Бачинин В.А. Философия права и преступления

Подождите немного. Документ загружается.

характера. В России наиболее крупными теоретиками анархизма выступили М. А. Бакунин и П. А.

Кропоткин.

Философские воззрения М. А. Бакунина эволюционировали от объективного идеализма, увлечения

Гегелем к материализму, атеизму и анархизму. С наибольшей полнотой идеи анархизма были

представлены им в работе «Государственность и анархия». В ней М. А. Бакунин формулирует ряд

антитез и выдвигает в качестве главных ценностей свободу и бунт, а в роли их антиподов —

государство и религию с присущими тем стремлениями к политическому и духовному полновластию

над личностью.

М. А. Бакунин предлагает собственное толкование библейского мифа об Адаме и Еве, утверждая, что

Бог намерен был вечно держать прародителей в зависимом, рабском состоянии. Но дьявол, вечный

бунтовщик и свободолюбец, устыдил их за рабскую покорность и призвал к бунту во имя свободы. Так

произошло отделение человека от животных, и с тех пор способность к бунту и свободомыслию стала

главной движущей силой истории. Возвращаясь вновь к вопросу о государстве и о присущем ему

стремлении подавлять эту силу, М. А. Бакунин утверждает, что необходим всеобщий бунт в виде

всемирной социалистической революции. Только таким путем можно уничтожить государство, а

заодно с ним и религию. Называя страсть человека к разрушению творческой страстью, М. А. Бакунин

полагает, что необходимо не просто уничтожение старой государственной машины во имя построения

новой, а. полное, бесповоротное разрушение государства как такового, как несовершенную,

противоречащую человеческой природе социальную форму.

Нигилистическое отношение М. А. Бакунина к государству и праву исходило из убежденности, будто

всякая власть держится на преступлениях, посредством которых создавались, укреплялись и

продолжают сохраняться все государства. Показательно, что с того момента, когда преступление

становится орудием государственной власти, оно превращается в добродетель. Этот универсальный

принцип политической борьбы, открытый Н. Макиавелли, относится ко всем прошлым, настоящим и

будущим государствам.

Государство, невзирая на то, что его власть аморальна и преступна, стремится убедить подданных в

том, что несет в себе некую высшую цель и что любая деятельность, направленная на его укрепление и

процветание, имеет правовой и моральный характер. Но в действительности нормы государственной

морали про-

.aTT^nono^vnu НПЯПГТНРННОСТИ и естествен-

ного права. Прагматизм политиков подчинен одной единственной задаче — сохранять власть в своих

руках всеми возможными средствами, в том числе безнравственными и противоправными. И такой

порядок вещей может быть искоренен только одним путем — через уничтожение главного рассадника

зла, насилия, несправедливости — государства.

П. А. Кропоткин, как и М. А. Бакунин, считал, что государство возникло как преступная организация,

позволяющая сильным творить насилие над слабыми. За многие века своей истории государство

научилось эффективно подавлять любые восстания против своего авторитета. Ему удалось в духовной

сфере заставить церковь выполнять аналогичную репрессивную функцию.

Несмотря на это, в обществе во все времена наряду с «государственниками», защищавшими интересы

правящих верхов, существовали «анархисты», настроенные резко отрицательно по отношению к

государству. Анархистские умонастроения зародились среди народа, чтобы помочь угнетаемому

большинству защититься от насилия, творимого господствующим меньшинством. Сторонники

анархизма утверждают, что необходимо не просто захватить или отобрать власть, а разрушить

институт государственной власти как таковой, истребить до тла властные структуры и в первую

очередь государственную машину. Если социалисты стремятся уничтожить только капитал, то они тем

самым останавливаются на полпути. Задача же анархистов более радикальна: они выступают за

уничтожение и капитала и государства.

Для П. А. Кропоткина общество — это живой организм, где отношения между его членами должны

определяться не законами права, этим варварским наследием прошлого, а нормами нравственности,

взаимными соглашениями, обычаями и привычками.

Никакое господство человека над человеком не допустимо, поэтому в обществе не должно быть

властей, то есть субъектов, которые навязывали бы свою волю другим. Каждой личности должна быть

предоставлена максимальная свобода действий, чтобы она могла развить все свои природные задатки.

Человек не должен ощущать угрозы общественного наказания или сверхъестественного, мистического

возмездия. Общество не вправе требовать от него ничего такого, чего он не желал бы дать обществу

добровольно.

Анархическую позицию не следует истолковывать как стремление к беспорядку, разгулу стихийности,

как проповедь полной неуправляемости общественного корабля. Идеал М. А. Бакунина и П. А.

Кропоткина — не воцарение безначалия, а отсутствие на-

силия государства над личностью, ликвидация всех форм принуждения. Свободные договоренности,

добровольные конвенции должны прийти на смену принудительным законам. Свобода означает для

них не вседозволенность, а действия, отвечающие собственным убеждениям личности, ее

нравственным представлениям. А всем юридическим законам теоретики анархизма предпочитают

всевластие закона всеобъемлющей любви всех ко всем.

Философскую позицию М. А. Бакунина и П. А. Кропоткина нельзя относить к разряду деструктивных

теорий, как это нередко делали. В ней отчетливо проступает дух христианского утопизма, желания

скорейшего осуществления евангельского идеала любви. Этим объясняется неприязненное отношение

анархической философии к государству, в деятельности которого эти начала любви совершенно

отсутствуют.

МОРАЛИЗИРУЮЩАЯ КРИТИКА ГОСУДАРСТВА КАК ИСТОЧНИКА ЗЛА И НАСИЛИЯ

(Л. Н. ТОЛСТОЙ)

Л. Н. Толстой, глубоко чтя заветы Христа, утверждал, что главное назначение человека состоит в том,

чтобы любить друзей и врагов, избегать всего, что разъединяет людей, и делать все то, что

способствует их соединению. Подобно Ж.-Ж. Руссо, Л. Н. Толстой отстаивал идею врожденной

предрасположенности человека к добру, любви, альтруизму. Что же касается способности людей

творить зло, то она приобретается ими уже под непосредственным влиянием обстоятельств социальной

жизни и, в особенности, тех отношений, что насаждаются государством, его законами и системой

правосудия.

Л. Н. Толстой был убежден, что церковь предала забвению христианские заповеди Нагорной

проповеди и тем самым развязала руки властям, государству, санкционировав применение насилия во

внутригосударственных и международных отношениях. С ее молчаливого согласия существует далекая

от идеалов справедливости система права и неправедный суд, стремящиеся злом искоренить зло и

насилием устранить насилие. На ней лежит значительная доля ответственности за то, что современная

цивилизация движется по ложному пути лавинообразного нарастания массы зла, приближая страшные,

невиданные катастрофы.

Духовенство негодовало не только из-за того, что Л. Н. Толстой на него возлагал ответственность за

попирание государством основ нравственности и человеколюбия, но и за попытки своего,

неортодоксального понимания учения Христа. Л. Н. Толстой видел в Иисусе Христе не божество, а

человека, наделенного высочайшей нравственностью. В отличие от традиционно-христианской точки

зрения, согласно которой любовь к Богу находится на первом месте, а любовь к ближнему на втором,

Л. Н. Толстой неустанно проводил мысль о том, что на первом месте должна стоять любовь к

ближнему. За эти еретические отступления от религиозно-мировоззренческих канонов он был отлучен

от церкви, что, однако, не помешало ему продолжать отстаивать свои взгляды и привлекать на свою

сторону все новых и новых сторонников.

Призывы Л. Н. Толстого пользоваться при разрешении социальных проблем и противоречий не

насилием, а убеждением встречались с негодованием как социалистами-марксистами, так и

представителями официальной государственной власти. Л. Н. Толстой же продолжал утверждать, что

государство с его разросшимися и приумножившимися органами физического и духовного насилия,

способное своими судами и пенитенциарной системой устрашить кого угодно, вышло из-под контроля

церкви и превратилось в источник угрозы для культуры и нравственности. Поощряемые им развитие

наук, достижения техники формируют в сознании людей новые жизненные стереотипы, где на первый

план выдвинулись идеалы внешнего, материального благополучия. И до тех пор, пока религия не

вернется в сердца всех людей и в политико-юридическую практику всех государств, человечество

будет страдать от избытка несчастий, которые оно само себе приносит.

Та религия, на спасительную роль которой надеется Л. Н. Толстой, должна быть обновленной, то есть

из нее следует устранить все искажения, которые внесли церковники в смысл евангельских заповедей.

В обновленном христианстве только любовь имеет право быть основным принципом межчеловеческих

отношений. Только она способна примирить бедных с богатыми и разрешить все противоречия жизни.

Л. Н. Толстой несомненно прав, критикуя государство за несовершенство тех средств и методов,

которые оно применяет в борьбе с социальным злом и, в частности, с преступностью. Но его аргумент,

утверждающий, что, воздавая преступнику злом за зло, государство тем самым лишь приумножает

общую массу зла на земле, явно несостоятелен. Наказание, когда оно соразмерно совершенному

преступлению и соответствует общественным критериям справедливости, не может расцениваться как

социальное зло. Преступление, отрицающее нормы морали и права, является злом. Но наказание,

воздающее за попирание закона, восстанав-

ливающее нарушенную справедливость, защищающее права граждан, является отрицанием отрицания.

Выступая против зла, оно не может считаться злом. То, что в нем присутствует момент принуждения и

даже насилия над личностью преступника, не позволяет наказание зачислить в разряд социальных

благ. Не являясь ни злом, ни благом, наказание выступает как необходимое социальное средство,

которое общество и государство должны использовать во имя того, чтобы с его помощью оберегать от

разрушений цивилизованный правопорядок.

В государствах, где общественные отношения не обладают достаточно высокой степенью

цивилизованности, практика отрицания правового принуждения способна давать скорее отрицательные

результаты, чем положительные. П. И. Новгородцев писал о том, что после смерти Л. Н. Толстого

Россия смогла воочию убедиться в этом. «Система бесхитростного непротивления злу, примененная

кн. Львовым в качестве системы управления государством, у Керенского обратилась в систему

потворства злу, прикрытого фразами о «сказке революции» и о благе государства, а у Ленина в систему

открытого служения злу, облеченную в форму беспощадной классовой борьбы и истребления всех, не

угодных властвующим» '. Так, практическое воплощение идей Л. Н. Толстого привело в России

вначале к легализации анархии, а затем к кровавой тирании.

НЕОПЛАТОНИЧЕСКАЯ МЕТАФИЗИКА МИРОВОГО ПОРЯДКА

(ВЛ. С. СОЛОВЬЕВ)

Вл. Соловьев — крупнейший русский неоплатоник, мысливший в русле европейской платонической

парадигмы. Подобно древним неоплатоникам, жившим в эпоху исторического заката Римской

империи, он также вынужден был констатировать, что в обществе, в умах и сердцах людей начали

воцаряться «безначалие», своеволие и беззаконие. Это также заставляло его искать единое, связующее

все и вся в целостность субстанциальное и нормативно-ценностное начало.

Вл. Соловьев признавал в качестве такого средоточия всего сущего Того, кто есть все и кто обладает

двумя главными атрибутами — является субстанцией, присутствующей буквально во всем, и является

субъектом или Абсолютной Личностью. От неоплато-

Новгородцев П И. Сочинения М., 1995, с. 428-^29.

ников Вл. Соловьева в данном случае отличало то, что для него высшее первоначало не было

безличным принципом организации бытия, а являлось сверхсубъектом, сверхличностью.

Как истинный платоник, Вл. Соловьев признавал бытие мира идеальных сущностей — идей. Он

рассуждал следующим образом: чтобы справедливость и правда могли быть осуществлены человеком

в низшей сфере его материальной жизни, они должны прежде всего существовать сами по себе,

независимо от человека. Справедливость, еще до того, как стать фактом социального бытия людей,

должна иметь собственное независимое существование в виде идеи.

В мире условий и возможностей, обеспечивающих естественную игру человеческих сил, должны

существовать начала, движущие людьми, направляющие их практическую и духовную деятельность в

русло возвышенных устремлений. Человек не может двигаться просто ради движения, как материя не

может существовать ради собственного существования. Всякая материальность с ее природными

проявлениями — это не подлинное бытие, а только внешняя видимость. Материи необходимы высшие

идеи, равно как и идеям нужна материя, чтобы в ней воплощаться.

Вл. Соловьев обращается к излюбленной платонической метафоре, сравнивающей человеческую жизнь

с игрой актеров на сцене. Он отмечает в ней два существенных измерения — материально-

механическое, включающее движения мускулов, вибрации звуков и т. п., и духовно-возвышенное, в

котором просматривается истинная драма человеческого бытия и движущие ею идеи. Если в

человеческой жизни видеть только первое, это будет материалистический взгляд, бесконечно далекий

от понимания истинной сути вещей. Для него движения и звуки лишены высшего смысла и высшей

цели и потому от него скрыта сущность человеческой драмы.

У каждого из людей в этой жизни есть своя, особенная роль. Но чтобы ее хорошо сыграть, надо знать

содержание всей драмы. Необходимо иметь не поверхностно-ложные, а истинные представления о

высших началах, которым подчинена логика развития драматического действия, о благе и

справедливости как безусловных первообразах-идеях.

Всякий последовательный ум, разворачивая нить логического мышления, неизбежно приходит от

чувственного опыта к умозрительному признанию существования мира идей, к пониманию того, что

природные явления и формы — это только видимости и кажимости. У видимой реальности и

происходящих в ней процес-

сов должны быть существенные причины. А за теми, в свою очередь, должны стоять сущности,

производящие эти причины. Так человеческая мысль приходит к предположению о том, что имеется

некое последнее, предельное основание нашей видимой реальности, то есть мир вечных и неизменных

причин-сущностей. В одном из своих стихотворений Вл. Соловьев писал:

Милый друг, иль ты не видишь, Что все видимое нами — Только отблеск, только тени От незримого очами?

Милый друг, или ты не слышишь, Что житейский шум трескучий — Только отклик искаженный Торжествующих созвучий?

Если мир чувственно воспринимаемых явлений не истинный, то логично предположить существование

другой, истинной реальности, которая не может быть беднее призрачной физической реальности.

Должен существовать метафизический мир первосущ-ностей, придающих всем земным вещам

определенные свойства и качества. Чтобы эти качества были строго определенными и всегда

сохраняли бы за собой эту определенность, первосущности-идеи должны быть неизменными,

неделимыми и вечными. Кроме того, их должно быть бесконечно много — от мелких и частных до

всеобщей, наивысшей идеи безусловного Блага.

Вл. Соловьев называл идеи не просто сущностями, а метафизическими существами, считая, что в

каждом таком существе соединены чистота идеи с силой бытия. В качестве самостоятельных существ

идеи напоминают одновременно и атомы Демокрита и монады Лейбница. Каждая из них представляет

собой особый, отдельный центр действующих сил творения, в котором сосредоточено потенциальное,

непроявленное бытие.

Все идеи подразделяются на предметные (причины вещей) исубъектные (движущие субъектами). Идея

и субъект необходимы друг другу. Субъект без идеи — это пустая, бессмысленная сила, которой

нечего осуществлять. Равным образом и идея без способного осуществить ее субъекта — это только

пассивная страдательность.

Еще одна типология позволяет обозначить три разновидности субъектных идей. Во-первых, это идеи с

явно выраженным волевым началом. В них представлены безусловные нормы, абсолютные

требования, заставляющие людей стремиться к благу и справедливости, утверждать на земле законы

нравственности и

права. Эти идеи выступают высшими мерилами всего, что происходит с человеком и обществом.

Именно от них исходят нормы и принципы естественного права.

Далее следуют идеи с познавательной направленностью, нацеливающие людей на поиски истинной

сути того, что происходит в мире. И, наконец, третья сфера — это идеи чувственно-эстетического

характера, чье воздействие заставляет людей стремиться к красоте и совершенству.

Хотя метафизический мир идей и бесконечно богаче видимого мира, между ними нет пропасти. Идеи

проникают в физический мир и создают то идеальное содержание нравственности, права, истины и

красоты, которое люди находят в своей жизни.

Метафизический мир у Вл. Соловьева, как и у неоплатоников, находится во власти трех главных сил.

На первом месте среди них Бог, или Всеединое. Затем следует Божественный Логос (у неоплатоников

это Мировой ум) как активное, творящее, оплодотворяющее начало, привносящее во все сущее высшие

смыслы и цели. Телесным воплощением Божественного Логоса для Вл. Соловьева выступал Христос.

И, наконец, третье метафизическое начало — Мировая душа, или София. Через нее метафизический

мир связан с материально-природным миром, порождением Логоса и Мировой души. Через Мировую

душу Бог проявляется как живая, действующая сила, как творящий дух, дающий идеальные нормы-

образцы для физической и социальной жизни людей.

Материя состоит из множества разрозненных элементов, и София обеспечивает их реальное единство,

являясь душой всего живого. При этом бытие Софии двойственно: оно одновременно и божественное и

тварное. От Всеединого и Божественного Логоса она получила силу, позволяющую ей связать всех

живых существ в единый природный организм. Подчиняя себе всех тварей, София вместе с тем

свободна от них. Она выказывает способность отделять, обособлять центр своей жизни от всего

сущего. Именно с этим обстоятельством Вл. Соловьев связал вопрос о существовании зла, насилия и

преступлений в физическом мире.

София в состоянии обособиться не только от конкретных живых существ, но и от абсолютного центра

божественной жизни. Пожелав утвердить себя вне Бога, она теряет власть над физическим миром и

перестает объединять собою все живое. В итоге исчезает общая живая связь и распадается единство

мироздания. Всемирный организм превращается в механический конгломерат атомов, каждый из

которых предоставлен себе и своему эгоизму.

Вслед за автором Апокалипсиса, Иоанном Богословом, Вл. Соловьев утверждает, что «мир во зле

лежит». Если в метафизическом мире все элементы стремятся к всеединству, то в физическом

мире такого уже нет и отношения между его элементами чаще всего носят характер враждебности.

Каждое физическое существо стремится к индивидуальному самоутверждению. Причины

подобных стремлений находятся за пределами физического мира, поскольку всякое живое

существо уже родится с злой волей. Здесь чувствуется влияние А. Шопенгауэра на Вл. Соловьева.

Правда, масштаб влияния злой воли снижен и ограничен только пределами физического мира.

Причиной царящего в мире зла для Вл. Соловьева является отпадение Мировой души от

божественного единства, ее своеволие. Но это отпадение уже в прошлом, и теперь она вновь

стремится к воссоединению с Богом. В соответствии с этим на нынешнем этапе всемирной

истории ведущим смыслом и главной целью мирового процесса является движение к всеединству,

преодоление разрозненности и угрозы хаоса. Большинство элементов мироздания пока еще

противятся всеединству, и потому оно присутствует в природно-социальном мире пока еще в виде

должного, но не сущего, в форме идеала. Реализации этого идеала требует Божественный Логос,

выдвигающий закон, запрещающий вражду элементов. От него же София получила задание

осуществить воссоединение всего живого. Они, Логос и София, должны сделать это вместе. У

Логоса есть для этого форма, а у Софии — материал, и от их совместных усилий должен родиться

обновленный вселенский организм.

Процесс этого обновления уже идет. Космогония вершится, преодолевая господствующий хаос и

проходя несколько фаз. Первая фаза — астральная. Она заключается в том, что под действием сил

всемирного тяготения разрозненная космическая материя стягивается в отдельные космические

тела. Вторая фаза — солярная, когда складываются отдельные сложные, гаромические системы,

наподобие солнечной. И третья стадия—теллурическая (от лат. tellus—земля), состоящая в том,

что отдельные космические тела, вроде Земли, становятся материальным базисом для систем

органической жизни.

Затем Божественный Логос и София создают наиболее совершенную из всех материальных форм

— человеческий организм. Их же усилиями в человеке просыпается сознательное стремление к

всеединству, а следовательно и к преодолению зла.

Человек постепенно становится все более заметной фигурой в мировом процессе. Как и Платон, Вл.

Соловьев видит в человеке двойственное существо с физической и метафизической ипостасями.

Зависимость людей от действия естественной причинности заставляет их вести эгоистическое

существование физических особей. В своей телесности и естественном эгоизме человек воспринимает

других людей не как живые лица, а как пустые личины. В этом он схож с животными, которые в своем

бессознательном эгоизме стремятся быть всем для себя, а других отталкивают или уничтожают. В этой

готовности к практическому отрицанию других людей заключается коренное зло человеческой натуры,

являющееся основой всех страданий, несчастий, грехов и преступлений.

Природа в целом тоже двойственна. Она, казалось бы, несет в себе готовность к всеединству. Но,

вместе с тем, в своих разрозненных элементах она противится ему. Неспособность физических существ

к всеединству проявляется и как страдание из-за этой неспособности, и как способность творить зло.

Оба эти свойства в полной мере присутствуют и в человеке.

Отдельным людям временами приоткрывается истина, что их индивидуальная физическая, телесная

жизнь — это только преходящий случай, только «сон мимолетный», тяжелый и мучительный. Человек

вдруг начинает сознавать призрачность своего отдельного эгоистического существования, и для него

становится очевиден трагизм иллюзии, признающей физическое бытие за единственно настоящее и

истинное. Для тех же, кто продолжает

ставаться в плену этой иллюзии, призрачное кажется реальным,

. истинно реальное и высшее — призрачным.

В моменты духовных просветлений человек сознает, что если гаваться в пределах материализма, то

сам он — не более чем

есконечно малая физическая величина, только точка на мировой окружности, которая вот-вот исчезнет

без следа. Поэтому он

усилием вырывается из плена материализма и устремляется к товым философским рубежам,

позволяющим сознавать, что его собственная сущность имеет метафизические корни, что он —

безусловно божественное существо, «образ и подобие Божие».

Метафизичность, абсолютность, безусловность человеческого существа имеет для Вл. Соловьева два

значения. Первое — это

гносительная безусловность как способность переступать через

сякое конечное, ограниченное содержание. Это сознание своих зезусловных прав на все и стремление

требовать большего, чем 1ано здесь и сейчас. Эти умонастроения издавна культивирует

Шадная цивилизация.