыре», при всей бедности их содержания, в том, что они предельно
достоверны. Существуя независимо от воли человека, они способны служить безличными
регуляторами его деятельности.
Чтобы приблизиться к постижению сути той реальности, где обитают истины, и воспринимать всю
совокупность переживаний истины как единый поток, как самостоятельное текучее целое, необходимы
особые познавательные усилия и процедуры. Совокупность последних получила название метода
феноменологической редукции. Задача этого метода заключается в том, чтобы освободить сознание от
всего внешнего, эмпирического, от всех связей с внешней реальностью и направить все его внимание
на себя. Для этого необходимо пройти два этапа. На первом следует отбросить все наличные знания о
реальности, особенно научные, чтобы дать возможность обнажиться чистым сущностям — эйдо-сам.
На втором этапе надо очиститься самому «Я»: в нем должны остаться лишь те переживания, которые
происходят внутри него в то время, когда оно мыслит. Так обретается полная свобода от всех
предпосылок, от материи и истории, от природы и социума, от всего на свете. Остается лишь голое
сознание голого человека в оголенной Вселенной, что напоминает ситуацию создания художником
картины «Белый квадрат на белом фоне». Но таково требование метода феноменологической
редукции: познающее «Я»
в ситуации готовности к познанию должно предшествовать любым формам предметности.
Лишь в самом себе, в своих глубинах, человеческий дух должен отыскивать ключевые
мирообъяснительные структуры.
Поток внутренних переживаний истины складывается из отдельных элементов, именуемых
феноменами сознания. Именно это обстоятельство привело к появлению самого названия
феноменологии как учения о феноменах. Поток феноменов не доступен восприятию извне. Только
изнутри, входя внутрь своего сознания, переживая их лично, можно ощутить свою причастность к ним.
При этом не рассудочный анализ, а лишь интуиция позволяет воспринять и охватить феномен как
целостность и приблизиться к постижению его сущности. Индивидуальное «Я» как бы погружается в
поток феноменов, что позволяет ему, захваченному этим потоком, непосредственно-интуитивно
усматривать в них сущности. И это усмотрение-познание не похоже на то, как его изображала
традиционная философия, поскольку оно не пользуется ни логикой с ее силлогизмами, ни метафизикой
с ее символами.
Феноменология порождает новый стиль философствования, не сходный с привычными, индуктивно-
дедуктивными познавательными средствами. Для нее главное — это методика непосредственных
самопогружений познающего «Я» в собственные глубины и обретение интуитивных прозрений. Чтобы
добыть истину, необходимо и достаточно научиться феноменологической технике обращения с своим
сознанием.
Что же прозревает феноменологическая интуиция? Каковы оказываются по своему содержанию
феномены сознания? Здесь обнаруживается несколько ведущих компонентов:
1) словесно-языковая оболочка феномена сознания;
2) суммарность психических переживаний, сопровождающих процесс познания;
3) значения и смыслы познавательных переживаний, каждого в отдельности и всех вместе;
4) та реалия, что прячется за обнаруженными смыслами.
Отношение сознания к феномену и стоящей за ним предметности называется в феноменологии
интенциальностью, то есть направленностью. Интенциальность предполагает, что все значения и
смыслы феномена исходят не от его предметности, а из самого сознания. Философу-феноменологу
безразличны характер и содержание предметности, а важны лишь направленные на нее переживания-
интенции. Более того, ему безразлично даже то, существует ли реально предмет переживаний, ибо
таковым может быть
все, что угодно, вплоть до круглого квадрата или квадратного круга. Важно только одно —
созерцательно-переживательное отношение сознания к реальному или вымышленному объекту, в
результате чего происходит самораскрытие человеческой субъективности.
Существует два типа созерцаний. Первый — это созерцание конкретных, чувственно-воспринимаемых
предметностей. Второй— категориальное созерцание идеальных, абстрактно-всеобщих реалий.
Феноменологию не интересуют первые; ее внимание целиком сосредоточено на вторых. Когда
происходит категориальное созерцание, субъект способен испытывать непроизвольное чувство
глубокой удовлетворенности. Внутри него как бы включается некий глубинный, бессознательный и
мудрый механизм, позволяющий ему положительно реагировать на прикосновение его духа к
всеобщим истинам, будь то математические аксиомы, универсальные нравственные заповеди,
абсолютные естественно-правовые ценности или музыкальные гармонии. Эти прикосновения не
проходят для человека бесследно. В них он обнаруживает те исходные основания, которые позволяют
ему определенным образом строить свою духовную и практическую жизнь внутри нормативно-
ценностного континуума цивилизации — культуры. Они дают ему возможность, при полноценном
ощущении своей личностной автономии, глубоко чувствовать свою причастность к универсальным
смысловым, ценностным и нормативным константам миропорядка.
Об этой особенности человеческой духовной жизни, известной еще с античности, Гегель писал так:
«Это возвращение сознания в себя выступает очень явственно у Платона — в той форме, что человек
ничему не может научиться, не может научиться также и добродетели. Это не значит, что она не
входит в ведение науки, а значит, что добро не приходит извне; вот это доказывает Сократ.
Невозможно учить добру, а оно содержится в природе духа. Человек вообще не может воспринимать
что-нибудь как нечто данное извне, не может воспринимать пассивно, подобно тому, как воск
принимает любую форму; но все заключено в духе человека, и он всему научается только по
видимости. Все, правда, начинается извне, но это только начало; поистине же это начало является лишь
толчком для развития духа. Все, что обладает ценностью для человека, вечное, само по себе сущее
содержится в самом человеке и должно быть добыто из него самого. «Научиться» или «учиться»
означает здесь лишь получить сведения о внешне-определенном. Это внешнее получается, правда,
посредством опыта, но всеобщее в нем принадлежит мышлению,
однако не субъективному, а истинному, объективному мышлению» '.
Дальнейшее развитие феноменологической философии привело Э. Гуссерля к решению дать
дополнительное обоснование ряду методологических положений.
Феноменологическая редукция предполагала обязательность очищения сознания от всего универсума
бесчисленных жизненных связей. Разворачивая и обосновывая это положение, Э. Гуссерль не мог
отделаться от мысли, что человеческому «Я» это не под силу, поскольку оно полностью погружено в
этот универсум и само является его частью.
Какие же дополнения и изменения следовало внести в концепцию феноменологического метода?
Согласно Э. Гуссерлю, мир дан человеку через его сознание, и через свою субъективность он не в
состоянии переступить. С этим необходимо считаться. При этом нет надобности отрицать внешний
мир. Человеческому сознанию дан непрерывный опыт, в котором мир предстает как нечто связанное,
согласованное, целостное. И субъективность человека вполне можно считать абсолютной
первоосновой всего сущего. Следовательно, надо стремиться постичь структуру самой субъективности.
Мир в качестве целого не дан человеку ни в один из моментов его существования. Индивидуальное
«Я» воспринимает лишь элементы, отдельные части этого целого. Сама же целостность мироздания
присутствует в человеческом восприятии лишь как некий отдаленный горизонт, в виде суммарного
духовно-практического опыта, который Э. Гуссерль назвал жизненным миром.
Жизненный мир — это совокупность первоначальных, донаучных мнений, очевидностей, уверенностей
и верований, не нуждающихся в доказательствах. Прошедшие в прошлом практическую апробацию
многими поколениями, эти представления с готовностью и некритично впитываются индивидами с
детства и предшествуют всем позднейшим интеллектуальным приобретениям. Более того, их
содержание, то есть то, чем наполнен жизненный мир, имеет свойство обладать для индивида
наивысшей значимостью, а зачастую и абсолютной ценностью, что. в свою очередь, сообщает
нормативным структурам жизненного мира ярко выраженную императивность.
Если говорить о правосознании, то пребывающий в основании его норм и ценностей жизненный мир
крайне важен для его конституирования. Безусловные, донаучные уверенности, в дос-
1
Гегель Г. В, Лекции по истории философии. Ч. II. Л., 1932, с. 55.
товерности которых никто не сомневается, значат для становления и функционирования правового
сознания гораздо больше, чем рациональные доказательства и научно-теоретические разработки.
Только первые обладают для индивида абсолютной обязательностью. Что же касается продуктов
рассудочной деятельности, то их императивность весьма относительна.
Жизненный мир представляет собой бесструктурную стихию, из которой, как из некоего
первозданного хаоса, рождаются потоки непрерывных переживаний, сопровождающих процесс
кристаллизации в сознании чистых сущностей в виде разнообразных эйдосов. Те из них, что имеют вид
естественно-правовых нормативно-ценностных структур, устремляют индивидуальное сознание к
идеалам не только истины, но и порядка и социальной гармонии. При этом истоки этой
устремленности находятся в факте осознания истинности, следовательно универсальности и
непререкаемой общеобязательности структур естественно-правового сознания.
Подводя итоги и формулируя выводы, можно сказать, что естественно-правовая парадигма обрела в
лице феноменологии неожиданное подкрепление. Теория естественного права могла теперь усилить
свои позиции за счет дополнительной проработки методологических оснований принципов
всеобщности и абсолютности нормативных структур человеческого сознания.
Феноменологический метод позволял перейти от традиционного дуализма двух типов реальности —
физической и метафизической — к единому монистическому взгляду на бытие. Через структуры
человеческого сознания, содержащие в себе предпосылки для восприятия естественно-правовых
универсалий, теперь могли воссоединиться мир высших сущностей и природно-соци-альный мир
повседневного существования.
При утрате европейским сознанием представлений об абсолютных ценностях, при его полном
погружении в атмосферу релятивности вознесение феноменологией истины как главного абсолюта в
иерархии ценностей открывало перспективу для возрождения, восстановления статуса абсолютности
для таких ценностей, как благо и справедливость, жизнь и свобода, собственность и личное
достоинство.
В своей концепции жизненного мира Э. Гуссерль прямо вышел к проблеме коллективного
бессознательного, которая позднее получила развитие в трудах К. Г. Юнга. Эта концепция с
характерной для нее демонстрацией общей для всех людей психогенетики также вводила новый
эшелон аргументов в пользу универсальной значимости естественного права. Переживания
жизненного
мира и юнговские архетипы коллективного бессознательного указывали на те внутренние основания,
которые позволили разным людям относиться к естественно-правовым идеям как к нормативно-
ценностным универсалиям, обладающим достоверностью и императивностью абсолютов.
НЕОРОМАНТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ ЮНОЙ И СТАРЕЮЩЕЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
(X. ОРТЕГА-И-ГАССЕТ)
Выдающийся испанский философ X. Ортега-и-Гассет (1883— 1955) выдвинул неоромантическую
концепцию иррационального происхождения государства из такого источника, как жизнепо-
рождающая энергия людей, или их витальность. Он рассматривает историю цивилизации как процесс,
подчиненный двум главным витальным ритмам — возрастному и сексуальному. Начиная с глубокой
древности первобытные племена всегда делились внутри себя на три основные возрастные группы —
юношество, зрелых мужчин и женщин и, наконец, стариков со старухами. Ортега называет их
«возрастными классами» и утверждает, что среди них всегда доминировал «класс юношей» как
наиболее активный, энергичный и напористый.
Юноши, тяготея к объединениям по половозрастным признакам в молодежные «клубы», часто
создавали тайные общества, требовавшие усиленных физических тренировок и железной дисциплины.
Они же ввели обычай похищения женщин из других племен, а из этих похищений родилась война как
«подручное средство любви».
Ортега-и-Гассет утверждает, что великий процесс создания государственности был начат не
священнослужителями или торговцами, а жаждущими любви и готовыми сражаться за нее юными
воинами. Где бы ни происходило формирование государственных организмов, везде у их истоков
обнаруживался «клуб» юношей, готовых танцевать и сражаться. Именно они ввели не только войну, но
и дисциплину, авторитарную организованность, законы и экзогамию как обычай избегать браков
между связанными кровным родством мужчинами и женщинами одного племени и рода.
Ортегу-и-Гассета интересовали не только ранние, но и поздние, в том числе современные, формы
государственности. В философ-ско-социологическом исследовании «Восстание масс» он размышляет о
тех опасностях, которые несут с собой тенденции переразвития государственных начал в
общественной жизни европейских народов.
Наука и техника, находящиеся в распоряжении современного государства, сообщают ему невиданные
прежде могущество и функциональную эффективность. К настоящему времени гигантские
государственные машины научились работать почти безотказно. Умело и эффективно используя все
имеющиеся в его распоряжении средства и возможности, государство способно охватывать своими
щупальцами все общественное тело. Его рычаги и шестерни могут перемолоть кого угодно и что
угодно. Такой тип государства Ортега считает самым значительным результатом развития мировой
цивилизации.
Стремясь вмешиваться во все виды общественной жизнедеятельности, современное государство этим
живет, питается и движется вперед. Но эта тенденция в случае своего дальнейшего усиления
неизбежно повлечет за собой самые печальные результаты, поскольку государство своими грубыми
проникновениями будет давить и глушить все непосредственные, свежие, творческие порывы, станет
уничтожать малейшую возможность произрастания новых, перспективных идей. В итоге все может
прийти к тому, что общество будет жить для государства, а человек — для государственной машины.
Но этим историческая драма еще не завершится. Когда современный Левиафан высосет все соки из
общества и граждан, то он начнет постепенно чахнуть, стариться, чтобы в конце концов бесславно
умереть, оставив после себя деградировавшую культуру, разваленную экономику, обессиленное
правосудие и неимоверный разгул преступности.
ВОЗРОЖДЕНИЕ ЕСТЕСТВЕННОГО ПРАВА В XX ВЕКЕ
Устойчивая тенденция возрождения естественного права как нормативно-ценностной парадигмы
объясняется необходимостью в реагировании культуры на такие факторы, как:
а) активное социальное бытие остаточных форм тоталитарных режимов, попиравших естественные
права человека;
б) многократные и повсеместные вспышки аномийных ситуаций, нередко являющихся результатами
утрат людьми представлений о существовании абсолютных нравственно-правовых ценностей;
в) экспансионистская стратегия юридического позитивизма, представители которого зачастую вместо
того чтобы занимать антагональную позицию по отношению к естественно-правовой парадигме,
занимают позицию антагонистов.
Кроме этих факторов, существует еще одно немаловажное обстоятельство — это процесс
ремифологизации культуры.
В данном случае имеется в виду стремление различных культур к универсальному синтезу, к
Всеединству. А это заставляет вспомнить об архаическом синкретизме, когда зачатки права,
нравственности, этики, философии, будущих мировых религий сосуществовали как единое целое в
контексте древних мифологий. В этих целостностях содержалось очень многое из того, что
впоследствии прошло через вычленение, дифференциацию и самостоятельное развитие,
приведшее к автономизации права, нравственности, религии, философии. В XIX—XX вв. эта
автономизация достигла своего предела и «разбегающаяся вселенная» мировой культуры начала
постепенно переходить в новое для себя состояние «сжимающейся вселенной». Так
мореплаватель, совершая кругосветное путешествие, преодолев большую часть пути и удаляясь от
пункта отплытия все дальше, на самом деле начал уже приближаться к нему.
Активный интерес к естественно-правовой проблематике — свидетельство ремифологизации
права: оно будто вспомнило о своем первоначальном родстве с религией, нравственностью и
метафизикой и стремится возродить эти родственные связи. Одну из своих главных задач оно
видит в том, чтобы связывать относительные ценности позитивного права с универсалиями и
абсолютами культуры как целого.
Нормы и ценности естественного права, сами выступающие в качестве культурных универсалий,
обнаруживают, что они созданы «на вырост», то есть с расчетом на перспективу духовного,
нравственного «взросления» человеческого рода.